Текст книги "Саламандры: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Гэв Торп

Соавторы: Ник Кайм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 46 страниц)

Огнерожденный

Забыв о запретах, Евангелина бежала по часовне Священного Убежища.

Она неслась, словно преследуемая по пятам гончими Хаоса.

Поминальные свечи, медленно оплывая, озаряли девушке дорогу в одном из поперечных нефов, а статуи святых мучеников укоризненно смотрели на неё из теней в глубоких нишах. Пробегая по святому притвору, Евангелина пыталась собрать воедино собственные видения, но тихий стук её сандалий по холодному полу обители, звучавший в окружающем безмолвии громче взрывов зажигательных бомб, вносил сумбур в мысли.

Кровь.

Она видела её, лившуюся с небес алым дождем.

Все истекут кровью, обещали голоса. Черепа для трона…

Последние слова вызвали у Евангелины дурноту. Она ощутила запах машинного масла, почувствовала на языке привкус железа. В ушах прозвучал резкий лязг механизмов, хотя в обители по-прежнему стояла гробовая тишина.

В галерее Благочестия девушка отыскала отца Люмеона.

– Дитя моё, упаси Император, что с тобой случилось?

Запыхавшаяся Евангелина, худая до невозможности девушка в невзрачной светлой рясе, только ловила ртом воздух.

Отец Люмеон, весьма официально выглядевший в своем одеянии, выбрался из-за стола чёрного дерева, на котором лежали многочисленные пергаменты и инфопланшеты. Рядом находился механизированный помощник-лексиканий, записывавший нейропером рассуждения священника. До появления девушки тот трудился над опусом «Приведение местных народных верований к соответствию положениям Имперского Кредо» – непростая работа, которую с удовольствием отложил даже такой набожный человек, как отец Люмеон. Отогнав парочку привлеченных шумом кибернетических херувимов, спустившихся к ним на ангельских крыльях, священник подошел к Евангелине и мягко коснулся её щеки, заставляя поднять глаза.

– Успокойся, дитя…

Исступление Евангелины сменилось глубоким смятением.

– И объясни, в чем дело.

Сестра-госпитальер тряслась всем телом, глядя на него глазами, полными слёз. Ответа так и не последовало.

– Пойдем со мной, – отец Люмеон неторопливым шагом сопроводил девушку на вычурный балкон, с которого открывался вид на всю Гробницу IV.

Повсюду, куда ни обрати взор, возвышались храмы и кафедральные соборы, возносились к небесам колокольни с зубчатыми вершинами, толпы паломников шествовали по изукрашенным мостам над глубокими ущельями, а в воздухе порхали стайки херувимов. Армии праведных, адептов Экклезиархии и её наиболее ревностных защитников, населяли мир-святыню. Зрелище радовало душу отца Люмеона каждый раз, когда он выходил на балкон.

Сестра Евангелина явно не испытала подобного блаженства. Вновь разревевшись, она затряслась и отвернулась, показывая на небо.

Подняв голову, священник понял, что солнце Гробницы изменилось. Прежде желтое, оно покраснело, и под его багряными лучами бледные каменные стены соборов казались вырезанными из костей и измазанными кровью.

– Что ты видела? – отец Люмеон сжал плечи Евангелины, умышленно причиняя ей боль. – Объяснись, немедленно!

Их взгляды встретились. Взор девушки наполнял страх и предчувствие беды, глаза священника покраснели и пылали праведной яростью.

Что видела она в бездонной тьме? И отчего кровоточило небо?

Евангелина поведала всё.

Крепко сжимая руку девушки, чтобы та не отставала, отец Люмеон спешил по безмолвным коридорам бастиона-монастыря. На них с Евангелиной украдкой посматривали другие сестры-госпитальеры Ордена Внутренней Святости. Некоторые из них несли в руках поминальные свечи или дымящиеся кадила, испускавшие резкий аромат. Все сестры держали очи долу, но явно приходили в смятение при виде того, как одну из послушниц Ордена, пусть даже самого низкого чина, куда-то уводят с такой поспешностью. Отец Люмеон проносился мимо них, лишь изредка останавливаясь, чтобы активировать отпирающие устройства позолоченных взрывозащитных дверей и механизированных архиврат. За ними открывались хранилища артефактов и заполненные стазис-капсулами реликварии под чудно освещенными потолочными сводами, уставленные колоннами, украшенными изящной скульптурной работой. Всё это смазывалось в цветное пятно, на которое отец Люмеон не обращал никакого внимания.

Священник все время молчал, нахмурив брови с выражением человека, задавшего вопрос и получившего ответ, который совершенно не желал услышать. Скосив глаза на Евангелину, отец Люмеон заметил, что лицо девушки посерело, словно присыпанное пеплом.

В Ордене никогда прежде не случалось ничего подобного.

Понемногу религиозная строгость бастиона-монастыря сменилась военной функциональностью. Свинцово-серые плиты стен росли вокруг них, словно переборки на корабле, направления определялись по выдавленным номерам казарм и предупреждающим стрелкам-ёлочкам на полу. Далекий звон, сопровождавший занятия боевой подготовкой, звучал приглушенным припевом к их не столь громким шагам.

До сих пор Евангелина не покидала пределов часовни Священного Убежища и пристроек к нему, в одной из которых располагалась спальня, которую она делила с другими послушницами. Первый раз оказавшись в этой части огромного бастиона-монастыря, девушка нашла её холодной и неприветливой. Сотрясающие воздух отзвуки стрельбы на каком-то далеком тренировочном участке терзали уши Евангелины, а лязг клинков неприятно отдавался в позвоночнике.

Отцу Люмеону, почувствовавшему нежелание девушки двигаться дальше, пришлось чуть ли не тащить её за собой остаток пути. Их странствие завершилось в конце длинного, пустого коридора, где священника и послушницу встретила одинокая фигура, освещенная сверху сиянием люминосфер.

В её облике угадывались очертания крестоносца, алая ряса служила символом крови мучеников, текущей в жилах воительницы. Серебряный шлем полностью скрывал черты защитницы веры, но её поза говорила о том, насколько сурово и непреклонно лицо под маской брони. В одной латной перчатке воительница держала щит крестоносца, размером почти с неё саму. Подобную тяжесть, дополненную весом меча в другой руке, она могла поднять лишь благодаря серебряному силовому доспеху, увешанному печатями чистоты, цепями благочестия и святыми пергаментами. Громадное лезвие оружия защитницы веры, потрескивавшее разрядами энергии из невидимого источника, покрывали миниатюрные набожные письмена.

Подойдя вплотную, отец Люмеон обнаружил, что меч направлен прямо на них.

Священник поднял висевший у него на шее образ аквилы, цепочка которого одновременно служила чётками. Каждая из бусин представляла собой обработанную костяшку пальцев имперского святого, поэтому подвеска одновременно являлась знаком положения отца Люмеона и могущественным символом веры.

– Именем Императора, я должен немедленно поговорить с канониссой Игнацией. Дело крайней важности.

Легкий наклон внушительного шлема крестоносца позволил понять, что она рассматривает Евангелину, съёжившуюся рядом с отцом Люмеоном. Какое-то время воительница не двигалась, и почтенный священник испугался, что она собирается зарубить их обоих.

Повинуясь неслышной команде, взрывозащитные двери за спиной защитницы веры отворились, будто расколотые ударом невидимой молнии. Опустив меч, воительница отступила в дымку, образовавшуюся из-за разницы в давлении внутри и снаружи врат.

Утерев лоб рукавом, отец Люмеон вновь потащил Евангелину за собой, зная, что к утру у него прибавится седых волос на висках.

Вой сирен оповещения заставил их остановиться на полушаге.

В бастионе-монастыре поднялась тревога.

– Уже началось… – выдохнул священник.

Грохот тяжелых сапог приближавшихся к ним воинов разнесся по коридору. Канонисса Игнация собирала своих бойцов.

Гробница IV оказалась под ударом врага.

Шла массовая эвакуация, и флотилии судов – лихтеров, круизных ковчегов, быстроходных яхт, клиперов и десантно-штурмовых кораблей – уносились с поверхности целыми стаями, словно мошки, спасающиеся от лесного пожара. Оставшимся на земле, тем, кто не обладал челноками, способными доставить их к висевшим на орбите звездолетам, предстояло убегать на своих двоих. Толпы людей запрудили дороги, некоторые из них жались друг к другу, ища поддержки, прочие кричали, требуя освободить проход. Хозяева немногочисленных пассажирских шагоходов или полугусеничных транспортников вскоре так же безнадежно застряли в давке, как и пешие беженцы. Отчаянные гудки их машин напоминали стоны обреченных на гибель.

– Полный хаос, – Цу’ган не смог удержаться от презрительной улыбки, блеснувшей на чёрном лице. Не темнокожем, но истинно чёрном, словно оникс, и таком же твердом. Алый шип бороды торчал из подбородка воина, словно указующий перст обвинителя, пока он наблюдал за толпой через одну из смотровых щелей «Неумолимого».

– Они хотят выжить, – глубокий голос Претора звучал спокойно, но его не мог заглушить даже рёв двигателей «Громового ястреба».

– Дорожить собственной жизнью – не такая уж большая слабость, – прибавил он, догадываясь, о чем думают остальные космодесантники.

Цу’ган повернулся, и скрытые сервоприводы терминаторской брони, жужжа и пощелкивая, помогли ему сместить громоздкое тело. Красные глаза воина пылали в сумраке отсека. Движения в тяжеловесном доспехе давались не без труда, но Цу’ган, превыше всего ценивший силу, оставался доволен возросшей мощью.

Он окинул взглядом остальных воинов отделения.

Анкар и Кай’ру стояли неподвижно, словно почетные стражи. Грав-фиксаторы пришлось расширить, чтобы застегнуть страховочное снаряжение на их могучих телах.

Гатиму, «копье», помазывал пеплом тяжелый огнемёт. Проведя широкую черту пальцем в латной перчатке, он изобразил на конце полосы голову змия. Стилизованный рисунок обозначал Калимара, создание, сраженное воином у подножия горы Смертного Огня, шкуру которого он теперь носил, словно мантию, на левом наплечнике. О, сколь собранно, сколь сосредоточенно вел себя Гатиму.

Претор, сержант отделения, ветеран более чем сотни кампаний и герой ордена. Не считая Цу’гана, он оставался единственным, кто ещё не надел шлем. На лице и голове Претора не было ни единого волоска, кожа сверкала, отполированная до зеркального блеска его жрецом-клеймовщиком. Шрамы на щеке и три платиновых штифта выслуги лет над левой бровью являлись знаками долгой, почетной службы, как и терминаторский доспех сержанта, украшенный изысканнее брони Цу’гана. Его пластины, отделанные мастером-оружейником, скрывались под геральдическими символами змиевых голов и позолоченных лавровых венков. Накидка из шкуры саламандры спускалась с плеч почти до самого пола.

Претор неласково глянул в ответ.

– Надень фиксаторы, брат. Не так уж долго осталось.

Повинуясь, Цу’ган занял свое место, по-прежнему находя непривычными ощущения от ходьбы в тактической дредноутской броне. Впрочем, он расслабился, как только опустились толстые металлические захваты, зафиксировав доспех магнитными замками.

Эти люди – сверхлюди – были его братьями. Не по крови, а по битве, и узы, скованные в кузне Вулкана, соединяли их крепче адамантия. Все они – Саламандры, Огнерожденные воины, и даже больше того. Братья принадлежали к Первой роте ордена, свидетельством чему служила их могучая броня и гордая геральдика на ней.

Все они – Огненные Змии.

Когда Претор наклонился вперед, выглядывая в смотровую щель, на его зелёный терминаторский доспех снаружи упал луч света, окрашивая броню в мрачно-лиловый цвет.

– Небо красное, словно кровь.

– И всё же мы бросаем вызов врагу, встречая прилив грудью, – Гатиму закончил ритуал и поднял голову, глядя на Цу’гана через безучастные линзы визора. Его шлем, украшенный зубами змиев, напоминал оскаленную пасть. – Расслабь мышцы, проделай несколько обычных предбоевых упражнений. Это поможет.

– Я готов, – отрезал Цу’ган, чуть быстрее, чем нужно.

– Ты ещё не закален, – в ровном голосе Гатиму не прозвучало и намека на оскорбление.

Цу’ган прикусил язык. Повернувшись к смотровой щели, он вновь увидел красное небо мира-святыни, заполненное плотными, насыщенными кровью облаками. Когда десантно-штурмовой корабль прорывался сквозь них, на корпусе оставались багровые пятна, а с краев фюзеляжа стекали клейкие телесные соки. Облака словно набрасывались на «Неумолимого», как и на суда беженцев, спасающихся от битвы в надежде обрести избавление на низкой орбите.

Вражеский флот уже начинал блокаду планеты. Противник намеревался вырезать все население этого мира, принеся славную жертву своему кровожадному владыке, и вскоре никому не удастся покинуть Гробницу IV живым. В такой обстановке миссия Саламандр приобретала определенную… срочность, которую Цу’ган прочувствовал ещё сильнее, выглянув наружу.

Горизонт пылал, озаряя кроваво-красным светом развалины храмов и кафедральных соборов. Горящие колокольни сгибались перед падением, словно сломанные пальцы, тянущиеся к земле. Груды трупов лежали в руинах обрушившихся мостов, и в небе сверкали отблески взрывов, признаки далеких воздушных боев.

Думая о битвах, в которых ему не суждено сразиться, Цу’ган сжал силовой кулак, заставляя сервоприводы брони взвыть. Он увидел достаточно. Вновь оглядев десантный отсек, воин заметил, что боевые братья раздосадованы не меньше его.

На Гробницу IV пришла Красная Ярость, кровожадность которой непросто одолеть.

Рёв форсажных камер возвестил об их прибытии, и как только «Неумолимый» коснулся посадочной платформы, выдвинулись стыковочные стойки. Саламандры высадились через хвостовой люк, гиганты в зелёной броне, шествующие через облака пара.

Их встречала представительница Экклезиархии вместе с ещё двумя Сестрами Битвы. Потоки воздуха от работающих на половинной мощности двигателей «Громового ястреба» развевали её белые волосы. Открывавшийся под ними грубый шрам делал выражение лица женщины ещё более жёстким.

Несмотря на то, что все трое принадлежали к Ордену Ревностного Покрова, к внешнему виду фанатичных воительниц подошло бы более грозное название. Серебряные шипы покрывали их выкрашенные в белый цвет силовые доспехи, бронированные корсажи плотно облегали напряженные мускулистые тела. Облачение воительниц приходилось родственным тому, в котором выступали на битву братья Огненных Змиев из прочих рот, боевых и резервных. Конечно, доспехи Сестер Битвы уступали в мощи броне космодесантников, но все же были вполне эффективными. Их украшали символы веры – печати чистоты, подвески розариусов и образки Императорской аквилы, воплощения ревностности и чистоты целей воительниц. Болтеры они держали у бедер, опущенными вниз, а старшая сестра, помимо этого, была вооружена ребристой силовой палицей. Её серебристый шлем висел на магнитном замке чуть ниже талии.

Какая бы из армий Хаоса не обрушилась на Гробницу IV, она оказалась поистине могучей, если даже эти защитницы веры не смогли одолеть врага.

Претор уважительно склонил голову перед Сестрами Битвы. Ветеран-сержант знал, насколько непросто им или высшим чинам Экклезиархии далась просьба о помощи, и не собирался всё усложнять.

Беловолосая старшая сестра кивнула в ответ и, повернувшись спиной к Саламандрам, зашагала от посадочной платформы к толстой стене укрепленного периметра, обтянутой сверху колючей проволокой. Она не произнесла ни слова, подразумевая, что космодесантники последуют за ней. Две сторожевые вышки, оснащенные тяжелыми болтерами, с обеих сторон охраняли укрепленные ворота, единственный выход за линию обороны. Суровые женские лица, по выражениям которых нельзя было определить настроение воительниц, наблюдали за Саламандрами.

Посадочный комплекс, похоже, также служил казармой и часовней. Правда, как заметил Цу’ган, большая часть религиозных украшений исчезла со стен здания и подходов к нему, сменившись пластинами аблятивной брони, мешками с песком и баррикадами из скалобетона. Всё, имевшее значение для веры воительниц Ордена, пропало, оставив после себя лишь светлое пятно на стене или опустевшую нишу. Корабли, бегущие с планеты, спасали не только людей, но и святыни Экклезиархии.

– Меня на Фенрисе теплее встречали, – тихо произнес Кай’ру.

Быстрый взгляд Претора заставил воина умолкнуть, и отделение направилось к воротам.

Цу’ган не мог не согласиться с боевым братом – ледяным ветром повеяло на него от Ордена Ревностного Покрова, и белизна брони его сестер напоминала об инее. В груди Саламандр, идущих на битву, пылал огонь, эти же девы-воительницы словно обросли ледяными шипами.

Как только отделение сошло с посадочной платформы, Претор решил немного просветить братьев по закрытому вокс-каналу.

++Воспользуйтесь здравым смыслом, что даровал вам отец Вулкан. Сестры этого Ордена немы, они не могли бы приветствовать нас, даже если бы захотели.++

Кай’ру решил, что и про него теперь можно так сказать.

– Не слова, а дела сплетаются в речь ангелов, – процитировал Гатиму фразу из какого-то философского трактата. Он любил подобное чтение.

Прежде чем кто-то успел ответить, два огнемётных танка «Испепелитель» подались назад от стены, уступая дорогу Саламандрам. Установленные на их турелях орудия «Инферно» вращались, оставаясь все время направленными на ворота, и одним движением пальца стрелки могли затопить проход наружу реками пылающего прометия.

Со скрежетом невидимых шестерней створки отошли друг от друга и разъехались в стороны. За ними открылась картина резни, которую космодесантники уже наблюдали с воздуха – груды изувеченных тел и обгоревшие остовы танков. Гробница IV превратилась в мир теней и развалин, планету выжженной почвы и воздуха, опоганенного кровью. Неподалеку, в опустевших руинах базилики, до сих пор плясали языки пламени.

Несколько Сестер Битвы заняли позиции у ворот, наведя болтеры на простреливаемую зону перед ними.

Старшая сестра выжидающе посмотрела на Претора – ей явно хотелось поскорее запечатать проход в укрепленный периметр.

Доспех Цу’гана не засек поблизости ни одного врага, и воин нахмурился под шлемом, решив, что воительницей управляет страх.

По страху ты узнаешь слабого.

– Аве Император, – услышал он слова Претора, обращенные к Сестре Битвы.

Она отсалютовала в ответ, ударив по наплечнику кулаком в латной перчатке, и сержант Саламандр вывел Огненных Змиев наружу.

Слова – не дела.

Как только воины оказались на улице, створки ворот сдвинулись вновь, но Сестры Битвы на сторожевых вышках по-прежнему наблюдали за космодесантниками. Кожа на шее Цу’гана зудела, воин чувствовал, как на него смотрят в прицелы тяжелых болтеров.

Его мысли прервала короткая вспышка прометия из тяжелого огнемёта Гатиму, проверявшего работу запальной горелки.

– Здесь воняет смертью, – заметил боевой брат.

По прикидкам Цу’гана, вокруг защитного периметра лежало более тысячи тел.

– Но ведь сейчас битва идет в другом месте?

– В бастионе-монастыре, – Претор надел боевой шлем и сверялся со строчками данных, бегущими по левой линзе. – Куда мы и направляемся.

Топографические схемы и географические карты проносились перед зрачком сержанта на высокой скорости, но его оккулоб мгновенно поглощал информацию и сохранял её в эйдетической памяти сержанта для последующего использования. Проложив маршрут к бастиону-монастырю, Претор завершил подготовку к миссии и вывел отделение на участок открытой местности.

– Скольких они потеряли, пытаясь пробиться туда? – спросил Анкар, занимая место в ритуальном круге боевых братьев.

Претор помедлил, вызывая движением зрачка нужные данные.

– Около четверти гарнизона, всего более тысячи Сестер Битвы. Хотя мне кажется, что это заниженная оценка.

– А как обстановка внутри, кто защищает сам бастион?

– В основном сестры-целестинки, несколько сотен воительниц внутри, чуть больше удерживают позиции за стенами. Обороняются стойко… пока что.

– Так много бессмысленных потерь, – заметил Кай’ру. – Неудивительно, что Сестры здорово удручены.

Сервоприводы брони Цу’гана воинственно зарычали, когда он шагнул к Претору, настрой доспеха отвечал тому, что происходило в душе воина.

– Этим дурам, неважно, немые они или нет, стоило призвать нас раньше.

Ему ответил стоявший рядом Гатиму.

– Скажи, брат, а ты смог бы переступить через собственную гордость? Решился бы позвать на помощь?

– Нам никто не нужен, мы – Адептус Астартес, – Цу’ган тяжело прошагал на свое место рядом с сержантом. Его неуверенная походка бросалась в глаза всем, и особенно Гатиму.

– Гнев отягощает тебя даже сильнее, чем доспех. Изгони его.

«Это не гнев», подумал Цу’ган. «Это ненависть».

И она засела в его теле, там, куда не смогли бы добраться пруты жреца-клеймовщика, сколь глубоко бы воин не требовал выжигать плоть. Всё бесполезно, если ненависть и гнев ушли внутрь тебя…

Позади Саламандр прозвучал рев двигателей, известивший о том, что «Неумолимый» оторвался от посадочной платформы. Десантно-штурмовой корабль доставил их так близко к бастиону-монастырю, насколько это было возможно без риска попасть в зону действия вражеских зениток. Обгорелые остовы нескольких транспортников Экклезиархии лежали за укрепленным периметром, лишний раз подтверждая правильность решения о пешем продвижении в зону операции. Спешка, с которой терминаторы отправились к Гробнице IV, не позволила подготовить иной способ высадки.

– Итак, мы остались одни, – Кай’ру поднял голову, провожая взглядом медленно растворяющийся в небе «Громовой ястреб». Корабль направлялся в планетарный космопорт, где ему предстояло принимать участие в эвакуации населения вплоть до новых распоряжений Претора.

– Брат, в конце мы всегда остаемся одни, – философски ответил Гатиму.

Претор повернулся к нему, видя, что все Саламандры заняли места в ритуальном круге.

– Возжигай пламя.

Струя из тяжелого огнемёта Гатиму вознеслась над пустырем яркой колонной, напоминающей факел маяка.

– Огонь Вулкана пылает в моей груди, – речитативом произнес Претор.

– Им я смету врагов Императора, – хором ответили они, помещая ладони в пламя. Воины подождали, пока горящий прометий зачернит кончики пальцев латных перчаток, и лишь затем убрали руки.

– Мы рождены в огне и отправляемся на войну, сжимая пламя в бронированном кулаке, – продолжил сержант.

– На наковальню! – взревели терминаторы.

Претор воздел громовой молот и штормовой щит.

– Огненные Змии! Во имя Вулкана – вперед!

Разорвав ритуальный круг, Саламандры перестроились в боевой порядок – Претор шел во главе отряда, остальные сформировали квадрат за его спиной.

Счетчик расстояния на линзах визора Цу’гана указывал, что до бастиона-монастыря осталось десять километров. Территория между ними и целью служила полем битвы между подразделениями Экклезиархии и вражескими отрядами. Война оказалась совсем рядом, терминаторы никак не могли разминуться с ней на своем пути.

Их ждал долгий путь.

Евангелина молилась в одном из святилищ бастиона-монастыря, стоя на коленях у образа покровительницы её Ордена, святой мученицы Сестры Утраксийской. Окружавшие девушку целестинки в серебристой броне держали болтеры наготове, и, несмотря на свой статус элитных бойцов и боевой опыт, явно нервничали.

В дальнем углу небольшого помещения отец Люмеон беседовал с канониссой Игнацией. Как и сестры-целестинки, принадлежавшие к её личной гвардии, воительница носила серебристый доспех, хотя и более вычурно украшенный. На бедре Игнации, рядом со шлемом, покоился в ножнах древний силовой меч, а с пояса на жемчужных подвесках-чётках свисали кадила, наполненные маслами, и книга священных текстов. Лицо канониссы, покрытое боевыми шрамами, напоминало карту земель, в которых она завоевывала воинскую славу.

Отец Люмеон казался спокойным, но то, как он теребил пальцами ожерелье с аквилой, выдавало внутреннее напряжение.

– Мы можем спрятаться.

Игнация посмотрела на него, сузив глаза.

– В часовне Священного Убежища, – добавил священник.

Канонисса покачала головой. Предложение скрыться прозвучало для неё, словно анафема, воительница планировала выжидать, продолжая бой. Возможно, благодаря подкреплениям в лице космодесантников им удастся прорваться к десантно-штурмовым кораблям.

В припадке раздражения отец Люмеон махнул рукой в сторону Евангелины и образа Сестры Утраксийской. В раке, по форме напоминающей гроб, хранилась фаланга пальца великомученицы, и наиболее истово верующие утверждали, что некая духовная сущность до сих пор пребывает в окостенелых мощах.

– Святыню нужно забрать отсюда, нельзя допустить, чтобы она попала к врагу. Прямо сейчас отступники разыскивают её!

Игнация уже собиралась обрушиться на священника с укоряющими жестами, но тот покаянно поднял руку.

– Наши силы тают с каждой минутой. Скоро никого не останется, и запертые врата ненадолго задержат армии Губительных Сил. Но Адептус Астартес уже близко, канонисса.

Она нахмурилась в ответ, ещё горделивее прежнего.

– Спрятавшись, мы сумеем выиграть какое-то время. Возможно…

Лязгающий грохот, раздавшийся от удара Игнации кулаком в стену, оборвал отца Люмеона на полуслове. Судя по всему, в языке жестов не нашлось подходящего знака, чтобы точно выразить мнение канониссы по поводу его предложения.

Евангелина продолжала молиться, не обратив внимания на громкий звук. Как учили старшие сестры-госпитальеры, она сохраняла спокойствие, обращаясь к душевному равновесию.

«Из гнева вырастает лишь новый гнев. Только смиренный разум способен понять наставления свыше. Из безмятежности рождается истина».

Прежде, чем канонисса зашла ещё дальше, двое воительниц-крестоносцев, явившихся с внешних стен бастиона-монастыря, остановились в дверном проходе святилища, защищенном силовым полем.

Обе вестовых сняли шлемы в присутствии святой госпожи, и по выражению их лиц стало понятно, что новости с передовой не самые лучшие.

Цепи стянули торс чернокнижника, заставляя очнуться. Железные звенья сияли, раскалившись добела, и впивались клыками невыносимой боли в обнаженное тело, там, где с него сняли силовую броню. Если бы не усовершенствованный организм колдуна, тот бы уже скончался от мук.

Дреггор, военачальник Красной Ярости, понимал это, как и то, насколько сильно можно измываться над пленником. Настоящий тиран и кровожадный мясник, он, тем не менее, всегда мыслил здраво. Как и владыка Кхорн, Дреггор ненавидел колдовство и носил ошейник из чёрного железа, отвращавший магию, но при этом порой использовал чернокнижников для достижения собственных целей.

Девы-сучки Ложного Императора по-прежнему удерживали линию обороны, противостоя легионам Красной Ярости. Сколько бы воинов Дреггор не бросал на их позиции, злобные шлюхи не отступали, защищая то, что хранилось внутри их омерзительного капища, то, о чем провыл колдун после того, как дело дошло до раскаленных ножей. То, чего жаждал Кхорн. Военачальник не мог подвести своего повелителя, одарившего его армадой кораблей и поручением воздвигнуть кровавое царство на костях всего субсектора. Семь миров уже сгорели в огне багряного крестового похода, оставался лишь один…

Око Богов обратилось на Хагтаха Дреггора, и он ощущал этот взгляд, ласку бритвенных лезвий под измененной кожей.

На выгоревших развалинах одной из часовен под его присмотром устроили арену. На её окровавленном полу валялись, словно обглоданные кости, остатки реликвариев, когда-то хранивших память тысячелетий. Бесценные статуи имперских святых, обезглавленные и разбитые, лежали среди осколков дивных витражей. Кровь невинных жертв покрывала стены часовни, вытекая из тел, насаженных на адские молельные шипы. Завершала картину начерченная на арене звезда Хаоса, у каждого из восьми окончаний которой лежал недавно освежеванный череп.

Внутри неё сейчас сражались на цепных мечах два чемпиона Дреггора, облаченные в кроваво-алые силовые доспехи, украшенные бронзовой гравировкой. Усиленные сочленения между пластинами брони напоминали чёрные власяницы, а лицевые щитки, в знак почитания Бога Крови, изображали оскаленные черепа.

Собственный шлем Дреггора был выполнен в форме головы рычащей гончей, воплощая в темном железе отражение одной из многочисленных форм его господина. Из левого виска торчал одинокий медный рог. Броню военачальника, посеченную во множестве битв, усеивали шипы и крючья, а с протянутых между пластинами цепей свисали восемь черепов – память о самых значительных убийствах на службе Кхорну. Для описания менее важных «достижений» Дреггор прибегнул к резьбе на кости, но их оказалось так много, что каждому мертвому врагу соответствовала всего лишь кривая царапина, оставленная рукой психопата. Ребра убитых военачальник вставлял в наручи, а зубы хищных чужаков щерились с облаченных в латные перчатки кулаков Хагтаха.

Повелитель Убийц, Обрыватель Жизней – так звучали лишь два из множества заслуженных титулов Дреггора.

Военачальник внимательно наблюдал за чемпионами, стоя на груде каменных облоков. Из-под развалин до сих пор доносилось блеяние какого-то ничтожества, молящего о милосердной смерти, но Дреггор не обращал на него внимания. Пусть слабые страдают, пусть льется кровь во славу Кхорна.

Его воины неистово сражались, самозабвенно рубя друг друга мечами, и капли пролитой крови шипели, касаясь нечестивого круга. Темная энергия текла по линиям, начерченным Хагтахом на расколотых каменных плитах.

Издав ворчащий звук, один из чемпионов снес цепным клинком голову другого и восторженно взревел, упиваясь победой. Триумфу воина не мешали потоки крови, вытекающей из многочисленных ран под пробоинами в доспехе.

Дреггор улыбнулся под шлемом, зная, что Кхорну понравится столь обильное кровопролитие, и обратил взгляд к скованному чернокнижнику, смиренно наблюдавшему за ним с другого конца арены из железной подвесной клетки.

В глазах военачальника полыхнул огонь, и он кивнул колдуну.

Брызги крови, признак раздавленных внутренних органов, вылетали изо рта чернокнижника, принявшегося нараспев читать заклинания. Торжествующий победитель вдруг схватился за грудь и упал на одно колено.

Из столь могучего воина, как Воркхан, получится достойное вместилище.

Темные спирали, напоминающие электрические разряды немыслимо высокого потенциала, с треском обвили арену. Чемпион попытался подняться, но чёрная молния из звезды Хаоса сбила его с ног. Стоило ему попробовать встать во второй раз, как удар темной энергии оказался намного сильнее, и триумфальный рёв Ворхана сменился стоном невыносимой боли. Невзирая на всю силу и стойкость воина, он рухнул на плиты и затрясся в конвульсиях.

– Забери его тело, – произнес Дреггор, словно выплюнул проклятие. – Заключи плоть в машину.

Повинуясь, Кхартак Кровотворенный выкатил на арену комплект созданной в варпе адской брони, скрытый ранее в тени разбитого каменного «трона».

К этому моменту облик чемпиона уже изуродовали изменения, насланные созданием из бездонной тьмы, пробравшимся в его душу. Сущность демона проявлялась в мучениях мутирующей плоти, когтистые лапы и чудовищные образы растягивали кожу, пытаясь вырваться на свободу из вопящего и бьющегося в агонии тела Ворхана.