Текст книги "Саламандры: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Гэв Торп

Соавторы: Ник Кайм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

II
Распутье

Бок пронзило болью – Тсу'ган пошатнулся и оперся дрожащей рукой на стену. Черный мрамор холодил ладонь. Постояв минуту, Тсу'ган нашел в себе силы идти дальше. За пеленой почти нестерпимой боли он не заметил, что на стене остался отпечаток руки, от которого пошел пар. Сержант держал путь в зал Реликвий.

Как и многие другие сержанты, он остался на Прометее, ожидая вестей из Пантеона. Все гадали, что же может значить ларец, найденный на «Архимедес Рексе». Кое-кто считал, что, учитывая недобрые времена, ларец мог иметь отношение к месту, где примарх нашел уединение после окончания Ереси. Тсу'ган в этом сильно сомневался. Он был прагматиком, слишком трезвомыслящим, чтобы увлекаться далекими от реальности теориями. Он верил в то, что видел, чего мог коснуться. Он знал лишь один способ решать проблемы: в лоб, решительно и смело. И с таким намерением, пока Пантеон молчал, Тсу'ган созвал собственное собрание. На встречу явились несколько сержантов, которых втайне уведомил Иагон и которых привлекал блестящий пример для прометейца – Тсу'ган и оказываемое ему уважение. Они пришли по его просьбе, чтобы поговорить о «серьезной проблеме» внутри роты. Предметом обсуждения на тайном собрании, которое проходило в одном из немногих и редко используемых общежитий крепости, был Н'келн. Пока Тсу'ган шел по черным мраморным коридорам галереи, в нем снова ожило чувство вины за тайный союз, на которое вдобавок наслаивалось его отношение к смерти Кадая.

Он ждал в полутьме зала. Галогенные светильники были приглушены, в помещение попадал лишь свет снаружи. Они явились, один за другим: Агатон и Екбар первыми, один – суровый и многое повидавший, второй – тихий и задумчивый. Оба они были сержантами тактических отделений, как и сам Тсу'ган. Затем пришел Варго из одного из штурмовых отделений, ветеран многих походов. Де'мас, Кловий и Тифос явились почти сразу за ним. Последним пришел Навим, которому больше всех не нравилось это приглашение. Эти семеро Астартес, все опытные Саламандры, представляли пять тактических и оба штурмовых отделения третьей роты. Не было только сержантов Опустошителей, тех, кто сражался на Стратосе рядом с Н'келном. И конечно, отсутствовал Дак'ир. Он вполне четко показал свое отношение к недавнему назначению капитана.

Присутствующие братья-сержанты сняли шлемы, а Кловий и Тифос их вообще почти никогда не надевали, и в темноте вспыхнули их глаза. Тсу'ган подождал, пока все устроятся, пока будут произнесены взаимные приветствия и слова уважения, затем начал:

– Не сочтите меня изменником, ибо таковым я не являюсь.

Тсу'ган обвел пристальным взглядом собравшихся.

– Тогда зачем мы здесь, если не поговорить об измене, не отказаться от клятв, которые мы все принесли самому магистру ордена? – сердито, но в то же время не повышая голоса спросил Навим.

Тсу'ган примиряюще поднял руку, успокаивая Навима и одновременно предупреждая ответ брата Иагона, который стоял в темноте за спиной своего сержанта и наблюдал.

– Я хочу лишь сделать так, как лучше для роты и ордена, братья, – заверил присутствующих Тсу'ган.

– Если это так, Тсу'ган, то почему мы прячемся в темноте, словно заговорщики? – спросил Агатон, недовольно прищурившись. – Я пришел сюда, чтобы обсудить разлад в наших рядах и то, как мы можем это исправить. Все разговоры, что я слышал до собрания, касались несогласия и непригодности Н'келна к роли капитана. Так скажи мне, почему я не должен просто развернуться и пойти прямо к Ту'Шану?

Тсу'ган встретил напряженный взгляд брата-сержанта с искренним сожалением:

– Потому что ты, как и я, знаешь, что Н'келн не годится для этой должности.

Агатон открыл рот, чтобы ответить, но тут же захлопнул его перед неопровержимым фактом. Тсу'ган вновь обратился к собранию, разведя руки в примирительном жесте:

– Н'келн – прекрасный воин, один из лучших в Инфернальной Гвардии, но он не Кадай и…

– Никто из нас не Кадай, – мотнув головой, насмешливо произнес сержант Кловий. Благодаря коренастому, приземистому туловищу, мощным плечам и широкой спине он казался несдвигаемым, точно бронированный валун. – Нельзя оценивать одного человека сквозь призму памяти о другом.

– Я говорю лишь о его наследии, – возразил Тсу'ган, – и о его способности вести нас. Н'келну нужна направляющая рука, поддержка настоящего капитана. Он как один компонент сплава, который силен лишь в соединении с другим, но в одиночку он… – Тсу'ган покачал головой, – он наверняка сломается.

Прокатившийся по всей комнате ропот показал, что его слушатели вовсе не убеждены. Тсу'ган заговорил напористее:

– Н'келн унаследовал раздробленную роту, для восстановления которой нужна сила. Такой силы у него нет. Как еще объяснить эту глупость с возвращением в Адронный Пояс?

– Если бы мы не вернулись туда, то не нашли бы ларец, – низким голосом возразил Варго.

Тсу'ган повернулся к нему, его собственный голос прозвучал пылко и хрипло:

– Везение, которое едва не стоило нам бесславной смерти и обязало нас перед этими наймитами. – Он яростно выплюнул последнее слово, имея в виду Злобных Десантников. Упоминание об этих бесчестных собаках словно жгло рот.

– Второй ошибкой Н'келна было позволить Виньяру и его псам утащить оружие и доспехи, которые предназначались другому ордену. Они Астартес только по названию и просто воры. Но Н'келн их отпустил, не сказав даже грубого слова, не говоря уж о погоне.

Тсу'ган замолчал, чтобы его осуждающие речи дошли до слушателей.

– Не сочтите меня изменником, – повторил он, не без удовлетворения заметив, как потемнели лица сержантов. Даже Навим, казалось, начал поддаваться, – ибо таковым я не являюсь. Я служу лишь ордену. И всегда служил. Я горжусь, что я – огнерожденный, и останусь верным своим братьям до самой смерти. Но чего я не стану делать, так это стоять и смотреть, как рота катится к гибели. Как и не стану участвовать в безрассудных операциях, где единственная награда – бессмысленная смерть. Этого я сделать не могу.

Агатон озвучил общую мысль:

– Так чего ты хочешь от нас?

Тсу'ган кивнул, словно одобряя решимость собравшихся.

– Примите мою сторону, – просто сказал он. – Примите мою сторону, и мы пойдем к магистру ордена и потребуем сместить Н'келна.

После недолгого молчания заговорил Навим:

– Ни одного из фактов, что ты упомянул, не достаточно, чтобы снять капитана. Ту'Шан накажет всех нас за этот заговор. И отправит к Элизию с его хирургеонами-дознавателями, чтобы проверить нашу чистоту.

– Это не заговор! – рявкнул Тсу'ган, затем, поборов раздражение, понизил голос: – Я представлю наши сомнения магистру ордена, ибо это наше право. Ту'Шан мудр. Он узнает о расколе в роте и будет вынужден принять меры по его устранению.

– И кого же он поставит на место Н'келна? – спросил Агатон, встретившись взглядом с Тсу'ганом. – Тебя?

– Если магистр ордена сочтет нужным назначить меня, я не стану увиливать от ответственности. Но я не стремлюсь занять место Н'келна. Я хочу лишь того, что будет лучше для роты.

Агатон оглядел собравшихся в явной нерешительности:

– А что с Дак'иром, Омкаром, Локом и Ул'шаном? Почему их здесь нет?

Тсу'ган сохранил высокомерный вид, несмотря на уместный вопрос сержанта.

– Я их не звал, – сознался он.

Навим подскочил от такого признания:

– Почему? Потому, что они никогда с тобой не согласятся? Или потому, что не станут молчать о заговоре? – Он отмахнулся от собравшегося возразить Тсу'гана: – Избавь меня от своих ответов, брат. Мне они не интересны. Из верности своим братьям-сержантам я буду молчать, но в этом участвовать не стану. Я понимаю, ты думаешь, что действуешь из искренней заботы о роте, но ты заблуждаешься, Тсу'ган, – грустно прибавил Навим и вышел.

– И я не стану, брат, – сказал Агатон. – Не заговаривай со мной больше об этом, или мне придется пойти к капеллану Элизию.

Следом ушли Кловий с Екбаром. Остальные торжественно заверили Тсу'гана, что будут на его стороне, но без поддержки большинства сержантов шансов на успех почти не осталось. Вскоре и они последовали за недовольными собратьями, оставив Тсу'гана наедине с Иагоном.

– Почему они этого не понимают, Иагон? Почему они не хотят признать слабость Н'келна? – Тсу'ган опустился на одну из простых дощатых коек, которыми не пользовались уже десятки лет.

Иагон неторопливо показался из-за спины Тсу'гана.

– Я не считаю, что мы потерпели неудачу, брат-сержант.

Тсу'ган поднял вопрошающий взгляд.

– Верно, на нашей стороне всего три сержанта, но это все, что нам на самом деле нужно.

– Объясни.

Иагон улыбнулся, но в неприятном изгибе опущенного книзу рта не было ни следа тепла или радости. Здесь, в полумраке пустого общежития, он мог показать свою истинную природу.

– Пойдите со своими жалобами к Элизию. Сделайте так, чтобы Н'келн при этом был в пределах слышимости или хотя бы вскоре об этом услышал. – Иагон нарочно помолчал, внутренне аплодируя собственному коварству, а затем продолжил: – Н'келн – воин крайне сознательный. Как только он узнает о вотуме недоверия среди собственных сержантов, – прищуренные глаза Иагона вспыхнули, – он сам добровольно сложит с себя обязанности капитана.

Тсу'ган внезапно ощутил, что его разрывают сомнения. Он глубоко вдохнул, пытаясь от них избавиться.

– Правильно ли это, Иагон? Будет ли то, что я делаю, лучше для роты и ордена?

– Вы вступаете на тернистый путь, милорд, который должны пройти, если нам суждено когда-нибудь стать снова единым целым.

– И все же…

Иагон шагнул вперед, чтобы подчеркнуть свои слова:

– Если Н'келн достоин быть капитаном, так почему он не взял громовой молот Кадая? А молот сейчас пылится в зале Реликвий, забытый и оскорбленный тем, кто побоялся взять его в руки, хотя это положено ему по праву.

Тсу'ган неуверенно покачал головой:

– Нет. Н'келн отказался от молота из уважения.

Но прозвучало это не очень убедительно.

Иагон принял абсолютно невинный и беспристрастный вид:

– Разве?

Тсу'ган покинул общежитие в молчании, отягощенный собственными мыслями. Боль должна успокоить растревоженный разум. Он немедля направился к солиториумам. И там, в темноте, под взглядом своего тайного наблюдателя, отдавался пагубному пристрастию снова и снова, в надежде, в тщетной надежде, что со следующим касанием жезла его совесть успокоится. Но она не успокаивалась, и чувство вины грызло его всю дорогу, пока он шагал по длинным переходам зала Реликвий, укутанный лишь в простой зеленый плащ.

Строгая галерея из черного мрамора была увешана почетными наградами и памятными реликвиями героев давно минувших лет. Чернота камня, его гладкость и массивность навевали печаль, вполне, впрочем, уместную для атмосферы благоговения в этом священном месте. Здесь, в боковых комнатах и глубоких альковах, стояли алтари, посвященные Хавьеру, Кесару и даже древнему Т'келлу. Артефакты, слишком ценные, чтобы предать их огню, и слишком почитаемые, чтобы передать их кому-то по наследству, покоились в них вместе с печатями чистоты, медалями и прочей данью их памяти. Реликварии были сделаны из костей обеих ног, потерянных братом Амадеем при осаде Клутнира. Если могучий воин когда-нибудь погибнет, их сожгут вместе с тем, что осталось в саркофаге, и предадут горе Смертного Огня. Тсу'ган шел мимо всего этого, и каждый шаг отдавался болезненным напоминанием о нанесенных им самому себе ранах. Но боль тускнела по сравнению с душевными муками, которые она никак не могла утолить. Мелькнула мысль, не слишком ли он в этот раз перегнул палку, подгоняя жреца-клеймовщика, но Тсу'ган отмел ее. Склонив голову, он вошел в одну из боковых комнат зала и пропал во мраке. Непроницаемая темнота продлилась всего несколько мгновений, затем на стене вспыхнуло обетное пламя, бросив теплый оранжевый отсвет на мрачный алтарь. Алтарь был сделан в форме наковальни, на плоское навершие наброшен покров из саламандровой шкуры. На шкуре лежали обломки богато украшенного громового молота.

Тсу'ган подошел к алтарю и опустился на колени, охваченный глубоким чувством утраты.

– Мой капитан…

Слова, произнесенные едва слышным шепотом, все же передали его тоску. Тсу'ган хотел сказать что-то еще, но обнаружил, что не может, и закрыл рот, не издав ни звука. Наступила тишина, всепоглощающая и полная. Тсу'ган снова видел смерть Кадая. Он вспомнил, как собирал останки обожаемого капитана вместе с Н'келном. Тогда, сражаясь с приступом нежданной скорби и бессильной ярости, Тсу'ган посмотрел в глаза ветерану-сержанту и ясно увидел, что они выражали.

– Что теперь будет? Кто нас поведет? Я не могу занять его место. Только не сейчас. Я не готов.

Даже тогда, сквозь туман отчаяния, Тсу'ган понял, что творится в душе Н'келна. Чувство долга не позволило бы ветерану-сержанту отказаться занять место капитана, но могло заставить благоразумие. Однако не заставило, и давнишнее воспоминание теперь мучило Тсу'гана, подобно занозе.

Брат-сержант, не в силах больше этого выносить, отвел взгляд от священной дани памяти Ко'тана Кадая и поспешил покинуть комнату-алтарь.

Тсу'ган был так поглощен своими мятущимися мыслями, что не заметил идущего навстречу Фугиса и столкнулся с ним.

– Прости, брат, – хрипло извинился Тсу'ган, скривившись под капюшоном и намереваясь двинуться дальше.

Фугис выставил ладонь. Как и брат-сержант, апотекарий был закутан в плащ.

– С тобой все в порядке, брат Тсу'ган? Ты выглядишь… измученным. – Капюшон Фугиса лежал на плечах, и взгляд апотекария точно пронзал сержанта: к Фугису частично вернулась его былая проницательность.

– Ничего. Я лишь хотел почтить мертвых. – Голос Тсу'гана срывался, боль от ожогов терзала сержанта. Он снова попытался уйти, но Фугис преградил ему дорогу.

– И все же голос у тебя, будто ты только что вернулся из боя. – Строгое и пытливое выражение лица апотекария еще сильнее заострило его черты.

– Отойди, апотекарий, – огрызнулся Тсу'ган, внезапно рассердившись и тяжело дыша. – У тебя нет причин меня задерживать.

Холодные глаза Фугиса рассержено сверкнули.

– У меня есть все причины. – Апотекарий внезапно выбросил руку, ослабевший Тсу'ган не успел его остановить, и тот стянул плащ и капюшон с сержанта, обнажив воспаленные багровые шрамы на нижней части груди.

– Шрамы свежие, – осуждающе произнес Фугис. – Ты их обновил.

Тсу'ган попытался возразить, но теперь уже было поздно спорить.

– И что с того? – Он скрипнул зубами от ярости, одновременно пытаясь прогнать слишком медленно уходящую боль.

Апотекарий посуровел:

– Что ты делаешь с собой, брат?

– То, что должен, чтобы продолжать действовать! – Злоба Тсу'гана резко сменилась смирением. – Его убили, Фугис. Убили хладнокровно, как тех бедолаг, что привели нас в Аура-Иерон.

– Нам всем его не хватает, Тсу'ган. – Теперь настала очередь Фугиса сменить настроение, хотя, вместо того чтобы смягчиться, его взгляд, казалось, стал еще холоднее и отрешеннее, словно вновь ожило его собственное чувство тяжелой утраты.

– Но тебя там не было, когда он умер, брат. Ты не собирал его доспехи и останки, иссушенные так, что даже твое мастерство не смогло бы возродить его в другом теле.

Тсу'ган говорил об уничтоженных прогеноидных железах Кадая. Эти органы располагались в шее и груди космодесантника. Извлеченные при помощи умения, которым в совершенстве владели только апотекарий, эти железы могли быть использованы для создания нового Саламандра. Но трагическая смерть Кадая лишила Саламандр даже столь малого утешения.

Фугис помолчал, решая, как поступить.

– Ты должен явиться в апотекарион. Там я займусь твоими ранами, – велел он. – Я могу вылечить поверхностные ожоги, но бездну боли внутри тебя я убрать не в силах. – На мгновение взгляд апотекария смягчился. – Твоя душа в смятении, Тсу'ган. Так продолжаться не может.

Тсу'ган натянул плащ и измученно выдохнул. При этом под левым глазом у него дрогнула нервная жилка.

– Что я должен сделать, брат? – спросил он.

Ответ Фугиса был прост:

– Мне следует отвести тебя к капеллану Элизию и заставить исповедоваться в том, что ты сделал, а затем оставить ждать его решения.

– Я… – начал сержант, но потом смирился. – Да, ты прав. Но позволь мне сделать это самому, позволь мне самому пойти.

Апотекарий заколебался. Он прищурился, вновь испытующе взглянув на Тсу'гана.

– Хорошо, – согласился он наконец. – Но не затягивай, иначе мне придется помочь тебе это сделать.

– Обязательно, брат.

Фугис подождал еще секунду, затем развернулся и направился в комнату, где его ждал Кадай.

Тсу'ган двинулся в другую сторону, не замечая фигуры, что следовала за ним по темным коридорам зала Реликвий, той самой, что наблюдала за ним, когда он потерял самообладание у подножия алтаря-наковальни, и шла за ним от самой изоляторной камеры.

Обуреваемый горем, стыдом и болью, брат-сержант дошел до развилки коридора. Светильники-жаровни словно окрашивали коридор потусторонним свечением, но Тсу'ган не обращал на это внимания. На восток коридор вел в реклюзиам, там сержанту следовало дождаться капеллана и очистить свою отягощенную душу. На запад коридор возвращался в небольшую оружейную, где лежали доспехи Саламандра. Тсу'ган уже собрался повернуть на восток, когда ощутил на плече легкое прикосновение.

– Куда вы направляетесь, милорд? – послышался голос Иагона. – Ваши доспехи в другой стороне.

Тсу'ган повернулся. Иагон тоже был закутан в плащ. Капюшон он натянул так, что виднелся лишь острый нос и изогнутые книзу губы. Худощавая фигура Саламандра без доспехов выглядела еще более худой, из-за чего Иагон казался маленьким по сравнению со своим сержантом.

– Иагон, я не могу, – признался Тсу'ган. – Я должен просить наставлений у Элизия.

Он попытался двинуться дальше, но Иагон вновь взял его за плечо, на этот раз сильнее.

Тсу'ган поморщился:

– Убери руку, рядовой. Я твой сержант.

Лицо Иагона осталось невозмутимым, словно маска.

– Я не могу, милорд, – ответил он и еще сильнее сжал плечо сержанта.

Тсу'ган нахмурился и перехватил запястье Иагона. Несмотря на раны, он по-прежнему был невероятно силен, и теперь настала очередь Иагона выдать свои неприятные ощущения.

– Мне не хватит сил удержать вас, брат-сержант, но позвольте воззвать к вашей рассудительности, – попросил Иагон и отпустил плечо сержанта.

Тсу'ган выпустил его руку, рассерженное выражение сменилось просто недовольной гримасой. Иагон воспринял это как позволение.

– Отправляйтесь к Элизию, если так надо, – торопливо прошептал он, – но знайте: если вы это сделаете, вас разжалуют и заставят покаяться в содеянном. Хирургеоны-дознаватели будут резать и колоть вас до тех пор, пока не вызнают все до последней капли. И брат-капеллан узнает о вашем обмане…

– Я не обманывал никого, кроме самого себя, – огрызнулся Тсу'ган, собираясь уже развернуться, но Иагон остановил его.

– Он узнает о вашем обмане, – настойчиво повторил он, – и примется за тех братьев, кто был на собрании. И не будет больше шанса занять место Н'келна и никакой перспективы исцелить нашу разобщенную роту.

– Я не хочу занимать его место, – возразил Тсу'ган уверенно. – Моя цель не в этом.

– Но если не вы, то кто? – продолжил упрашивать Иагон. – Так предназначено судьбой.

Тсу'ган покачал головой:

– Я разбит. Когда зовет битва, мне становится легче. Лай болтера и грохот войны в сердце смягчают боль. Но когда враг повержен и поле боя замирает, боль возвращается, Иагон.

– Это всего лишь горе, – ответил воин, склоняясь ближе. – Это пройдет. Но не лучше ли ускорить процесс, идя в горнило войны во главе собственной роты?

Тсу'ган задумался. Еще недавно почти угасшее пламя амбиций начало разгораться вновь. Он исцелит раскол между своими братьями и в этом обретет свое исцеление.

На память пришли непрошеными слова Нигилана, сказанные им на Стратосе, перед тем как Тсу'ган прыгнул внутрь храма, чтобы стать лишь свидетелем смерти Кадая.

«Тебя ждет великая судьба, но на нее упадет тень другого».

Словам предателя нельзя верить, но благодаря им Тсу'ган начал кое-что понимать. Он убеждал себя, что сам пришел бы к такому выводу, что со временем рассуждения привели бы его к такому же прозрению. В его сознании возник образ Дак'ира, спешащего на помощь капитану за мгновение до смерти. Игнеец был чем-то вроде изгоя, но его тоже окружало ощущение необычной судьбы. Тсу'ган чувствовал это каждый раз в его присутствии. Ощущение притупляла ненависть, но все же оно было. И если место капитана не займет Тсу'ган, его наверняка займет Дак'ир. Ни один игнеец не достоин возглавлять боевую роту Астартес. Тсу'ган просто не мог позволить такому случиться.

Когда Тсу'ган ответил на услужливый взгляд Иагона, в его глазах и позе появилась твердость.

– Хорошо, – пророкотал Тсу'ган. – Но как быть с Фугисом? Апотекарий заставил меня пообещать, что я приду к Элизию.

– Опередите его, – не задумываясь, посоветовал Иагон. – Наш брат так занят своим горем, что поначалу не будет настаивать. А к тому времени, когда начнет, Н'келн уже с готовностью сложит с себя мантию капитана, а вы возвыситесь.

В глазах Иагона загорелось неукротимое честолюбие. Как ближайший помощник Тсу'гана, он ухватится за стремя своего господина, пользуясь его новообретенной властью и влиянием, и возвысится вместе с ним.

– Тогда Фугис не станет раскрывать рта: он поймет, что вы снова хозяин своим чувствам.

Тсу'ган уставился куда-то вдаль: ослепительные видения вставали перед его мысленным взором.

– Да, – выдохнул он, хотя, казалось, за него говорит кто-то другой, – именно так я и сделаю.

Он вновь посмотрел на Иагона, с новым огнем в багровом взоре:

– Пойдем. Мне нужно надеть доспехи.

Иагон поклонился, пряча улыбку в тени, закрывшей лицо.

Вдвоем они двинулись по коридору, ведущему на запад. Восточный коридор так и остался нехоженым.

Иагон был доволен. Он сумел заново вдохнуть мужество и чувство уверенности в своего сержанта. С того самого момента, как они вернулись со Стратоса, Иагон превратился в его неотступную и внимательную тень. Он должен был знать о каждом темном желании, о каждой мучительной тайне и воспользоваться этим. Он начал понимать, глядя из темноты, что в конце концов придется начать действовать. Просто нужно дождаться удачного момента. В коридоре зала Реликвий он вмешался очень своевременно. Минутная заминка – и Тсу'ган отправился бы к Элизию, разрушив все, что Иагон так аккуратно планировал, и лишив его всех шансов воспользоваться чужой властью.

Хотя Иагон и был космодесантником со всеми плюсами и могуществом этого состояния, ему не досталась физическая сила Ба'кена. Он не владел психической мощью Пириила и религиозным рвением Элизия. Но вот хитростью – о, да! – хитростью он обладал в полной мере. А еще целеустремленностью и нерушимой уверенностью, что Тсу'ган однажды станет капитаном, а он, Кербий Иагон, будет греться в лучах славы своего господина. И ничто не должно стоять на пути к этому. Несмотря на свои разглагольствования об обратном, Иагон считал, что Фугис – это проблема.

И когда они с Тсу'ганом пришли в оружейную, Иагону пришла в голову еще одна, заключительная мысль: с угрозой, которую представляет апотекарий, необходимо разобраться.

Ба'кен и магистр Аргос стояли у подножия Циндарского плато. Их тяжелые ботинки тонули в песке пустыни Погребальных Костров. Саламандры наблюдали за далекой процессией ноктюрнских жителей, направляющихся к воротам Гесиода.

Город-убежище – название очень подходило.

Во время Сезона Испытаний города-убежища распахивали свои ворота и давали приют народу Ноктюрна. В основном кочевая раса, население планеты по большей части обитало в поселениях и временных лагерях, которые плохо переносили разрушения, причиняемые землетрясениями и вулканами. Ноктюрнцы преодолевали огромные расстояния, совершая длиннейшие путешествия по всей планете в поисках защиты от стихии.

Крепкие стены и надежные ворота, на века сработанные искусными мастерами Ноктюрна, служили бастионами защиты городов-убежищ в ранние годы колонизации. Первобытные шаманы – латентные псайкеры, чьи генетические мутации позже были лишены покрова тайны и взяты под контроль – первыми обнаружили самые безопасные места для этих поселений. Сделали они это, общаясь с землей посредством связи, до сих пор признаваемой и почитаемой народом Ноктюрна. Позже пришли геологи-исследователи, которые посоветовали, как возвести и укрепить зарождающиеся поселения, постепенно превратившиеся в города. Но с веками эти города совершенствовались. Технологии, принесенные Повелителем Человечества – тем, кто был известен лишь как Чужеземец, дали более надежную защиту от капризных сил земли. Пустотные щиты встали на пути лавовых потоков и пирокластических туч, адамантий и армированный керамит сдерживали сейсмические толчки и накатывающие огненные валы.

Эти пристанища с их системами защиты встали между расой и ее гибелью от стихии.

Ба'кен поприветствовал Дак'ира низким и сильным голосом:

– Брат-сержант.

Дак'ир, с Емеком рядом, подойдя, кивнул в ответ.

– Похоже, исход начался, – заметил брат Емек.

– Сезон Испытаний близок, – отозвался Дак'ир. Он посмотрел, как Аргос в магнокуляры разглядывает длинные вереницы пилигримов.

– Да, – сказал Ба'кен, коротко кивнув Емеку и возвращаясь к наблюдению, – кочевые племена собираются вместе, и города-убежища заполняются, как и каждый долгий год.

Емек, который явился с непокрытой головой, задумчиво провожал взглядом длинную вереницу беженцев.

– Их всегда так много.

Гражданские прибывали со всего Ноктюрна: торговцы, ремесленники, охотники и семьи. Одни шли пешком, другие пересекали пески на каркасных багги и трициклах с толстыми шипами, таща за собой прицепы с пожитками и инструментами. Камнедобывающие машины и гуртовщики, погоняющие стада завротуров, вьючные ящеры, тянущие телеги и широкие фургоны. Пилигримы везли все, что могли увезти; скудные пожитки были обернуты в промасленную ткань для защиты от песка и пыли. Путники носили одежду, защищающую от жары и песка: балахоны, пончо и плащи с надвинутыми капюшонами. Ни один не пустился в дорогу с непокрытой головой. Кое-кто даже обернул голову и лицо тонким шарфом, чтобы уберечься от палящего солнца.

На последнем километровом отрезке до раскрытых ворот Гесиода Дак'ир различил редкие вкрапления зеленых доспехов вдоль извивающегося людского потока. Задачу оказать помощь и препроводить гражданских в укрытие за городскими стенами возложили на пятую роту, которая вместе с Третьей и Седьмой еще оставалась на планете.

Саламандры, наставив болтеры в затянутую жарким маревом даль, все время оставались настороже. Они высматривали хищников, таких как сахрк, и следили за крылатыми тенями дактилидов, кружащих в небе в поисках легкой добычи.

– Беженцев мало, – отозвался Аргос с металлическим тембром в голосе, ненавязчиво опровергнув слова Емека. Оценив группы гражданских через магнокуляры, он быстро прикинул: – Многие останутся страдать за пределами городов.

Вдалеке, со стороны Фемиды, соседки Гесиода, словно раскаты грома, заворчало землетрясение. Там уже начались, пока еще незначительные, извержения вулканов. На пути к Циндарскому плато Дак'ир слышал, что три отдаленных поселения были разрушены толчками и сгинули без следа. На горизонте вырисовывалась гора Смертного Огня. Огромный монумент из камня и ярости изрыгал потоки пламени и лавы, готовясь к более крупному и более разрушительному извержению. Аргос с мрачным видом опустил магнокуляры.

– Мы – стойкое племя, брат-сержант, – сказал он Дак'иру вместо приветствия.

– И гордое, – добавил Дак'ир. – Именно это делает нас теми, кто мы есть.

– Хорошо сказано, – отметил Аргос, но мрачное выражение с его лица не исчезло, когда он отвернулся и снова принялся осматривать длинную колонну гражданских. Для большинства людей средний срок жизни на Ноктюрне был недолгим. И цифра эта станет еще меньше с приходом сезона смещений планетной коры.

Дак'ир обернулся к Ба'кену, указывая на тяжелый огнемет, притороченный к спине могучего Саламандра:

– Я смотрю, ты не терял времени даром, брат.

– На замену тому, что я потерял на Стратосе, – пояснил Ба'кен с жесткой усмешкой, гордо демонстрируя оружие. Предыдущая инкарнация огнемета погибла, когда запас прометиевого горючего вступил в реакцию с летучей химической смесью, выпущенной культистами в мире высотных городов. При этом Ба'кена ранило, но крепкий Саламандр обратил на рану внимания не больше, чем на какую-нибудь царапину. А вот тяжелое оружие, которое он так тщательно создавал, не устояло.

– Благословлен самим братом Аргосом, – прибавил он, указав в сторону технодесантника.

Аргос отошел к краю кругового плато, выйдя за пределы металлического диска в его центре.

– Ты не с нами, брат? – спросил его Дак'ир.

– Я присоединюсь к вам позже, когда закончится проверка пустотного щита Гесиода.

Дак'ир взглянул на бурлящее огненно-оранжевое небо и прищурился, что-то высматривая.

– Ба'кен, а где «Огненная виверна», которая должна доставить нас на Прометей? – спросил он, отметив, что Аргос сверяется с небольшим наладонником.

– Тут новости не очень приятные, сэр, – ответил огнеметчик. – «Громовые ястребы» готовят для предстоящего отлета. Поэтому в крепость-монастырь нас телепортируют.

Дак'ир вспомнил совсем недавние события на борту «Архимедес Рекса» и последующий перенос на корабль Злобных Десантников «Чистилище». Внутренне он протяжно застонал от подобной перспективы, теперь догадавшись, что Аргос задавал координаты для маяка наведения.

И тут мощный толчок потряс песчаную равнину, завладев вниманием сержанта. В недрах земли заворочался пирокластический грохот, глубокий и резонирующий. Шел он от горы Смертного Огня. Огромное облако из дыма и пепла выступило над кратерообразным устьем на его вершине и бурлящей серо-черной волной покатилось по каменистым склонам гигантского вулкана. Гражданские уже вопили, когда в потемневший воздух взметнулся фонтан магмы. Склон вулкана как-то вдруг покрылся обильными потоками тягучей лавы с островками шлака.

Послышался еще более глубокий грохот, и дюны всколыхнуло рябью от мощнейшего толчка, заставив гражданских взвыть от ужаса и прибавить ходу. Тягловые животные отчаянно заревели, не слушаясь паникующих возничих и внося свой вклад в разразившийся хаос. Нарастающий рокот под землей превратился в какофонию, когда из недр горы вырвался мощный луч красного света. Он достиг небес, блистая ослепительным огнем, пронзил, словно копье, тучи пепла и пропал, оставив в них пятно.

Проявление неистовства природы продлилось всего несколько секунд. Вслед за ним вопли жителей, растянувшихся по все еще дрожащим дюнам, стали еще громче. Потоки лавы иссякли, собравшись в озера, тучи пепла скатились вниз и рассыпались тонким покрывалом по земле. Вулкан снова уснул, но лишь ненадолго.