Текст книги "Марджори в поисках пути"

Автор книги: Герман Воук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Герман Воук
Марджори в поисках пути

Часть первая
РАЗРЫВ

1. Мюриель

У Ноэля резко поднялось настроение. Они созванивались по несколько раз на дню. Редко случалось, чтобы они не встречались по дюжине раз в неделю на ленче, коктейле или обеде.

Они смотрели все лучшие спектакли и фильмы, ходили на лучшие концерты, обедали в лучших ресторанах. Сейчас у Ноэля была необыкновенная работа, которая стала неиссякаемым источником больших денег. Марджори казалось, что она открывает для себя Нью-Йорк. Ее студенческая жизнь шла строго по зигзагообразной тропе через город, пересекающей несколько баров, ночных клубов и ресторанов, которые молодежь считала приличными. Деловая часть Нью-Йорка была не нанесенным на карту прибежищем скуки, предназначенным для взрослых. Приближаясь к своему двадцать первому дню рождения и незаметно становясь одной из этих взрослых людей, Марджори видела, что вкусы студентов ее колледжа были в чем-то такими же наивными, как и вкусы провинциалов. Ее недолгие исследования с Машей были ограничены нехваткой денег. Но Ноэль не страдал от этого недостатка, и он любил Нью-Йорк.

Наряду с богатой волшебной страной между 59-й и 42-й Авеню, которую он знал, как экскурсовод, он любил все виды, вкусы и запахи, которые казались ему острыми и сильными. За одну ночь они могли посетить клуб Феррара с дорогими блюдами и вином, приглушенной музыкой, нарядными, красиво одетыми женщинами – и воняющий рыбой рынок в нижней части Фултон-стрит, где под ослепительным светом электрических ламп в кровавых кучах лежала живая рыба, а обросшие мужчины в рваных свитерах выкрикивали проклятия и громко бранились. Или они могли кататься на пароме, крепко обнимая друг друга, чтобы согреться от ледяного речного ветра, созерцая неровную линию черного небоскреба, плавно плывущего в лунном свете, могли смеяться над замедленным движением лодки, мерзким запахом от реки, а потом пойти в большой ночной клуб за городом, в вульгарный водоворот ярких нарядов, голых ног и невкусной еды, где тридцать долларов таяли за час. Ноэль имел неутолимый энтузиазм для таких прогулок. Когда Марджори была уже готова отступить, у него еще было страстное вдохновение.

– Боже, развлекаться так замечательно! Пойдем дальше. Ночь еще только началась.

– Ты сошел с ума, уже пятый час. У меня заплетаются ноги. А мои глаза? Они абсолютно красные. Отвези меня домой.

– Черт возьми, Мардж, я должен быть в офисе в девять, а не ты. В четыре часа будет играть Кен Ватт – величайший джаз Соединенных Штатов.

– Хорошо, еще один глоток. Потом мы поедем домой. Обещаешь?

– Конечно, мы возьмем такси. О Мардж, самое главное в жизни – это деньги!

Она часто спала до полудня, регулярно читала «Варьете» и «Анонс» и проводила много времени в магазинах Бродвея, где собирались молодые актеры. Ее преследовали некоторые актеры, особенно когда ее равнодушие к ним становилось заметным. Но их красивые профили, большие глаза, длинные волосы и щегольские манеры не действовали на нее. Для нее существовал только один человек в мире – Ноэль Эрман. Когда с ней рядом не было Ноэля, она неустанно посещала офисы продюсеров, и неустанно, как и других юных актрис, ее не пускали зевающие офисные клерки. Но она не отчаивалась. Жизнь манила обещаниями.

Родители Марджори относились удивительно терпимо к жизни, которую она вела. Не было никаких вопросов, осуждений, даже намеков или взглядов. Марджори иногда подозревала, что они разговаривали с Эйрманнами и вместе решили не вмешиваться и уповать на счастливый исход. Мистер Моргенштерн проявлял раздражение, хмурился, но казался смирившимся. Во время встреч с Ноэлем он старался держаться по-отечески.

Это было наиболее пьянящее время в жизни Марджори, более беспечное и радостное, чем первые недели с Ноэлем в «Южном ветре», потому что сейчас между ними не было смущения и страха. Более того, постепенно исчезли сексуальные проблемы, которые так волновали и пугали ее. Они подшучивали над этим. Ноэль говорил, что все будет в порядке.

– Ты взрослеешь, – сказал он однажды, – это чудесно. Все было так прекрасно. Я чувствовал себя самым счастливым человеком. – И когда она возразила, он сказал: – Это правда. Это случается почти с каждой парой. Мужчина делает первый шаг. Это закон. Это все равно что первым снять шляпу или открыть дверь. Почему, черт возьми, ты делаешь это сейчас? Почему этого не было раньше? Просто потому, что ты не обвивалась вокруг меня, как осьминог.

Марджори попыталась показаться обиженной, но ей не удалось сдержаться и она рассмеялась.

Холодным солнечным мартовским утром они катались по парку в двухколесном экипаже, их щеки раскраснелись от мороза. Ноэль был без головного убора. Его волосы развевались на ветру. Он выглядел как мальчишка. Его любовь к жизни была заразительна. От одного взгляда в его смеющиеся голубые глаза Марджори чувствовала головокружение, как будто она раскачивалась на волнах.

На Плаза они вышли из экипажа. Он уговаривал ее съесть омара. Они пили мартини. Было время обеда, хотя они и не планировали обедать вместе.

– Мы будем есть жареного омара с очень редким белым бургундским.

– Нет, Ноэль, только не омара. Извини.

– Прекрати, это же двадцатый век.

– Я знаю, это глупый предрассудок. Но я не думаю, что смогу съесть это.

– Хорошо, дорогая. Закажи что-нибудь еще. Но стоит ли вообще здесь что-нибудь есть? Насколько я знаю, здесь нет ничего, приготовленного по еврейским религиозным обычаям.

– Ты прав. Я не могу не согласиться. Омар действительно вкусный?

– Это наиболее изысканная еда.

– Так или иначе, она не кажется такой плохой, как ветчина. Я не думаю, что могла бы съесть ветчину даже под дулом пистолета.

– Ветчина – это символ, универсальная шутка про евреев. Гордость заставляет тебя настаивать на этом, и в конце концов я думаю, что ты права. Я сибарит. После омара я ничего больше не люблю, кроме хорошей польской ветчины. В любом случае, не хочешь ли ты попробовать цыпленка, приправленного соусом кэрри? У них здесь отличный индийский соус.

– Что за черт! Ты совершенно прав. Какая разница? Я попробую омара.

Но когда принесли омара, она пристально посмотрела на его ярко-красные клешни, многочисленные ноги и мертвые глаза.

– Ноэль, тебе не кажется, что он смотрится как большой красный мертвый паук?

– Между прочим, ракообразные и паукообразные – это почти одно и то же.

С видом знатока он подцепил кусочек мяса вилкой.

– Однако очень вкусно. Нежнее роз в мае.

Она осторожно взяла вилку.

– Я никогда не думала, что смогу съесть большого водяного паука.

– Почему, дорогая?

– Они такие красные. – Она легко отрезала хвост и, следуя примеру Ноэля, окунула кусочек в маленькую пиалу с растопленным маслом и положила его в рот. Мясо напоминало свежую рыбу, но только оно было сладковатым на вкус. Не захотев портить праздник, она широко раскрыла глаза и прошептала:

– Как чудесно!

– Обрати внимание. Ни одна вспышка молнии не проникла через окно, чтобы уничтожить тебя.

– Я и не ожидала этого. Эти библейские законы существовали только в жарких странах в древние времена. – Она взяла другой кусок. Он был восхитительный, особенно в масле.

– Интересно, он показался бы таким же вкусным, если бы не был запрещен?

– Может быть и нет. Есть христиане, которые наслаждаются яйцами с ветчиной так же, как я – вероотступник-еврей.

– Не называй себя так.

– Я шучу, ты же знаешь. Это все вопрос воспитания. В нашем доме всегда ели все – ветчину и омаров.

– Правда? Это немного странно.

– Почему?

– Твои родители постоянно вращаются в еврейских кругах.

– Марджори, мой отец – судья. Он общается и с мусульманами, в его районе довольно много арабов.

Марджори съела три или четыре кусочка белого мяса из хвоста омара. Все еще очень голодная, она стала смотреть, что бы еще можно съесть. Глядя на омара Ноэля, она сказала:

– Какую часть ты будешь есть сейчас? Она выглядит отвратительно.

– Это зеленое мягкое вещество? Это же печень. Она самая вкусная.

– Это действительно съедобно? Я бы сказала, что это противно.

– Многие люди делают глупость, когда не едят то, что плохо выглядит. Но я уверяю, это изумительно. Попробуй.

Марджори вонзила вилку в зеленую массу. Жидкость медленно вытекала тонкой струйкой.

– Нет, нет! – Она уронила вилку. – Я не такая искушенная. Не сейчас.

Она торопливо выпила вино, затем, следуя примеру Ноэля, приложила небольшое усилие к одной из клешней. Клешня не поддалась. Марджори надавила сильнее. Послышался глухой треск, и клешня перелетела через стол на колени Ноэлю.

– Я отломлю их для тебя, – сказал Ноэль покрасневшей от стыда Марджори.

– Честно говоря, эти отвратительные создания похожи на китайскую головоломку. Не стоит ломать голову.

– Опыт и терпение, дорогая. – Он ловко вытянул два кусочка мяса из клешни, положил их к ней на тарелку и добавил вина.

– Что ты думаешь об этом вине?

– Восхитительно, как всегда.

– Пойдем посмотрим новый французский фильм.

– Хорошо. Ты сейчас не сочиняешь новую песню или что-нибудь еще? Мне кажется, что на этой неделе у тебя так много свободного времени.

– Я пишу песни, когда я немного на взводе. Между прочим, прошлой ночью я написал финал к первому акту «Принцессы Джонс». Я могу сыграть для тебя.

– Как твоя работа?

– Хорошо, но не так прекрасно, как я надеялся. Наши светлые мечты всегда оказываются такими далекими.

– Что случилось?

– Мы давно не встречались с Сэмом с глазу на глаз.

– Лучше бы ты перестал спорить с ним. Он же шеф.

Ноэль казался расстроенным.

– Я думаю, что он не прав. Я заключил с ним пари на тысячу долларов.

– У него есть опыт, Ноэль. Не забывай этого.

– Дорогая, опыт в девяти случаях из десяти просто становится привычкой. Ладно, черт с ним, с Сэмом. Давай наслаждаться обществом друг друга. Я люблю его деньги. Стоит ли сейчас беспокоиться?

Марджори пристально смотрела на омара.

– Я очень голодна. Я не знаю, как взяться за это несчастное существо.

– Посмотри, ты даже не дотронулась до ног. В них много мяса.

Он поднял своего омара и вращательным движением вытянул ногу. Ему удалось зацепить большой кусок белого мяса.

– Смотри. – Он стал есть.

– Да, вроде бы просто.

Марджори казалось, что она делает то же самое, но вместо ноги вся середина омара стала вылезать из отверстия, и у нее оказался кусок со множеством дрожащих ног, словно паук шести дюймов в ширину, теплый и ужасно противный. С отвращением она бросила кусок в растопленное масло.

– Я закончила. В следующий раз я закажу ветчину. Проклятый красный паук!

Ноэль задохнулся от смеха.

Его неудовлетворение работой в «Парамаунте» было единственной неблагозвучной нотой этого счастливого времени. В последние недели она все чаще слышала об этом. Иногда во время их встреч Ноэль выглядел очень мрачным, и надо было провести час или более за выпивкой и шутливой беседой, чтобы привести его в обычное расположение духа.

Сначала Ноэль терпел свою работу как обыденное необходимое бедствие и отказывался говорить о ней с Марджори, но к концу марта он свободно обсуждал ее в деталях. Ему нравилось, когда Марджори смеялась над карикатурами на Ротмора. Ноэль удивительно точно изображал сутулого, грузного пожилого человека с наполовину закрытыми глазами, покусывающего сигарету полными усталыми губами. Существовало два главных источника беспокойства. Сэм Ротмор считал, что сценарии Ноэля были литературными и высокопарными, и ему не нравился его распорядок дня. Тем не менее это неодобрение не выходило за рамки грубого сарказма. Несмотря на аргументы Ноэля, Марджори казалось, что иногда Сэм Ротмор был прав. Она рискнула сказать об этом Ноэлю. В общем, конечно, она соглашалась с ним. Казалось, что за благожелательностью Сэма скрывался жестокий бизнесмен, его вкус к кинофильмам отражал худшие пошлые черты Голливуда. Более того, она хотела отдать ему должное в мелких частных случаях, когда казалось, что он прав.

Но Ноэль, обычно такой приятный и такой забавно самокритичный, был чрезвычайно упрям в этом вопросе. Он поздно приходил в офис и уходил рано, не допуская возражений.

– Я начинаю чувствовать себя подвергнутым испытанию.

– Ноэль, не пытайся изменить мир. Киноискусство – это бизнес.

– Правда, дорогая, это уникальный бизнес. Он использует творческий талант и подлинную проницательность. Поэтому следить за использованием рабочего времени становится просто нелепым. Со мной в офисе работает Моррис Мид. Он тоже помощник редактора сценарного отдела киностудии. Хороший парень, трудяга, работает там уже пятнадцать лет. Я работаю только месяц. Я читаю четыре сценария, а он один, я пишу четыре рецензии, а он одну, и Сэм считает мои рецензии более удачными. Моррис приходит в девять и уходит в пять.

Одним дождливым вечером в конце марта Ноэль взял ее на музыкальную комедию. Когда они вышли покурить после первого акта, Марджори заметила хорошо знакомые признаки депрессии. Он избегал ее взгляда и часто тер рукой лоб. Его голос оставался ровным и нежным.

– Это несомненный успех. Я знаю ребят, которые написали это. Они ставили летние спектакли в Кемп-Парадиз в течение нескольких лет. Возможно, в одну из этих декад я тоже напишу пьесу.

– В ближайшие месяцы у тебя будет спектакль на Бродвее, и он станет намного лучше этого.

Он улыбнулся ей.

– Подожди говорить такие вещи.

– Ноэль! Конечно, это Ноэль! – сказала какая-то женщина.

На лице Ноэля отразилось удивление. Затем он улыбнулся.

– Привет, Мюриель. Как дела? Ты выглядишь, как всегда, чудесно.

– Сколько лет прошло?

Платье Мюриель было из тафты цвета ржавчины, ее украшало множество бриллиантов. У нее был крошечный нос, острый подбородок, худые щеки, ее черные волосы казались покрытыми лаком. Двумя пальцами она держала сигарету.

– Не рассчитывай на них, – сказал Ноэль. – Второй акт тебе не понравится. Как твои дела? Дети? Муж?

– Все прекрасно. – Она оглядела толпу. – Я скажу Марти, что ты здесь. Он будет поражен.

– Марджори Моргенштерн, – представил Ноэль, – миссис Хатс.

Они кивнули друг другу. Миссис Хатс взглянула на Марджори и снова повернулась к Ноэлю.

– У тебя есть секрет? Ты действительно Питер Пэн? Ты не изменился.

– Дориан Грей.

– Я всегда ищу твое имя в театральных колонках и не нахожу его.

– Я становлюсь монахом, Мюриель. Так случилось, что сегодня вечером я оказался в суетном мире. Я опоздал на вечернюю молитву.

– Ты монах? – Женщина посмотрела на Марджори и нервно засмеялась.

– Может быть, мы выйдем вместе и выпьем где-нибудь после спектакля?

– Ты не опоздаешь на поезд?

– Мы приехали на машине.

Она положила руку ему на плечо.

– Пожалуйста, посмотри на меня. Я так рада видеть тебя. Это изумительно. Ты совсем не изменился.

Погасив свою сигарету, она улыбнулась Марджори и двинулась в сторону зрителей. Ноэль мягко сказал Марджори:

– Ты, наверно, догадалась, кто это?

– Это не может быть та Мюриель, о которой ты мне рассказывал. Ей уже около тридцати пяти.

– Тем не менее это Мюриель. Мюриель Вейсфрейд. И ей тридцать три.

Он бросил сигарету и наступил на нее.

– Пойдем на свои места.

Когда они сели, Марджори сказала:

– Она действительно неплохо выглядит для тридцати трех. Ты говорил, что она такая красавица, но она похожа на разряженную провинциалку.

– Разряженную провинциалку…

– Что-то не так?

– Ты не чувствуешь холода? Сейчас ты произнесла свою собственную эпитафию.

– Замолчи. Я умру прежде, чем буду жить где-нибудь, кроме Манхэттена.

– Обещаешь?

– Конечно. Я не выношу провинцию.

– И ты не изменишь свое мнение и не потащишь туда мужа, после того как заведешь одного или двух детей, потому что все твои друзья делают это, а трава и свежий воздух изумительны для детей?

– Нет, я не буду делать этого.

– Ладно. Я думаю, что ты заметила роскошный камень у нее на пальце?

– Действительно нет. Я смотрела на ее лицо, пытаясь увидеть то, что ты нашел в ней.

– Поверь мне, Марджори, у нее было лицо ангела.

Зазвучала музыка, и погас свет. Он нагнулся.

– Я очень устал.

Когда спектакль закончился, Ноэль поднял голову, слушая аплодисменты.

– Успех, несомненный успех.

Он взял свое пальто.

– Давай, моя прелесть, посмотри, не сможем ли мы избежать Мюриель?

Аудитория еще аплодировала, когда они быстро двигались к двери. Тротуар был мокрый и черный, с огненными полосками, отраженными от электрических вывесок. Дождь кончился. Они дошли до угла Бродвея и остановились в нерешительности.

– Что ты скажешь об оглушительном джазе в небольшом темном погребке? – спросил Ноэль.

– Как хочешь.

– Хорошо. – Он пристально посмотрел вокруг на ярко сверкающие рекламы дискотек, а потом на небо. – Погляди на черное небо и луну в тумане.

– Здесь небо похоже на огнестрельную рану, – поднимая голову, сказала Марджори. – Я никогда не замечала этого.

– Все эти люди движутся к смерти. У них есть несколько лет, а потом они уйдут, как опавшие листья. Но когда последний из них умрет, такая же большая толпа будет спешить по этой мостовой.

– Не будь таким пессимистом. Загорелся зеленый свет. Пошли.

– Можешь ли ты представить себе луну как божий глаз, смотрящий на эту освещенную площадь в темноте? Это должно выглядеть как большая религиозная процессия. Толпы, толпы, марширующие везде, и над ними большими огненными буквами слова: «Курите Кэмел».

– Все кажется глупым с точки зрения смерти. Но что ты хочешь, чтобы все перерезали себе горло? У тебя сейчас плохое настроение. Дело в Мюриель или в чем-то еще. Послушай моего совета: не думай о смерти.

Он сжал ее пальцы.

– У тебя есть привычка сводить мировую мудрость к паре банальных фраз. Ты сводишь всю философию к уровню двадцатилетней девчонки. Как ты объяснишь этот любопытный феномен?

– Философы обычно много говорят, когда они не могут воспринимать мир лучше, чем я.

– Поверь мне, они не могут.

Они сели за очень маленький столик прямо возле четверых дребезжащих музыкантов-негров в клубе, названном без всякой видимой причины «Тибет Рум». Выпив виски с содовой, он поставил стакан на стол и сказал:

– Ты бы сильно огорчилась, если бы мы провели вместе эту прощальную ночь и никогда не увиделись снова?

– Не глупи.

– Я абсолютно серьезен. Слушай внимательно. – Несмотря на звуки джаза, его голос звучал необыкновенно ясно. – Я никогда не дохожу до этого. Я весь на поверхности. Я достигаю всего своим очарованием. У меня роковая нехватка организаторских способностей. К тому же я миновал свой пик. Я был более удачлив и более энергичен четыре года назад. Я очень устал. Иногда я испытываю вину перед тобой за то, что ты попала в мои сети. Между тобой и Мюриель такая огромная разница! Я похож на артиста, который всегда играет в одной и той же сцене. Оставь это, Марджори. Игра не стоит свеч. Найди доктора Макса Шапиро, он не захочет долго ждать. Извини, я не хотел употреблять это имя.

Она положила на его ладонь свою руку и сказала:

– Я люблю тебя, ты сейчас лучше, чем когда-либо. Твой час еще придет. Песни, которые ты написал к последнему просмотру «Принцессы Джонс», намного совершеннее того, что ты играл для меня, включая «Поцелуи дождя».

– Да, это была настоящая вспышка. Последняя вспышка умирающего огня…

– Что ты ожидал от Мюриель? Что она будет выглядеть, как твоя возлюбленная из колледжа? Для женщины года текут быстрее, чем для мужчины. В тридцать три ее игра окончена. Мужчина в тридцать один год счастлив, если его карьера только началась. Ты знаешь это лучше меня. Ты говорил мне об этом. Почему ты такой наивный сегодня? Это совсем непохоже на тебя.

Он улыбнулся и пожал ей руку. Музыка была настолько громкой, что в течение двух секунд он не мог говорить.

– Ты слишком хороша для меня. Было глупо предлагать расстаться со мной. В конце концов я могу дождаться, когда ты выгонишь меня.

– Тебе придется долго ждать.

– Я грубый, ужасно грубый. Еще один спор с Сэмом, и я не знаю, не поссоримся ли мы.

Немного выпив, они пошли к нему домой. Они обнимались и целовались так, как не целовались с самого лета. Через некоторое время она, негромко смеясь, проговорила:

– После этого ты не сможешь сказать, что ты никому не нужный пожилой мужчина.

Он отпустил ее и посмотрел на нее недружелюбно, приглаживая растрепанные волосы.

– Ты расчетливая маленькая кошка! Ты делаешь это, чтобы подбодрить меня?

– Не совсем. Мне нравится это.

– Тебе нравится это. – Он зажег сигарету и стал ходить по комнате. – Ты не можешь представить, как ты несносна. А я привык думать, что ты очень страстная. Ты такая же страстная, как счетная машина.

– Не начинай сначала, Ноэль.

Он стоял около нее, и на мгновение она подумала, что он может ударить ее.

– Действительно, для меня это подходящий конец. Вступил в платонические отношения с Марджори Моргенштерн. – Он опять пригладил волосы. – Пойдем съедим «хот догз».

Они жарили сосиски на тлеющих красных угольках камина, пили пиво и играли симфонии на огромном фонографе – единственной ценной вещи в запущенной комнате. Постепенно он повеселел. Был уже четвертый час, когда она ушла. Он спустился вниз и посадил ее в такси. Целуя ее, он сказал:

– Ты не представляешь, что ты сделала для меня. Ты похожа на адреналин. Сегодня ты спасла мою жизнь. На днях я вознагражу тебя.