Текст книги "Белый Бушлат"

Автор книги: Герман Мелвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

XXIII
Театральное представление на военном корабле

«Неверсинк» последнее свое рождество прожарился на экваторе, теперь ему предстояло 4 июля [130]130
  4 июля – день провозглашения независимости США от Англии.


[Закрыть]мерзнуть в непосредственном соседстве с холодными широтами мыса Горн.

На некоторых американских кораблях принято отмечать этот день двойной порцией грога, разумеется, если корабль стоит в гавани. Последствия этого мероприятия легко себе представить. Корабль превращается в питейное заведение. Упившиеся матросы шатаются по всем трем палубам – поют, горланят, дерутся. В это время из-за ослабления дисциплины под влиянием спиртного оживают полузабытые обиды, и недруги, забравшись по-двое между пушками, что обеспечивает им свободное пространство, отгороженное по крайней мере с трех сторон, избывают взаимную ненависть в единоборстве, топчась на пятачке, словно солдаты, дерущиеся в будке часового. Словом, творится нечто такое, что при иных обстоятельствах офицеры не потерпели бы ни минуты. В это время самые почтенные артиллерийские унтер-офицеры и рулевые старшины вместе с самыми желторотыми юнцами и матросами, никогда еще в пьянстве не замеченными, скатываются в общую грязную канаву свинского опьянения.

Некоторые командиры усугубляют всеобщий содом, разрешая выпустить на волю всех арестантов, которым случилось оказаться под замком в это знаменательное четвертое июля.

К счастью, «Неверсинк» был избавлен от подобных сцен. Не говоря уже о том, что он приближался к весьма опасной зоне океана, когда подпоить команду было бы чистым безумием, отсутствие на корабле грога, даже для обычного потребления, представляло непреодолимое тому препятствие, взбреди даже командиру в голову сверх меры попотчевать своих матросов этим напитком.

За несколько дней до праздника команда стала собираться на гон-деке и толковать о безотрадных перспективах, возникающих перед кораблем.

– Ребята, вот незадача! – восклицал марсовой. – Вы только подумайте – четвертое июля и без выпивки!

– Честное слово, приспущу в этот день брейд-вымпел коммодора! – вздохнул старшина сигнальщик.

– А я за компанию выверну тогда наизнанку свой лучший бушлат, – сочувственно откликнулся один из кормовых.

– Правильно, – крикнул баковый, – как подумаешь об этой незадаче, до слез обидно становится.

– Оздадза без грога в день, догазавжий мужездво америгандзев, – пустил слезу Солнышко, камбузный кок.

– Кто после этофо сахочет пыть янки? – заорал фор-марсовой, типичный нидерландец, еще более отдающий голландским духом, нежели кислая капуста.

– И это нам дала свобода? – трогательно осведомился ирландский шкафутный у старого испанца при запасном якоре.

Следует отметить, что из всех граждан Соединенных Штатов самыми ярыми патриотами стали, особливо перед четвертым июля, как раз не природные американцы.

Но мог ли капитан Кларет, отец родной своей команды, оставаться безучастным к горю своих океанских чад? Не мог, конечно. За три дня до годовщины – погода продолжала стоять удивительно ясной для этих широт, – было официально объявлено, что матросы могут поставить в честь четвертого июля любой спектакль, какой им заблагорассудится.

Надо вам сказать, что почти три года назад, за несколько недель до начала плаванья «Неверсинка», несколько матросов сложились вместе и сколотили довольно крупную сумму на приобретение театрального инвентаря; они собирались разнообразить долгие тоскливые стоянки в иностранных портах представлениями на театральных подмостках, хотя, если где-либо на свете и имеется театр, не перестающий играть ни днем, ни ночью, и притом без антрактов, то военный корабль и являет собой такой театр, а палубный настил его и есть эти самые подмостки.

Матросы, которым пришла в голову подобная мысль, служили раньше на других американских фрегатах, где драматические представления команде не возбранялись. Каково же было их огорчение, когда во время стоянки в каком-то перуанском порту на обращение к командиру корабля разрешить им поставить пользующуюся всеобщим признанием драму «Головорез» под непосредственным его, командира, наблюдением это должностное лицо заверило их, что на корабле и без того имеется достаточно головорезови нет нужды представлять их на сцене.

Театральный инвентарь поэтому был засунут на самое дно чемоданов, ибо никому из матросов в голову не могло прийти тогда, что он когда-либо появится на свет божий, пока власть будет находиться в руках капитана Кларета.

Но стоило объявить, что запрет снят, как немедленно были приняты самые энергичные меры, дабы придать празднованию четвертого июля надлежащую торжественность. Под театр отвели галф-дек, а сигнальщику было дано распоряжение одолжить свои флаги, для того чтобы украсить сцену самым патриотическим образом.

Так как помешанные на театре матросы не раз во время плавания повторяли отрывки из разных пьес, для того чтобы скоротать нудные ночные вахты, им не потребовалось много времени, чтобы назубок выучить свои роли.

Поэтому уже на следующий день после того как командиром была дарована индульгенция, на батарейной палубе к грот-мачте было пришпилено следующее рукописное объявление, огромные буквы которого бросались в глаза. Все это выглядело так, как если бы на Нельсонову колонну [131]131
  Нельсонова колонна – памятник Нельсону на Трафальгарской площади в Лондоне.


[Закрыть]наклеили афишу Друри-Лейна [132]132
  Друри-Лейн – один из старейших театров Лондона, открыт в 1663 г., перестроен в 1674 г. Кристофером Ренном.


[Закрыть].

ТЕАТР У МЫСА ГОРН

В ознаменование четвертого июля

ГРАНДИОЗНОЕ ДНЕВНОЕ ГАЛА-ПРЕДСТАВЛЕНИЕ.

НЕОБЫЧАЙНЫЙ АТТРАКЦИОН!

СО СТАРОЙ ПОСУДИНОЙ РАССЧИТАЛИСЬ!

ДЖЕК ЧЕЙС в роли ПЕРСИ БОМ-БРАМ-СТЕНЬГИ

ЗВЕЗДЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИЧИНЫ

Только один раз:

«ВОТ ИСТИННЫЙ ЯНКИ-МАТРОС»

Дирекция Театра у мыса Горн почтительнейше уведомляет жителей Тихого и Антарктического океанов, что четвертого июля 184… во второй половине дня она будет иметь честь предложить вниманию уважаемых зрителей любимую публикой драму:

СО СТАРОЙ ПОСУДИНОЙ РАССЧИТАЛИСЬ!

Коммодор Брейд-Вымпел – Том Браун, фор-марсовой

Капитан Подзорная-Труба – Нед Брейс, кормовой

Старшина коммодорского катера – Джо Банк, с барказа

Старина Крамбол – Коффин, старшина рулевой

Мэр – Сифул, баковый

ПЕРСИ БОМ-БРАМ-СТЕНЬГА – ДЖЕК ЧЕЙС

Миссис Безутешная – Лонглокс, кормовой

Молли Пунш – Фрэнк Джоунз

Сэлли Джин-с-Сахаром – Дик Дэш

Матросы военного и торгового флота, содержатели баров, жулики-вербовщики, члены городской управы, полицейские, солдаты и вообще сухопутные крысы

Да здравствует коммодор!

Вход бесплатный

В заключение исполнена будет популярная песня Дибдина [133]133
  Дибдин Чарлз (1745–1814) – английский актер и драматург, автор многочисленных морских песен патриотического характера.


[Закрыть],

переделанная для американских матросов

«ВОТ ИСТИННЫЙ ЯНКИ-МАТРОС»

Исполнит ее (в костюме) Патрик Флинеган, заведующий судовыми гальюнами.

Перед представлением духовым оркестром исполнен будет Государственный гимн. Подъем флага в три склянки пополудни. Матросам являться одетыми по форме. От публики ожидается соблюдение полнейшего порядка. Начальнику полиции и судовым капралам следить за его поддержанием.

Уступая настояниям товарищей, Лемсфорд как матросский поэт согласился составить эту афишу. В этот единственный раз его литературные способности не оказались недооцененными даже самыми непросвещенными представителями команды. Следует также отметить, что, прежде чем вывесить афишу, на утверждение командиру корабля, совмещавшему в своем лице министра двора и цензора, был представлен рукописный экземпляр «Со старой посудиной рассчитались!» для выяснения, не содержит ли пьеса чего-либо способного возбудить неприязнь к законным представителям власти на корабле. Кое-что вызвало у командира возражения, но в конце концов пьесу он пропустил без вымарок.

Утро четвертого июля, ожидавшееся с тревогой и нетерпением, выдалось ясное и погожее. Ветер дул ровный, холодок бодрил; матросы все как один уверились, что погода праздника не испортит. Тем самым были опровергнуты пророчества некоторых ворчунов, ненавистников театральных зрелищ, обещавших изрядный шторм, который должен был свести на нет всю программу увеселений.

Так как для многих время спектакля совпадало с их вахтой на марсах или на фалах и других снастях бегучего такелажа на верхней палубе и им никак нельзя было отлучиться от своих постов, утром четвертого можно было наблюдать много забавных сцен вербовки заместителей. В течение всего утра люди с опаской вглядывались в ту часть горизонта, откуда дул ветер, но погода ничего неблагоприятного не предвещала.

Наконец команду вызвали на обед, пробили две склянки, и вскоре после этого все те, кто мог присутствовать на спектакле, поспешили на галф-дек. Как на молитве в воскресенье, роль скамей выполняли вымбовки, уложенные на снарядные ящики; на другом же конце свободного пространства плотники сколотили невысокую сцену. Занавес заменял большой кормовой флаг, а фальшборты были задрапированы флагами всех наций. Десять или двенадцать музыкантов, сверкая инструментами, выстроились перед сценой, между тем как их исполненный важности капельмейстер возвышался на орудийном станке.

Ровно в три склянки группа офицеров появилась из кормового люка и расселась на складных стульях в центре, осененная звездами и полосами национального флага. Этобыла королевская ложа. Матросы искали глазами коммодора, но ни он, ни командир корабля не удостоили людейсвоим присутствием.

По сигналу горниста оркестр заиграл гимн, причем вся публика отбивала такт, как бывает в Друри-Лейне, когда «Боже, храни короля» [134]134
  «Боже, храни короля» – английский национальный гимн, приписываемый поэту Генри Кэри (ок. 1693–1743).


[Закрыть]играют после крупной победы.

По выстрелу морского пехотинца поднялся занавес, и четыре матроса в живописном одеянии мальтийских моряков вышли на сцену, выписывая замысловатые мыслете. Правдоподобность представляемого еще усиливалась качкой.

Роли коммодора, старины Крамбола, Мэра и Салли Джин-с-Сахаром были исполнены в совершенстве и заслужили громкие рукоплескания. Но при первом появлении всеобщего любимца Джека Чейса в героическом образе Перси Бом-Брам-Стеньгизрители как один человек поднялись со своих мест и приветствовали его троекратным ура, от которого чуть не обстенило грот-марсель.

Несравненный Джек во всем блеске своей формы кланялся вновь и вновь с истинно-офицерскими грацией и самообладанием, а когда вместо букетов ему были брошены пять или шесть раскрученных прядей троса и пучки пеньковых оческов, он поднял их все по очереди и с изысканной учтивостью прицепил к своим пуговицам.

– Ура! ура! ура! – Играй дальше! – Кончай базар! – Ура! – Играй! – Кончай базар! – Ура! – раздавалось теперь со всех сторон, пока наконец, не видя конца восторгам своих горячих поклонников, Джек не выступил вперед и беззвучно задвигал губами, всерьез принявшись за свою роль. Вскоре воцарилось молчание, прерывавшееся, впрочем, раз пятьдесят взрывами неудержимого одобрения. Наконец, когда началась глубоко волнующая сцена, где Перси Бом-Брам-Стеньга один против целой оравы полицейских вызволяет пятнадцать невинно пострадавших матросов из кутузки, зрители, сбрасывая вымбовки, повскакали со своих мест и, не в силах сдержать свой восторг, закидали сцену шляпами. – Да, Джек, тут ты все кегли сбил одним ударом!

Возбуждение принимало угрожающие размеры; дисциплина, казалось, исчезла навсегда; лейтенанты метались среди матросов, командир выскочил из салона, а коммодор нервно спрашивал стоящего у его дверей вооруженного часового, чтó там стряслось с чертовой матросней. Раздавшийся среди этого содома голос вахтенного офицера, кричавшего в рупор: «Брамсели убрать!», едва можно было расслышать. С наветренной скулы фрегата на него готов был обрушиться шквал с дождем, боцманматы у грота-люка охрипли, силясь вызвать команду. Неизвестно, чем бы все это кончилось, не раздайся внезапно барабан боевой тревоги – противиться этому призыву уже никто не посмел. Матросы насторожились, как кони от звука щелкнувшего кнута, и, спотыкаясь, стали карабкаться по трапам к своим постам. Через мгновение ничего уже не было слышно, кроме ветра, завывавшего как тысяча чертей.

– Приготовиться взять рифы на всех трех марселях!

– Потравить фалы! Теперь выбрать, вот так! По реям, рифы брать!

Так вот среди грозы и бури закончилось праздничное гала-представление. Однако матросы никак не могли смириться с мыслью, что им так и не пришлось услышать «Истинного янки-матроса» в исполнении ирландского гальюнщика.

Но тут Белому Бушлату придется немного пофилософствовать. Непривычное зрелище офицеров, хлопающих заодно с людьмипростому матросу Джеку Чейсу, привело меня в самое радостное расположение духа. «Как замечательно, – думал я, – что офицеры признают все же, что они такие же люди, как и мы, как хорошо, что они способны радоваться от души мужественности моего несравненного Джека. Славный они все-таки народ, и, верно, я грешил, когда думал о них дурное».

С неменьшим удовольствием наблюдал я за временным ослаблением дисциплины, когда спектакль взбудоражил матросские страсти. «Вот так бы почаще, – размышлял я. – Неплохо время от времени скидывать железное ярмо. Не может быть, чтобы офицеры, допустившие, чтобы мы, матросы, немножко пошумели – так, от избытка чувств, ничего страшного – остались бы такими же суровыми и непреклонными, как и прежде. Это было бы с их стороны неблаговидно». Я стал уже было считать, что на военном корабле собрались одни только люди доброй воли самого миролюбивого характера, но разочарование, увы! наступило слишком скоро.

Уже на следующее утро у трапа разыгралась привычная сцена. И, глядя на каменные лица офицеров, присутствующих при экзекуции во главе с командиром корабля, глядя на эти лица, накануне еще смотревшие столь весело и приветливо, один старый матрос дотронулся до моего плеча и промолвил:

– Видишь, Белый Бушлат, как они опять свои шканцевые рожи состроили. Ничего не поделаешь, так уж у них заведено.

Потом я узнал, что выражение это ходячее среди военных моряков и означает легкость, с какой морской офицер возвращается к положенной ему по чину суровости, на время от нее отказавшись.

XXIV
Служащая введением к мысу Горн

В измороси и тумане, под намокшими марселями в два рифа и непросыхающей палубой фрегат наш все ближе и ближе подходил к шквалистому мысу Горн.

Кто не слышал о нем? Мыс Горн, мыс Горн – недаром это название произошло от слова «рог» [135]135
  «Горн» по-английски значит «рог», но и название голландского корабля, на котором совершил свое путешествие мореплаватель Схоутен, открывший мыс Горн, было тоже «Горн».


[Закрыть], ибо этим рогом он не раз подбрасывал в небо на своих бурных волнах проходящие корабли. Не труднее и не отважнее было для Орфея, Одиссея и Данте спуститься в ад [136]136
  Орфей спускался в ад в поисках своей супруги Эвридики. Одиссей встречается с тенями умерших в преддверии ада, когда по приказанию волшебницы Цирцеи отправляется вопрошать душу прорицателя Тиресия о том, как ему достигнуть отечества. Данте описывает в «Божественной Комедии» весь загробный мир.


[Закрыть], чем первому мореплавателю обогнуть этот страшный мыс. Немало идущих на запад кораблей настиг свирепый вест, повернул их на 180° и погнал через весь Антарктический океан к мысу Доброй Надежды – ищите, мол, путь в Тихий океан оттуда. А тот бурный мыс, верно, отправил немало их на дно и ни словом об этом не обмолвился. На краю света летописей не ведут. Что означают поломанный рангоут и обрывки вант, на которые что ни день наталкиваются более счастливые мореплаватели? Или высокие мачты, вмерзшие в проходящие мимо вас айсберги? Они лишь напоминают о древней как мир истории – о кораблях, ушедших в море и никогда уже более не вернувшихся.

Недоступный мыс! Как бы вы ни подходили к нему, с оста или с веста, в фордевинд, в галфвинд или в бакштаг – мыс Горн остается мысом Горн. Мыс Горн сбивает спесь с пресноводных пловцов, а просоленных просаливает еще пуще. Горе робкому новичку, но, боже, храни и безрассудного храбреца.

Какой-нибудь средиземноморский капитан, совершавший до сих пор лишь веселенькие рейсы через Атлантику с грузом апельсинов, не убирая даже брамселей, часто у мыса Горн получает урок, о котором будет помнить до гроба, хотя гроб слишком часто следует непосредственно за уроком, так что приобретенный опыт оказывается бесполезным.

Другие новички, подходящие к этой патагонской оконечности нашего материка, наслышавшись всяких ужасов и поэтому осторожно взявшие рифы на марселях и убравшие все лишние паруса, неожиданно наталкиваются на довольно спокойное море и опрометчиво заключают, что черт не так страшен, как его малюют, что их ввели в заблуждение россказнями о всяких крушениях и что все это чепуха.

– Отдать рифы, ребята; поставить брамсели, приготовиться ставить фор-марса-лисели!

Эх, капитан Скорохват, насколько было бы лучше, если бы паруса эти не покидали парусной мастерской! Ибо пока ничего не подозревающее судно прядает по волнам, черная туча вырастает над горизонтом, солнце клонится к закату, и над водой вширь и вдаль расползается зловещий туман.

– На фалы! Фалы отдать! Паруса на гитовы!

Поздно.

Ибо прежде чем с нагелей успеют отдать снасти, смерч нагрянет на судно и задует как сто тысяч чертей. Мачты изогнутся, словно ивы; паруса располосует на ленты; снасти распушит, как шерсть, и на судно навалятся такие пенные валы, будто его погрузили в чан бродящего пива.

А теперь, если первая же налетевшая на мостик зеленая громада не смыла нашего капитана за борт, забот у него окажется хоть отбавляй: вероятнее всего, что к этому времени он не досчитается трех своих мачт, а изодранные в клочья паруса его унесет ветром. А то еще судно рыскнет к ветруили ветром его увалит. И в том и в другом случае сжалься, господи, над моряками, женами их и малыми детьми и, о небо, не забудь и страховщиков!

Привычка к опасности прибавляет смелости храброму, но делает его менее отчаянным. Примером тому служат моряки: кто чаще всего ходил вокруг мыса Горн, делает это всего осмотрительней. Опытного мореходца не введут в заблуждение предательские бризы, иной раз ласково уносящие его к широтам рокового мыса. Едва приблизится он к нему на известное, заранее определенное расстояние, как он объявляет аврал и готовит судно к возможному шторму. Как бы легок ни был бриз, брамсели убирают, привязывают самые прочные штормовые паруса и все на палубе надежно принайтовливают. Теперь все меры приняты, и если на судно, когда оно обогнет мыс, внезапно с траверза налетит жестокий шквал, обычно с ним ничего не случается; ну а если уж случится, то все со спокойной совестью идут ко дну.

Иные морские капитаны, видимо, считают дух мыса Горн своенравной и капризной бабой, за которой нужно поухаживать и которую необходимо улестить, прежде чем добьешься ее благосклонности. Сначала они осторожно приближаются к ней, не правят дерзко на мыс, а лавируют и так и эдак, чтобы подойти к нему бочком. То они вызывающе ставят брам-лиселя, то смиренно стараются отвратить гнев этой Иезавели [137]137
  Иезавель – согласно библейской легенде, жена Ахава, царя Израиля. Нарицательное имя для злобной, наглой и распутной женщины.


[Закрыть]двойными рифами на марселях. Но даже если она под конец порядком разъярится и вокруг потрепанного корабля шторм разведет на несколько дней свирепую свистопляску, они не оставляют своих намерений. Сначала они убирают малейший клочок парусов, ложатся в дрейфи там как бревно ожидают, куда заблагорассудится буре их погнать.

Если это не помогает, они ставят трисельи ложатся на другой галс. Но и это ни к чему не привело. Шторм воет все так же хрипло. Наконец ветер заходит и начинает дуть в корму; отдают фок, отбрасопливают реи и мчатся в фордевинд, а неутомимый враг преследует их вихревыми шквалами как бы для того, чтобы до конца показать им свою неумолимость.

Другие корабли, не наталкиваясь на столь жестокие штормы, тем не менее тратят целые недели в тщетных попытках обогнуть против незатихающего ветра в лоб этот неистовый край света. Ложась то на один, то на другой галс, они утюжатморе, обивая порог постылого мыса.

Первые мореплаватели, прошедшие мыс Горн, несмотря на все препятствия, были голландцы Ле Мер и Схоутен [138]138
  Ле Мер Якоб (1585–1616) на «Согласии» и Схоутен Виллем Корнелиус (ок. 1580–1625) на «Горне» первыми обогнули мыс Горн при переходе из Атлантики в Тихий океан 31 января 1616 г.


[Закрыть]. До них в Тихий океан проникали Магеллановым проливом; в те времена, очевидно, не было известно, что существует еще какой-то другой путь и что земля, носящая теперь название Огненной, представляет собой остров. Несколько миль южнее последней расположена кучка островов, именуемых Диего. Между ними и Огненной Землей пролегает пролив Ле Мера, названный так в честь первого мореходца, достигшего таким путем Тихого океана. Ле Мер и Схоутен на своих неуклюжих суденышках натолкнулись на целый ряд сильнейших штормов – прелюдию к долгой череде подобных испытаний, через которые пришлось пройти большинству их последователей. Знаменателен факт, что корабль Схоутена «Горн», давший название мысу, чуть не погиб, огибая его.

Следующим мореплавателем, обошедшим мыс, был сэр Фрэнсис Дрейк, который, участвуя в экспедиции Роли [139]139
  Ралей (Роли) Уолтер (1552–1618) – английский государственный деятель, дипломат, мореплаватель, поэт и писатель. Организовал несколько экспедиций в Северную и Южную Америку.


[Закрыть]и увидев впервые с Дарьенского перешейка [140]140
  Дарьенский перешеек – узкий перешеек неподалеку от Панамского, ближе к материку Южной Америки, ширина его 46 миль.


[Закрыть]«славное южное море», как и следовало ожидать от истинного англичанина, дал обет с божьей помощью провести туда английский корабль, что он и выполнил к превеликому замешательству испанцев, обосновавшихся на побережьях Чили и Перу.

Но, быть может, самое жестокое испытание при плаванье вокруг знаменитого мыса выпало на долю эскадры лорда Энсона [141]141
  Энсон Джордж (1697–1762) совершил кругосветное плавание в 1740–1744 гг., а не в 1736 г., как пишет Мелвилл.


[Закрыть]в 1736 году. Бедствия и страдания этой экспедиции увековечены в трех замечательных и в высшей степени интересных отчетах [142]142
  Сочинения, упоминаемые Мелвиллом: первое – «Путешествие в Южные моря в 1740–1741, правдивый отчет о гибели корабля его величества „Уэйджер“, написанный Балкили (артиллеристом) и Джоном Камминзом (плотником)»; второе – «Повествование, содержащее отчет о величайших страданиях, испытанных автором и его спутниками на побережье Патагонии» Джона Байрона, вышедшее в 1768 г.; третье – «Кругосветное плавание в годах 1740–1744 Джорджа Энсона, эсквайра, ныне лорда Энсона, составлено Ричардом Уолтером М<агистром> И<скусств>, капелланом корабля его величества „Центурион“, 1748».


[Закрыть]. Первый написан совместно плотником и артиллеристом «Уэйджера»; второй – юным Байроном, гардемарином, служившем на том же судне; и, наконец, третий – священником с «Центуриона». У Белого Бушлата все они есть; это самое подходящее чтение в бурную мартовскую ночь, когда ветер стучит оконными рамами, а дым из труб прибивает к мостовой, пузырящейся от дождя.

Впрочем, если вы хотите получить исчерпывающее представление о мысе Горн, достаньте несравненную книгу «Два года простым матросом» моего друга Даны [143]143
  Дана Ричард Генри (1815–1882) – американский юрист и автор знаменитой книги «Два года простым матросом» (1840), в которой описал свое плавание из Бостона в Калифорнию и обратно. Сочинение Даны оказало сильнейшее влияние на американскую литературную маринистику 1840-х годов.


[Закрыть]. Но вы ведь умеете читать и, без сомнения, уже прочли ее. Главы, в которых он описывает мыс Горн, были, я уверен, начертаны ледяной сосулькой.

В настоящее время ужасы мыса Горн несколько поубавились. Объясняется это тем, что к нему в значительной мере привыкли, но более всего – всесторонним улучшением судов, а также мерами, принимаемыми повсеместно, чтобы сохранить здоровье команд при длительном воздействии на них неблагоприятных климатических условий.