Текст книги "Кто скрывается за тьмой? (СИ)"

Автор книги: Герда Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава 24

Всё, что осталось от меня

Сначала исчез воздух.

Он будто вывернулся наружу, стал жидким, как ртуть, и пошёл сквозь лёгкие, обжигая изнутри. Сердце застучало не в груди, а где-то в висках, где-то глубже, в самой крови. Кости – брошенные в спешке – запульсировали в ладони, как живые. Монета, схваченная в другой руке, стала тёплой, словно только что вынутая из огня.

Она не видела света. Пространство сжалось, как кулак. Мир хрустнул, и её словно протянули сквозь щель между секунд.

Боль была такой, что хотелось выть. Её рвало, выворачивало, крутило, как куклу. Всё внутри кричало: нет, остановись, слишком быстро, слишком много! Она чувствовала, как что-то рвётся в мозгу, как ломается связь с телом.

Где-то впереди – огонёк. Она к нему. Дом.

Она рухнула на пол с глухим ударом. Доски пола – холодные, пахли лаком и пылью. Голова – вбок, лоб – о ковёр, плечо – о ножку кровати. Монета покатилась под подушку. Мешочек с костями остался сжат в руке. Сумка, летевшая следом, ударилась об комод и с грохотом рухнула на пол.

Джессика лежала на спине. Глаза её были открыты, но она ничего не видела. Из носа медленно потекла кровь. Губы побелели. Ресницы подрагивали.

Тело не слушалось. Сознание вспыхнуло и погасло.

–

На другом конце поместья, у старого озера, Альфред стоял босиком на деревянной пристани. Тонкие капли тумана цеплялись за плечи и волосы. Он слушал воду. Смотрел в тьму.

И вдруг… внутри кольнуло.

Резко. Жёстко. Будто кто-то выкрикнул его имя – без звука, но прямо в кость. Воздух вокруг вспух. Земля – дрогнула. Сердце – оборвалось. А затем – резкий толчок, как будто что-то древнее и дикое, спящее глубоко в нём, проснулось и не желало быть запертым.

Он шагнул назад, задыхаясь. Ногти – стали когтями. Мышцы дернулись. Челюсть ломило.

– Нет… – выдохнул он, стараясь удержать форму. – Нет, стой…

Но уже было поздно.

Что-то вырвалось наружу.

Кожа содрогнулась. Вены вспыхнули жаром. Он упал на колени, а когда поднялся – на четырёх лапах. Чёрный ягуар встал в полный рост. В его жёлтых глазах отражалось небо, в шерсти мерцали искры лунного света.

Он понёсся сквозь лес, не касаясь земли. Его нос уловил то, что человек бы не почувствовал: запах страха. Крови. Металлический, тонкий, как от монеты. И… лаванда. Джессика.

Он знал, где искать. Дом вынырнул из деревьев, словно испуганный зверь. Ягуар держался теней, скрывался от чужих глаз, скользил по краю каменной дорожки. Он взобрался на балкон с лёгкостью хищника и замер у окна её комнаты.

Запах был сильным. Тепло – уходило. Он толкнул створку носом.

Окно не было заперто.

Он ввалился внутрь.

И замер.

Она лежала на полу. Вся в себе. Плечо поджато. Кровь на лице. Щека к полу. В одной руке – мешочек. Из него чуть выглядывал уголок кости. Другую руку она поджала под грудь – словно ребёнок. Воздух дрожал от её дыхания.

Он подошёл ближе. Осторожно.

Обнюхал её ладонь. Затем грудь. Затем – лицо. Убедился: она жива. Её сердце билось, но… с перебоями.

Ягуар смотрел на неё долго. Он чувствовал в ней нечто другое. Что-то проснувшееся. Что-то дикое – почти своё. Но измученное. Раненое.

Он наклонился и толкнул её носом в щёку, легко, едва касаясь. Её веки дёрнулись. Но не открылись.

Он услышал, как кто-то спешит по коридору. Тихо, но быстро. Дед.

Ягуар мягко отступил к балкону. Он должен был исчезнуть, пока не стало поздно. Пока его не увидели таким.

Он ещё раз оглянулся.

И прыгнул обратно в ночь.

–

Когда дверь распахнулась, старик вбежал первым. Взгляд его упал на пол – и сердце пропустило удар.

Альфред уже был у неё в комнате как ни в чем не бывало. Собранный и решительный, он дышал очень ровно и ничего не выдавало в нем хищника, коим он был несколько секунд назад. В человеческом облике. Лицо его было белым, глаза горели.

– Она здесь… – прошептал он.

– Как?! – дед склонился к ней. – Кто… кто привёл её сюда?

Альфред молчал. Он держал её ладонь, в которой был зажат бархатный мешочек. Не знал, что в нём. Но чувствовал: это важно. Слишком важно, чтобы спрашивать вслух.

– Она... вернулась, – выдохнул он. – Каким-то чудом.

Он разжал вторую руку Джессики. Там, в кулаке, лежала монета.

Символ. Вызов. Испытание.

– Старейшины, – медленно сказал дед. – Они сделали ход. Подсунули монету. Но она выбрала иной путь.

– Она почти погибла, – прошептал Альфред.

– Мы её не отдадим.

Они молчали. Долго.

За окном снова шёл дождь...

Глава 25

Неделя без неё

Иногда одна неделя длится целую жизнь.

Свадьба должна была состояться в субботу.

Гости уже начали собираться, вино охлаждали в серебряных вёдрах, повара нервно пересчитывали бокалы. Лужайка перед особняком – украшенная, натянута белая ткань между деревьев, словно вуаль невесты. Всё казалось идеальным, выверенным, сдержанным. Только внутри Альфреда бушевал шторм.

Он стоял у окна и смотрел, как ветер раздувает скатерти, как листья танцуют в тревожной лихорадке. Всё шло по плану. Только не он. Он не шёл по плану. Он не спал три ночи, не ел два дня. Он не знал, зачем делает всё это. Женится? Ради имени? Ради мира? Ради долга?

И вдруг – её исчезновение.

Она ушла, не оглянувшись.

Он увидел лишь мелькание её платья между деревьями. Знал, что звал её не он. Звал зверь. Звала её природа. Что-то, что было в ней. Может, то же, что жилo и в нём. Но не поддавалось словам.

Он бросился за ней – в лес, наугад, без направления. Кричал. Не нашёл. Ни следа. Ни запаха. Будто воздух стер её.

–

Вечером он стоял в зале, пустом, без свечей. Его пальцы дрожали. На подоконнике – её забытая заколка. Он сжал её так сильно, что железо врезалось в ладонь.

Дед не задавал вопросов.

Старейшины говорили тихо, с намёками. Один из них пожал плечами:

– Значит, так было угодно судьбе.

Альфред не ответил. Он хотел врезать. Укусить. Разорвать.

Он уехал из особняка на следующий же день.

–

Первые двое суток он провёл на дороге. Катался по Орегону, не помня куда. Музыка в машине гудела, как пульс. Он искал её глазами на каждой остановке, в каждом прохожем. В кафе, в мотелях, на заправках.

Каждая девушка с тёмными волосами казалась ею.

Каждая – не она.

–

На третий день он вернулся.

Дом казался другим. Как будто его стены дышали без неё.

Он жил в левом крыле. Не подходил к её комнате. Не спрашивал ни у кого, что слышно. Он не мог. Он сидел в своём кабинете, не глядя на документы, не отвечая на звонки. Пил чёрный кофе. Выходил только к озеру.

Он боялся зверя внутри себя.

На четвёртый день зверь проснулся.

Ночью, без причин. Он просто встал с кровати, вышел в сад, вдохнул холод – и с него сорвало кожу.

Ягуар.

Сильный, нервный. Беспокойный.

Он бегал по лесу до рассвета. Не ради охоты. Чтобы выть. Чтобы бежать от боли.

Он не мог сказать «я скучаю». Но каждая лапа на земле – это был её зов.

–

На пятый день он решил уничтожить всё, что его с ней связывало. Сжечь её письма, рисунки, фотографии. Но рука не поднялась. Он просто сел на пол и смотрел. Листы лежали перед ним. Их было много. Она рисовала в тетрадях. Его профиль. Его руки. Её страх.

Он лежал и вдыхал их запах. Пахло лавандой и карандашами.

–

На шестой день он вошёл в её комнату.

Никого. Только запах.

Он сел на её кровать. Провёл рукой по подушке. Взял её плед. Закрыл глаза.

И вспомнил всё.

Как она смеялась, неловко поправляя волосы. Как смотрела на него, когда думала, что он не видит. Как засыпала в кресле, уткнувшись носом в книгу.

Он хотел её. Не телом. Не просто. Хотел её живую. Здесь. Дома. С ним.

Но, может, она уже мертва.

–

На седьмой день он стоял у озера.

Он больше не пытался думать. Просто дышал. Лёгкий ветер скользил по воде. Пахло сырой землёй и мхом.

Вдруг всё изменилось.

Боль – не физическая – резанула грудь, как нож. Всё в нём сжалось. Что-то пробудилось. Что-то, что спало веками.

Зверь.

Он даже не сопротивлялся. Просто стоял, а его тело менялось. На глазах. Кожа – в шерсть. Зрачки – в щели. Пальцы – в когти.

Ягуар.

Он не боялся.

Он чувствовал её.

И он бежал.

–

Он пробрался в дом по теням. Принюхался. Услышал дыхание. Вибрацию крови. Тепло.

Джессика.

Он нашёл её в её комнате. Она лежала, сжавшись в комок. Из носа – кровь. В одной руке – мешочек. В другой – монета.

Он стоял над ней и не дышал. Он знал: её вернул не он. Но что-то древнее. И страшное.

Он хотел зарычать, но не смел. Он просто остался.

На этот раз он не уйдёт...

Глава 26

Впервые сказать вслух..

Свет проникал сквозь полуприкрытые шторы, как молоко сквозь прозрачную ткань. Утро было тихим. Таким тихим, что слышалось, как щёлкают капли по водосточной трубе. Мир будто замер в дыхании.

Где-то в глубине комнаты прозвучал стон. Едва слышный. Как звук падающей иглы на полированный пол.

Джессика приоткрыла глаза.

Сначала – только размытая картинка. Ткань. Потолок. Полоса света. Слабость.

Затем – вкус крови во рту.

И голос.

– Джесс…

Он был тёплый. Такой, каким бывает чай на губах после кошмара.

Она моргнула. Повернула голову. Виски пронзило болью. Всё тело болело, как после затянувшегося побега во сне. Её пальцы инстинктивно нащупали подушку. Ткань – родная. Запах – особняк. Но в груди – паника.

«Где я… кто я… он…»

Рядом сидел Альфред. Настоящий. Непридуманный.

Он держал её ладонь в своих, осторожно массируя костяшки.

– Ты дома, – прошептал он, словно знал, что первое, что она спросит – это где она. – Ты в безопасности.

Она моргнула снова. И тихо, почти беззвучно:

– Я... умерла?

Он хрипло рассмеялся, выдохнув сквозь сжатые зубы:

– Не дождутся.

Он не спросил, как она здесь оказалась. Не требовал объяснений. Он просто наклонился к её лицу и положил ладонь ей на лоб.

– У тебя был жар. Три дня. Я не спал. Просто сидел. Слушал, как ты дышишь.

Он не плакал. Но голос дрогнул.

– Я тебя ненавижу, – сказала она вдруг, слабо.

– Я знаю, – кивнул. – Но ты вернулась.

– Я… не помню…

– Это не важно.

Молчание было долгим. Звенящим.

Она смотрела на него, как будто видела его впервые. Лицо у него было осунувшимся. Щетина. Под глазами – тени. И в глазах… любовь. Такая открытая, что ей стало стыдно.

– Я не знаю, почему ушла, – призналась она. – Наверное… испугалась. Не тебя. Себя. Всего. Я хотела… я думала…

– Не думай. Сейчас не надо.

Он накрыл её ладонь своей и крепко сжал.

– Я люблю тебя, Джессика, – сказал он. Без пафоса. Без красивых слов. Как признание вины. Или как молитву. – Я сам не понимаю, когда это случилось. Наверное, когда ты впервые сказала мне «нет». Или когда я понял, что ты никогда не станешь моей собственностью.

Она смотрела, не мигая. Слёзы текли по вискам.

– Я… тоже…

– Не надо, – он наклонился ближе. – Говори, когда будешь готова. Я могу подождать. Хоть тысячу лет.

Она тихо рассмеялась. Легко. Слабо. И впервые – без страха.

Он вытер ей щёку.

– Я хотел найти тебя. Искал. Ездил. Перелопатил всю грёбаную Орегонщину. А потом я отпустил. Но только внешне. Внутри я... гнил. Понимаешь? Старейшины не пускали меня, я не мог ослушаться их и оставить Дерека разгребать их дерьмо... Но билет до Парижа был куплен в тот же день, когда ты сбежала... На час позже тебя...

– Я спал на твоей кровати. Брал твои вещи. Ты не представляешь, что делается с мужчиной, когда он не может забыть запах девушки, которая его прокляла.

Она не могла отвести глаз.

– Прости…

– Нет. Это я должен просить. Я врал себе. Делал вид, что не чувствую. Но ты была во мне. Как заноза. Как остриё.

Он встал. Прошёлся по комнате. Вернулся. Взял плед. Укутал её. Приподнял подушку. Сел снова.

– У тебя было что-то в руке, – сказал он мягко. – Мешочек. Бархатный. Мы не стали его трогать.

Она вздрогнула.

– Это… от отца.

Он кивнул. Не спрашивал.

– В другой руке была монета. Старейшин. Ещё одно испытание.

Она замерла.

– Нет…

– Не бойся, – он прижал её руку к губам. – Я её спрятал. Ты не пойдёшь туда. Пока не окрепнешь. Я не отдам тебя им. Никому.

Тогда она впервые заплакала. По-настоящему. Тихо. Глубоко.

Он позволил ей. Не уговаривал. Просто держал. Просто был рядом.

– Я теперь твой, – сказал он. – Ты мой предел. Моя боль. Моя радость. Я не знаю, выживем ли мы. Но если да – я хочу, чтобы ты была со мной.

И тогда она, сквозь слёзы, прошептала:

– Я тоже.

Он осторожно наклонился. Коснулся её губ. Едва. Осторожно. Как будто поцелуй может её разбить.

Но она не разбилась.

Она только впервые за долгое время почувствовала: жива.

Ночь опустилась на особняк мягко, как шаль.

Джессика спала почти без снов. Лишь изредка на её лице пробегала тень боли, но дыхание стало ровнее. Альфред сидел у кровати, не двигаясь, как каменный страж. Он боялся даже пошевелиться, чтобы не спугнуть ту хрупкую тишину, в которой она восстанавливалась.

На полу свернулась старая кошка, свернувшись в клубок, у хвоста – котёнок, игриво царапающий подол пледа. Они пришли сами. Как только стало ясно, что Джессика живёт – они нашли её.

Альфред прислонился спиной к изголовью кровати, с закрытыми глазами. Он больше не пытался понять, где заканчивается человек и начинается зверь. Всё слилось в одно – боль, тоска, любовь.

Ночь перевалила за третьи часы, когда он почувствовал движение.

Он открыл глаза.

Сначала показалось, что всё осталось, как было. Но в воздухе что-то изменилось. Стало... гуще. Прозрачнее. Как будто в комнате появилась ещё одна тень. Тень, не принадлежащая этому миру.

Он медленно повернул голову.

Из угла комнаты, где темнота была плотнее, чем должна быть, вышла Пантера.

Без звука. Без дрожи. Она двигалась так, будто всегда была здесь – просто молчала. Глаза её сияли, как два зелёных пламени. Тело струилось, как чёрная вода.

Альфред не дышал.

Пантера подошла к кровати. Коснулась подбородка Джессики своей мордой. Легко. По-кошачьи. Тёрлась, как будто скучала. Потом осторожно лизнула ей нос своим шершавым языком. Тот, кто не знал бы, сказал бы – привиделось. Но Альфред знал: она настоящая.

Она ткнулась ей в щёку, обвила хвостом запястье и… исчезла. Не ушла – растворилась, как дым.

Но Джессика проснулась.

Не от звука. От прикосновения.

Она открыла глаза, и впервые в них была ясность.

– Она была здесь, – прошептала.

Альфред наклонился к ней.

– Кто?

– Пантера, – она смотрела прямо в него. – Моя… она вернулась.

И тогда он понял.

– Ты потеряла её, да? – голос у него дрогнул.

Она кивнула, затаив дыхание.

– После третьего испытания. Я… сдалась. Тогда. Я выбрала остаться человеком. А зверь… ушёл.

Он взял её руку. Кожа – теплее, чем за все предыдущие дни.

– А теперь?

– Она вернулась. Тихо. Не сразу. Но я чувствую её снова. Не как часть тела. Как… голос, который дышит рядом.

Он медленно кивнул. И в эту же секунду почувствовал движение в себе. Ягуар внутри замер – как будто уловил знакомый запах. Узнал. Протянул лапу. Как будто сказал: “ты моя. ты – своя.”

– Мы не просто с тобой. Мы звенья одной цепи, – сказал он, не веря, что это говорит. – Ягуар во мне… он узнал её.

Они молчали.

Котёнок потянулся, зевнул, перекатился на бок. Кошка подняла голову, будто в комнате снова стало многолюдно.

– Я думал, тебя уже не вернуть, – прошептал он. – Но ты выбрала жить.

– Нет, – она взяла его ладонь и приложила к сердцу. – Я выбрала тебя.

Позже, под утро, он помог ей встать.

Шаг за шагом, осторожно, как будто она училась ходить заново. Он держал её под локоть, терпеливо, без спешки. Она дрожала. Но шла. Потому что он был рядом.

Кухня встретила их запахом чая и старого дерева. Он зажёг лампу, сделал два тоста, сварил овсянку, сжёг половину, но всё равно подал с видом, будто приготовил изысканный ужин.

– Ты никогда не готовил?

– Только тебе, – пожал он плечами.

Она смеялась. Слёзы текли. Но уже не от боли. От жизни.

Кошка запрыгнула на стул, котёнок на подоконник. Пантера не вернулась – но в воздухе стояло её тепло. Как будто она сказала: «Я здесь. Наблюдаю. Действуй правильно.»

Позже, лёжа рядом, обнявшись под одним пледом, Джессика прошептала:

– Ты исцелил меня.

А он знал: она – исцелила его...

Глава 27

Тени и соль

Монета начала пульсировать утром.

Слабый звон в её ящике. Как крик из тумана. Как капля, падающая на камень.

Джессика услышала это первой.

Она встала раньше Альфреда, босиком прошла по деревянному полу, нашла монету очень быстро, словно знала, где искать.

Монета – будто живая – чуть дрожала в ладони. Не нагревалась. Не светилась.

Просто ждала.

– Она зовёт, – сказала она, когда он вошёл на кухню.

Он кивнул.

– Но ты не пойдёшь, пока не будешь готова.

Она молча села, наблюдая, как он заваривает чай. Его движения были плавными, как будто он уже давно дома.

Как будто всегда принадлежал ей. Но это не мешало вопросу, который грыз её с утра.

– Я хочу поговорить.

Он замер, спиной к ней.

– Конечно.

– Не про испытание. Не сейчас.

Он обернулся. Его взгляд – настороженный, как у зверя, который чует бурю.

– Я чувствую запах духов, – произнесла она. – Не моих.

Он сел напротив. Не защищался. Не отвернулся.

– Я была без сознания, но… я всё равно чувствовала.

Он промолчал.

– Ты встречался с ней перед свадьбой?

Он кивнул. Медленно. Как будто сам разрешал себе сказать это.

– Да. Она сама назначила встречу. Я должен был... закрыть кое-что. Финансово.

– Не только, – она сжала ладони. – Я почувствовала на тебе её. Поняла, как только ты вошёл в комнату. В тот день.

– Я знаю.

Он наклонился, упершись локтями в колени.

– Она была до тебя. Я любил её – по-своему. Глупо, болезненно. Я не знал, что такое любовь. Тогда думал, что знаю.

Джессика молчала.

– Мы разошлись. Но не по-настоящему. Я всё ещё тащил её за собой, как шлейф.

– Почему ты пошёл к ней?

– Потому что она пригласила. Потому что я хотел убедиться, что ничего не осталось. Хотел услышать её, чтобы знать: всё мертво.

Он поднял взгляд.

– И услышал. Она – тень. Прошлое. Ты – настоящее. И то, что я испытал, когда ты исчезла… Это не просто чувства. Это уже часть меня. Без тебя – нет меня.

Он сжал кулаки, будто борясь с чем-то внутри.

– Она осталась там. В городе. В той жизни.

– А я?

Он посмотрел прямо.

– А ты – здесь. В этом доме. В этой коже. В этой крови.

Джессика встала. Подошла к нему. Её пальцы нашли его лицо, скользнули по щеке.

– Я верю тебе, – прошептала. – Но мне нужно было это услышать. И почувствовать.

Он притянул её к себе.

– Когда я держал тебя без сознания… я понял, что никого не хочу спасать, кроме тебя. Не хочу жить рядом. Хочу жить в тебе. С тобой. Через тебя.

– Это страшно, – шепнула она.

– Я знаю. Но только так это – по-настоящему.

Монета в её кармане тихо зазвенела. Но они не услышали.

Потому что в этот момент они были не там.

Они были глубже.

В той части мира, где всё растворяется – ложь, страх, прошлое.

Остаётся только правда.

Очищающая, как соль.

Острая, как любовь.

Буря начинается с шёпота....

Сад наливался августом.

Листья начали тяжело дышать, переливаясь под солнцем, а яблоки висели в ветвях, будто лопнувшие звёзды. Воздух был пряным от трав, настоянных на полуденном тепле. Иногда казалось, что всё вокруг хочет затаиться: скоро гроза.

Джессика стояла у окна, глядя на старую яблоню, ту самую, под которой когда-то сидел её отец, курил трубку и смотрел, как она играет с котёнком. Сейчас котёнок вырос, гонял по саду бабочек и пытался охотиться на пчёл. Кошка, старая и строгая, лишь покачивала хвостом с веранды, наблюдая за всеми с царственной ленцой.

– Он ждёт тебя, – проговорил Альфред, касаясь её плеча.

– Я знаю, – тихо.

– Он дал нам время. Теперь его очередь.

Комната деда пахла кожаными переплётами, пылью и табаком. Он сидел в кресле, глядя в раскрытое окно, и не удивился, когда она вошла.

Только сказал:

– Я уже начал думать, что ты меня избегала.

– Я просто… – она опустила глаза. – Мне нужно было прийти в себя.

– И ты пришла?

– Не совсем.

Он улыбнулся. Мягко, с грустью.

– Я так и думал. Садись, Джессика.

Она присела напротив. Дед изучал её – не как старейшина, как родной человек. В его взгляде было беспокойство. И любовь. Та самая, которая не задаёт лишних вопросов, но всегда чувствует правду под кожей.

– Париж… дал тебе ответы? – осторожно.

– Не все.

– А как ты оказалась здесь?

Она замолчала. Ком подступил к горлу. Так хотелось выложить всё: про монету, про кости, про боль. Но это была не её история. Её отец оставил ей эту тайну – и она не имела права её нарушить.

– Это… сложно.

– Мм, – дед откинулся в кресле. – Знаешь, твой отец тоже проделывал… подобные штуки. Мы не говорили об этом. Никогда. Но я знал.

Он встал, подошёл к ней и обнял, с большой нежности и любовью, будто она была сделана из хрусталя...

– Спасибо, дед.

Он накрыл её руку своей.

– Только пообещай, что в следующий раз… будешь осторожнее.

После обеда она отправилась на кухню. Китти уже доставала из кладовки корицу, разминала тесто и ворчала, что яблоки «слишком сочные в этом году, значит, будет дождь».

Джессика смеялась. Резала яблоки, перемешивала с сахаром, начиняла тесто. Впервые за долгое время – жила.

Когда они поставили штрудель в духовку, на небе потемнело.

За чаем собрались все: дед, Альфред, Китти, даже котёнок прыгал под столом. Было тепло, пряно, как в детстве. Джессика ела медленно, запивая сладким чаем, и слушала, как Альфред рассказывал смешную историю про свою первую попытку испечь торт.

Внезапно – треск. Мгновение, и дом погрузился в темноту. Свет исчез, электричество вырубилось, за окнами хлынул дождь стеной.

– Придёт буря, – прошептала Китти, – сильная.

Джессика поднялась, пошла за свечами.

В спальне было пусто.

Но… что-то было не так.

Ощущение. Будто в комнате кто-то стоял секунду назад. И снова – еле слышный звон. Монета. Но она лежала в потайной шкатулке. Или… нет?

Её рот открылся для крика, но рука легла на плечо – резкая, тяжёлая.

– Тсс… – Вудс.

Он был промокший, тяжело дышал.

В другой руке – бусы с монетой.

– Прости, красотка, но ты должна пройти это. Ты ведь хочешь выжить?

Он стиснул её запястье, накинул бусы ей на шею.

Монета коснулась кожи.

Джессика хотела сопротивляться – но не успела. Пространство дрогнуло. Потемнело. Комната – исчезла.

В последнюю секунду она услышала, как кто-то кричит её имя. Голос Альфреда, прорезающий бурю.

Она исчезла, растворившись в воздухе. Тень от её тела ещё дрожала в тусклом свете молнии, а потом – ничего.

В ту же секунду Альфред влетел в спальню. Дверь распахнулась с грохотом, словно от удара ветра.

– Джессика! – рык, не крик.

Он обернулся. Сердце сжалось в груди, вцепилось когтями в кости. Комната была пуста. Шкатулка с монетой – открыта. На полу – её свитер, сорванный в спешке. И… запах.

Он остановился. Вдохнул. Медленно. Смертельно.

Чужой запах.

Пот. Жир. Мужской страх, подмешанный к одеколону.

И... гиена.

Ягуар внутри зарычал. Волна огня поднялась в груди, разорвала кости изнутри. Его руки сжались, ногти вонзились в ладони. Лицо исказилось. Губы обнажили зубы.

Он видел это.

Вудс.

Но уже не человек. Его лицо – оскал гиены, вытянутые зубы, мерзкая ухмылка, воняющая предательством. Он увидел, как тот схватил её. Услышал звон монеты.

Ублюдок.

Он зарычал так, что стены задрожали.

– Я разорву тебя. – Голос, чужой, звериный. – Найду. Где бы ты ни прятался. Разорву тебе глотку. Медленно.

Он перевернул стол. Разбил зеркало. Рвал шкафы. Его зверь метался по комнате, не в силах смириться с бессилием.

Он знал: сейчас он не может за ней пойти.

Это её испытание.

Но его кровь – требовала мести.

На стене остался след когтей. Глубокий. Почти до дерева.

Он опустился на колени, сжимая свитер Джессики, прижимая его к лицу.

Ягуар отступил внутрь, но дрожал.

Ждал.

Рвался.

Готовился.

– Живи, – прошептал он. – Только живи. Я всё остальное сделаю сам.

А где-то – в другом времени, в другой реальности – Джессика открывала глаза на четвёртом испытании.

–