Текст книги "Кто скрывается за тьмой? (СИ)"

Автор книги: Герда Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 10

Озноб колотил Джессику, словно её тело отказывалось верить, что всё уже позади. Стоя под горячими струями душа, она судорожно сжимала губку, из которой капал густой лавандовый гель. Тело ныло, а внутри было пусто. Она снова и снова прокручивала в голове то, что случилось. Даже в своей иной ипостаси он оставался Богом. Неподвластный, недосягаемый… Она? Просто мышь. Глупая девчонка, мечтающая о невозможном.

С остервенением она начала тереть кожу, пытаясь смыть с себя его прикосновения, поцелуи, дыхание… пока кожа не стала пунцово-красной. Вода не приносила облегчения – казалось, наоборот, она стирала её изнутри, оставляя только оголённый нерв.

Переодевшись в пижаму с розовыми медвежатами, она медленно собрала с пола разбросанную одежду. Не хотелось думать. Не хотелось сожалеть. Жалеть себя – значит снова пасть. Она не позволит. Сняв с шеи подарок деда, аккуратно положила его в ящик – туда, где хранились самые дорогие сердцу вещи: потёртая чёрно-белая фотография отца и серебряное колечко, подаренное на десятилетие.

И вдруг… её внимание привлёк странный, запылённый свёрток, затерянный в самом углу ящика. Раньше его там точно не было.

Она не помнила, чтобы клала его туда.

Сердце заколотилось быстрее. Холодок пробежался по позвоночнику. Она потянулась к свёртку и осторожно развернула его.

Внутри была… бизарная, пугающая бижутерия. Примитивная проволока, на которой нанизаны тусклые, словно мёртвые жемчужины. Колье было порвано. Из нижнего ряда свисали изломанные нитки, от которых, судя по потемневшим узлам, давно отпали подвески. Только одна монетка осталась – круглая, тёмная, изъеденная временем. В центре зияла крошечная дырочка.

Монета будто дышала. Не предмет – сущность. Она смотрела на неё. Слушала.

Рука дрогнула. Джессика медленно вдевала нитку в отверстие, ощущая, как металл словно греется в пальцах, несмотря на то, что он был ледяным. Завязав узел, она надела бусы на шею. Монета нелепо покачивалась, но снять их она не успела…

Мир рухнул.

Обои исчезли. Вместо них – зеркала. Тысячи. Миллионы. Они вырастали из стен, пола, потолка. У каждого было своё лицо, своя форма, свой угол взгляда. И в каждом она видела ужас. В одном – Джессика с перерезанным горлом, кровь струится по груди, глаза остекленели. В другом – она же, но с пустыми глазницами, из которых текла густая чёрная жижа.

Холод в комнате стал живым. Он прикасался к ней. Пропитывал волосы, кожу, лёгкие. Воздух превратился в гнилой смрад. Запах... разложения, как будто смерть стояла в дверях.

И была ещё одна Сущность. Она не видела ЕГО, но ОН видел её. Знал её. Чувствовал. Управлял.

ОН позволял ей чувствовать, пока это было ему интересно.

ОН начал охоту.

Неведомое нечто – будто из другого слоя реальности – двинулось. Холодные щупальца касались её кожи, и в местах касания оставались… ожоги. Не от пламени – от тьмы. Она закричала. Побежала. Но куда бы ни бросалась – ОНО было там. В каждом отражении, в каждой тени.

Боль стала всепоглощающей. Ожоги шипели, становясь расползающимися язвами. Она задыхалась. Плакала. Но инстинкт не давал упасть.

Она начала бить зеркала, неосознанно. Осколки врезались в ладони. Кровь струилась, смешиваясь с осколками, прилипая к ступням. Кожа была изрезана, как пергамент проклятия.

ОН рыкнул. Призрак взвыл. Ему стало больно. От зеркал.

– Почему? – прошептала она сквозь крики.

И продолжила бить. Одно. Другое. Десятое.

ОН отступил. В угол. Защищая оставшиеся зеркала.

Кровь Джессики капала, уже без сопротивления, тяжёлыми каплями жизни. Тьма – настоящая, ползучая, плотная – вползала в комнату, медленно и властно. Она обволакивала. Шептала. Ластилась.

Джессика рванулась – не от страха, от отчаяния. Прямо на Призрака. В последний рывок разбила остатки зеркал.

ОН завыл. Краем щупальца коснулся её шеи – холод, но уже без боли. Только слабость. Оба были истощены. Только Тьма была сильна. Она рванулась вниз, накрывая их обоих тягучим, чернильным покрывалом…

Провал.

Слышались крики. Горячие руки. Склонённые лица. Всё было расплывчато. Потом – резкая, безжалостная боль. Хватило бы одного вздоха – и смерть. Но её не отпустили.

Призрак исчез. Тьма отступила. Она моргнула. Снова. Узкая полоска света прорезала мрак.

– Джесси, открой глаза… – голос. Родной. Спасающий.

Сердце сбилось с ритма. Узнало.

– Детка, я здесь… давай...

Она вскрикнула. Вспоминая всё. Села в постели – в комнате был Альфред. А рядом – дед.

– Джесс! Что это было, малышка? Что… это… было?

– Я… не знаю… – хрипло выдохнула она.

На руках – кровавые шрамы. Зажившие, но грубые, болезненные. Ни одного сантиметра чистой кожи.

Она прижалась к Альфреду. Он пах тем же одеколоном. Тёплым. Безопасным.

– Я нашла это, – прошептала она и сняла с шеи бусы. Руки дрожали.

Стоило деду взять их в ладонь – ей стало легче. Будто неведомый груз покинул её грудь.

– Они не мои… – прошептала. – Постойте… а где монета?

На её месте теперь был кулон. Прекрасный. Мягко пульсирующий. Будто дышал.

Альфред лишь мельком глянул:

– Молодец. Первое испытание ты прошла.

– Испытание? – вскинулся Дерек. – Но это слишком рано. Она только сегодня обрела способность превращаться!

– Я ничего не понимаю, – Джессика обняла себя за плечи. – Объясните мне всё…

– Это не просто монеты. Это метка призрака. Бусы – лишь нить. Они появляются, когда воин готов. А ты ещё не воин. И как они попали к тебе – не знаю…

– Монета выглядела… старой. Очень.

– Потому что она древняя, Джесс, – Дерек сел рядом. – Тысячу лет назад был заключён мир между Светлыми и Тёмными. Но у Тьмы были свои правила – чтобы жить, им нужно было питаться Светом… или уничтожать своих.

– Потому появились воины, – подхватил Альфред. – Специально обученные, с обеих сторон. Если погибал Светлый воин, он становился узником Тьмы. И с недавних пор этот баланс рушится. Призраки нападают. Воины гибнут.

– Когда ты повесила монету – включился таймер. С каждой секундой тот демон рос. Становился злее. Сильнее.

– Я хотел уберечь тебя… – Дерек всхлипнул.

– Не ты виноват. Это всё… моё любопытство, – прошептала она, глядя в окно, где, казалось, в отражении всё ещё дрожало Зеркало.

Её губы дрожали. Шрамы пульсировали живой болью, казалось, они дышали вместе с ней – как напоминание, что всё это было на самом деле. Не сон. Не галлюцинация.

Альфред, не говоря ни слова, опустился рядом и нежно обхватил её окровавленные руки. Его пальцы были горячими. В них чувствовалась мощь, напористость, почти первобытная сила – как у тех, кто умеет владеть и защищать. Он закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Под его кожей дрожала магия. Старая, тяжёлая, исконная.

Он тянул боль из неё – будто чернила из бумаги, будто вытягивал смерть из живого тела.

Но раны не поддавались.

– Дай мне… ещё немного, – прошептал он. – Чёрт, Джесс… держись.

Он сжимал её сильнее, в попытке передать тепло, силу, саму жизнь, но вместо облегчения девушка почувствовала холод. Раны будто змеились под кожей, отвергая его силу. Кожа вспухала от напряжения, и даже самые глубокие рассечения не только не затягивались, а наоборот – словно открывались снова.

– Н-не выходит, – прошептал он, отпрянув. В его глазах застыла боль – не телесная, а мужская, безысходная. – Почему… почему это не работает?

– Потому что ты ей никто, – послышался хриплый голос Дерека, словно удар топора по мокрому дереву. Старик подошёл ближе, вплотную. Его глаза были уставшие, но полные древнего понимания. – Ты – не кровь. Не род. Пока вы не связаны… ты не можешь спасти её.

Альфред выпрямился, будто его ударили в грудь.

– Что ты сказал?

– Слушай внимательно. Есть два способа исцелить духовную рану, подобную этой, – старик говорил медленно, с тяжестью пророка, – через кровь… или через душу. Если бы сейчас рядом был её отец, он бы снял с неё весь этот ужас одним касанием. Кровь – самая старая магия.

Он перевёл взгляд на Альфреда:

– А ты… ты ещё не стал ей ни отцом, ни братом, ни мужем. Ни даже душой, что прикована к её. Пока между вами нет уз, ты бессилен. Это закон. Ты не принадлежишь ей. И она – тебе.

Наступила тишина. Мертвая, плотная, вязкая, как заброшенный колодец.

Альфред отступил на шаг. Его лицо затенилось. Он сжал кулаки так, что побелели костяшки.

– Что, ты хочешь сказать… – тихо начал он, – что если бы я…

– Если бы ты стал для неё тем, кем должен стать… – старик замолчал на миг, глядя в сторону, – ...ты бы смог. Тогда её боль стала бы твоей. Тогда её кожа слушалась бы твоих рук. Тогда её крик стал бы твоим дыханием. Но пока вы не связаны… не скреплены узами… даже смерть будет глуха к тебе.

Джессика сидела, прижав к себе одеяло. В глазах стояли слёзы. Не от боли. От осознания.

Внутри всё колыхнулось.

Он не мог спасти её.

Пока нет.

И, возможно, никогда не сможет, если она… если они…

Альфред поднял глаза на неё. В его взгляде было всё: и страх, и бессилие, и… желание. Он больше не был тем ледяным господином, каким казался в офисе или в доме – он был мужчиной, потерявшим право спасти ту, кого хочет защищать.

Он хотел прикоснуться к ней снова, но не осмелился.

– Нам стоит уехать отсюда… – прошептал он, почти в отчаянии. – От этой комнаты, этих зеркал… чёрт, от этой магии. Ты не должна была пройти это одна.

Джессика молчала. Она смотрела на свои руки. Шрамы как будто начали чуть светиться – то ли от магии кулона, то ли от того, что сердце билось с новой силой.

Но в груди была одна мысль:

"Он не может меня спасти. Пока не станет моим. Целиком. По-настоящему."

И это знание было страшнее всех зеркал.

Тишина не спешила уходить. Она села между ними, как третий, невидимый свидетель. Шрамы на её руках пульсировали медленным, рваным светом. Сердце билось глухо, как будто каждое сокращение отзывалось эхом в груди Альфреда.

Он не отходил от неё. Порой, почти касался – но каждый раз его пальцы замирали в миллиметре от кожи. Будто невидимая преграда сдерживала его.

Джессика это чувствовала. Не только телом – внутренним слухом, каким слышат приближение грозы или хищника.

Магия между ними сгущалась. Она не была доброй. Не была злой. Просто – жила. Как зверь, привязанный цепью. Тёплый, хищный и опасный.

Альфред сидел, сжав губы. Он боролся с чем-то. С собой? С ней? С тем, что нельзя было назвать? Но она знала: если он сейчас сделает шаг – всё изменится. Не на день. Не на час. Навсегда.

– Если бы я мог, – хрипло выдохнул он, – я бы принял твою боль себе. Не раздумывая. Просто вырвал бы её из тебя и… исчез с ней, если надо.

Она посмотрела на него. На эти пальцы, что раньше не касались её, а теперь дрожали от желания дотронуться. На губы, с которых когда-то срывались холодные приказы, а теперь – почти мольба.

Ей было страшно. Не от призраков. Не от зеркал. А от того, что она хотела этого тоже.

Альфред вдруг протянул руку. И в этот раз дотронулся – до таинственных и страшных бус. Там, где висел кулон. Лёгкий. Холодный. Он едва коснулся металла, как тот… ожил.

Кулон начал сиять. Мягко. Мерцающе. Словно под кожей Джессики запульсировала энергия.

Она вздрогнула. Глубоко вдохнула.

И он – тоже. Потому что почувствовал её.

– Что это? – прошептала она.

– Это… не просто украшение, – произнёс голос Дерека с порога. Он смотрел на них, сжав руки за спиной. – Это узел. Между тобой и тем, кто первый коснётся его с открытым сердцем.

Они оба обернулись.

– Ты… о чём? – Альфред нахмурился.

– Если бы ты не был к ней привязан, – тихо сказал Дерек, – ты бы даже не активировал его. Но ты – уже связан. Вы просто ещё… не признали этого. Ни перед собой, ни перед друг другом.

Джессика посмотрела на свои руки. Свет стал ярче.

– То есть… если бы…

– Если бы вы были ближе, чем сейчас, – перебил его старик, – если бы ваши души слились хотя бы на миг – этот свет стал бы пламенем. И тогда ты смог бы исцелить её, Альфред. Полностью. Раз и навсегда.

Повисла пауза. Слишком долгая. Слишком… весомая.

Джессика почувствовала, как сердце снова сделало лишний удар. В глазах Альфреда появилось нечто новое. Он медленно приблизился к ней. Прикоснулся лбом к её лбу. Его дыхание обжигало. В воздухе стоял запах дождя, железа, и… грозы.

– Ты не знаешь, что ты для меня, Джессика. Но я знаю, – прошептал он. – Проблема в том, что если я сделаю этот шаг – обратной дороги уже не будет.

– А если ты не сделаешь – я умру, – ответила она.

Он закрыл глаза. Стиснул челюсти. И замер.

Они были на краю. Между «сейчас» и «никогда». Между тем, чтобы остаться живыми… и стать связанными навечно.

– Не здесь, – вдруг сказал он и отпрянул. Его голос был глухим, но полным внутреннего шторма. – Не так. Не ради страха. Я хочу… чтобы это было по-настоящему. По желанию. Не из-за боли. Не из-за монеты.

Он развернулся и вышел. Быстро. Почти бегом.

Дверь захлопнулась.

Джессика осталась в кровати, с горящими руками, со светом под кожей… и с пустотой, которую он оставил.

А кулон в ее руках продолжал светиться. Он ждал.

И она знала – это не конец. Это начало чего-то большего. Чего-то, от чего нельзя будет убежать. Ни ей. Ни ему.

Глава 11

Они ушли, пообещав, что скоро вернутся.

Комната задохнулась в тишине, как в склепе.

Джессике было всё ещё больно. Но куда страшнее – было страшно. Страх проник в кости, в живот, в самое дыхание. Казалось, он шепчет ей из-за углов, из-под шкафа, из зеркала.

Шрамы зудели нестерпимо, как будто внутри них ползали живые уголья. Девушка намазала кожу толстым слоем увлажняющего крема, но это помогло ненадолго. В каждом углу комнаты мерещились тени. То – силуэт, то – рука, то – отблеск знакомых зеркал. Не выдержав, она в панике надела халат и выбежала из комнаты, словно за ней всё ещё тянулись чьи-то когти.

Потому что, по сути, так и было.

–

– ЛЕНГ! Как это понимать?! – рявкнул старейшина, и слюна разлетелась в разные стороны.

Он вышел из себя настолько, что вены на висках налились кровью. – Почему вы допустили это?! Почему проворонили?!

– Вы обещали быть её щитом! – взвизгнул другой. – Или ваш титул – просто украшение?!

– Похоже, тебе, "милый Альфред", не под силу справиться с такой ответственностью, – процедил третий, с ехидной усмешкой. – Может, нам стоит выбрать кого-то более надёжного?

Альфред стоял, не шелохнувшись. Лицо было каменным, взгляд – как нож.

– Вы правы лишь в одном, – холодно сказал он. – Меня не было рядом. Но если мы уж ищем виновных – может, стоит начать с себя?

Один из старейшин отвёл взгляд. Другой начал мяться. Все зашевелились, как стая крыс, которую застали на месте преступления.

– ДЕРЕК! – взвыл тот, что старше. – Я не понимаю, на что намекает этот... выскочка?!

– Это неспроста, – спокойно отозвался Дерек. – Просто так такие вещи не появляются. Они проявляются, когда воин начинает пробуждаться. А она… она ещё даже не знает, кто она такая.

– Значит, кто-то помог? – с прищуром спросил Джереми. – Подсунул артефакт, чтобы активировать её раньше времени? Тогда давайте проверим всех!

– Например, вас с племянником не было, когда выносили торт.

– Роберт отсутствовал, когда мы перешли в библиотеку.

– А Джереми...

– ХВАТИТ! – грохнул кулаком по столу глава. – Это пустые домыслы! Я не позволю сеять рознь внутри Совета. В первую очередь, мы должны думать о…

– О Джессике. – тихо, но отчётливо сказал Альфред.

– Да! А если бы она пострадала?! Если бы мы её лишились, то и—

– И лишились наследства, – оборвал его Альфред, бросая взгляд, полный презрения. – Которое вы хотите получить любой ценой.

Тут влетела она.

Дверь распахнулась с грохотом, и комната наполнилась воздухом, полным женского гнева.

– Хватит! – громко крикнула Джессика. – Я устала слушать, как вы решаете мою судьбу за моей спиной!

– Покиньте кабинет, юная леди, – процедил старейшина.

– Черта с два! – взорвалась она. – Я имею право знать, что происходит, и участвовать в этом балагане.

– Женщины могут присутствовать на Совете в том случае....

– Тогда давно пора переписать ваши заплесневелые правила!

Альфред молча подошёл и приобнял её, притягивая ближе. В его глазах было и восхищение, и страх за неё.

– Завтра огласят завещание, – хрипло сказал он, – а вскоре после этого состоится наша свадьба. Хотите вы этого или нет.

В комнате повисла тишина. Кто-то закашлялся. Кто-то зло фыркнул. Кто-то едва не задохнулся от возмущения.

– Раз всё решено, – вмешался Дерек, устав от цирка, – я предлагаю всем разойтись. Эта ночь вымотала нас до костей.

–

Они оказались вдвоём в его спальне.

Как только Альфред закрыл дверь, комната стала невыносимо тесной. Воздух был тяжёлым. Тишина – с намёком.

– Четыре утра… – протянул он, проходя внутрь. – Ну и ночка, скажу я тебе. А теперь слушай: никаких больше сюрпризов, ясно? Всё, что находишь – показываешь мне. Усекла?

– Усекла… – буркнула она, глядя куда-то в пол.

– Отлично. Тогда – ложись спать, хватит шастать. Я тебя не съем.

Он начал раздеваться, как будто ничего не происходило.

Но происходило.

С каждой пуговицей его рубашки сердце Джессики начинало биться всё чаще. А когда он снял её полностью… она поперхнулась воздухом. Его тело было – идеальным. Словно из мрамора. Сила в движении. Живой монумент.

Она почти протянула руку… почти коснулась… но в последний момент спрятала ладони за спиной.

А он... Хотел снять трико... Его руки уже потянулись к поясу, но он вовремя отдернул их.

– Ты... ты... мы будем спать в одной кровати? Почему,

– А ты видишь здесь ещё одну?

– Нет…

– Вот и чудно. Тогда выключи свет.

Он лёг, заняв ровно половину кровати. С демонстративной точностью. Ему нравилось её злить. Особенно – этот румянец на щеках.

Джессика выключила свет и почти нырнула под одеяло, сняв халат. Сердце прыгало в груди так, что она боялась: сейчас – выпрыгнет.

Вдруг – сильные руки обхватили её , накрывая одеяло с головой. Он зажал ей рот, и она взвизгнула в панике.

– Тихо. Слушай внимательно. Кто-то хочет, чтобы мы расстались. Но теперь, после всего… мы должны быть внимательны. Что бы я ни сказал. Что бы я ни сделал. Не капризничай.

Мы действуем вместе, ясно?

– А… запах… он был в моей комнате…

– И здесь тоже. Кто-то чужой был в этом доме.

–

Она почти задремала, как вдруг —

– Альфред! Фредди! В ванной кто-то есть!

– Ты уверена, что тебе это не приснилось?

В этот момент с грохотом что-то упало. Он вскочил.

– Стой здесь!

– Нет! Я боюсь. Я иду с тобой!

Она вцепилась в его руку. Как липучка. Он чувствовал её дрожь. И ещё – тепло, которое шло от неё. Оно пробирало до самых костей.

Свет. Флакон с пенкой – валяется на полу. Запах роз расползается, как дурман. Из-под ванны выглядывает…

– Котёнок? – удивлённо сказал он.

– Какой хорошенький! – она схватила пушистика. – Можно его оставить?

– Нет! Кто знает, откуда он?! Он может быть заражён. Или зачарован! У него могут быть блохи!

– Тогда я его хотя бы покормлю. И всё!

– Кухня в твоём распоряжении.

– Молоко должно быть тёплым, – буркнула она ему в спину.

–

Когда он вернулся, она уже спала. Лежала на его половине, свернувшись клубочком, обняв подушку. Он сел рядом, смотрел на нее ещё очень долго...

Это было… ново.

И странно. И тревожно.

–

Утро пришло, как пощёчина.

Альфред был раздражён. Не выспался. Руки ломило. И самое главное – всё утро перед глазами стояло её тело, прижимающееся к нему ночью.

Он, взрослый, хладнокровный мужчина, впервые чувствовал себя… неловко.

– Твою мать… – прошептал он, вставая с кровати. – Что же ты со мной делаешь, девчонка…

Глава 12. (80-42)

-

Доброе утро, дед, – тихо прошептала Джессика, чувствуя, как голос дрожит. Она старалась казаться спокойной, но внутри всё клокотало, как перед штормом.

– Как ты, милая? – Дерек поднял голову, но не улыбнулся. Его глаза были уставшими, как у старого солдата, пережившего слишком много.

– Нормально… Шрамы почти не болят. Это ведь хорошо, да?

– Не зацикливайся. Вскоре и вовсе побелеют… как всё, что уходит.

Она кивнула и вдруг скривилась:

– Ты видел, как этот лысый ублюдок из старейшин смотрит на адвоката? Как хищник, который учуял запах наживы.

Альфред принёс стулья в библиотеку, бросил коротко:

– Все в сборе. Можно начинать этот спектакль.

– Чем скорее закончим, тем лучше. Пускай исчезнут из нашего дома, как плесень со стены, – прошипела Джессика.

– Джесс… – предупредительно сказал Альфред, но в его голосе не было упрёка. Только напряжение.

– Что? Я сказала вслух то, что ты сам думаешь.

Адвокат, нервный и потный, вытер лоб платком. Его взгляд метался между членами клана и семьёй, как у загнанного зверька.

– Если все готовы, я начну оглашение завещания Томаса Нортона.

Он раскрыл папку. Послышался шелест бумаги – слишком громкий в гробовой тишине.

– Я, Томас Нортон, находясь в здравом уме и твёрдой памяти…

– …пятьдесят процентов состояния – моему отцу, Дереку Нортону.

– …тридцать процентов – дочери, Джессике Нортон. После совершеннолетия – фирма и полный пакет акций.

– …десять процентов – детскому дому.

– …пять процентов – фонду озеленения городка.

– …два процента – работникам усадьбы.

– …три процента – "Клану".

Молчание. Треск камина, будто бы захлебнулся.

Потом – взрыв.

– Три процента?! – старейшина вскочил, его лицо налилось ядовито-красным. – После всего, что мы сделали для него?! Это ПЛЕВОК!

– Мы посвятили этому семейству свою жизнь, – сказала одна из женщин, щёлкая длинными ногтями. – А он оставил всё девчонке, которая даже не… не обучена!

– Эта “девчонка” – его дочь, – холодно бросил Альфред.

– А ты молчи, Ленг! Не тебе нас поучать! – рявкнул другой старейшина. – Ты сам никто, пришёл из ниоткуда, прижился как паразит!

Дерек встал. Медленно. Но так, что всем стало тихо.

– Моего сына больше нет. И вы – смеете оскорблять его волю? Его последнюю волю?!

– Воля? Он был не в себе! Его последние месяцы – он бредил! Мы знаем, он боялся, прятался, избегал нас!

– Может, потому что знал, КОГО следует опасаться! – взорвался Дерек. – Он вам не доверял. И был прав!

– Не смей! – старейшина вцепился в столешницу. – Мы – КЛАН! Семья!

– Нет, – Дерек поднял глаза. Взгляд был ледяным. – Семья – это не те, кто делит наследство. Семья – это те, кто рядом, когда всё рушится. А вы были где? Где, когда он просил о помощи?! Где, когда его душа трещала по швам?!

Наступила тишина. Жестокая, тяжёлая.

Джессика уже не слышала продолжения. Всё застыло. Грудь сдавило, в глазах потемнело.

– Ещё… – выдавил адвокат. – Томас оставил два письма. Одно – для Дерека. Другое… для дочери.

Джессика вскочила. Бумага едва не порвалась в её руках, когда она выхватила конверт. И выбежала. Словно сбежала с поля битвы.

–

Она сидела в саду, у старой лавочки, как когда-то в детстве. Только теперь – не было детства. Оно умерло вместе с ним.

Конверт был тяжёлым. Не бумагой – смыслом.

*Моя девочка…

Если ты читаешь это, значит, меня больше нет.

Я лгал. Да, я боялся. Думал, что защищаю тебя. Но теперь… всё иначе.

Дерек расскажет о матери. Он знает.

Я чувствую – они рядом. Следят. Не знаю зачем. Возможно, ты поймёшь.

Вокзал. Камера хранения. Код 80-42. Там – предмет. Защита.

Рядом – документы. Забери их, когда будешь в безопасности.

Не доверяй всем. Особенно тем, кто говорит, что любит.

Живи. Люби.

Я горжусь тобой.

Папа.*

Слёзы катились. Руки дрожали.

– Джесс? – Голос. Его голос. Альфред.

– Уходи. Мне нужно побыть одной.

– Ты не одна. Никогда не была.

– Его убили, Альфред! – взорвалась она. – Ты понимаешь?! У-БИ-ЛИ! Он писал это. Он чувствовал. Он знал, что его «друзья» – волки в овечьих шкурах!

Альфред молча сел рядом. Лицо было напряжённым. Он слушал. До конца.

– Ты поможешь мне? Даже если это будет кто-то из… твоих?

– Я уже на другой стороне. С тобой. Но пообещай мне одно.

– Что?

– Не показывай им, что знаешь. Ни одного взгляда. Ни одного слова. Мы сделаем это – умно. Хитро. И беспощадно.

–

Она смотрела на него. И вдруг…

Поцелуй.

Резкий, живой, настоящий.

Он прижал её к дереву. Она застонала – от боли и облегчения. Он – её якорь, её шторм.

– Хочешь по-настоящему понять, кто ты? – прошептал он. – Тогда поехали.

– Что, опять в лес? Хватит с меня твоих медитативных прогулок.

– Нет. Сегодня не будет прогулок. Сегодня будет пробуждение.

– Альфред…

– Просто доверься.