Текст книги "Кто скрывается за тьмой? (СИ)"

Автор книги: Герда Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Глава 48

Когда замирают звери

Январь сковал особняк льдом. Снег лежал поверх крыш, будто кто-то рассыпал по ним соль молчания. Сад замер. Скрип половиц – редкий. Воздух – с привкусом старой древесины, будто весь дом держал дыхание. Он ждал.

С конца октября Джессика не возвращалась. Испытание, назначенное по древнему обряду, забрало её, как ледяная вода забирает тело: бесшумно, без следов. Сначала ждали. Потом надеялись. Потом начали шептаться.

А теперь пришли они.

–

В гостиной, где когда-то собиралась семья, теперь сидели старейшины клана. Люди в чёрных одеждах, с кольцами, перстнями, с длинными шеями, на которых висели символы власти – и холода. Среди них – Терренс , глава совета, сухой, как обломанная ветка, и ядовитый, как инеевый туман. Он говорил не громко, но так, что каждому было неуютно.

– Дерек, мы здесь не для споров. Прошло три месяца. Девушка ушла на испытание в конце октября. Сейчас конец января. Она не вернулась. Не дала знака. Она мертва.

Старик Нортон стоял у окна, в тяжёлом свитере, с кружкой, в которой давно остыл чай. На висках – иней от дыхания зимы, просачивающейся сквозь трещины в рамах. Он не обернулся.

– Ты не чувствовал. Я – чувствую. Она не ушла. Она ещё есть.

Терренс сложил пальцы на груди.

– Клан не может вечно ждать. Наследство должно быть распределено. Земли. Магия. Артефакты. И да, – он прищурился, – твоего зятя Альфреда следует исключить из рода. Он не защитил её. Он даже не пошёл за ней. Он сломался. А потому – изгнание.

– Замолчи, – тихо сказал Дерек. – Пока ты говоришь, она возвращается.

– Это уже не вера. Это – бред старика.

–

В это время, под гостиной, в глубине подвала, за деревянной дверью с тяжёлым засовом, сидел Альфред Ленг.

Он не знал, что наверху решают его судьбу.

Он не знал, что Джессику уже почти признали мёртвой.

Он знал только одно: он сам – уже мёртв.

Он не плакал. Слёзы закончились в ноябре.

Он не звал. Голос умер в декабре.

Он только сидел. Иногда бил кулаком по камню. Иногда царапал стены. Иногда засыпал в беспамятстве.

Его тело было в ссадинах. На руках – следы крови. На спине – синяки от того, как он бился о стены. В груди – пустота.

И зверь внутри него.

Чёрный ягуар сначала звал. Потом – скулил. Теперь просто лежал. Он почти перестал дышать. Его лапы дрожали. Уши опущены. Пума молчала. А без неё – ночь.

–

В гостиной спор становился громче.

– Признай её смерть, – давил Терренс. – И мы заключим новый союз. Мы поведём кровь рода дальше, без дефектов и слабых. Без тех, кто тонет. Альфред – тень. Девушка – ошибка. Пора перечеркнуть эту линию.

Дерек встал. Его голос был хриплым, но твёрдым:

– Пока не станет последней искры – я не соглашусь.

Терренс щурился. Он уже чувствовал победу.

– Тогда мы проголосуем.

Именно в этот момент ледяной порыв ветра ударил в окна. Свечи дрогнули. Один из старейшин замер, глядя на занавеску:

– Кто-то... идёт.

–

За порогом дома – зима.

В белом тумане, среди шепчущих елей, по заснеженной дорожке, шла она.

Джессика.

Медленно, уверенно. Платье – тяжёлое, золотое, с длинным подолом, который не пачкался от снега. Светлые меха обвивали плечи, как живые. На голове – ледяная корона, будто вырезанная из замёрзшего озера. В ней отражались деревья и звёзды. Но небо над ней было иным. Её зима была глубже.

Она шла и не касалась земли. Снег под её ногами не скрипел. Она просто шла домой.

–

В подвале, в темноте, ягуар открыл глаза.

Он вздохнул. Один раз. Глубоко. Медленно. Затем – резко поднял голову.

Вся грудь Альфреда наполнилась огнём. Он не знал, почему. Но он знал.

Она – идёт.

Ягуар не спросил разрешения. Он рванул наружу, с мясом ломая замки. Альфред закричал – не от боли, от силы. Он превратился в зверя, чёрного, как ночь без луны. Он снёс дверь, вылетел на лестницу, прыгал – через ступени, через этажи. Он разрывал пространство, как крик разрывает тишину.

–

Дверь в гостиную взорвалась.

Старейшины обернулись – и не успели вскрикнуть.

Чёрный ягуар влетел в зал, как молния, как ярость, как сама Жизнь. Он остановился у порога, выгнул спину, рычал – не на них. Он чувствовал её.

И ТОГДА ОНА ВОШЛА!!!

–

Джессика Нортон-Ленг.

Её золотое платье сияло, как свет среди зимы.

Её меха плыли за ней, как облака над смертью.

Её ледяная корона сверкала звёздам и не таяла .

Её глаза – глубокие, ледяные, полные вечности.

Снег с её плаща не таял.

Снег с её ресниц не падал.

Снег в её глазах говорил: она пришла не из жизни – из глубины смерти.

Она не говорила ни слова.

Ягуар замер, принюхивался...

А потом… медленно подошёл. И ткнулся в её ладонь.

Она положила руку на его голову, как на голову короля.

И тогда он снова стал человеком.

На коленях. Израненный. Без слов.

Смотрел в её лицо, как в солнце.

– Джессика… – прошептал он. – Ты… вернулась?

Она посмотрела на всех.

– Да. Я жива. Я вернулась.

И никто из вас не имеет больше власти надо мной.

Глава 49

Правда

В зале было холодно. Не от погоды – от взгляда Джессики.

Золото её платья поблёскивало, мех ложился на плечи тяжестью власти, а ледяная корона – не таяла ни от огня в камине, ни от огня в её глазах.

Клан шумел, словно улей, в который вбросили камень.

– Это невозможно.

– Это иллюзия.

– Она была мертва!

– Кто её провёл? Кто пустил?

– Как она посмела!

Она стояла прямо, не моргала. Пальцы скользнули по запястью Альфреда – случайно, но достаточно, чтобы в нём загорелся зверь. Они не смотрели в глаза друг другу, но между ними уже ходило напряжение, как искра по сухому лесу. Он стоял на полшага позади, как щит, как тень, как чёрный ягуар.

Она заговорила:

– Я не вернулась для того, чтобы у вас спрашивать разрешения. Я вернулась, чтобы сказать правду.

Один из старейшин – тот самый, с мертвечиной в голосе, с ледяными пальцами, – шагнул вперёд:

– Правда? Ты была мертва. Значит, ты умерла. А мёртвым нет места среди нас. Ты не доказала ничего, кроме того, что умеешь красиво входить.

В зале раздался нервный смешок. Другие начали переглядываться, но Джессика не дрогнула. Только уголок рта её чуть повёлся – не в улыбке, а в холодном знании, что она знала больше, чем они.

Она тихо – почти беззвучно – сказала Альфреду:

– В кабинете моего отца. Верхняя полка. Флешка и камеры наблюдения. Принеси.

Альфред ничего не ответил, только кивнул. Их пальцы вновь едва коснулись друг друга, как будто между ними пробежал ток. Он ушёл.

А Джессика осталась. Стояла. Молчала.

И только в глубине души – самую малость – трусила.

А что, если флешки уже нет?

А если камеры давно заменили?

Если следы стёрты, и всё напрасно?..

Но её лицо не выдавало ни тени страха. Только сталь, только ледяной прикус власти.

Время тянулось. Каждая минута – как игла. Старейшины шептались. Кто-то говорил, что её нужно снова изгнать. Кто-то – вызвать ритуального свидетеля. Дерек молчал, но его рука сжимала ручку кресла – крепко, как в молодости меч.

Спустя двадцать минут вернулся Альфред.

С лица его не сходила странная улыбка – не торжествующая, но уверенная, как у охотника, нашедшего след. В его руке – флешка.

Он протянул её Джессике, и она, не колеблясь, пошла к телевизору, встроенному в стену зала.

Вставила.

Экран мигнул.

Папки. Записи.

Десятки файлов, но она точно помнила: дата смерти отца.

Открыла нужную.

И – затаила дыхание.

На экране – кабинет Томаса Нортона. Камера под потолком.

Статичная, но всё ясно.

Вудс.

И тот самый старейшина. Теренс...

Они стоят у стола. Один держит пузырёк. Второй – кувшин.

Содержимое подсыпается в воду.

Рукопожатие.

Уход.

Потом – Томас. Он пьёт. Спотыкается.

Схватывается за грудь. Его тело бьётся в конвульсиях. Он падает. Его никто не спасает. Никто даже не вошёл.

В зале повисла мертвая тишина.

– Это подделка, – сипло сказал предатель.

Он шагнул к телевизору, чтобы выключить его, но Альфред схватил его за плечо.

– Не тронь.

Все обернулись.

Кто-то встал.

Кто-то вскрикнул.

Кто-то – замер.

– Предательство, – прошептал кто-то из младших.

– Он убил Томаса, – донеслось с другого конца.

– Ради власти. Ради денег. Ради… проклятой власти!

Дерек поднялся. Его лицо было каменным.

– Совету нужна кровь?

Вот она.

Решайте.

Старейшины начали кричать, спорить. Но главный из них – тот самый, чья рука сыпала яд – уже понимал. Его лицо посерело. Он опустился на колени.

И тут проём за его спиной раскололся.

Не дверь – сам воздух.

Вышли проводники – в тёмных одеждах, с масками из костей и золы.

А за ними – Он.

Царь Мёртвых.

Тот, кто властвует над зимним переходом.

Тот, кто слышит, когда нарушена правда.

Он подошёл к старейшине и сказал:

– Ты знал, что её отец умрёт.

Ты знал, что убиваешь часть клана.

Ты знал – и не остановился.

Ты больше не принадлежишь живым.

– Прошу! Я… Я служил! Я ошибся!

– Мёртвым – не место среди живых.

А тем, кто предал душу, нет места даже среди мёртвых.

И он забрал его. Просто провёл рукой – и старейшина исчез, как пепел. Тень сомкнулась, и проём закрылся.

Перед тем как исчезнуть, царь мёртвых посмотрел на Джессику.

– Сестра.

Теперь ты – мост между мирами.

Следи, чтобы правда больше не умирала зря.

Он ушёл.

–

Все ахнули. Дерек стоял, не в силах говорить. Альфред – тоже.

А Джессика не шевелилась. Она плакала, тихо, беззвучно, глядя на экран, где её отец, в судорогах, покидал этот мир.

Впервые – за долгое время – не королева. Не наследница. Не связь миров.

Просто дочь.

Просто человек.

Просто – одна...

Я все ещё жду от вас плюшек...

Глава 50

После шторма

Они стояли перед ней на коленях.

Все. До единого.

Старейшины, главы малых кланов, даже те, кто полжизни не склонял головы ни перед кем. Они склонились перед Джессикой – не как перед избранной, не как перед той, кто вернулась, а как перед правдой. И правда смотрела на них из-под ледяной короны, молча, с тяжестью сотен теней за спиной.

Но ей это было не нужно.

– Вон, – сказала она тихо.

Голос её был спокоен. Ни крика, ни угрозы. Только усталость и сила. Эхо её слова отозвалось в зале, как колокол, и будто сговорившись, все начали разбегаться – как мураши под светом, в панике, бросая свои сумки, мантии, бумаги.

Никто не посмел оглянуться.

Она осталась стоять одна. Зал опустел.

Первым к ней подошёл Дерек.

Он не говорил. Просто открыл руки – и она шагнула в них, как девочка, как внучка, как кровь его крови. Он прижал её к себе, и она ощутила, как дрожит его грудь. Он плакал. Впервые. За много лет.

Она уткнулась носом в его воротник, напомнив себе, как пахнет семья – не властью, не долгом, не тенью, а соснами, табаком и теплом.

– Тише, – прошептал он. – Не говори сейчас ни о чём. Просто побудь.

И она послушалась. Слова остались за порогом. Только молчание и дрожащие пальцы в её волосах.

Но за спиной стоял Альфред.

Его руки сжимались. Ему не терпелось, до боли в зубах, до зуда под кожей – прижать её к себе, убедиться, что она настоящая, что она не исчезнет снова. Но он стоял. Он ждал, пока её обнимет дед. Он ждал, хотя зверь в нём ревел.

Когда наконец она отступила на шаг от Дерека, Альфред двинулся. Он не спросил. Не сомневался.

Он подошёл, поднял её на руки и понёс, будто это был последний шанс дышать.

Она ничего не сказала – только склонила голову к его груди, где ещё глухо билось сердце.

Он вошёл в комнату и запер дверь на замок.

–

Там, за дверью, кончался мир. Здесь – начинался другой.

Он опустил её на пол, но не отпустил. Смотрел, вглядывался, гладил её лицо пальцами – так бережно, как будто боялся, что его ладонь испортит её кожу. И только потом, по одному, стал снимать с неё груз.

Сначала – корону. Он поставил её на стол, как святыню.

Потом – меха. Они упали на кресло, тяжёлые, как бремя, которое больше не нужно нести.

Затем – платье. Ткань зашуршала, опускаясь по её телу, оставляя кожу открытой для воздуха и для него.

Он не спешил. Каждое движение – как прикосновение к алтарю. Он целовал её плечи, спину, пальцы – не требуя, а отдавая. В его губах не было власти – только нежность, от которой срываются слёзы.

Она обняла его за шею, и он взял её на руки вновь – уже не как уставшую воительницу, а как женщину, которую он любил, любит и будет любить, даже если весь мир снова обрушится.

Они легли в постель, и всё остальное стало тише.

Их дыхание слилось. Вдох – и выдох. Его губы нашли её шею, её ладони – его спину. Он шептал ей, не разобрать слов, только мягкий шорох дыхания. Она отвечала стоном, когда он коснулся губами её груди, её живота, её бедер.

Это было долго, ласково, вкусно, как ваниль и мёд, и каждый их поцелуй был мостиком между разорванными частями их душ. Они смеялись сквозь слёзы, целовались до боли в губах, держались друг за друга, как за берег.

Он вёл её медленно, будто проводил обратно в тело.

Она таяла под ним, как ледяная вода на рассвете.

Их стоны были не громкими – искренними, как молитва, как первая весна после смерти.

Когда всё кончилось, они не спешили говорить. Он просто держал её в объятиях. Её щека на его груди. Его пальцы в её волосах. За окном бушевал февральский снег – но внутри было тепло.

Она была дома.

Он – рядом.

Они – живы.

Глава 51

Звери и кости

Проснувшись среди тишины, Альфред понял: что-то изменилось.

Он лежал рядом с ней, её голова покоилась на его плече, дыхание касалось ключицы, пальцы – его груди. Всё было правильно. Но его зверь – не спал.

Ягуар внутри него дышал тяжело. Тревожно. Слишком чутко.

Он не был напуган – скорее… взволнован.

Сначала Альфред не понял. Потом – понял.

Она была не одна.

Пума – знакомая. Родная. Теплая. Он чувствовал её всегда, как солнечный след на снегу. Но теперь… в ней была ещё одна. Другая.

Что-то тёмное, текучее, ночное.

Пантера.

Он не мог понять – была ли она новой? Или он уже когда-то знал её, забыл и вот снова встретил?

Но сердце его зверя дрогнуло, будто навстречу вышла старая, молчаливая тень из другого времени.

Он перевёл взгляд на Джессику. Она ещё спала. Но веки подрагивали – она говорила с кем-то, даже во сне.

И Альфред почувствовал – пантера смотрела на него через неё.

Не враг. Не подруга. Просто – страж. Молчаливая, глубокая, чёрная, как сама ночь, когда не видно даже света окон.

–

На кухне было по-домашнему тепло. Потрескивал камин, пахло грушевым вареньем и жареными тостами. Китти тихо шуршала где-то за дверью, оставив их вдвоём – как в те самые дни перед балом.

Они сидели друг напротив друга – как тогда.

Только теперь – ближе. Глубже. Настоящими.

Альфред подавал ей чай, кусок тоста, потянулся за мёдом.

– Ешь, Джессика, – сказал он мягко, с ноткой тревоги, – ты за эти месяцы стала легче воздуха.

Она улыбнулась.

– Сначала кормишь ягуара – теперь заботишься обо мне. Надеюсь, мы оба останемся довольны.

Он тоже за тебя переживал, – пробормотал Альфред и коснулся её ладони. – Хотя ты и не заметила, как он чуть не погиб, пока тебя не было.

Они оба замолчали, всматриваясь в чашки.

А потом – она начала говорить.

–

Сначала медленно. Будто вспоминая.

– Я была... в промежутке. Между мирами. Тёмном, белом, мёртвом. Не пустом, но и не живом. Сначала я была одна. Потом пришла Пума. Она злилась, что я ушла, не позвав. Потом я нашла Пантеру. Или… она меня. Не знаю. Она была в Саре Агате. Или Сара была в ней.

Она замолчала. Пила чай. Потом продолжила.

– Сара Агата встретила меня, как будто ждала. В том доме, который стоял посреди зимнего леса. Он был весь из инея и стекла. Она показала мне... как ушла моя мать. Как звали её настоящим именем. Показала, что Селестин не просто погиб – его растянуло тьмой. И он хотел забрать меня с собой, но Пантера встала между нами.

– Пантера… защищала? – осторожно спросил Альфред.

– Нет. Не совсем. Она смотрела, что я выберу. Она не просила. Она ждала. Я выбрала жить.

Он кивнул. Молчал. Просто держал её ладонь, ощущая, как её звери шевелятся рядом, не мешая ему, но и не сливаясь.

– А потом… я нашла кости.

Она встала. Пошла к своей сумке.

Открыла потайной карман.

Вернулась и высыпала на ладонь три игральные кости.

Их грани блестели в свете лампы. Они были неровные, будто тёсаные вручную, и на каждой – не точки, а символы, древние, резаные, будто когтями.

– Отец оставил их в ячейке аэропорта. Никто не знает. Ни ты, ни дед. Никто. Только я. Я нашла их после... после его смерти. Он успел. Он знал, что за мной придут.

– Ты думаешь, это артефакт? – хрипло спросил Альфред.

Она покачала головой.

– Думаю, это нечто большее. Они не из мира живых. Они могут переносить. Не только тело, но… время. Чувства. Жизни. Иногда – чужие. Иногда – свои. Я не знаю, как они работают. Но когда в последний раз я была в ловушке, они вытащили меня. Они – помнят путь.

Она сжала кулак, закрыв кости.

Альфред посмотрел на неё.

– Ты изменилась.

– Ты тоже, – ответила она. – Мы оба были на краю.

Он наклонился вперёд и поцеловал её пальцы. Кулак с костями. Свою собственную панику. Свою Джессику.

Пума внутри неё молчала.

Пантера наблюдала.

Ягуар – прижимался ближе.

Они все – возвращались.

…Они оба молчали.

В их молчании не было неловкости – только насыщенность, как после долгой зимы, как после слов, которые сказаны правильно и вовремя.

На кухне ещё долго пахло мёдом и чаем.

А на ладони Джессики – в сжатом кулаке – оставались кости, греющие кожу, как что-то живое.

В углу кухни, у окна, в тени – сидел Дерек. Он не вмешивался. Лишь слушал, как внучка рассказывает, как Альфред смотрит на неё, как звери невидимо гуляют между ними. Он был третий в их круге, не мешающий, но несущий память рода.

Он пил свой виски маленькими глотками, не комментируя ни Пантеру, ни Сару Агату, ни даже кости, хотя глаза его сверкнули, когда она высыпала их на ладонь.

Когда всё было сказано, и между молодыми повисла тишина – тёплая, как послевкусие чего-то важного, – он встал.

– Я пойду. Вам нужно побыть вдвоём, – сказал он, подходя к Джессике. Кивнул, мягко коснулся её плеча. – Ты хорошо справилась, детка. Очень хорошо.

Он взглянул на Альфреда – взгляд короткий, но в нём было всё: уважение, признание, принятие.

Молча вышел из кухни.

–

Позже, когда дом стих, и даже тени устроились по местам, Дерек Нортон сидел в своём старом кресле у окна.

Он налил себе ещё немного виски.

Снежинки падали за стеклом, крутились в свете фонаря.

Мягкие, как шепот тех, кто был до него. Как напоминание, что время идёт, но кровь – остаётся.

Он сделал глоток.

Поднялся. Вышел на веранду, не кутаясь.

Снег ложился на плечи. На виски. На седину.

Он долго смотрел в ночь, слушая, как в доме живут трое:

мужчина, женщина и звери,

любовь, память и долг,

и тишина, в которой всё стало на свои места.

И, глядя в белую даль, он тихо сказал:

– Ну что ж. Конец – достойный рода...

Эпилог

Когда кости ещё не сказали последнего слова

В поместье снова пахло соснами и корицей.

Зима обнимала дом, не пугая, а завернув в себя, как пледом. Всё будто замерло на выдохе.

В камине потрескивали дрова. Кошка лежала у печки, свернувшись клубком. Где-то в кладовой вяло поскрипывали мыши, которых никто уже не гонял.

Альфред спал.

Ягуар внутри него тоже спал. Впервые – без тревоги.

Он знал: она здесь. Жива. Возвращена.

–

Джессика встала рано. В доме – ни звука. Только тихое постукивание веток в окно.

Она подошла к своей сумке, достала мешочек с костями, долго держала его на ладони, прежде чем снова выйти в сад – босиком, в его рубашке, с распущенными волосами.

Снег был хрусткий, свежий, но не холодный. Почти тёплый – родной.

Она присела у дерева и встряхнула мешочек, словно играла в старую игру.

Три кости упали на снег.

Первая легла знаком вниз.

Вторая – с трещиной, которой раньше не было.

А третья… не упала. Она зависла в воздухе, на миг – и медленно, медленно ушла в землю, будто кто-то потянул её с другой стороны.

– Вот и всё, – прошептала она. – Кто-то меня услышал.

–

Альфред вышел следом. Всё такой же – полусонный, взъерошенный, хмурый от холода и любви.

– Ты опять босиком?

– Я в тебе, значит не замёрзну.

– Ну ты, конечно, колдунья.

Он посмотрел на кости. Остались две. И пустой след от третьей.

– Она ушла?

– Не знаю. Или нашлась.

–

Чуть поодаль, у старой яблони, стоял Дерек Нортон.

Он держал в руках деревянный скворечник, старый, но крепкий. Прикручивал его к стволу, неторопливо, основательно, будто строил не для птиц, а для будущего.

Он слышал их, знал, что кость ушла, знал – тишина сегодня была необычайно плотной.

Он отступил назад, посмотрел на дело рук своих, вздохнул и сказал тихо, почти про себя, снова повторил эту фразу, его волк улыбался внутри...

– Ну что ж. Конец – достойный рода...,

–

А теперь, раз уж вы всё дочитали…

Скажите.

Хотите ли вы продолжения?

Хотите ли узнать, куда ушла третья кость?

Кому она теперь принадлежит?

А может быть…

Вы сами хотите бросить кости?

🖤🎲

Рискнёте?