Текст книги "Очерки истории цивилизации"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 80 страниц)

«Карлу было небезразлично, в каком виде он будет появляться в монастыре св. Юста: видно из того, что в его гардеробе было не менее семнадцати бархатных и шелковых мантий, подбитых горностаевым мехом, гагачьим пухом или мягкой шерстью горного козла. Что же касается мебели и отделки его покоев, то не стоит полагаться на безосновательные слухи, ходившие о строгости его жизни. Для этого достаточно бегло взглянуть на опись его имущества, составленную вскоре после смерти их хозяина. Здесь мы находим и ковры из Турции и Алькараса, балдахины из бархата и других тканей, драпировки из тонкой черной ткани, которые Карл после смерти матери всегда подбирал для своей спальни. Прочим апартаментам достались не менее двадцати пяти гобеленов фламандской работы, богато вышитых изображениями зверей и пейзажей…

Среди предметов утвари мы видим различные блюда и тарелки, одни – из чистого золота, другие отличаются особо тонкой работой. В этот век работа по драгоценным металлам достигла небывалого совершенства, и можно не сомневаться, что некоторые из самых замечательных образцов оказались в собственности императора. Вес посуды из драгоценных металлов в целом был определен в двенадцать или тринадцать тысяч унций…[80]80
  Т. е. более 350 кг.


[Закрыть]»[81]81
  Прескотт У. Приложение к «Истории Карла V Робертсона.


[Закрыть]

Карл так и не привык к чтению, но любил, чтобы ему, на манер Карла Великого, читали за обедом, сопровождая чтение, как выразился один из чтецов, «приятными и возвышенными замечаниями». Он проводил время, развлекаясь с механическими игрушками, слушая музыку или церковные проповеди, разбирая государственные дела, которые по-прежнему стекались к нему. Смерть императрицы, с которой он был неразлучен, еще более усилила его религиозность, которая приобрела педантичную и даже изуверскую форму; каждую пятницу вместе с прочими монахами он предавался самобичеванию с таким рвением, что кровь выступала из ран.

Это новое увлечение дало выход его склонности к религиозному фанатизму, которую прежде Карл сдерживал из соображений политики. Появление протестантского учения буквально у него под боком в Вальядолиде довело его до бешенства. «Передайте от меня великому инквизитору и его совету, что должно незамедлительно пресечь зло в корне, прежде чем оно успеет распространиться…»

Он задавался вопросом, не лучше ли будет упразднить для такого злодеяния, как ересь, обычную процедуру правосудия и позабыть о милосердии, «чтобы преступник, получив прощение, тем самым не получил бы возможности вновь взяться за свое». Он советовал поступать так, как было заведено им самим в Нидерландах, «где тех, кто упорствует в своих заблуждениях, сжигали заживо, а раскаявшихся обезглавливали».

Почти символичным для места и роли Карла в истории было его увлечение похоронами, словно ему не давала покоя потребность собственноручно написать «конец» чему-то, что отжило свой век. Он посещал все похороны, которые устраивались в монастыре, заказывал службы при отсутствии умершего, ежегодно поминал свою жену в годовщину ее смерти, наконец, побывал и на собственных похоронах.

«Часовня была задрапирована черным, и сотни зажженных восковых свечей не могли разогнать мрак. Одетые в черное монахи, домашние императора в черных траурных одеяниях обступили огромный катафалк, также затянутый черным, который установили посередине часовни. Началось отпевание, а затем стали читать молитвы, с которыми тело покойного предают земле. Среди скорбных стенаний монахов возносились молитвы об отошедшей душе, чтобы она была принята в обители благословенных. Собравшиеся на службу то и дело роняли слезу, лишь представив себе картину смерти их хозяина, – а может быть, их тронуло проявление слабости, и в самом деле достойное сожаления. Карл, закутавшись в темную накидку, держа в руках зажженную свечу, смешался со своими домашними – зритель на собственных похоронах. Печальная церемония завершилась тем, что он вложил свечу в руку священника, в знак того, что предает свою душу в руки Всевышнего».

По другим рассказам, Карл, одетый в саван, лежал в гробу, оставаясь там, пока последний из приглашенных не покинул часовню.

Два месяца спустя после этого маскарада он умер. С ним умерло и величие Священной Римской империи. Ей удалось дотянуть до дней Наполеона, но это была уже мертвая империя. И до сих пор ее традиции, так и оставшись без погребения, продолжают отравлять нашу политическую атмосферу.

13б

Фердинанду, брату Карла V, пришлось продолжить неудачный поиск единства. Новый император встретился с немецкими князьями в Аусбурге в 1555 г., и они еще раз попытались установить религиозный мир. Лучше всего эти попытки найти приемлемое решение и слепоту князей и государственных деятелей по отношению к глубоким и масштабным процессам их эпохи характеризует та формула, которую получило их соглашение. Признание религиозной свободы следовало применять не к индивидуальным гражданам, а к государствам: cujus regio ejus religio – чья страна, того и вера: вероисповедание подданного определяется тем, кто правит его страной.

13в

Мы уделили такое внимание в нашем «Очерке» сочинениям Макиавелли и личности Карла V по той причине, что они помогут нам пролить свет на противоречия последующего периода истории. В настоящей главе мы говорили о значительном расширении человеческих горизонтов и о расширении и распространении знания. Мы видели, как пробуждалось сознание простого человека, как первые очертания нового и более справедливого социального порядка начали распространяться во всех областях жизни Западной цивилизации. Но этот процесс освобождения разума и просвещения не затронул королевские дворы и политическую жизнь мира. Все, о чем идет речь у Макиавелли, вполне мог написать и кто-либо из умудренных опытом секретарей при дворе Хосрова I или Ши Хуанди – или даже при Саргоне I или фараоне Пепи. В то время как во всех остальных аспектах мир двигался вперед, в политических представлениях, в представлениях об отношениях государства с государством и самодержца с гражданами он оставался на месте. Скорее, даже отступал.

Великую идею о Католической церкви как о всемирном граде Божьем разрушила в представлениях людей сама же церковь; и мечта о мировом империализме, которая, в лице Карла V, бродила по всей Европе, в итоге оказалась на свалке. Казалось, что в политике мир отступил к единоличной монархии ассирийского или македонского образца.

И дело не в том, что вновь пробужденные интеллектуальные усилия западноевропейцев были слишком поглощены религиозными переменами, научными исследованиями, открытием неисследованных земель и развитием торговли, так что некогда было всерьез задуматься о притязаниях и ответственности правителей. Не только простой народ открывал для себя идеи теократического, республиканского или коммунистического характера в Библии, которая теперь стала общедоступной. Возобновившееся изучение греческой классики принесло с собой творческий и плодотворный дух Платона, оказавший глубокое воздействие на западный разум.

В Англии сэр Томас Мор (1478–1535) создал изящное подражание платоновскому «Государству» в своей «Утопии», изложив идеи своего рода автократического коммунизма. В Неаполе, столетием позднее, некий монах Кампанелла (1568–1639) не менее смело писал на ту же тему в своем «Городе Солнца». Но подобные дискуссии не имели непосредственного воздействия на политическое устройство. Сравнительно с масштабом задачи, эти книги воспринимались скорее как поэтические, не слишком убедительные и, в целом, далекие от реальности. (Впрочем, несколько позднее «Утопия» принесла свои плоды в английских «законах о бедных».)

Интеллектуальное и нравственное развитие западноевропейского общества и политическое движение в сторону монархии макиавеллиевского типа какое-то время развивались в Европе параллельно, но обособлено, почти независимо друг от друга. Государственный муж по-прежнему строил планы и интриговал – так, будто ничего больше в мире не было, кроме власти эгоистичных и самодовольных королей.

И только в XVII и XVIII вв. эти две тенденции – общий поток идей и течение традиционной и эгоистической монархической дипломатии – встретились, чтобы вступить в конфликт.

Книга восьмая
Эпоха великих держав

Глава тридцать четвертая
Государи, парламенты и державы

1. Государи и внешняя политика.

2. Голландская республика.

3. Английская республика.

4. Распад и смута в Германии.

5. Блеск и слава великой монархии в Европе.

6. Музыка в XVII и XVIII столетиях.

7. Живопись XVII и XVIII веков.

8. Распространение идеи великих держав.

9. Королевская республика Польша и ее судьба.

10. Первая схватка за империю по ту сторону океана.

11. Британское господство в Индии.

12. Бросок России к Тихому океану.

13. Что Гиббон думал о мире в 1780 г.

14. Социальное перемирие близится к концу

1

В предыдущей главе мы проследили зарождение новой цивилизации, цивилизации «современного» типа, которая в настоящее время распространяется по всему миру. Она представляет собой обширное не оформившееся явление, которое и в наши дни все еще пребывает в начальных стадиях роста и развития. Мы уже видели, как средневековые идеи Священной Римской империи и Католической церкви в качестве форм всемирного закона и порядка исчерпали себя, не успев утвердиться. И хотя почти в любой другой области человеческой деятельности наблюдался прогресс, в политической сфере упадок этих всеобщих политических идей Церкви и империи на некоторое время привел к возврату обычных персональных монархий и монархического национализма македонского типа.

Во всем мире конец XVI в. стал свидетелем преобладания монархий, тяготеющих к абсолютизму. Германия и Италия представляли собой лоскутную ткань, сотканную из владений деспотических правителей, Испания была почти деспотией, никогда в Англии трон не был столь могуществен, а по мере приближения XVII в. Французская монархия постепенно становилась величайшей и самой консолидированной державой в Европе. В данной работе мы не сможем отразить периоды и подробности ее подъема.

При каждом правящем дворе существовали группы министров и секретарей, которые играли в макиавеллиевскую игру против своих зарубежных соперников. Внешняя политика является природным занятием королевских дворов и монархий. Министерства иностранных дел – это, так сказать, ведущие персонажи во всех историях XVII и XVIII вв. Они держали Европу в постоянной лихорадке войны. А войны обходились все дороже. Армии больше не представляли собой сборище необученных новобранцев или феодальных рыцарей, которые брали с собой своих собственных лошадей, вооружение и слуг; им требовалось все больше и больше артиллерии; они состояли из наемников, которые требовали оплаты; армии были профессиональными, неповоротливыми и сложными по структуре, они осуществляли длительные осады, им требовались сложные фортификационные сооружения. Военные расходы возрастали повсеместно и требовали все большего налогообложения.

Именно в вопросе налогообложения монархии XVI и XVII вв. вступили в конфликт с новым и неоформившимся стремлением к свободе в народных массах. Правители на практике обнаружит ли, что они не являются хозяевами жизни или собственности своих подданных. Они столкнулись с неожиданным и затруднительным противодействием налогообложению, без которого они не могли продолжать свою дипломатическую агрессию и создавать альянсы. Финансы стали буквально злым духом каждого муниципалитета. Теоретически монарху принадлежала вся страна.

Король Англии Яков 1 (1603) провозгласил, что «как есть богохульством и атеизмом ставить под сомнение то, что делает Господь, так есть самонадеянностью и высокомерием для каждого подданного ставить под сомнение то, что делает король, или говорить, что король не может делать то или иное». Однако на практике он уяснил, а его сыну Карлу I (1625) суждено было уяснить еще более действенно, что в его владениях было большое количество землевладельцев и торговцев, людей умных и состоятельных, которые устанавливали очень четкий предел требованиям и притязаниям монарха и его министров. Они готовы были относиться терпимо к его правлению, если сами они тоже могли быть монархами на своих землях, в своем бизнесе, профессии или где-либо еще. По-иному быть не могло.

Повсюду в Европе происходило то же самое. Внизу, под королями и князьями были монархи более мелкие, владельцы частной собственности, дворянство, богатые граждане и им подобные, которые начинали теперь оказывать своему верховному правителю сопротивление, очень похожее на то, которое оказывали в Германии короли и правители своему императору. Они хотели ограничить налогообложение, так как оно ложилось на них тяжким бременем, они хотели быть свободными в своих собственных домах и имениях. А распространение книг, грамотности и международных связей давало этим малым монархам, этим монархам собственности возможность развивать общность идей и единство сопротивления, чего не было ни в одном из предыдущих периодов мировой истории. Они были настроены противостоять правителю везде, но не везде у них были одинаковые возможности для организованного сопротивления. Благодаря экономическим условиям и политическим традициям, Нидерланды и Англия оказались первыми странами, где актуальной стала проблема антагонизма между монархией и частной собственностью. Поначалу этой «общественности» XVII в., этому обществу собственников было мало дела до внешней политики. Они не понимали, каким образом она их затрагивает. Они не хотели ею тяготиться; они решили, что это дело королей и правителей. Поэтому они и не пытались контролировать сложные и запутанные иностранные дела. Но именно против прямых последствий внешнеполитических реалий они и восстали: они не соглашались с жестким налогообложением, с вмешательством в их торговлю, с правовым произволом, с монаршим контролем вероисповедания. В этих вопросах они стали резко расходиться с королевской властью.

Разрыв Нидерландов с абсолютизмом положил начало целому ряду подобных конфликтов на протяжении XVI и XVII вв. Они очень сильно различались в деталях благодаря местным и национальным особенностям, но по своей сути эти конфликты были восстаниями против идеи всевластного правителя, его религиозной и политической направленности.

В XII в. вся территория по Нижнему Рейну была распределена между несколькими мелкими правителями, а население состояло из германцев на кельтской основе, с более поздними датскими примесями; эта структура очень похожа на английскую. Юго-восточное ее крыло говорило на французских диалектах; основная часть – на фризском, голландском и других нижнегерманских языках. Важную роль для истории Нидерландов сыграли Крестовые походы. Годфрид Бульонский, который захватил Иерусалим (Первый крестовый поход), был бельгийцем, а основатель так называемой Латинской династии императоров в Константинополе (Четвертый крестовый поход) был Болдуин Фландрский (их называли латинскими императорами, потому что они были на стороне Римско-католической церкви).

В XIII и XIV вв. в Нидерландах возникли крупные города: Гент, Брюгге, Ипр, Утрехт, Лейден, Харлем и другие; в этих городах сформировались полунезависимые муниципальные правительства и класс просвещенных горожан. Мы не будем утомлять читателя рассказом о династических междоусобицах, которые оказывали обоюдное влияние на события в Нидерландах и Бургундии (Восточная Франция) и которые в конечном счете привели к тому, что верховная власть там была унаследована императором Карлом V. Именно при Карле протестантские доктрины, которые уже господствовали в Германии, распространились и в Нидерланды. Карл подвергал протестантов серьезным гонениям, но в 1556 г., как мы уже говорили, он передал выполнение этой задачи своему сыну Филиппу (Филипп II). Энергичная внешняя политика Филиппа – он вел войну с Францией – вскоре стала вторым источником проблем, возникших между ним и нидерландскими горожанами и дворянством, потому что ему приходилось обращаться к ним за помощью в снабжении войск. Знатные дворяне под предводительством Вильгельма Молчаливого, принца Оранского, а также графов Эгмонтских и Хорнских возглавили народное сопротивление, в котором протест против налогообложения тесно переплелся с протестом против религиозных преследований. Поначалу знатные дворяне не были протестантами – протестантами они становились по мере того, как. возрастала ярость борьбы. Простые люди уже давно были ярыми протестантами.

Филипп был решительно настроен и дальше управлять как собственностью, так и убеждениями своих подданных в Нидерландах. Он послал туда отборные испанские войска и назначил генерал-губернатором некоего дворянина по имени Альба – одного из тех безжалостных «сильных» людей, которые свергают правительства и монархии. Некоторое время тот правил страной железной рукой, однако железная рука вселяет железную душу в тело, которое она сжимает, и в 1567 г. в Нидерландах началась настоящая революция. Альба убивал, увольнял и устраивал резню – все тщетно. Графы Эгмонтский и Хорнский были казнены. Вильгельм Молчаливый стал великим предводителем голландцев, королем де-факто. Борьба за свободу продолжалась долго и сопровождалась многими трудностями; примечательно, что на протяжении всей этой борьбы восставшие продолжали считать Филиппа II своим королем – при условии, что он будет благоразумным королем с ограниченными правами. Но в то время идея ограниченной монархии была совершенно неприемлема для коронованных глав Европы, и наконец Филипп предоставил Соединенным провинциям, которые мы теперь называем Голландией, республиканскую форму правления. Именно Голландии, а не всем Нидерландам; юг Нидерландов – Бельгия, как мы теперь называем эту страну, – под конец борьбы так и остался католическим и продолжал быть испанским владением.

Осада Алкмара (1573), как ее описывает Мотли,[82]82
  Дж. Мотли (1814–1877) – американский дипломат и историк


[Закрыть] может служить характерным примером этого длительного и ужасного конфликта между маленьким голландским народом и все еще огромными ресурсами католического империализма.

«И теперь, когда перед глазами у них был разрушенный и опустошенный Харлем – возможно, пророческий призрак будущего, которое им угрожало, – горстка людей, окруженных в Алкмаре, приготовилась к наихудшему. Основную надежду они возлагали на море, которое могло им помочь. Всего в нескольких милях от них находилась разветвленная система шлюзов, с помощью которой можно было очень быстро осуществить затопление всей северной провинции. Открыв эти шлюзы и проломив несколько плотин, можно было сделать так, чтобы океан сражался на их стороне. Но для получения такого результата требовалось согласие жителей, поскольку уничтожение урожая в полях было бы неизбежным. Город был очень плотно окружен, поэтому трудно было найти исполнителя для такого опасного задания. Наконец городской плотник по имени Петер ван дер Мей решился на это рискованное предприятие..

Вскоре дела в осажденном городе приблизились к критической точке. У стен города происходили ежедневные стычки, не дававшие решительного перевеса ни одной из сторон. И вот, 18 сентября, после непрерывного обстрела, который продолжался около двенадцати часов, дон Фредерик,[83]83
  Сын герцога Альбы


[Закрыть] в три часа пополудни, отдал приказ перейти в наступление. Несмотря на свой семимесячный опыт в Харлеме, он все еще не сомневался, что возьмет Алкмар штурмом. Наступление велось одновременно на Фризские ворота и на Красную башню с противоположной стороны. Атаку возглавляли отборные полки, недавно прибывшие из Ломбардии; убежденные в легкой победе, они наполняли воздух своими криками. Уверенности им придавала подавляющая мощь дисциплинированных войск. Однако эта атака, как никакая другая, даже в недавней истории Харлема, натолкнулась на невиданное бесстрашие защитников города. Каждый, кто мог, был на крепостных стенах. Штурмовые группы были встречены огнем из пушек, мушкетов, пистолей. Ежесекундно на них обрушивались кипяток, кипящие смола и масло, расплавленный свинец и негашеная известь. А как только кто-либо из захватчиков добирался до пролома в стене – их лицом к лицу встречали бюргеры, вооруженные мечами и кинжалами, и сбрасывали вниз в ров с водой…

Трижды наступление возобновлялось со всевозрастающим ожесточением – и трижды оно было отбито с непреклонной стойкостью. Штурм продолжался четыре часа подряд. За это время никто из оборонявшихся не покидал своей позиции, пока не падал раненый или убитый… Прозвучат сигнал отбоя, и испанцы, совершенно утратившие свой боевой дух, отступили от стен, оставив не менее тысячи убитых в траншеях, в то время как потери защитников города составили всего лишь тринадцать бюргеров и двадцать четыре солдата гарнизона…

А тем временем, после того как губернатор Соной открыл многие плотины, земля вокруг лагеря становилась вязкой и топкой, хотя ожидаемого затопления не произошло. Солдаты стали недовольными и непослушными. Доброволец-плотник зря времени не терял…»

Он возвращался с посланиями для города. Случайно или специально, когда пробирался в город, он эти тексты потерял, и они попали в руки Альбы. Послания содержали четкое обещание принца Оранского затопить страну, чтобы утопить всю испанскую армию. Конечно, при этом погибла бы также большая часть урожая и скота в Голландии. Однако Альба, прочитав эти бумаги, не стал ждать, пока будет открыто еще большее количество шлюзов. И вскоре испанцы начали разбирать свой лагерь и уходить под радостные возгласы и презрительные насмешки отважных жителей Алкмара.

Государственная власть в освобожденной Голландии обрела форму аристократической республики под руководством Оранской династии. Высший законодательный орган – Генеральные штаты – представлял куда меньшую часть граждан, чем Английский парламент, о борьбе которого с престолом мы расскажем в следующем разделе. Хотя после Алкмара ожесточенность борьбы стала постепенно спадать, только в 1609 г. Голландия стала действительно независимой, а ее независимость была признана полностью и окончательно лишь Вестфальским миром 1648 г.

Открытая борьба частных собственников против притязаний «Государя» началась в Англии еще в XII в. Период этой борьбы, который мы будем рассматривать сейчас, начался с попыток Генриха VII и Генриха VIII, а также их наследников – Эдуарда VI, Марии и Елизаветы – превратить государственную власть Англии в «личную монархию» континентального типа. Эта борьба обострилась, когда, в результате династических интриг, Яков, король Шотландский, стал Яковом I, королем Шотландии и Англии (1603), и начал заявлять, как мы уже цитировали, о своем «божественном праве» делать то, что ему заблагорассудится.

Однако никогда английская монархия не ходила ровными дорожками. Во всех монархиях, образованных северными и германскими завоевателями Римской империи, существовала традиция народного собрания влиятельных и представительных людей для сохранения их основных свобод, и нигде эта традиция не была такой живучей, как в Англии. Франция имела свою традицию Генеральных штатов, в Испании были кортесы, однако английское собрание было отличительным в двух отношениях: во-первых, оно было подкреплено документальной декларацией изначальных и всеобщих прав, и, во-вторых, в него входили выборные «Рыцари графства», а также выборные бюргеры от городов. Французское и испанское собрания содержали второй выборный элемент, но не содержали первого.

Эти две особенности придавали английскому парламенту определенную силу в его противостоянии трону. Особое значение имел документ под названием «Magna Charta», Великая хартия вольностей, декларация, полученная силой от короля Иоанна (1199–1216), брата и наследника короля Ричарда Львиное Сердце (1189–1199), после восстания баронов в 1215 г. В ней впервые был изложен целый ряд фундаментальных прав, превративших Англию из государства автократического в государство правовое. Хартия отрицала право короля контролировать личную собственность и свободу любого гражданина – кроме как с согласия ему равных.

Наличие выборных представителей графств в английском парламенте – вторая особенность британской ситуации – стало возможным благодаря очень простому и вроде безобидному прецеденту. Сначала в Национальный совет вызывались рыцари от графств, или округов, для отчета о финансово-налоговых возможностях их районов. Они были представителями мелкопоместного дворянства, свободных земледельцев и сельских старейшин своих районов начиная еще с 1254 г., по двое рыцарей от каждого графства. Эта идея вдохновила Симона де Монфора, который возглавлял восстание против Генриха III, наследника Иоанна, вызвать в Национальный совет по двое рыцарей от каждого графства и по двое граждан от каждого города или поселения. Эдуард I, наследник Генриха III, продолжил эту практику, так как она представлялась ему удобным способом держать руку на финансовом пульсе растущих городов. Сначала рыцари и горожане посещали парламент весьма неохотно, но затем они стали постепенно осознавать ту власть, которую они имели в увязывании жалоб и прошений с предоставлением субсидий.

Почти с самого начала эти представители простых собственников из города и деревни – палата общин – заседали и обсуждали проблемы отдельно от важных лордов и епископов. Таким образом, наряду с епископальным и аристократическим собранием – палатой лордов – в Англии возникло представительное собрание простого народа, палата общин. Большой и основополагающей разницы между составами обеих палат не было: многие рыцари от графств были состоятельными людьми, которые могли быть столь же богатыми и влиятельными, как и пэры, но в целом палата общин представляла собой более плебейское собрание.

С самого начала эти два собрания, и особенно палата общин, стремились присвоить себе все функции по налогообложению в стране. Постепенно они расширили свою компетенцию от рассмотрения прошений до критики всех дел в королевстве.

Мы не будем отслеживать все колебания власти и престижа английского парламента во времена монархии Тюдоров (Генрихов VII и VIII, Эдуарда VI, Марии и Елизаветы). Но когда Яков Стюарт стал открыто претендовать на деспотизм, то у английских торговцев, пэров и состоятельных людей нашлось испытанное и освященное традицией средство защиты своих интересов, которого не было ни у какого другого народа в Европе.

Еще одной особенностью английского политического конфликта была его относительная отстраненность от великой борьбы между католиками и протестантами, которой была охвачена вся Европа. Конечно, в английском конфликте присутствовали очень четкие религиозные мотивы, но в своих основах это была политическая борьба короля и парламента, представлявшего граждан, владевших частной собственностью. Формально и верховная власть, и народ принадлежали к Протестантской церкви. В народных массах была распространена форма протестантизма, с трепетом относящаяся к Библии, но отрицающая роль и власть священников; это была народная Реформация. Король же был номинальным главой особой священнической церкви, где соблюдалось таинство причастия – государственной Англиканской церкви, которая представляла Реформацию королевскую. Однако этот антагонизм никогда полностью не оттеснял на второй план основного вопроса конфликта.

Еще до смерти Якова I (1625) противостояние между королем и парламентом достигло высокой точки, но только во время правления его сына Карла I оно переросло в гражданскую войну. Карл делал как раз то, чего можно было ожидать от короля в подобной ситуации, когда не было достаточного парламентского контроля над внешней политикой; он втянул страну в конфликт как с Испанией, так и с Францией, а затем обращался к стране за помощью в снабжении, надеясь, что патриотические чувства превозмогут обычное нежелание давать ему деньги. Когда же парламент отказывал в ассигнованиях, он требовал займов у различных подданных и прибегал к иным незаконным вымогательствам.

Это привело к тому, что в 1628 г. парламент издал очень важный документ – «Петицию о праве», которая на основании Великой хартии вольностей впервые ввела законодательные ограничения на власть английского короля, лишила его права выдвигать обвинения против кого-либо, заключать кого-либо в тюрьму или наказывать, а также расквартировывать среди населения войска, кроме как в соответствии с должной юридической процедурой.

Посредством «Петиции о праве» английский парламент изложил свои доводы. Склонность «излагать доводы» всегда была очень характерной английской чертой.

Карл обошелся с этим парламентом своевольно и дерзко: он распустил его в 1629 г. и в течение одиннадцати лет не созывал нового парламента. Незаконно он продолжал взимать деньги, но явно недостаточно для своих нужд; осознав, что Церковь можно использовать как инструмент подчинения, он назначил Лода, агрессивного высокопоставленного церковника, очень набожного и верившего в «божественное право» короля, архиепископом Кентерберийским, а значит и главой Англиканской церкви.

В 1638 г. Карл попытался распространить наполовину протестантские, наполовину католические черты Англиканской церкви на еще одно свое королевство – Шотландию, где отход от католицизма был более полным и где несвященническая и несакральная форма христианства – пресвитерианство – установилась в качестве национальной церкви. Шотландцы восстали, а английские новобранцы, которых послал против них Карл, взбунтовались.

Финансовая несостоятельность – естественный результат «энергичной» внешней политики – была уже не за горами. Карл, оставшись без денег и верных ему войск, вынужден был наконец созвать парламент в 1640 г. Этот парламент, Короткий парламент, он распустил в том же году; он пытался созвать Совет пэров в Йорке (1640), а затем, в ноябре того же года, он созвал свой последний парламент.

Этот законодательный орган, Долгий парламент, собрался, будучи явно настроенным на конфликт. Он захватил Лода, архиепископа Кентерберийского, и обвинил его в измене. Он издал «Великую ремонстрацию» («протест»), которая представляла собой длинное и полное изложение его обвинений против Карла.

Специальным законопроектом предполагалось, что парламент будет собираться не менее одного раза в три года независимо от того, будет ли король созывать его или нет. В этом документе выдвигались также обвинения против основных министров короля, которые позволили ему править так долго без парламента, особенно против графа Страффорда.

Чтобы спасти Страффорда, король замыслил внезапный захват Лондона армией. Но этот план был раскрыт, и, при широком народном одобрении, тут же был принят законопроект, вынесший Страффорду приговор. Карл I, возможно один из самых подлых и вероломных обладателей английского трона, был напуган толпами людей в Лондоне. Для казни Страффорда, в соответствии с законной процедурой, необходимо было согласие короля. Карл дал такое согласие – и Страффорду отрубили голову.