Текст книги "Очерки истории цивилизации"

Автор книги: Герберт Джордж Уэллс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 80 страниц)

Как он вступил в Мехико, как вождь Монтесума был убит своим же народом в угоду испанцам, как Кортес был осажден в Мехико и бежал, потеряв свои пушки и лошадей, и как после ужасающего отступления к побережью он смог вернуться и покорить всю страну – эту романтическую и захватывающую историю мы даже не станем пытаться здесь пересказать. Население Мексики и поныне в большинстве своем состоит из потомков индейцев, но испанский язык вытеснил местные языки, и та культура, которая существует в этих краях, является католической и испанской.

Еще более любопытное государство инков стало добычей еще одного искателя приключений, Писарро. Он отплыл от Панамского перешейка в 1530 г. с экспедицией в сто восемьдесят испанцев. Как и Кортес в Мексике, он воспользовался разногласиями местных жителей, чтобы прибрать к рукам обреченное государство. Снова же, как и Кортес, который захватил и сделал своей марионеткой Монтесуму, он обманом взял в плен Великого Инку и пытался править от его имени.

Опять же, мы не сможем здесь как следует разобраться в круговороте последующих событий, восстаний туземцев, прибытии подкрепления из Мексики и превращения независимого государства индейцев в испанскую колонию. Не сможем мы более останавливаться и на быстром распространении испанских авантюристов по всей остальной Америке за пределами Бразилии, на которую распространялась власть португальцев. Достаточно и того, что в каждой из этих историй почти неизбежно присутствуют авантюристы, а также жестокость и грабеж. Испанцы ни во что не ставили местное население и ссорились между собой – закон и порядок Испании был за много месяцев и лет от них. Понадобилось немало времени, чтобы от этапа насилия и завоеваний Новый Свет перешел к этапу управления и создания поселений. Но прежде чем в Америке установилось какое-либо подобие порядка, непрерывный поток золота и серебра тек через Атлантику испанскому правительству и народу.

После первой безудержной погони за сокровищами пришло время плантаций и разработки рудников. Именно тогда впервые стала ощутима нехватка рабочей силы в новом мире. Поначалу порабощали индейцев, не гнушаясь никакими жестокостями и несправедливостью. Но, к чести испанцев, раздались и осуждающие голоса. Индейцы нашли защитников, и притом отважных и самоотверженных защитников, среди монахов-доминиканцев, а также священника Лас Касаса, который сам одно время был плантатором и рабовладельцем на Кубе, пока его не замучили угрызения совести. Также достаточно рано стали привозить негров-рабов из Западной Африки, уже в начале XVI столетия. После некоторого упадка Мексика, Бразилия и испанская Южная Америка стали превращаться в обширные рабовладельческие колонии, приносившие огромные доходы метрополиям.

Так получилось, что Испании на какое-то время удалось возвыситься и занять главенствующее положение в мировой политике. Это был очень стремительный и незабываемый взлет. С XI столетия этот неплодородный и гористый полуостров был раздираем внутренними конфликтами; его жители-христиане были вовлечены в непрерывно продолжавшуюся борьбу с маврами. Затем, словно по воле случая, Испания обрела единство как раз вовремя для того, чтобы снять первый урожай благ, которые принесло открытие Америки. До этого времени Испания всегда была бедной страной. На протяжении столетия, однако, благодаря своей монополии на золото и серебро Америки, она диктовала свою волю миру.

Восток и центр Европы по-прежнему ощущали угрозу со стороны турок и монголов, само открытие Америки было последствием турецких завоеваний. Этот потрясающий всплеск интеллектуальной, физической и общественной активности «атлантической околицы» Европы в значительной степени был подкреплен изобретениями монгольских народов – компасом и бумагой, вдохновлен путешествиями в Азии и растущим знанием о восточно-азиатских цивилизациях и их богатстве. Вслед за Испанией и Португалией в море вышли Франция, Англия и впоследствии Голландия, чтобы принять в свою очередь участие в заморской экспансии и создании колониальных империй.

Центр притяжения европейской истории, который когда-то лежал в Леванте, перемещается теперь от Альп и Средиземного моря к Атлантике. На несколько столетий Османская империя, Россия, Центральная Азия и Китай не так сильно привлекают внимание европейских историков, как прежде. Тем не менее, эти центральные регионы нашего мира остаются центральными, и их благополучие и участие в мировой политике необходимы для поддержания устойчивой мирной жизни человечества.

11

Давайте рассмотрим теперь политические последствия этого масштабного освобождения и распространения европейских идей в XIV и XV вв. – развития науки, исследования мира, повсеместного распространения знаний посредством бумаги и книгопечатания, новоявленного стремления к свободе и равенству. Как все это влияло на придворную политику и королей, которые олицетворяли собой власть? Мы уже убедились в том, что влияние католической церкви на сознание людей в эту эпоху существенно ослабело. Только у испанцев, недавно вышедших из долгой и в итоге победоносной религиозной войны с исламом, еще оставалось более-менее живое католическое рвение. Турецкие завоевания и расширение пределов известного мира лишили Римскую империю ее былого статуса универсальности. Старый идейный и нравственный каркас Европы стал разваливаться.

Как все это сказывалось на герцогах, князьях и королях старой закваски на протяжении этого века перемен?

В Англии, как мы расскажем позднее, очень интересные, хотя пока едва различимые тенденции вели к новому способу руководства государством – парламентаризму, которому предстояло в дальнейшем распространиться едва ли не на весь мир. Нов XVI в. об этих тенденциях мир еще не имел представления.

Немногие из монархов оставили нам откровенные дневники. Быть монархом и быть откровенным – несовместимые достоинства. Со всей неизбежностью монархия – это притворство. Историку поневоле приходится домысливать, насколько позволяют способности, чем была наполнена голова, которая носила корону. Несомненно, психология царственных особ менялась от века к веку. Но в нашем распоряжении есть сочинения одного достаточно одаренного человека этого периода, который поставил перед собой задачу изучить и изложить на бумаге, что представляет собой искусство быть королем, как оно понималось в конце XV в.

Этим человеком был знаменитый флорентиец Никколо Макиавелли (1469–1527). Он родился в знатной и обеспеченной семье, к двадцати пяти годам уже занимал видное общественное положение в Республике. Восемнадцать лет он провел на флорентийской дипломатической службе, принимал участие в нескольких посольствах, а в 1500 г. его отправили во Францию вести переговоры с французским королем. С 1502 до 1512 г. он был правой рукой Содерини, гонфалоньера (пожизненного президента) Флоренции. Макиавелли занимался реорганизацией флорентийской армии, писал речи для гонфалоньера, был, по сути, мозговым центром всей флорентийской политики. Содерини, который опирался на французов, был сброшен семьей Медичи, которых поддерживали испанцы. Макиавелли, хоть он и предложил свои услуги победителям, пытали на дыбе, а затем изгнали. Он обосновался на вилле возле Сан-Кашано, где-то в двенадцати милях от Флоренции, и там коротал время за тем, что сочинял и собирал скабрезные рассказы для своего друга в Риме, а также писал книги об итальянской политике, в которой он больше не мог принимать участие. Так же, как мы обязаны книгой путешествий Марко Поло его заточению, так и «Государь» («Князь»), «История Флоренции» и «О военном искусстве» Макиавелли увидели свет благодаря его падению и скуке Сан-Кашано.

Непреходящая ценность этих книг заключается в их четком представлении качеств и ограничений правящих умов той эпохи. В изложении Макиавелли это занятие – быть правителем – рассмотрено с исключительной логической последовательностью, что поможет всесторонне понять его.

На его восприимчивый разум огромное впечатление произвела личность Цезаря Борджа, герцога Валентине, коварная, жестокая, полная дерзких и честолюбивых желаний. Макиавелли, еще будучи флорентийским послом, провел в его лагере несколько месяцев. Эта блистательная личность и послужила прообразом идеального правителя, «государя» Макиавелли. Цезарь Борджа (1476–1507), чтобы у читателей не оставалось неясностей, был сыном Папы Александра VI, Родриго Борджа (1492–1503).

Читателя, возможно, удивит, что у римского Папы был сын, но это был, не следует забывать, Папа предреформационной эпохи. Папство тех времен не слишком обременяло себя тяготами морали, и хотя Александру, как священнику, по обету следовало оставаться безбрачным, это не мешало ему открыто жить в своего рода свободном супружестве и тратить ресурсы христианского мира на продвижение своей семьи.

Юношей Цезарь был жизнелюбом даже по меркам того времени: он приказал убить своего старшего брата и был мужем своей сестры Лукреции. Цезарь Борджа в дальнейшем предал и убил еще не одного человека. С помощью своего отца он стал герцогом, завладев обширной областью в Центральной Италии; тогда его и посетил Макиавелли. Военных способностей герцог Борджа почти или вовсе не выказал, зато проявил немалую смекалку в политических вопросах. Его великолепию было суждено продлиться недолго. Когда вскоре умер его отец, оно лопнуло, как мыльный пузырь. То, что сам по себе Цезарь Борджа не представляет ничего интересного, разве что в плане психических отклонений, Макиавелли не смог разглядеть. Для нас Цезарь Борджа представляет интерес лишь потому, что для Макиавелли он был воплощением идеала превосходного и успешного правителя.

Немало было исписано бумаги, чтобы доказать, что у Макиавелли в основе его политических сочинений лежали широкие и благородные намерения. Но все подобные попытки выставить его в привлекательном свете едва ли убедят скептического читателя, который предпочитает принимать то, что написано в строках, вместо того, чтобы выискивать нечто воображаемое между строк сочинения Макиавелли. Этот человек определенно не верил ни в какую справедливость или порядочность, не верил в Бога – правителя мира или в Бога в человеческом сердце и не представлял, какой силой обладает разум человека.

Чуждыми для него были и утопические видения всемирного человеческого порядка, попытки воплотить в действительность «Град Божий». Ничего этого он не хотел. В его представлении обрести власть, удовлетворять свои желания, вожделения и ненависть, упиваться властью и демонстрировать всем свою власть – было венцом человеческих стремлений. Только государь мог вполне воплотить в действительность такую жизнь.

Возможно, некоторая робость или же осознание того, что лично ему такие притязания не по плечу, заставили Макиавелли отказаться от этих мечтаний. Но он мог надеяться служить государю, жить рядом с его славой, делить с ним богатство и вожделения, удовлетворение злых замыслов. И князь однажды почувствует, что ему никак не обойтись без своего незаменимого Макиавелли! Как следствие он стал «знатоком» государственной механики. Он содействовал падению Содерини.

Когда Медичи отправили его на дыбу, а затем в изгнание, и у Макиавелли не осталось надежд стать хотя бы преуспевающим придворным паразитом, он написал этот учебник коварства, чтобы показать, какого умного слугу утратил кое-кто из сильных мира сего. Его основным правилом, его великим вкладом в политическую литературу был постулат о том, что нравственные обязательства, которыми руководствуются обычные люди, не должны ограничивать правителей.

Италия тогда оставалась слабой и разделенной, она могла подвергнуться нападению турков и ее спасла от турецкого завоевания только смерть султана Мехмеда; французы и испанцы соперничали за нее так, словно она была лишена права голоса. По этой причине некоторые склонны приписывать Макиавелли добродетель патриотизма – потому только, что в его представлениях Италия могла стать единой и сильной. Но, опять же, в такой возможности он видел лишь прекрасный шанс для своего государя показать себя. Макиавелли был сторонником национальной армии, но потому, что видел – итальянский метод вести войну, нанимая банды иноземных наемников, был безнадежен. В любое время такие войска могли перейти на сторону того, кто больше заплатит, или приняться за грабеж страны, которую их наняли защищать. Макиавелли был под глубоким впечатлением от тех побед, которые одержали швейцарцы над миланцами, но он так и не раскрыл секрета, что именно их свободолюбие сделало возможными эти победы. Флорентийская милиция, которую он создал, оказалась совершенно никчемной. Макиавелли как политик оказался слепорожденным для того, чтобы понять, что делает людей свободными, а нации – великими.

12

Интересно отметить, что швейцарская пехота, которая так впечатлила Макиавелли, как раз не была частью автократической системы европейских «государей». В самом центре европейской системы возникла небольшая конфедерация свободных республик – Швейцарская конфедерация, которая после нескольких веков номинального вхождения в состав Священной Римской империи стала в 1499 г. настоящей Республикой. Уже в начале XIII в. свободные крестьяне трех долин вокруг Люцернского озера задумались над тем, не стоит ли им избавиться от иноземных господ и строить далее свою жизнь по-своему. Больше всего беспокоили их притязания знатной семьи Габсбургов. В 1248 г. жители Швица сожгли замок Новый Габсбург, который был построен возле Люцерна, чтобы держать их в страхе и покорности; руины этого замка и поныне можно видеть там.

Семья Габсбургов относилась к числу тех, чьи владения и чей вес в европейской политике становились все значительнее от поколения к поколению. У них были земли и собственность по всей Германии, а в 1273 г., после того, как оборвалась династия Гогенштауфенов, Рудольф Габсбургский был избран императором Германии, и эта привилегия закрепилась за его семьей, став, по сути, наследственной.

Тем не менее, жители кантонов Ури, Швиц и Унтервальден не желали, чтобы ими правили какие-то Габсбурги. Они создали в 1291 г. «вечный союз» и смогли выстоять в своей горной республике, сначала как свободные члены империи, а затем как совершенно независимая конфедерация. Для того, чтобы рассказать героическую легенду о Вильгельме Телле, у нас нет места, не сможем мы проследить и то, как конфедерация постепенно выросла до своих настоящих границ. Другие долины, жители которых говорили на французском, итальянском и ретороманском языках, впоследствии присоединились к этому отважному союзу маленьких республик. Швейцарский флаг с красным крестом стал с той поры символом интернационального гуманизма среди потрясений военного времени. Прекрасные цветущие города Швейцарии не раз давали приют вольнодумцам, преследуемым тиранами всех мастей.

13а

Большинство выдающихся персонажей истории обязаны своему заметному положению неким исключительным личным качествам, хорошим или плохим, чем и выделяются из числа своих собратьев. Но в 1500 г. в бельгийском городе Генте родился один человек, средних способностей и мизантропического темперамента, сын душевнобольной матери, которую взяли в жены из государственных соображений, и ему суждено было оказаться, пусть и не по своей вине, в эпицентре долго зревшего общественного и политического взрыва в Европе.

Историк поневоле вынужден поставить его, незаслуженно, по стечению обстоятельств, в один ряд с такими заметными личностями, как Александр Македонский, Карл Великий и Фридрих II. Этим человеком был император Карл V. Какое-то время о нем говорили, как о величайшем монархе Европы со времени Карла Великого. И сам он, и его иллюзорное величие были плодами государственного подхода к супружеству его деда, императора Максимилиана I (1459–1519).

Некоторые семьи оружием, некоторые интригами прокладывали себе путь к вершинам власти; Габсбурги делали это, заключая выгодные браки. Максимилиан начал свой путь, обладая наследственными владениями Габсбургов – Австрией, Штирией, частью Эльзаса и другими областями. Женился он – имя его избранницы, пожалуй, можно опустить – на Нидерландах и Бургундии. Большая часть Бургундии ускользнула от него вместе со смертью его первой жены, но Нидерланды все же остались за ним. Затем он безуспешно пытался жениться на Британии. Вслед за своим отцом, Фридрихом III, он стал императором в 1493 г. и женился на герцогстве Миланском. В конце концов, он женил своего сына на слабоумной дочери Фердинанда и Изабеллы, тех самых испанских монархов, покровителей Колумба, которые правили не только свежеиспеченным Испанским королевством, Сардинией и королевством Обеих Сицилии, но и, в силу папского дарения, всей Америкой западнее Бразилии. Вот так и вышло, что Карлу, его внуку, досталась в наследство большая часть Американского континента и еще от трети до половины того, что турки оставили от Европы. Отец Карла умер в 1506 г., и Максимилиан сделал все, чтобы императорский трон в свое время перешел к его внуку.

Карл унаследовал Нидерланды в 1506 г.; он стал фактическим королем испанских владений, поскольку его мать была невменяема, когда умер его дед испанский король Фердинанд в 1516 г.; а после смерти его деда Максимилиана в 1519 г. он был избран императором в сравнительно юном возрасте – без малого двадцати лет.

Его соперником на выборах императора был Франциск I, молодой и блистательный король Франции, который унаследовал французский трон в двадцать один год, в 1515 г. Кандидатуру Франциска поддерживал Папа Лев X (1513), который также заслуживает эпитета «блистательный». Сам этот век, как видим, оказался веком блистательных монархов. Это был век Бабура в Индии (1525–1530) и Сулеймана в Турции (1520). И Папа Лев, и Франциск опасались сосредоточения такой огромной власти в руках одного человека, чем грозило избрание Карла. Оставался еще один монарх, имевший вес в Европе, Генрих VIII, который стал королем Англии в 1509 г. в возрасте восемнадцати лет. Он также предлагал свою кандидатуру на императорство, и читатели-англичане могут при желании пофантазировать, каковы были бы возможные последствия такого избрания.

Этот королевский треугольник давал полный простор для дипломатии. Карл по пути из Испании в Германию посетил Англию и заручился поддержкой Генриха против Франциска, подкупив его министра, кардинала Уолси. Но Генрих не скупился и на проявления дружбы с Франциском. Его посещение Франции (1520) сопровождалось пиршествами, турнирами и прочими устаревшими проявлениями рыцарской галантности. Рыцарство в XVI в. было лишь манерным притворством. Императора Максимилиана I немецкие историки иногда называют «последним из рыцарей».

Успешное избрание Карла, отметим это особо, было обеспечено существенными денежными суммами, которые пришлось потратить на подкуп.

Среди тех, кто оказывал Карлу наибольшую поддержку и кредит, был влиятельный немецкий торговый дом Фуггеров. Это обширное обращение денег и кредитов, что мы называем финансами, которое исчезло из европейской политической жизни с падением Римской империи, начинало вновь набирать силу. Появление влиятельных финансистов, подобных семье Фуггеров, дома и дворцы которых затмевали императорские, отмечает движение наверх тех сил, которые стали складываться двумя-тремя столетиями ранее, во французском Кагоре, во Флоренции и других итальянских городах. Деньги, долги и кредиторы, общественные волнения и недовольство, вызванное долговым бременем, мы снова видим в своей прежней роли на миниатюрной сцене этих «Очерков». Карл V был императором не столько семьи Габсбургов, сколько семьи Фуггеров.

С самого начала правления Карла в Германии на него навалились все те неразрешенные противоречия, которые одолевали западное христианство. Открытое неприятие папизма, которое не прекращалось с дней Гуса и Уиклифа, подхлестнула новая, небывалая в своем цинизме торговля индульгенциями, затеянная ради сбора денег на завершение собора св. Петра в Риме. Один немецкий монах по имени Мартин Лютер (1483–1546), возведенный в сан священника, знаток Библии, посетил Рим по делам своего ордена и был глубоко потрясен безбожным образом жизни и роскошью папства. Лютер выступил против этой уловки папства – индульгенций – в Витгенберге (1517), настаивая на открытом обсуждении и предложив к нему свои тезисы. Это дало начало полемике, имевшей, как оказалось, далеко идущие последствия.

Поначалу Лютер излагал свои суждения на латыни, но затем перешел на немецкий, и очень быстро его идеи вызвали брожение в умах. Когда Карл вернулся из Испании в Германию, этот спор успел разгореться в полную силу. Карл созвал рейхстаг в Вормсе на Рейне (1521). Лютеру также было ведено явиться, где он должен был, по требованию Папы Льва X, отречься от своих взглядов. Лютер прибыл и, совершенно в духе Гуса, отказался от отречения, пока, заявил он, его не убедят в ошибке логическими аргументами или авторитетом Писания. Но покровители Мартина Лютера среди немецких князей были слишком сильны, чтобы его постигла участь Яна Гуса.

Ситуация, в которой оказался юный император, была не из легких. Есть основания предполагать, что поначалу он был настроен поддержать Лютера в противовес Папе. Лев X выступал против избрания Карла и был в дружественных отношениях с его соперником Франциском I.

Но Карл V был плохим последователем Макиавелли, к тому же пребывание в Испании отразилось на его серьезном восприятии католичества. Он принял решение не в пользу Лютера. Но за реформатора вступились многие из немецких князей, и в особенности курфюрст Саксонии Фридрих. Лютер укрылся в безопасном месте, пользуясь покровительством курфюрста, оставив Карлу решать, как заделать ту трещину, которая, как оказалось, разделила западное христианство на два враждующие лагеря.

Одновременно и в связи с этими религиозными неурядицами по Германии прокатилась волна крестьянских восстаний. Лютер был сильно напуган этой вспышкой народного гнева. Он был потрясен крайностями слепого бунта, и с тех пор Реформация, которую он утверждал своими тезисами, перестала быть народной реформацией и стала Реформацией княжеской. Лютер, который когда-то так мужественно отстаивал право на свободное суждение, утратил в него веру.

Тем временем Карлу становилось все очевиднее, что его обширной империи угрожают и с запада, и с востока. На запад от него был его неугомонный соперник Франциск I, на востоке – турки: они напали на Венгрию, вступили в союз с Франциском и теперь требовали, чтобы австрийские земли платили им дань. В распоряжении Карла были испанские деньги и армия. Но крайне сложным оказалось получить ощутимую денежную помощь из Германии. Его дед реформировал немецкую пехоту по примеру швейцарцев, во многом на манер, который изложил Макиавелли в своем трактате «О военном искусстве». Но этим войскам надо было платить, и траты императора покрывались необеспеченными займами, которые, в конечном итоге, привели его кредиторов Фуггеров к банкротству.

В целом борьба Карла, поддержанного Генрихом VIII, с Франциском I и турками была успешной. Большинство сражений происходило главным образом в Северной Италии. Командование и с той и с другой стороны было бестолковым и неповоротливым, приказ наступать или отступать отдавался, как правило, в зависимости от прибытия подкреплений. Немецкая армия вторглась во Францию, безуспешно осаждала Марсель, отступила в Италию, потеряла Милан и, наконец, сама оказалась осажденной в Павии. Франциск I долго осаждал Павию, не смог ее взять, был захвачен врасплох свежими немецкими войсками, был разгромлен, ранен и взят в плен. Он писал своей королеве, что «все потеряно, кроме чести», заключил унизительный мир и нарушил его, как только его освободили, – так что и честь удалось сберечь ненадолго.

Генрих VIII и Папа Климент VII, в полном соответствии с законами макиавеллиевской стратегии, перешли на сторону Франции, чтобы помешать чрезмерному усилению Карла. Немецкие части в Милане под предводительством коннетабля Бурбона, давно не получавшие жалования, скорее повели своего командира, чем последовали за ним, в поход на Рим. После штурма Рим оказался в полной власти у рейтаров. Папа укрылся в крепости Сан-Анджело, пока немцы мародерствовали и издевались над римлянами. Наконец, Папе удалось откупиться от немцев, выплатив им четыреста тысяч дукатов. Десятилетие такой бессмысленной и бесцельной войны истощило всю Европу, хотя Милан все-таки остался у императора. В 1530 г. Папа короновал его в Болонье – Карл был последним германским императором, принявшим корону из рук Папы. Можно представить себе, какой торжественный вид напустил на себя молодой император, впрочем, как того и требовала, пусть и сомнительная, но почетная церемония.

Тем временем турки расправлялись с Венгрией. Они нанесли поражение и убили венгерского короля в 1526 г., взяли Буду и Пешт, а в 1529 г., как мы уже говорили, Сулейман Великолепный едва не захватил Вену. Императора не на шутку встревожило продвижение турок, и он прилагал все силы, чтобы отогнать их как можно дальше от своих границ. Сложнее всего оказалось заставить немецких князей объединиться – даже пред лицом такого могущественного противника, подступившего к самым границам империи.

С Франциском также никак не удавалось договориться. Началась новая война с французами, но в 1538 г. Карлу все же удалось сделать своего соперника более дружелюбным, пройдя огнем и мечом юг Франции. Франциск и Карл договорились о союзе против турок, но немецкие князья-протестанты, которые решительно были настроены порвать с Римом, образовали Шмалькальденский союз (от названия городка Шмалькальден в Гессене, где была составлена конституция союза). И вместо того, чтобы встать во главе величественного похода христиан и отвоевать Венгрию для Европы, Карлу пришлось заниматься давно зревшей междоусобицей в Германии. Сам он увидел только начало этой войны. Эта борьба за первенство среди тех, кто правил Германией, кровопролитная и противоречащая здравому смыслу, то вспыхивала с разрушительной силой, то снова опускалась до уровня интриг и дипломатии. Словно клубок змей, политики – ученики Макиавелли, никак не могли остановиться, и эта схватка продолжалась до XIX столетия, неся смерть и запустение Центральной Европе.

Императору так и не удалось понять, какие действительные силы играли роль приводных пружин в этом столкновении интересов. Он был, для его времени и положения, на редкость набожным человеком и принимал религиозную вражду, которая вот-вот должна была расколоть Европу на множество враждующих государств, как подлинно теологические расхождения во взглядах. Он созывал конгрессы и советы, тщетно пытаясь добиться примирения. Изучая историю Германии, неизбежно приходится вникать в детали Нюрнбергского религиозного мира, постановлений Ратисбонского рейхстага, Аусбургского исповедания и т, д.

На самом деле едва ли кто-нибудь среди европейских правителей вел свою политику честно. Религиозный конфликт, ширившийся в Европе, стремление простых людей к правде и социальной справедливости, знание, набиравшее в то время силы, – все это были ненужные помехи в представлении царственных дипломатов. Генрих VIII начинал свою карьеру с книги, написанной против ересей, и получил от Папы в награду титул «охранитель веры». Стремясь развестись со своей первой бездетной женой ради юной леди Анны Болейн, желая также выступить против императора заодно с Франциском I и присвоить немалые богатства церкви в Англии, он в 1530 г. примкнул к королям-протестантам. Швеция, Дания и Норвегия к тому времени уже перешли на сторону протестантов.

Религиозная война в Германии началась в 1546 г., через несколько месяцев после смерти Мартина Лютера. Нет необходимости подробно излагать детали этой кампании. Протестанты были наголову разбиты у Лохау. В результате шага, который иначе как вероломством не назовешь, удалось захватить и заточить в тюрьму Фридриха Гессенского, главного из оставшихся противников императора. От турок удалось откупиться, пообещав ежегодно платить дань. В 1547 г., к великому облегчению императора, умер Франциск I. Тем самым Карл получил своего рода передышку и сделал последнее усилие установить мир там, где мира уже не было.

В 1552 г. вся Германия снова было охвачена войной, и только поспешное бегство из Инсбрука спасло Карла от пленения. С договором в Пассау наступило еще одно непрочное перемирие. Карлу больше невмоготу было нести величие и заботы империи. Он никогда не отличался особенно крепким здоровьем, от природы был малоактивен и вдобавок сильно страдал от подагры. Карл V принял решение отречься. Он передал все суверенные права на Германию своему брату Фердинанду, а Испанию и Нидерланды отписал сыну Филиппу. Затем, с видом непонятого и отвергнутого благородства, он удалился в монастырь св. Юста, стоявший между холмов, покрытых каштановыми и дубовыми лесами, к северу от долины Тахо в Испании. Там он и умер в 1558 г.

Много было написано прочувствованных слов об этом уходе от мира, о самоотречении величественного, утомленного мирской суетой Титана, искавшего в аскетическом уединении мира с Богом. Но его отречение не было ни уединенным, ни аскетическим. При нем оставалось почти сто пятьдесят человек прислуги – оставив заботы двора, он сохранил на новом месте все удобства дворцовой жизни; а Филипп II был послушным сыном, для которого совет отца был равен приказу.

Что же касается аскетизма, то выслушаем свидетельство Прескотта:[78]78
  Прескотт У. (1796–1859) – американский историк, родоначальник исторической науки в США.


[Закрыть]

«В почти ежедневной переписке, которая шла между секретарями Карла и министром в Вальядолиде, едва ли найдется письмо, в котором так или иначе не говорилось бы о меню императора или его болезни. Одна из этих тем следовала естественным порядком за другой, словно бы комментарий к ней. Едва ли где-нибудь еще подобные темы составляли основное содержание государственной корреспонденции. Должно быть, министру непросто было сохранять серьезный вид, по долгу службы прочитывая эти послания, в которых политика и гастрономия смешались столь странным образом. В обязанности курьера, курсировавшего между Вальядолидом в Лиссабоном, входило делать крюк, чтобы заехать в монастырь св. Юста и доставить провизию к императорскому столу. По четвергам он должен был доставлять рыбу для пятничного поста. Форель, которую ловили в этих местах, Карл считал мелковатой, так что следовало присылать из Вальядолида другую, покрупнее. Он вообще был большим любителем всякой рыбы, как и всего прочего, что по своей природе и повадкам походило на рыбу. Угри, лягушки, устрицы занимали важное место в королевском меню. Он отдавал должное и сельди, а особенно анчоусам, и не раз жаловался, что следовало прихватить с собой больший запас из Нидерландов. К паштету из угрей он был особенно неравнодушен…»[79]79
  Прескотт У. Приложение к «Истории Карла V» Робертсона


[Закрыть]

В 1554 г. Карл получил буллу от Папы Юлия III, даровавшего ему освобождение от поста – позволялось не соблюдать пост даже в утро перед причастием.