355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Герберт Джордж Уэллс » Очерки истории цивилизации » Текст книги (страница 70)
Очерки истории цивилизации
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 12:28

Текст книги "Очерки истории цивилизации"


Автор книги: Герберт Джордж Уэллс


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 80 страниц)

Голландцы на Десиме постоянно подвергались всяческим унижениям. Они были лишены общения с японцами, за исключением чиновников, специально назначенных для ведения с ними дел. В течение двух веков японцы пребывали в столь полной изоляции от остального мира, что казалось, будто они живут на другой планете. Было запрещено строить суда, превосходящие размером суда для каботажного плавания. Японцам было запрещено ездить за границу, а европейцам – въезжать в их страну.

Два столетия Япония находилась в стороне от основного потока истории. Она продолжала жить в состоянии экзотического феодализма, взбадриваемого время от времени кровавыми междоусобиями, при котором примерно пять процентов населения – самураи, или военные люди, знать и их семьи – безраздельно тиранствовали над остальным населением. Когда проезжал знатный человек, то все простые люди становились на колени; мельчайшее проявление неуважения означало риск быть зарубленным насмерть его самураями.

А тем временем огромный мир за пределами этой страны все больше познавал себя и расширял свои возможности. Случайные корабли все чаще появлялись у мысов Японии; иногда эти корабли терпели крушение, и матросов выбрасывало на берег. Через остров Десиму, единственное связующее звено с огромным внешним миром, поступали тревожные сообщения о том, что Япония все больше отстает в своем развитии от Западного мира.

В 1837 г. в бухту Эдо вошел корабль с незнакомым звездно-полосатым флагом, на борту которого находились спасенные японские моряки, дрейфовавшие далеко от берега в Тихом океане. Корабль был обстрелян из пушки и вынужден был уйти.

Вскоре появились другие корабли с таким же флагом. Один из них пришел в 1849 г., чтобы требовать освобождения восемнадцати американских моряков, спасшихся после кораблекрушения. Затем в 1853 г. появились четыре американских военных корабля под командованием командора Перри. Несмотря на попытки противодействия, они стали на якорь в запретных водах и отправили послания двум правителям, во власти которых тогда находилась Япония. В 1854 г. Перри вернулся уже с десятью кораблями, удивительными кораблями, движимыми с помощью пара и вооруженными орудиями большого калибра. Были сделаны предложения, касавшиеся торговли и взаимных контактов, от которых японцы были не в состоянии отказаться. Перри высадился на берег под охраной 500 человек, чтобы подписать соглашение. Толпы людей недоверчиво наблюдали, как эта депутация из внешнего мира шествовала по улицам.

Россия, Голландия и Британия последовали примеру американцев. В стране появились иностранцы, и в результате последовали конфликты между ними и японской знатью. В уличной драке был убит британский подданный, и один из японских городов был подвергнут обстрелу с моря британцами (1863). Некий влиятельный японский дворянин, владения которого позволяли контролировать пролив Симоносеки, счел нужным палить из пушек по иностранным судам, и в результате второго обстрела, произведенного флотом британских, французских, голландских и американских военных кораблей, его батарея была уничтожена, а самураи – разбежались. Наконец в 1865 г. эскадра союзников вошла в порт Осаки, и японцам были навязаны соглашения, открывающие Японию миру.

Японцы были крайне унижены этими происшествиями; и часто спасение народов заключается в подобных унижениях. С достойными удивления энергией и смекалкой они принялись поднимать свою культуру и организацию общества до уровня европейских держав. Ни разу за всю историю человечества ни одна страна не совершала такого рывка, как Япония. В 1866 г. она была средневековой нацией с фантастически-карикатурной и экстремистской формой романтического феодализма; в 1899 г. это была уже полностью модернизированная страна, находившаяся на одном уровне с наиболее развитыми европейскими державами и далеко обогнавшая Россию. Япония полностью развеяла тот предрассудок, что Азия необратимо и безнадежно отстала от Европы. Наоборот, по сравнению с ней весь европейский прогресс выглядел вялым и временным.

Мы не имеем здесь возможности подробно рассказать о войне Японии с Китаем в 1894–1895 годах. Эта война продемонстрировала степень ее вестернизации. У Японии была обладавшая высокими боевыми качествами и организованная по западному образцу армия, а также небольшой, но сильный флот. Однако значимость ее возрождения, оцененная Британией и Соединенными Штатами, которые уже обращались с Японией на равных, не была должным образом понята другими великими державами, занятыми поиском «новых Индий» в Азии.

Россия распространяла свое влияние через Маньчжурию в сторону Кореи, Франция уже укрепилась на юге в Тонкине и Аннаме, и Германия жадно выискивала, где бы основать свои поселения. Эти три державы объединили усилия, чтобы не дать Японии воспользоваться плодами победы в войне с Китаем, и особенно – чтобы не дать ей укрепиться на материке в тех районах, которые обеспечивали контроль над Японским морем. Япония была истощена конфликтом с Китаем, и они угрожали ей новой войной.

В 1898 г. Германия напала на Китай и, под предлогом убийства двух миссионеров, аннексировала часть провинции Шаньдун. После этого Россия захватила полуостров Ляодун и вынудила Китай согласиться с продолжением ее Транссибирской железной дороги до Порт-Артура; а в 1900 г. оккупировала Маньчжурию. Британия не смогла удержаться от соблазна сделать что-нибудь подобное и захватила порт Вэйхайвэй (1898 г.).

Эти события привели к войне с Россией. Война, положившая конец европейской экспансии, обозначила новую эпоху в истории Азии. Русский народ, конечно же, не был причастен к той беде, которую замыслили для него на противоположном краю мира, и более дальновидные российские политики были против этого безрассудства. Началась переброска большого количества японских солдат через море к Порт-Артуру и в Корею, а из России по Транссибирской железной дороге потянулись бесконечные эшелоны с российскими крестьянами, которым суждено было умереть на полях сражений вдали от дома.

Русские, имея бездарное командование и мошенников-интендантов, были разгромлены как на суше, так и на море. Российский Балтийский флот совершил плавание вокруг Африки и был полностью уничтожен в Цусимском проливе. Революционное движение простых людей в России, возмущенных этой далекой и бессмысленной бойней, заставило царя прекратить войну (1905 г.); он оставил южную часть Сахалина, захваченную Россией в 1875 г., вывел войска из Маньчжурии и уступил Корею Японии. Белый человек начал освобождаться от своего бремени в Восточной Азии. Правда, еще в течение нескольких лет Германия продолжала, с большими для себя неприятностями, владеть Циндао.

15

Мы уже рассказывали о том, как авантюра Италии в Абиссинии была прервана катастрофическим поражением в битве при Адуа (1896 г.), в которой больше 3000 итальянцев были убиты, а более 4000 попали в плен. Период имперской экспансии за счет имевших собственную государственность неевропейских народов подходил к концу.

Ее следствием было переплетение и без того серьезных политических и социальных проблем Великобритании, Франции, Испании, Италии, Германии и России с проблемами больших масс чуждого, не поддающегося ассимиляции и враждебно настроенного населения: Великобритания владела Египтом (формально еще не аннексированным), Индией, Бирмой и множеством таких небольших по размерам источников проблем, как Мальта и Шанхай; Франция, в дополнение к Алжиру и Тунису, повесила на себя Вьетнам; Испания завязла в Марокко; Италия нашла себе неприятности в Триполи; а заморский империализм Германии, место «под солнцем» которого выглядело довольно жалко, довольствовался мыслью о возможной войне с Японией из-за Циндао.

Западные демократии, осознававшие ценность свободы, обнаружили, что они являются «имперскими», и это открытие их сильно смутило. Восток пришел в западные столицы с озадачивающими требованиями. В Лондоне простые англичане, поглощенные забастовками, экономическими проблемами, вопросами национализации, муниципализации и т. п., обнаружили, что ход этой жизни нарушен и на их общественные собрания приходит большое и постоянно возрастающее количество смуглых джентльменов в тюрбанах, фесках и других странных головных уборах, говоривших следующее: «Вы завоевали нас. Люди, представляющие ваше правительство, уничтожили наше правительство и не дают нам создать новое. Что вы будете с нами делать?»

16

Здесь мы можем дать краткую характеристику тех очень разнородных элементов, из которых состояла Британская империя в 1914 г. Это была совершенно уникальная политическая комбинация; ничего подобного ранее не существовало. Это – новое явление в политической истории, такое же новое, как и Соединенные Штаты. Эти более крупное и более сложное явление, чем такие национальные государства, как Франция, Голландия или Швеция.

Первостепенным и центральным элементом этой системы была «коронованная республика» Соединенных Британских Королевств, включая (против воли значительной части ее народа) Ирландию. Большинство британского парламента, состоявшего из трех объединенных парламентов Англии, Шотландии и Ирландии, определяло принципы руководства, состав и политику кабинета министров, причем определяло их, исходя из соображений, основывавшихся на британской внутренней политике. Этот кабинет министров фактически и был верховной властью (с полномочиями объявлять и прекращать войну) надо всей остальной империей.

Следующими по своей важности для «Британских Штатов» были «коронованные республики» Австралия, Канада, Ньюфаундленд (старейшее из британских владений, с 1583 г.), Новая Зеландия и Южная Африка. Все они были практически независимыми государствами в союзе с Великобританией, однако во главе каждого из них стоял представитель Короны, назначавшийся действующим правительством.

Затем – Индийская империя как продолжение империи Великих Моголов, с ее зависимыми и находившимися под «протекцией» штатами, которые простираются от Белуджистана до Бирмы, а также Аден. В этой империи Британская корона и индийское министерство (под контролем парламента) играли роль, которую когда-то играла тюркская династия.

Потом – такое неопределенное владение, как Египет, номинально все еще являвшийся частью Османской империи, имеющий собственного монарха, хедива, однако официально находившийся под почти деспотическим британским правлением. Следует отметить, что в 1922 г. Египет был сделан псевдонезависимым королевством «в союзе» с Британией.

Затем идет еще более неопределенное владение – «англо-египетская» провинция Судан, оккупированная и управляемая совместно британцами и египетским правительством.

После этого идет ряд частично самоуправляемых обществ, некоторые – британские по происхождению, а некоторые – нет, с избираемой законодательной властью и назначаемой исполнительной: Ямайка, Багамы, Бермуды и Мальта.

Затем идут «Колонии короны», в которых правление британского правительства (посредством колониального министерства) граничило с деспотизмом: Цейлон, Тринидад и Фиджи (где был назначавшийся совет), а также Гибралтар и остров св. Елены (где был губернатор).

Кроме того, в британском ведении находились обширные территории тропических (в основном) стран, сырьевые районы с политически слабыми и нецивилизованными сообществами аборигенов, которые номинально являлись протекторатами и управлялись либо верховным комиссаром, руководившим через местных вождей (как в Лесото), либо через имевшую патент компанию (как в Родезии). В некоторых случаях министерство иностранных дел, в некоторых – индийское министерство занимались приобретением владений, относившихся к этому последнему и наименее важному разряду из всех британских заморских территорий, однако в целом за них отвечало колониальное министерство.

Из вышесказанного ясно, что ни одно ведомство и ни один человек никогда не воспринимал Британскую империю как единое целое. Она представляла собой сочетание разнородных территориальных приобретений, совершенно не похожее на то, что когда-либо в прошлом называлось империей.

Подобно «Афинской империи», это была империя заморская; ее дорогами были морские маршруты, а связующим звеном – британский военный флот. Как и во всех империях, ее единство физически зависело от способа сообщения. Развитие мореходства, судостроения, затем появление пароходов в период между XVI и XIX вв. сделало возможным этот вполне удобный мир – «Pax Britannica», – однако последние достижения в области авиации, быстроходного наземного транспорта и подводных лодок в любое время могли сделать этот мир неудобным и беспомощно ненадежным.

17

Мы употребляли словосочетание «девятнадцатый век» из-за его удобства, но читатель уже, наверное, понял, что эта глава на самом деле охватывала период не с 1800 по 1900 год, а с 1815 по 1914. Между этими датами не было больших катастроф и судьбоносных поворотных пунктов. Произошедшие изменения были очень значительны, но они не были внезапными и никоим образом не приводили к существенным изменениям общего процесса.

Перед тем как приступить к рассказу о катаклизме, который завершил это столетие прогресса и изобретательства, уместно посвятить три раздела нашей книги тем видам искусства, в которых это столетие нашло свое отражение. Мы уже рассказывали о развитии науки и политической философии в XIX в.; теперь же мы дадим обзор его скульптуры и изобразительного искусства, затем – его музыкальной жизни, а потом – его художественной и публицистической литературы.

История европейской живописи в начальный период XIX в. явилась отражением социальных перемен того времени. Это было время, когда средний класс, серьезная и основательная коммерческая часть его, быстро приумножал свое богатство и влияние; это было время разбогатевших владельцев фабрик и новых финансовых успехов.

Вскоре появились железные дороги, пароходы, колониальная торговля, а вместе с ними – крупные спекулятивные состояния, возникшие непосредственно или опосредствованно благодаря этим явлениям.

Возрожденные европейские дворы стремились снискать милость этого нового богатства и ассоциировать себя с ним. Процветающий промышленник стал типичным покровителем живописи и архитектуры. Он пытался уподобиться аристократии. Ему нужны были скорее картины, написанные дворянами для дворян, чем обременительная власть или приводящая в замешательство красота. Он желал картин, перед которыми он мог бы поглощать свой обед или пить свой чай в спокойствии и умиротворении, и он был готов щедро за эти картины платить.

Обладатель всестороннего и чудесного таланта испанец Гойя (1746–1828), великие английские пейзажисты Констебл (1776–1837) и Тернер (1775–1851), Давид и Энгр, о которых мы рассказывали, как о выразителях духа Французской империи, – ушли, не оставив равных себе наследников.

Однако рисование картин стало очень уважаемой профессией. Британская Королевская академия, французский Салон проводили ежегодные выставки картин, написанных на потребу публики, и художники имели возможность покупать большие красивые дома и вести довольно роскошную жизнь. Интерес к картинам, хоть уже и не такой сильный, как прежде, стал повсеместным явлением. Для значительной части английской публики ежегодное паломничество в Лондон, чтобы «посмотреть Академию», стало почти обязательным.

Но когда столетие перевалило за свою половину, та же тенденция к возмущению спокойствия, которая расшатывала религиозные и социальные порядки в Европе, проявилась и в мире искусства. В Англии Раскин (1819–1900) и Уильям Моррис (1834–1896) критиковали бессодержательность академического искусства и современного им искусства декорации. В среде художников произошел раскол; появились новые школы, в частности прерафаэлиты, ориентировавшиеся на образцы и методы того раннего периода, когда живопись еще не стала утонченной. С одобрения Раскина и Морриса они обратили свой взор в прошлое, на средневековье, и рисовали героев артуровских легенд и блаженных дев.

Другие, еще более бунтарские натуры, обратили свой взор на окружающий их мир. Коро (1796–1875) сохранял живость своего восприятия на протяжении всего этого периода, характерной чертой которого была скука и отсутствие оригинальности, а после катастрофы 1870–1871 гг. Франция стала свидетелем широкомасштабного возврата к стилю Рембрандта и Веласкеса в творчестве таких мастеров, как Дега, Мане и Ренуар.

В один ряд с ними следует поставить великого американца Уистлера (1834–1903). Люди подсознательно ощущали усталость от прилизанно-учтивых картин, и в моду вошел стиль архитектуры жилых домов, который не предусматривал развешивание на стенах внутри зданий масляных картин в рамах. Ближе к концу этого периода «производство» коммерческих мольбертных картин, предназначенных для развешивания где угодно, переживало ощутимый упадок, и нескончаемый поток начинающих творческих работников со все большим успехом направлялся на более скромную и выгодную стезю декоративных видов искусства.

В последние годы было много признаков, свидетельствовавших о том, что период буквальной передачи образа в искусстве миновал. Изображения цветов и фигур исчезли с ковров, а также обивочных и занавесочных тканей; точное изображение стало второстепенным и подчиненным аспектом в живописи и скульптуре. Искусство снова, будто в пресыщении, отворачивается от реальности, игнорируя внешнюю форму ради едва уловимых признаков движения, и опять становится аналитическим и символическим. Похоже, что эта тенденция будет продолжаться, тем более что ей способствует возрастающая эффективность фотографии как средства четкой фиксации образа в конкретных обстоятельствах. Миру наскучили голые факты.

Столетие началось с периода архитектурной серости. Классическая традиция, поддерживаемая господством классиков-педантов в системе образования, постепенно стала доминирующей и прервала свободное развитие стиля Возрождения, и большая часть новых зданий отразила ностальгию по эпохе, минувшей две тысячи лет назад. Повсюду появились белые фасады с колоннами и лепкой. Затем, вместе с возрождением романтизма в литературе, о чем мы вскоре расскажем подробнее, и с крахом попытки Наполеона возродить имперский Рим, внимание этого в высшей степени подражательного периода сосредоточилось на средневековье.

После классического возрождения последовало возрождение готическое, особенно мощно проявившееся в Британии и давшее, наряду со многими другими выдающимися достижениями, здание палат парламента. Затем последовал период королевы Анны, отмеченный интенсивным развитием ренессансных стилей. Архитекторы в Британии могли построить вам здание или зал в классическом, готическом стилях, в стилях шотландских баронов и королевы Анны; единственным стилем, который так нигде и не появился, был стиль XIX в. Англичане расхаживали в узких брюках и цилиндрах, носили одежду неярких тонов, очень современную и очень практичную, однако их дома и общественные здания были «одеты» по давно прошедшей моде, словно для какого-то унылого и никому не нужного маскарада.

Во Франции и Германии было проявлено гораздо больше архитектурной инициативы; стиль эпохи Возрождения продолжал развиваться во Франции. За решение таких интересных архитектурных задач, как оформление железнодорожных станций, железнодорожных мостов, складов, фабричных зданий и т. п., никто и нигде всерьез не брался – за исключением, разве что, Германии. Уделом таких зданий была тяжеловесная безвкусица. Одним из наиболее странных и наиболее типичных продуктов этой удручающей эпохи является лондонский мост Тауэр, в котором легкая и прочная ткань стальных конструкций сочетается с неким подобием фламандской кирпичной кладки и сходством со средневековыми подъемными мостами. Однако все общественные здания Британии XIX в. буквально источают дурной запах разлагающейся истории.

На протяжении большей части столетия архитектура жилых зданий выродилась даже больше, чем архитектура зданий общественных. Громадный рост населения Европы, поглотивший значительную часть возросших ресурсов того времени, привел к ужасающему распространению низкокачественных жилых построек вокруг растущих городов, бесконечным рядам сереньких домишек в Британии, неуклюжим многоквартирным жилым зданиям в большинстве других европейских стран. И только в самом конце века, когда рождаемость снизилась и недавно появившийся автомобиль стал способствовать более равномерному расселению людей, прежде теснившихся вокруг железнодорожных станций, начал возрождаться широкий интерес к домашней архитектуре и стали появляться коттеджи и загородные дома в приятных современных стилях.

Америка колониального периода дала исключительно приятный тип загородного дома, особенно в Виргинии и на Юге, представлявший собой адаптацию к местным условиям британской загородной архитектуры, которая сама являлась побегом плодоносного дерева Возрождения.

Мы уже рассказывали о том, какой вклад внес сэр Кристофер Рен в этот процесс. Вне этой сферы американская архитектура в основном копировала европейский дизайн, вплоть до завершающих десятилетий века. Например, Капитолий в Вашингтоне является французским творением. С таким же успехом он мог быть построен в Париже или Брюсселе. Многие жилые здания были ненадежными и заурядными. В то время как Британия перешла на подъемное окно, в Америке все еще использовались континентальные створчатые окна.

Однако в восьмидесятых и девяностых годах XIX в. растущее богатство и уверенность в себе нового мира нашли выражение в новых и смелых архитектурных инициативах. Все смелее Америка начала использовать для строительства сталь, стекло и бетон. Эти материалы, а также изобретение и усовершенствование лифта обеспечили возможность строительства зданий, прежде невиданных высоты и размера.

В 1870 г. американской архитектуры почти не существовало; к 1910 г. Америка далеко обогнала все остальные страны по свежести и оригинальности своих новых зданий. Меньше других отставала в этой области Германия. Наиболее выдающимися американскими архитекторами этого нового периода были Ричардсон (1838–1886) и Стэнфорд Уайт (1853–1906).

Именно в Америке XX века нашли свое архитектурное выражение новые возможности и ресурсы, которые дал человечеству век девятнадцатый; эти успехи в области строительства наверняка повлекут за собой новые и выдающиеся достижения в области скульптуры, живописи, мозаики и декоративных видов искусства в целом. Этот континент в будущем предоставит еще более широкие возможности, больше богатства и большую свободу самовыражения.

18

Поток музыкального творчества, который не иссякал в течение XVIII в., претерпел мало изменений за период, охваченный этой главой. Мы упомянули Моцарта и Бетховена как самые выдающиеся фигуры XVIII в. Бетховен переносит нас в век XIX-й, и наряду с ним мы должны упомянуть его современника Вебера (1786–1826), выдающегося экспериментатора и новатора, а также такие крупные творческие личности, как Шуберт (1797–1828), Мендельсон (1809–1847) и Шуман (1810–1856). Мы не можем также пройти мимо ораторий Сезара Франка (1822–1890).

В XIX в. музыка все больше выходила за пределы патронажа королей и дворян в концертные залы, где она услаждала вкусы культурной публики. Наряду с операми появлялось возрастающее количество песенных и фортепьянных произведений для исполнения в изысканных домах и танцевальной музыки для частных собраний. После периода Генделя и Баха сопоставимого прогресса в области религиозной музыки не было. Однако знатный покровитель все еще был нужен сочинителю больших опер, и королевские дворы, особенно Баварии и России, были меценатами новых «оперных драм» и новой концепции балета.

В музыке этого столетия можно проследить расширение взглядов и интересов эпохи. Композиторы приступили к поиску новых тем и новых образов в народной музыке восточноевропейских и восточных народов.

Шопен (1810–1849) пользовался польскими, Лист (1811–1886) и Иоахим (1831–1907) – венгерскими источниками вдохновения, а Брамс (1833–1897) пошел еще дальше – в Индию, в поисках материала, который он вводил в свои, в целом классические по структуре произведения. Вагнер родился в 1813 году и умер в 1883. Он следовал постолам Вебера. Он разрушил устоявшиеся традиции оперы, драматизировал, расширил и увеличил диапазон инструментальной музыки, наполнил ее новой мощью и страстью. Позднее в России Чайковский (1840–1893), Мусоргский (1839–1881) и Римский-Корсаков (1844–1908) открыли новые царства звука и его прелести.

В ограниченном объеме нашего повествования мы можем лишь упомянуть чеха Дворжака (1841–1904), жизнерадостное творчество Рихарда Штрауса (1864–1949) и свежую красоту Дебюсси (1862–1918).

Америка пока не дала миру признанных музыкальных шедевров. Но подобно тому как Соединенные Штаты сделали неожиданный рывок из архитектурного небытия к великой архитектуре, использовав при этом новые материалы и новые возможности, с Запада может прийти и рассвет новых музыкальных форм и раскрепощенного самовыражения. Пока что из Америки в Европу во все большем объеме доходит шум – иногда довольно жизнерадостный. Негритянский дух завоевал танцевальные залы и мюзик-холлы. Может наступить время, когда, по крайней мере в концертном зале, американцы будут гордиться своими черными соотечественниками и будут им благодарны. Но здесь мы лишены возможности рассказывать про джаз и родственные ему музыкальные явления.

В этом «Очерке» мы уже не будем возвращаться к музыкальной теме. Современный период характеризуется широким распространением того, что раньше было привилегией высокообразованного класса. Граммофон, пианола и радио знакомят весь мир с самыми выдающимися композиторами.

19

В объеме нашего повествования мы можем дать лишь упрощенное и схематическое описание того великого потока литературной деятельности, в котором новые силы этого века экспансии нашли выражение. Мы уже имели дело с главными идеями основателей социализма и влиянием расширяющегося научного кругозора на религиозные, политические и социальные воззрения.

К сожалению, мы не можем уделить должного внимания таким выдающимся практическим мыслителям, как Адам Смит (1723–1790), Мальтус (1766–1834) и их последователи, или же глубоким и проницательным размышлениям Шопенгауэра (1788–1860) и Ницше (1844–1900) в Германии. Гегель (1770–1831) же для нас – словно соблазнительный деликатес в конце слишком длинного меню. Лучше нам за него не браться. Он очень своеобразно отклонил течение современной мысли, но она уже приходит в себя после этого отклонения.

Мы не можем здесь также обсуждать превратности вкуса и абсурдные интерпретации, сделавшие из лорда Байрона (1788–1824), этого скверного сатирика с философией повесы, великую фигуру европейского масштаба в литературных представлениях XIX в. У нас нет возможности оценить истинное значение Гете (1749–1832), долгие годы бывшего интеллектуальным и эстетическим богом Германии. Этого влияния у него больше нет. Он перегрузил германское сознание огромным массивом лишенного корней трансплантированного классицизма. Он был величав, элегантен и трудолюбив. В литературе он был таким же благородным собирателем, как и Байрон – благородным бунтовщиком.

Столетие началось значительным всплеском поэтического творчества, особенно в Британии. Это была поэзия со своими уникальными характеристиками; это было новое понимание природы как бытия, находящегося в эмоциональной связи с человеком, бессознательный отказ от верований и лишенный ограничений подход к глубочайшим жизненным вопросам – словно поэт, сам того не ведая, выходил за рамки установившихся и признанных воззрений в открытую вселенную. Обычно поэмы того периода имели весьма тонкую повествовательную канву, которая временами превращалась лишь в свою тень, и перескакивали с темы на тему грациозно, убедительно и многообразно.

Выдающимися фигурами этой эпохи английской поэзии были Шелли (1792–1822), Ките (1795–1821) и Вордсворт (1770–1850). Вордсворт, с его разносторонним поэтическим даром, был выразителем мистического пантеизма, глубокого ощущения Бога в природе. Шелли был первым и величайшим из современных поэтов. Его мысль была насыщена научными идеями, а его понимание преходящей природы политических институтов далеко обогнало современные ему представления.

В последующем поколении поэтический импульс был поддержан в Англии – с большей мелодичностью, красотой, но не столь глубоким смыслом – поэтом Теннисоном (1809–1892), который пользовался большой популярностью, угождал королеве Виктории и первым среди британских поэтов получил титул пэра за свои поэтические заслуги. Его произведение «Morte d'Arthur» («Смерть Артура») столь же монументально, как и тогдашняя архитектура. Слава Лонгфелло (1807–1882) была не столько славой американского двойника Теннисона, сколько его остроумного оппонента.

Ранние романы были историями событий и исследованиями манер. Фанни Берни (1752–1840) уводит нас обратно в мир д-ра Джонсона. Джейн Остин (1775–1817), работая в строгих границах, продолжила традицию женских наблюдений, выраженных утонченными языковыми средствами. Английский роман постепенно освобождался от рамок и ограничений, характерных для подобного повествования о манерах и чувствах, как и сознание людей XIX в. разрывало сковывающие его путы.

Выдающейся личностью, сыгравшей значительную роль в развитии романа, был немецкий писатель Жан Поль (Рихтер; 1763–1825). Повествование для него – лишь нить, на которую, словно драгоценные камни и другие украшения, нанизаны поэтические отступления. Еще одним великим немецким автором был Гейне (1797–1856). Рихтер оказал глубокое влияние на английского писателя Томаса Карлейля. Через Карлейля дискурсивное и обогащающее влияние Рихтера достигло Чарлза Диккенса (1812–1870) и Джорджа Мередита (1828–1909).

Теккерей (1811–1863), великий соперник Диккенса, сбивал читателя с толку, философствовал и утомлял длинными рассуждениями, однако в манере, характерной скорее для Стерна, чем для немецких писателей. Чарлз Рид (1814–1884) в своем произведении «Затворничество и домашний очаг» затронул все еще актуальные проблемы протестантства и католицизма в Европе в ткани романтического повествования.

Существует естественная и необходимая связь между великим романом английского типа и историей. Произведения Карлейля «Французская революция» и «Фридрих Великий» читались как романы, а Маколей (1800–1859), с его историей позднего правления Стюартов, имел огромный успех. Если исторические произведения не пользуются широкой популярностью, то это скорее вина историков, чем читателей. Такие блестящие писатели-историки, как Литтон Стрейчи и Беллок пользуются в Англии и Америке популярностью романистов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю