Текст книги "Белый Харбин: Середина 20-х"

Автор книги: Георгий Мелихов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Расскажу о грандиозном тематическом вечере-бале в Железнодорожном собрании "Пути сообщения" 11 января 1923 г., устроителями которого были М. В. Данилевская и Б. В. Остроумов. Бал проводился для пополнения Кассы взаимопомощи при Союзе инженеров полосы отчуждения и для Общества вспомоществования недостаточным студентам Русско-китайского политехнического института.

Фраки, смокинги, прекрасные дамские туалеты, строгие мундиры железнодорожников, формы с золотыми наплечниками студентов-политехников – все перемешалось в шумной толпе. Дополнительное оживление внесло присутствие пекинских гостей – банкиров, приехавших в Харбин по приглашению Остроумова. Обширная художественная программа… И вот просторный зрительный зал уже подготовлен для танцев. А на сцене – еще художественный номер: "сибирские бродяги" с кандалами на ногах, под охраной "стражников" – и с пением каторжных песен… Танцы.

В это время в Харбине гастролировала звезда русской оперной сцены певица Лидия Липковская, Остроумов, потанцевав с нею вальс, неожиданно для гостей предложил:

– Давайте попросим Лидию Яковлевну спеть! Но сначала – продадим ее песню с американского аукциона. Споет она тому, кто дороже заплатит за ее песенку… А весь сбор пойдет на внесение платы за обучение малоимущих студентов.

При общем оживлении начался аукцион. Победа досталась местному богачу, бобовому экспортеру И. Х. Соскину, предложившему за песню Липковской одну тысячу 200 иен. Победитель просит певицу исполнить ее популярную "My Little Baby".

Липковская исполняет три песни из своего репертуара…

Наиболее любимым для нас, молодых, был традиционный студенческий бал в ХПИ – Татьянинский, 25 января.

Праздник ведет свою историю еще с тех времен, когда в середине XVIII века, с созданием Московского университета, при нем была построена домовая церковь во имя Св. Татьяны. Эта Святая стала считаться небесной покровительницей студентов университета. Ее День – 25 января, бывший поначалу праздником только студентов Московского университета, постепенно превратился в праздник студенчества всей России и отмечался радостно и шумно.

Студенты устраивали гуляния, татьянинские балы – с обязательным избранием на них самых красивых студенток королевой бала и принцессами.

И этот старинный русский обычай, равно как и все другие, был сохранен, неуклонно соблюдался и дальневосточной эмиграцией. Устраивали Татьянинский бал ежегодно студенты русских харбинских вузов – и часто сообща, например – вместе студенты Политехникума и Юридического факультета.

Да и не только в День Св. Татьяны. Об одном из таких балов рассказывает статья в газете "Заря", которую я привожу ниже (это 1924 год, декабрь):

"Р.К.П.

В Харбине эти три буквы читаются по всем правилам грамматики: "Эр Ка Пэ". И значат: Русско-китайский политехникум. Одними этими буквами, даже без КВЖД, без бобового экспорта на несколько десятков миллионов рублей золотом, без сунгарийской радиоактивности и прочих местных чудес света – Харбин может быть прославлен далеко за пределами Маньчжурии. (…)

На днях Политехнический институт давал бал.

Уже с подъезда, при виде ленты автомобилей и извозчичьих шеренг, становилось ясно, что бал удался. Вешалки внизу, на которых в обычное время умещаются шубы, шутка сказать, всего политехнического студенчества, уже к 8 вечера застопорили. Поток шуб стал заливать верхние этажи. Верхняя раздевалка напоминала огромный ломбард, куда весь город снес всю верхнюю одежду.

В трех залах гремели до рассвета три оркестра, то чередуясь, то одновременно. В трех залах, плечом к плечу, танцевала харбинская молодежь. И все-таки, при полных залах и фойе, и верхний, и нижний коридоры представляли собой сплошное море голов.

В студенческом буфете приходилось устанавливать очередь. Аудитория, превращенная в зимний сад, не успевала усладить полумраком и хвойной свежестью одних, как новые и новые толпы вливались неудержимым потоком. Харбин редко знавал более удачный бал. И, конечно, в Харбине, со дня его основания, ни разу не сходилось под одной кровлей столько цветущей, веселой, жизнерадостной и прекрасной юности. Взрослых, за исключением китайских сановников, во главе с председателем Ревизионного комитета инженером Чен-хан и профессуры – не было совсем. Учащихся средних школ было мало. Подавляющее большинство составили студенты и студентки политехникума, студенты и студентки Юридического факультета и медицинской школы. Прошедший бал – смотр харбинскому студенчеству. Экзамен его общественной зрелости. Молодежь, которая в этой ходынке, в коварной для устроителей обстановке маскарада, сумела поддержать тот порядок, который царил в политехникуме в часы бала – эта молодежь достойна лучших похвал.

Ни одной претензии. Ни одного инцидента. Ответственный распорядитель студент Валерий Леонтович вышел с честью из сурового испытания.

Очень понравилась молодой аудитории миниатюра "За компанию". В заключение – свидетельство очевидца:

"Бал Политехнического института собрал все прекрасное из сокровищницы женской красоты. Такого множества прелестных девушек, сверкающих лучшими сокровищами мира – сокровищами молодости и жизнерадостного веселья Харбин не видел никогда"".

Но каких только еще традиционных ежегодных балов, кроме Татья-нинского, бала художников и политехников, «белых балов» выпускников харбинских средних школ, не знал Харбин!

Традиционный бал инвалидов 8 декабря, бал Георгиевских кавалеров (в День Св. Георгия 9 декабря), Рождественские балы молодежи, Журбалины (балы Харбинского союза журналистов), Розовые балы Христианского союза молодых людей, "Бал Белых косынок" (традиционный бал Мариинской общины Российского общества Красного Креста)…

А ведь я не перечислил и половины!

Не верите? Пожалуйста – дополню.

Бал польской колонии "Господа Польска", Еврейский бал, традиционные Масленичные балы различных организаций, балы Общества изучения Маньчжурского края, балы-маскарады ориенталистов, балы судоходцев, железнодорожников, спортсменов, воткинцев, Охотничий, "Беженский бал", Эмигрантский (этот стал проводиться позднее – с 1935 г.), бал Общества врачей Центральной больницы КВЖД, бал Школы языкознания, Старостата студентов Юридического факультета в городе Харбине, бал Заамурцев – в пользу заамурцев-инвалидов, вдов и сирот…

Как я уже говорил, 1923 год ознаменовался в Харбине победной поступью фокстрота.

Еще год назад Железнодорожное собрание было категорически против того, чтобы фокстрот танцевали в его стенах. Фокстроту была объявлена форменная обструкция… Но в ноябре ресторан Желсоба уже рекламировал "5-часовой чай и фокстрот". В газетах еще продолжалась критика "ресторанчиков с фокстротом", а Студия танцев и пластики Б. Г. Новикова распространяла свои рекламные листки по обучению фокстроту и новых танцев – тапса и танго.

Рассказывать о том, как красочно и весело проходили в Харбине балы, можно долго.

Но здесь-то и надо подчеркнуть важную функцию многочисленных харбинских балов: это был не только повод и возможность повеселиться, но (всегда!) и сбор средств (и немалых) в пользу нуждающихся: "недостаточных" ли студентов политехникума или учащихся учебных заведений харбинского ХСМЛ, инвалидов ли, нуждающихся художников, журналистов… То есть харбинские балы выполняли важнейшую благотворительную функцию, проводились, как правило, в русле развитой в русском Харбине благотворительной деятельности – как «внутренней», так и международной, о которой следующая глава.

О чем писали газеты

«26 сентября на площадке тира Общества правильной охоты в Новом Городе состоятся состязания футболистов на первенство города Харбина 1920 года и на розыгрыш кубка имени Гинце. Команды Орел I и Орел II».

Русский голос, 1920, 26 сентября.

С. Алымов. Пожелание на новый 1922 год:

 
Быть откровенным каждую минуту
И каждое мгновение ценя,
Уметь построить знойную Калькутту
Над пеплом будничного дня.
 

Рупор, 1922, 1 января.

«Убийство Владимира Набокова. Выстрелы в Милюкова»:

"Стрелял поручик Шабельский-Борк из первого ряда, с восклицанием – Мы мстим за смерть царя! Сделал последовательно 12 выстрелов. Но попал в редактора русской берлинской газеты "Руль" Набокова, который сидел рядом с Милюковым и пытался защитить его своим телом. Получил две пули в грудь и на месте скончался".

Заря, 1922, 31 марта.

Вывески

На Диагональной: "Цивилизованная дешевая распродажа игрушек". Сквозная ул.: "Орел Вася". "Московская харчевка": Сыт, пьян и нос в табаке. Сегодня на деньги, а завтра в кредит. Новогородняя ул.: Азиатская шашлычная и буфет "Самарканд". Новогородняя, 75, против Городского Сада. Шашлык 5 коп., Мороженое 5 коп.

Град

«Побиты все окна, крыши, 1100 стекол в одном здании Управления. Такой не наблюдался за 25 лет истории Харбина. Отдельные градины достигали весом полфунта».

Заря, 1922, 29 августа, № 190.

Глава VI
БЕЖЕНСТВО: ОТ КРУШЕНИЯ К НАДЕЖДЕ

1922 год принес эмиграции в Маньчжурии самые тяжелые испытания: окончательно рухнула власть белых в последнем оплоте Белого движения – Приморье.

Маньчжурию, особенно Восточную линию КВЖД, где теперь стали расселяться уссурийские казаки, и Харбин (большое число военных, а также гражданские беженцы) наводнили новые толпы людей, потерявших все – деньги, работу, средства к существованию, Родину…

Многочисленные воспоминания представителей старшего поколения дальневосточной эмиграции о пережитом, которые мне, к счастью, все же удалось собрать, как капля воды отражают общие чувства, мысли и чаяния людей (а их были десятки и сотни тысяч!), те трудности, страдания и лишения, которые им пришлось пережить… Но чего нет в этих воспоминаниях – так это пустых жалоб, бездеятельности, пассивности. Напротив, они наполнены движением, действиями и поступками людей, их усилиями вновь найти себя, настоящей борьбой не только за свое выживание, но и за то, чтобы наладить в новых условиях жизнь, обрести в ней достойное место. Люди, не брезгуя самой черной и неблагодарной работой, брались за все, что только могло обеспечить им средства к существованию и продвижение вперед. И самое главное – они не сидели сложа руки, а учились новым профессиям и занятиям, тяжело работали, настойчиво овладевали знаниями, мужественно боролись с лишениями, стойко преодолевали бесчисленные препятствия, тяжело трудились, чтобы создать будущее для себя и своих детей. В этом, видимо, и крылась причина их успеха. Воспоминания этих людей свидетельствуют, что они в трудных условиях стремились вновь обрести смысл жизни, найти себе достойное занятие, приобрести новое дело своей жизни.

Чтение этих впечатляющих документов заставляет нас страдать и сопереживать, сожалеть и восхищаться. Оно возвышает. Отдаешь дань уважения мужеству, стойкости, твердости характера, огромной жизненной силе этих людей – лучших представителей своего народа. Начинаешь испытывать чувство гордости за этих людей, за свою принадлежность к этому народу.

Наши отцы и деды, скажу я с полным основанием как историк проблемы, – испытывали не только физические, материальные лишения и трудности, гораздо более горшими были их моральные, нравственные муки – несправедливая утрата всей прежней жизни, прежних, совершенно личных, отнюдь не политических в первую очередь, порядков. Потеря всего прошлого при той неизвестности, которая окутывала их будущее.

Особую группу беженцев, их, пожалуй, основной костяк составляли в Китае русские военные – солдаты и офицеры Российской Императорской армии. Для выражения той горечи и даже отчаяния, которые испытывала эта категория беженцев, характерна статья "Обокраденные" в "Русском голосе" (1920) – это чувства людей, потерявших все.

"Я не говорю о пропаже имущества или потере близких людей, – говорит один из них, – нет. Я потерял свою родину, и когда найду ее снова или она обретет меня – Бог знает. Вот это самое чувство особенно гнетет меня".

Человек говорит о том, что ранее он был "социал-патриотом". Теперь он и – патриоты, а он "предатель родины" и он и называют его не только "реакционером", но и "прихвостнем буржуазии". "Вот маемся мы, в поисках работы, мыкаемся по городу, дрова в вагоны грузим, а в то же время прихвостнями буржуазии числимся… Теперь вы поймете меня и мое настроение. Обокраденный кругом, я чуть ли не ежедневно слышу толки о том, что красные творят национальное дело"…

Да. Люди страдали, терпели нужду и голод. Но боролись и выживали.

Живым примером такой стойкости в борьбе с трудностями первых лет эмигрантской жизни, высоких духовных качеств стала для меня жизнь и судьба верных друзей нашей семьи и семьи Тешиных – Альфонса Юлиановича и Елены Кесаревны Романовских.

Имя А. Ю. Романовского известно многим – по Харбину, Шанхаю и Пекину. Он был и преподавателем нашего Лицея Св. Николая.

Боевой офицер Российской императорской армии, участник Первой мировой войны, награжденный пятью боевыми наградами ("Анна" 4-й степени с особой надписью "За храбрость в дни Галицийских боев и на Карпатах"; "Станислав" 3-й степени, "Анна" 3-й степени, "Станислав" 2-й степени, "Владимир" 4-й степени – все с мечами и бантами), трижды раненный, Альфонс Юлианович после тяжелой контузии стал инвалидом, был демобилизован и освобожден от военной службы.

Описывая в своих воспоминаниях первый период своей гражданской жизни, уже после революции, он пишет: "…Во время своей службы в кооперативе я имел дело с посетителями разных взглядов на вещи, как житейские, так и политические. И часто приходилось слышать от некоторых из них неодобрительные отзывы об офицерах царской армии. Причем очень часто подчеркивалось: мы знаем, что ты бывший офицер и что все бывшие офицеры – контрреволюционеры, и все равно наступит день, когда со всеми ими мы расправимся.

При этих разговорах мое душевное состояние было не в пользу спокойной жизни на новых началах. Хотя в потемках своей души я не чувствовал своей какой-то вины перед народом, перед человечеством, перед новой властью. Но, под влиянием всех этих разговоров, чувствовал, отчасти, себя виноватым, что волею судеб пришлось мне защищать родину от внешних врагов, став случайно, из-за войны, офицером ускоренного выпуска и таким образом – участником так называемой империалистической войны. Всякая политика для нас тогда была чужда. Положа руку на сердце – мы шли и клали свои головы во имя защиты и спасения своей дорогой родины. Так было и так будет всегда при любой власти, у кого любовь к родине превыше всего.

…Но факт остается фактом, и я стал задумываться, каким образом после всех своих ратных трудов на поле брани обрести себе более спокойную жизнь. И уже в то время имел сообщение о КВЖД, что там русские живут и работают спокойно".

Уходя от "революционных" солдатских эксцессов, А. Ю. Романовский с семьей (жена, беременная вторым ребенком, дочь Ия полутора лет) постепенно передвигался на восток, имея намерение уехать в Маньчжурию.

В Чите во время тяжелых родов умирает жена, подарив ему вторую дочь – Галинку.

"Трудно передать всех моих переживаний в этот момент, – пишет он. – Представьте себе, в незнакомом городе, где не было ни родных, ни знакомых, я, молодой человек, не имея еще полных 25 лет, остался один с двумя детьми: одной около полутора лет, а другой всего несколько дней.

Но недаром говорит старая русская пословица, – "свет не без добрых людей". О моем положении прослышала одна военная семья из местного интендантства. Они приехали ко мне на квартиру, помогли в похоронах моей жены, забрали меня с дочерью Ией и новорожденной к себе и стали подыскивать воспитательницу к моим детям.

Поступил я на работу вновь в Интендантство, был назначен заведующим интендантскими складами. Привел в порядок могилку своей жены, поставил памятник и сделал на нем следующую надпись: "Здесь покоится прах жены штабс-капитана Романовского. Разлученный с тобой на земле, душой я вечно с тобой. Спи спокойно, мое дорогое золотце". Так, вероятно, и стоит по сей день [это было написано в 1971 г.! – Г. М.] эта запущенная могилка, заброшенная всеми. А может быть, от времени и следа уже от нее нет"…

В Харбин, в первый раз в командировку, Альфонс Юлианович попал в конце 1919 г. и был брошен здесь своей службой на произвол судьбы – с дочерьми и няней. Вынужден был уехать во Владивосток, где устроился заведующим Офицерским собранием формировавшейся здесь Пограничной стражи, и аккуратно высылал все свои средства на содержание детей в Харбине.

И тут… "Будучи в одном обществе, я встретил девушку, гречанку, на которую невольно обратил внимание, в мою душу запали ее черные выразительные глаза, и лицо, само по себе было приятное. Я стал за ней ухаживать. И во время очередной встречи почувствовал, что получаю взаимность. При общих разговорах вопрос не ставился кто и что она за человек. Но отношения наши становились все более дружественными, и в моем сердце затаилась мечта жениться на ней и этим актом найти мать своим детям. Но подходил я к ней с этим вопросом осторожно.

Но как-то невзначай я ей задал вопрос:

– Вы девица?

Последовал ответ:

– Нет, я вдова и имею от покойного мужа двух детей – сына трех лет и дочь четырех.

И рассказала всю историю своей житейской неудачи…

Когда я узнал историю о том, при каких обстоятельствах она стала вдовой, и ее семейное положение в настоящее время, мне стало ее жаль, но сердцу и не откажешь в его чувствах. А проблема соединить в одну семью четырех малюток, не повинных ни в чем, делом была серьезным, и нужно было подумать как ей, так и мне. Тем более, что ей было всего 20 лет, а мне, как я уже писал – неполных 25. Но жребий был брошен. По взаимному соглашению обе стороны решили взять на себя такую ответственность по воспитанию этих сводных детей. В один прекрасный день мы обвенчались, ее детей я усыновил и, согласно личного своего желания, в честь погибшего их отца присвоил им его отчество – Федоровичи, а не Альфонсовичи. И так получилась одна семья, в которой и горе, и радость пришлось делить пополам и иметь сплошную борьбу за свое существование…".

При эвакуации из Владивостока в Харбине обосноваться было невозможно. Удалось "зацепиться", с большими трудностями, в русском поселке при станции Цицикар. Елена Кесаревна часто просиживала до утра за иголкой, поддерживала семью шитьем, а Альфонс Юлианович весной начал было работать на дороге по лесонасаждению. Дело в том, что окружавшие Цицикар сыпучие пески заносили станцию, которая вся была в песчаных буграх, а улиц как таковых вообще не было, они все были занесены песком.

И тут А. Ю. Романовский описывает весьма характерное для КВЖД того времени явление:

"Управляющим дорогой был Остроумов, он часто наезжал, осматривал весь поселок и приказывал вести борьбу с этими сыпучими песками. Пошел я в качестве поденного рабочего. Полдня проработал, копал ямы, а после обеда зовет меня лесовод и говорит, что извините, но я Вас не могу держать на этой работе, так как учком протестует, что я Вас принял, а Вы – бывший офицер, и потому нельзя Вам дать работу на участке [А работы на участке, как отмечает автор, было очень много. – Г. М.]. И протягивает мне 30 копеек из своего кармана за полдня. Ясно, я этих 30 копеек не взял и поблагодарил, что он хотел дать мне работу, но раз протестуют, так и ладно".

Удалось взять за 120 руб. (на 20 % дешевле всех остальных) подряд на планировку одной из улиц поселка. Надо было, – пишет А. Ю., – с будущей улицы сначала убрать песчаные бугры, потом ее, уже с ровной поверхностью, распланировать, уложить на нее слой навоза, вновь покрыть песком, посадить деревья. "Тогда я пригласил из бывших офицеров, проживающих на станции Цицикар, 7 человек, а сам – восьмой. Взяли носилки деревянные с ящиками и лопаты и приступили к работе. Со стороны была картина непривычная. Обыкновенно на всех работах увидишь одних рабочих-китайцев, а тут появились на улице русские ребята, в гимнастерках, в брюках галифе и в сапогах. Железнодорожники прохаживались по улице, засматривались на эту необычную картину. И пошли разговоры: работают как львы.

Эту работу закончили и сдали за 15 дней, заработав таким образом на брата по 15 рублей. И вместо установленной поденной работы по 60 коп. в день каждый из нас выработал в день по 1 руб. Таким вот образом я попал в рядчики КВЖД.

Приезжал на нашу станцию управляющий дорогой Остроумов. Он имел привычку при своих осмотрах очередных станций ходить по закоулкам и задам поселка. Причем всегда бегом, а за ним следовала целая вереница служащих: начальник участка, смотритель и все другое начальство. На ходу он находил непорядки, распекал за грязь и т. д. Осмотрел принятые меры по укреплению песков, посадки деревьев признал правильными, планировку улиц таким способом утвердил. И приказал, чтобы, кроме этих работ, вокруг поселка со стороны, откуда дуют ветры и несут песок из дюн, установить деревянные щиты вышиной по три сажени каждый, чтобы задержать несущиеся пески и не дать им засыпать ж. д. поселок ст. Цицикар.

Эту работу мне, как уже рядчику, удалось заполучить тоже. Которую я и выполнил со своей вновь организованной рабочей группой из бывших офицеров. Так что на некоторое время мы нашли источник для своего существования", – так завершает Альфонс Юлианович описание этого первого этапа своей новой жизни (рукопись находится у автора).

Ноябрь—декабрь 1920 г. КВЖД забита беженскими эшелонами. Теплушки… Молодая мама в вагоне (мальчик спит в уголку на сложенном вдвое зимнем пальто) ночью вяжет крючком бесконечные пуговки. Час-другой – дюжина пуговиц. Получишь завтра пол-иены, значит, три бутылки молока для тебя. Посидеть всю ночь – то и четыре дюжины можно сделать. Но только свечи! Ведь фунт 50 сент.

Но не нужно акцентировать лишь одни страдания этих русских людей, напомню: только за границей они спасли свои жизни.

А такое нарочитое, сохраняющее определенный политический подтекст, подчеркивание страданий, якобы бедственного положения основной массы "белых" эмигрантов, хотя теперь, слава Богу, уже не "агонии", как писалось до сих пор, отчетливо просматривается и сегодня в работах некоторых современных российских историков.

Бедняки и несчастные люди были во множестве в этот период, да и позднее, также и в советской России. Право, стоит оглянуться и посмотреть, как жили в эти годы простые люди на советской родине. Хозяйственная разруха, террор против народа, реквизиции, поборы, массовые расстрелы крестьян, духовенства, аресты, страшный голод в Поволжье, унесший сотни тысяч, если не миллионы жизней как намеренный, искомый результат политики Ленина и РКП(б), утрата духовных ценностей, постоянное неизгладимое чувство страха, оставшееся в подсознании на многие последующие десятилетия… Многое можно еще к этому добавить.

Беженцы же, к счастью для них, ничего этого не испытали… Хотя они и жили на чужбине, но не испытывали гнета и унижения со стороны китайских властей. Они постепенно преодолевали трудности, добиваясь для себя спокойной и обеспеченной жизни.

Врач Н., который в условиях безработицы начал с того, что бесплатно обходил больных на Зеленом Базаре, а потом, когда они поверили в него, брал с них по 30 копеек за визит…

Новоявленные невольные "купцы", начинавшие с грошовой торговли вразнос, затем на лотке, потом открывавшие собственные лавки и магазины.

Домашние хозяйки, с их домашними столовыми, где было все так вкусно и очень дешево…

Нужда вызвала к жизни появление сначала в Железнодорожном собрании, затем в других городских ресторанах и кафе так называемых интеллигентных кельнерш, составивших эпоху в жизни Харбина. О дамах, часто из среды интеллигенции, бравшихся за эту нелегкую работу, слагали стихи. Когда многие из них стали оставлять свои рабочие места, что позволили возросшие заработки мужей, газеты особо отмечали это явление как примечательное для истории Харбина.

И упрочивалось благосостояние, росли предприятия, лавки, магазины, рестораны и кафе, постепенно крепчая и приобретая вид, в конце концов достойный своего иногда слишком громкого названия.

Вместе с тем совершенно очевидно, что оставалось и немалое число людей, не нашедших себя, не добившихся высоких заработков, остававшихся бедняками. В эмиграции оказалось и очень много инвалидов, детей-сирот, просто одиноких пожилых людей, которые постоянно нуждались в благотворительной помощи и получали ее (см. раздел Благотворительные организации российской эмиграции в Маньчжурии в моей работе "Российская эмиграция в Китае. 1917–1924 гг.", с. 62–71).

Но в целом уже в первые тяжелейшие годы российская эмиграция продемонстрировала громадную жизненную силу, умение и способность выживать в неимоверно трудных условиях. Она сумела возродить свою жизнь – напряженно трудясь, борясь за каждый кусок хлеба, изыскивая всевозможные средства к существованию. За какие-то два-три года эти люди, занимаясь торговлей, работая в промышленности, в сельском хозяйстве, сумели встать на ноги, в ряде случаев открыть собственные предприятия, создать крепкие сельские хозяйства самого разного профиля, вызвав в Харбине и на линии небывалый подъем легкой и пищевой промышленности, сферы бытового обслуживания, торговли и предпринимательства.

Вот факты, которые поражают, но это – абсолютная реальность!

В условиях беженства (как правило, потери всей собственности) к началу 1925 г. у российских владельцев в одном Харбине, благодаря их трудолюбию, настойчивости и предприимчивости, уже имелось: 5 коммерческих банков, 4 тепловые электростанции, 8 паровых мельниц, 66 заводов и фабрик (в том числе 10 водочных), более 260 различных мастерских, 12 транспортно-страховых компаний, 25 предприятий оптовой торговли, 44 торговых склада (в том числе 11 лесных), около 100 промтоварных и 180 продовольственных магазинов, более 150 предприятий общественного питания, 3 театра, 8 кинотеатров, 25 типографий и издательств, 32 гостиницы, 66 аптек, 34 книжных и писчебумажных магазинов, около 165 предприятий различных коммунальных услуг и пр., и пр. – всего более 1200 производственных, торговых и финансовых предприятий, культурных и иных учреждений, принадлежащих российскому капиталу.

Цифры, которые можно было бы назвать фантастическими, не будь они, повторюсь, совершенно реальными!

Все это подсчитано мною по книге: "Весь Харбин на 1925 год: Адресная и справочная книга". По образцу суворинских изданий: "Весь Петроград", "Вся Москва". Харбин, 1925, 470 с. Редактор-издатель – Сергей Тимофеевич Тернавский, проживавший по адресу: Сунгарийский пр., 25/118. кв. 1. Он выпускал такие объемистые ежегодники вплоть до 1927 г. Поистине, перед подобным титаническим трудом нужно снять шляпу!

Но это ведь только в одном Харбине! А сколько сотен таких предприятий было создано эмигрантами на всех трех линиях КВЖД и по всей Северной и Южной Маньчжурии? А в таких ее городах, как Гирин, Чанчунь, Мукден, Дайрен, Порт-Артур, всех других?.. А в Китае?

Этого до сих пор еще никто не подсчитал!

Можно подытожить так: энергия, инициатива и трудовая настойчивость российских эмигрантов в Маньчжурии в начальный период беженства – 1917–1924 гг. – не только позволили им выжить и постепенно укрепить собственное материальное положение, но и в значительной степени способствовали быстрому развитию всей экономической, общественной и культурной жизни края, внесли крупный вклад в дело его образования, науки, медицины, в развитие сельского хозяйства, торговли и промышленности. И сделано это было отнюдь не только в интересах одного русского, но и всех народностей и народов, населявших в тот период Маньчжурию и населяющих ее сегодня.

Всех назвать, конечно, просто невозможно… Но кто же были эти, хотя бы наиболее выдающиеся, представители российского капитала?

Но сначала отдадим долг памяти тем русским дореволюционным промышленным магнатам, купцам, золотопромышленникам, которые, разоренные советской властью, лишенные нажитых повседневным трудом средств и капиталов, прибыли в Харбин и уже не сумели здесь снова начать с нуля, основать новое дело. Все равно! – Честь им и слава!

Назову пока лишь некоторые имена:

Иван Васильевич Рязанцев, крупный промышленник Приуралья. Александр Петрович Самарин, крупный коммерсант, в Харбине одно время представитель Забайкальского Акционерного общества. Поликарп Матвеевич Емельянов, крупный золотопромышленник, миллионер. Константин Иванович Иваницкий, тоже золотопромышленник, алтайский миллионер. Иван Алексеев, крупнейший пароходовладелец на Амуре. Василий Лаврович Жернаков, крупнейший торгово-промышленный деятель Сибири.

Наиболее крупные фабрично-заводские предприятия, принадлежавшие в 20-х годах выходцам из России (по неполному списку): альбуминный завод (В. Ф. Ковальского), "Огнеглина", "Вегедека"; лесопильные – В. Ф. Ковальского, его же фанерный в Старом Харбине, Наследников Л. С. Скидельского, Бр. Воронцовых, Бр. Поповых, Бр. Шевченко и K°; Табачная фабрика (Т/Д Лопато С-вья), Соединенное Товарищество пивоваренных заводов, кондитерская фабрика "Виктория" (с 1923 г.), чайная фирма И. Ф. Чистякова; П. П. Деденев, Уссурийское Товарищество; "Якорь", парфюмерная и мыловаренные фабрики Торгового дома И. В. Кулаев и С-вья; Т/Д Бр. Головановы (овчинно-шубный); Тетюков и K° (паточный); П. А. Селиванов, Товарищество Техно-Химических заводов (свечные); "Альфа" Б. М. Сапиро (сыроваренный), М. С. Барский (чугунолитейный), другие.

Теперь коротко о некоторых из упомянутых выше предпринимателях.

Лесное дело. Владислав Федорович Ковальский начал свою деятельность в Маньчжурии с 1898 г., и в 1923 г. тоже праздновал 25-летний юбилей работы в крае, вместе с КВЖД. Под пятью лесными концессиями он имел 5410 квадратных верст леса. Здесь им были проложены 400 верст подъездных путей (в том числе 100 верст широкой колеи), на что израсходован 1 млн. золотых рублей. Устройство и оборудование принадлежавших ему заводов обошлось еще в 280 тыс. руб. Одних казенных сборов (налогов) фирма заплатила за эти 25 лет 1.232.000 зол. руб.

Фирма братьев Михаила Матвеевича и Дмитрия Матвеевича Воронцовых осуществляла свою деятельность в крае тоже с 1898 г. Начав с выполнения небольших подрядов по постройке КВЖД, она в дальнейшем специализировалась на поставке лесных материалов, став монополистом для Западной линии дороги (Харбин – г. Маньчжурия, до 1 млн. штук шпал в год) и построив лесопильные заводы на ст. Якеши и в Хайларе. Фирма располагала двумя обширными лесными концессиями на западных склонах Большого Хингана – Уркичихинской, к северу от Якеши, и Ядорской – по р. Иминголу, притоку р. Хайлар (Аргуни).

В 1917 г. братьями создан Первый государственный Трех Восточных провинций конский завод для разведения рысаков орловской породы. Проводилась и широкая работа по селекции местных высокопродуктивных монгольских овец и баранов новозеландской породы "ромней марш".