Текст книги "Белый Харбин: Середина 20-х"

Автор книги: Георгий Мелихов

Многие питомцы Алексея Алексеевича помнят и будут помнить этого человека.

История одной из лучших в городе Гимназии ХСМЛ (1925), а тем более, его колледжа (1930), возникновения "Чураевки" и исключительная роль в ней А. Ачаира, чураевские вечера и его незабываемые декламации – вне хронологических рамок этой книги. О них – в следующей. Но, может быть, нигде так ярко и откровенно не сверкнула чистота души Алексея Грызова, как в его эссе, посвященном харбинскому ХСМЛ. Оно было опубликовано на страницах "Литературной газеты кружка искусств, науки и литературы Чураевка ХСМЛ в Харбине" – "Чураевка", выпуски которой лежат сейчас передо мной, и называлось: "Бог, Родина и Честность". Это уже 1933 год.

"Я помню Харбинский союз весной 1923 г., – писал А. Ачаир, – с его отделами юношей и физического развития и очень скромной образовательной деятельностью, выражавшейся в курсах с.-х. машиноведения и автомобилизма, популярных лекциях, двух-трех группах английского языка и небольшой сравнительно библиотеке.

С 1923 года, именно с октября месяца, политика Христианского союза в Харбине делает определенный упор на развитие образовательной стороны. Поистине, Образовательный отдел союза становится с этого времени доминирующим. Для типа такой организации, как Христианский союз, подобное нарушение равновесия, пожалуй, и не вполне целесообразно. Христианский союз ставит целью гармоническое развитие человеческой личности в трех или даже четырех направлениях: духовном, умственном, физическом и общественном… С этим соотношением должна считаться и вся организация в ее целом. Однако усиление образовательной работы за эти истекшие десять лет явилось ответом на запрос общества и в то же время ярко отличило Христианский союз в Харбине от многих и многих других ХСМЛ, которые я посетил во время моей служебной командировки в Южную Маньчжурию, Китай и на Филиппины.

В Образовательном отделе ХСМЛ возникает Школа искусств, Народный университет, Гимназия, Школа коммерческих наук и Иностранных языков и, наконец, Колледж и Сев[еро]-М[аньчжурский] Политехнический институт. Существует, кроме того, ряд вечерних курсов профессионального характера по различным специальностям. Союз имеет одну из самых больших в городе общедоступных библиотек.

Через все образовательные учреждения союза проводится принцип: наука на службе у жизни. Жизнь выкинула с родной земли массы не только взрослых, но и молодежи и детей, и им необходимо дать образование, достойное их запросов и способностей.

И наряду с другими школами ХСМЛ ведет свои учебные заведения к той же цели, как и все остальные, построенные на основах автономии русской школы за рубежом.

"Бог, Родина и Честность" является идеологическим лозунгом школьников Христианского союза. Семья, Школа и союз сотрудничают на этом базисе".

Далее А. А. Грызов чрезвычайно точно, на мой взгляд, отмечает очень важный момент: "Христианский союз в Харбине, как я могу засвидетельствовать, никогда не был и не мог быть ни по принципам, ни по составу его руководителей – антинациональным. Христианский союз никогда не являлся и не может быть политической организацией. Но ХСМЛ никогда не был антипатриотичен. ХСМЛ никогда не был космополитичным в том понимании, которое вкладывают в это определение люди, считающие стремление к международному согласию и миру, общению и сотрудничеству – противоречащим идее национальной защиты. Христианский союз звал все время к пробуждению действительно национального чувства, патриотизма не только теоретического, показного, но и доказанного на примере своей жизни… Мы в эмиграции считаем Христианский союз одной из редких возможностей иметь независимый национальный центр культуры христианского, рыцарского русского братства. Недаром ХСМЛ закрыт на территории СССР!

Преданность Родине? – Да.

Борьба против богоборчества и религиозного безразличия? – Да.

За Национальное достоинство? – Да.

За преданность Христовой вере? – Да.

За честность и правдивость, чистоту и порядочность? – Да".

К началу 1925 г. в состав администрации Харбинского ХСМЛ входили: Старший секретарь Ховард Л. Хейг и секретари отделов: Отдел физического развития – секретарь В. Н. Буянов, помощник секретаря – В. Н. Диго; Образовательный отдел – секретарь А. А. Грызов-Ачаир; Отдел юношей – секретарь В. М. Марков; Женский отдел – секретарь В. П. де-Лебель; Библиотека – секретарь М. А. Винникова; Хозяйственно-административный отдел – секретарь С. И. Белоков.

ХСМЛ действительно стал одним из самых крупных русских культурных центров Харбина, каким его хотели видеть Х. Хейг и А. А. Грызов. И огромное спасибо ему за то, что в годы последовавшей за этим советской идеологической и политической экспансии в Маньчжурии он был у российской эмиграции – этот великолепный и уникальный, Русский, Христианский союз молодых людей!

Упомянутое выше молодежное объединение "Чураевка" было питомником литературных кадров дальневосточной ветви Русского зарубежья. В Харбине жили и трудились многие старшие представители отечественной литературы – писатели и особенно поэты.

Что касается литературной жизни Харбина, то, как мы уже знаем, развитие здесь русской художественной литературы – как поэзии, так и прозы – нисколько не отставало от оперетты и драматического искусства.

Но я успеваю рассказать только о харбинских поэтах раннего периода.

В Харбине с успехом подвизались поэты: Сергей Алымов, Федор Камышнюк, Яков Аракин, Венедикт Март, Александра Паркау.

Силы были значительные, начали издаваться литературные и общественно-литературные журналы – "Окно", "Русское обозрение", газета "Рупор" с ее литературными страницами, другие.

О Сергее Яковлевиче Алымове (род. в 1892 г.) в "Большой Советской энциклопедии" сказано мало и глухо – конечно, из-за его эмигрантской биографии. Целый долгий период его жизни – я имею в виду очень плодотворный для поэта – харбинский, – полностью скрыт. Его публикации харбинских лет – не названы, жизненные интересы – не раскрыты, живого человека – не разглядеть. Со страниц энциклопедии Алымов представлен только как автор популярных песен "Бейте с неба, самолеты", "Пути-дороги", "Песня о России", "Вася-Василек" и (в его литературной обработке) известной со времен гражданской войны песни "По долинам и по взгорьям…" (слова П. Парфенова). Помните?

…"Шла дивизия вперед, Чтобы с боем взять Приморье, Белой армии оплот… Разгромили атаманов, разогнали воевод, И на Тихом океане Свой закончили поход".

Вспомнить о ней тут, в этой книге, по-моему, вполне уместно.

Из книг С. Я. Алымова названы только: Песни. М., 1939; Стихи и песни. М., 1949; Избранные стихи. М., 1953. И все!..

А у Алымова – пестрая биография и опубликованных сочинений гораздо больше…

Родился он в Харьковской губернии; за участие в революционном движении в 1911 г. сослан в Сибирь; из ссылки бежал за границу; жил в Японии, Австралии и Китае; перепробовал профессии: разнорабочего, грузчика, актера варьете, циркового борца, редактора-издателя. "Высокий, красивый, с большими татарскими темными глазами" (Сафонова О. Пути неведомые: Россия (Сибирь, Забайкалье), Китай, Филиппины, 1916–1949. Мюнхен, 1980, с. 107).

В Харбине выпускал вместе с Е. С. Кауфманом газету "Рупор", вместе с профессором Устряловым – журнал "Окно"; издал свои сборники стихов "Киоск нежности" (1920), "Пьяное сердце" (1922), массу совершенно прелестных эссе, стихотворных переводов с китайского и японского; писал рецензии на театральные постановки и художественные выставки. Основатель харбинских шантанов: клуба "Шантэклер", кабаре "Черная Кошка", "Кабачок Богемы" – вел в них (на высоком, надо сказать, художественном уровне!) литературно-художественную часть, выступал как артист, пел, танцевал… Поэт. И в свои 30 лет первый в Харбине забияка, скандалист и даже… дуэлянт. В 1924 г. провел за это 20 дней в харбинской тюрьме и заплатил большой денежный штраф…

Вернулся на родину в 1926 г. Спустя несколько лет в харбинских газетах писали, что Алымов отбывает срок в Соловецких лагерях. Но уцелел. Умер в Москве 29 апреля 1948 г.

Как видим, Алымов вел бурную "богемную" жизнь, был дьявольски талантлив и, может быть, именно поэтому мало работал над отделкой своих многочисленных в 20-е годы работ. Это подметил С. А. Маманди. В заметке "В "Черной Кошке"" он писал:

""Черная Кошка" продолжает быть интимным кабачком значительной части местной богемы. Любимым автором здесь по-прежнему является молодой поэт Сергей Алымов, умеющий сочинять, но не желающий работать над своими грациозными выдумками. Для примера укажу некоторые строки из его новой "шануаретки". Нельзя сказать "фрак души раздев", это не по-русски; русский человек сказал бы: "фрак снять", а не "фрак раздеть". Нехорошо звучит: "На себе исполнил пару огненных сонат". Стихотворный юмор имеет свои законы и свои пределы. Совершенно неправильно указание, что "цветы живут весною, осенью их нет". Все эти шероховатости – результат непростительной для молодого автора небрежности".

Его "Киоск нежности: Лирика женщины, изысканности и любви: Стихи" (обложка московского художника Н. Гущина). Харбин, 1920 – был встречен в Маньчжурии и Харбине восторженно. Алымов стал кумиром молодежи.

В "Рупоре" С. Алымов был редактором, заведующим литературной частью, и сделал для становления газеты очень многое. Главное – он превратил ее в зеркало артистической и литературной жизни Харбина, что делает "Рупор" сегодня исключительно ценной для бытописания города (т. е. во многом в первую очередь для историков Харбина). При Алымове в "Рупоре" печатались все харбинские поэты и прозаики.

"Литературно-художественный театр" – так именовал себя шантан Алымова "Кабачок Богемы" (характерным подзаголовком) располагался в доме Хаиндрова по Китайской, 44. Имел президиум: Л. Х. С., С. Алымов, М. Бакалейников, Я. Градов, И. Дальгейм и Борис Радов. Таинственный "Л. Х. С." – кто это? Я выяснить не сумел.

Кабачок имел хорошую литературную часть, с его сцены звучали пародии, шаржи, интермедии, шутки. "Вся богема у себя в кабачке. Вход бесплатный. Ресторан при театре И. Л. Хаиндрова открыт круглые сутки", – взывала реклама.

В 1920 г. второй премьерой в "Кабачке" исполнялись "Пантеон любовниц" и пастораль "Последний мираж", автором которых был С. Алымов.

Заведовал он и литературной частью театра-кабаре "Кривой Купидон", имевшего летний сад (Магазинная, 3).

Объем книги не позволяет рассказать о С. Я. Алымове больше.

Теперь о Федоре Леонтьевиче Камышнюке. Молодой талантливый поэт, для которого пребывание в эмиграции, видимо, оказалось фатальным (в последующий период я о нем что-то больше ничего не слышал), заставил говорить о себе любителей поэзии, когда выпустил в свет свой первый поэтический сборник "Музыка боли: Стихи" (Харбин, 1918).

Его внутренние подразделы – "Зорьные зеркала", "Свете тихий", "Излом", "Мистерия хаоса", "Молнии в сумраке", "Глубины наркозные", "Ледянолилии", "Музыка боли" – говорят исключительно о внутреннем мире поэта, это "поэзия (его) израненной души".

В "Вестнике Маньчжурии" на сборник была дана профессионально написанная рецензия "Н.А." (не Арсения ли Несмелова?).

По мнению рецензента, в стихах Ф. Камышнюка обнаруживается несомненное поэтическое дарование, но вместе с тем чувствуется зависимость от Бальмонта, не наблюдается особенного богатства приемов и конструкций, – напротив, – в некоторых отношениях замечается большое однообразие, назойливо повторяются некоторые слова. "Но самого резкого осуждения, – пишет Н.А., – заслуживает ультра-модернистская форма стихотворений последних двух отделов". Примером он приводит следующий пассаж:

 
Еще завесу одну подъемлю, —
О, боль предчувствий, рубиноткани!..
Какие ночи, сумракоземли
Возникнут зыбко в путях исканий?
Еще мгновенье – взогню бездонья.
Встает звеняще, всклубятся дымно,
Вольюся в хмельный закатозвон я,
Огнеплетями просвищут гимны.
 

Особое возмущение рецензента вызвали эти злополучные «взогню бездонья»… Н. А. предостерегал молодого поэта от бесплодных блужданий и выражал надежду, что поэт найдет в конце концов надлежащий путь.

В сборнике были ясные и чистые стихотворения. Приведу одно из них:

 
Есть души твердые, как камень,
И есть холодные, как лед.
Им не познать влекущий пламень,
Сиянья утренних высот.
Чужих и сумрачных так много!
Темно и тяжко на пути.
Гранитом выстлана дорога,
И надо вечно в даль идти.
Но в тусклом сумраке неверий
Порой сверкнет вверху звезда,
Открыв сияющие двери
И прошептав: – Иди туда!..
То – души светлые, как зори;
Звеняще-нежные, как сон,
Устав страдать, роняют стон
И утопают в дальнем море.
 

И Ф. Камышнюк, и Венедикт Март великолепно знали Японию и Китай, и им принадлежит немало переводов китайской поэзии. Переводами стихов китайских поэтов занимался также поэт и драматург Яков Иванович Аракин. Его отличало завидное долголетие, и он, можно сказать, – ровесник нашего времени (умер в 1949 г. в Харбине).

Биография его полна крутых поворотов и очень интересна….

В своем опубликованном в 1922 году сборнике "Мечты и мысли: Лирика, мистика и философия" он приводит пронумерованную (15 названий) библиографию собственных сочинений – но большинство без места и года издания, отчего не совсем ясно, опубликованы ли они или остались в рукописи. Я старательно скопировал ее. Но в работе китайского исследователя Дяо Шаохуа, помещенной в № 3 ежегодника "Россияне в Азии" за 1996 год, она опубликована. Не буду повторять.

Некоторые пьесы и миниатюры Я. Аракина ставились на сценах харбинских театров.

Теперь о харбинских поэтессах старшего поколения.

В статье "Женская душа в поэзии", опубликованной в 1933 г. в журнале "Рубеж" № 40 (297), говорится, что к старшим принадлежат Александра Жернакова и Таисия Баженова – светила, которые уже исчезли с харбинского горизонта… Затем – Александра Паркау и Марианна Колосова, благополучно подвизающиеся тут… Предоставлю сначала слово интересным суждениям автора, хорошо знающего предмет разговора.

"А. Жернакова и Т. Баженова не получили широкого признания благодаря отсутствию литературного органа, где они могли бы печататься.

В Харбине давно назревала потребность в еженедельном литературном журнале, но многочисленные попытки долго не могли увенчаться успехом. Были журналы "Окно", под редакцией Алымова, "Архитектура и жизнь", "Даль", "Фиал", "Китеж" и др., но, выпустив два-три номера, все эти издания хирели и прекращались.

Александра Жернакова, оригинальный силуэт которой – силуэт взрослой девочки в беленьких коротких платьицах с лентами, ничуть не соответствовал ее духовному облику, была чрезвычайно образованной женщиной, обладавшей редким даром рассказчицы, и передавала певучими беспритязательными стихами старинные преданья и легенды, которые удерживала в беспредельном количестве ее огромная память.

Таисия Баженова, наоборот, черпала свое вдохновенье из окружающей действительности, рисовала сценки из народного быта, картинки сибирской деревни, беженства и скитанья. Она и теперь, из Америки, присылает "Рубежу" заметки об американской жизни и холливудских нравах.

Александра Паркау и Марианна Колосова вначале тоже сотрудничали в газетах, а затем их стихи, как и стихи последующих молодых поэтесс, объединил удержавшийся и получивший общее признанье литературный журнал "Рубеж".

Обе поэтессы являются типичными и яркими представительницами эмигрантской поэзии, но между ними есть весьма существенное различие.

А. Паркау любовно рисует безвозвратно ушедшее недавнее блестящее прошлое, невольно сопоставляя его с горьким настоящим. Мотивы мести, злобы и черного пессимизма парижских собратьев в ней отсутствуют. Есть, пожалуй, презренье, но больше грусти и жалости ко всему уходящему, страдающему, обиженному, вместе с примиряющей любовью к живым мелочам жизни и быта. Одна из ее любимых тем – осень: "Будем прятаться в платок пуховый, будем думать, будем вспоминать…"

Марианна Колосова живей, страстней, напористей. Ее поэзия – поэзия женской боевой души, раненной в самых своих дорогих привязанностях революцией, жаждущей борьбы и лелеющей в мечтах третий клад Пушкинского Кочубея, – святую месть. И поэтому сборник ее стихов в темно-лиловой обложке, с крестом наверху, похож на молитвенник.

 
Среди ночных чуть слышных шорохов
Работаю тихонько я.
Пусть не выдумываю пороха,
Но порох… выдумал меня".
 

Можно ли согласиться с некоторыми оценками, высказанными исследователями творчества этих харбинских поэтесс, в частности А. Паркау? Остановлюсь на одном частном примере.

Да, поэтесса рисует прошлое. Но какое? – Прошлое – Великой России. Она сожалеет о потере этой России, потере этого прошлого величия своей страны, своей Родины – и в этих своих мотивах она глубоко патриотична. Как патриотичны и средневековые китайские поэты, скорбившие о завоевании своей страны полчищами варваров.

Это действительно трудно понять иностранцу, работающему со стихами Александры Паркау (и вообще со стихами эмигрантских поэтов), особенно если подходить к ним с позиции какого-то "громкокипящего времени торжества революции", мнимой всегдашней "правды" революции, с сугубо политическими, "классовыми" оценками, – подход, который, по моему скромному мнению, уже определенно изжил себя. Я думаю, что все-таки на первое место при анализе следует поставить художественность, саму ценность стиха (в чем Александре Паркау никак не откажешь) или отсутствие таковых. Вот почему нельзя согласиться с китайским профессором Дяо Шаохуа, который в своей, в целом интересной, статье посвящает поэтессе несколько довольно пренебрежительных строк (в связи с "Москвой Златоглавою"), определяя ее настроения как "глубокую тоску по барской [? – Г. М.] России, которую революция привела к гибели" (Дяо Шаохуа. Художественная литература русского зарубежья в городе Харбине за первые 20 лет (1905–1925 гг.) // Россияне в Азии, 1996, № 3, с. 72–73).

А братоубийственная гражданская война с бесчисленными жертвами продолжалась.

В харбинской "Заре" был опубликован фельетон Н. А. Тэффи "Радуются".

"Не все печально в нашей печальной беженской жизни, – говорилось в нем. – Нам часто предлагают и порадоваться. Например, разве можем мы не ликовать, прочтя о том, что при взятии "русскими" войсками какого-нибудь Бахмача или Лохмача "красные" потеряли до пятисот человек убитыми и ранеными.

Не утешает ли нас известие о том, что торговые отношения между Европой и большевиками не налаживаются, что товаров советская Россия не получит и от голода и холода половина населения нашей родины обречена на смерть предстоящей зимой.

Разве не радует нас статья под названием "Добивание 18-ой армии"? 19-й, 23-й и 24-й полки – сдались в плен. Ну а остальные? Ведь не из трех полков состоит 18-я армия, которую на радость нашу "добивают". И еще есть разные радости: взрываются мосты, сжигаются фабрики, разрушаются железные дороги, топятся пароходы.

Все это чудесно!

В самом тоне газетных сообщений мы слышим торжество и приглашение присоединиться к этому торжеству. Наши русские войска так хорошо дрались, помогая польским войскам в борьбе с не нашими русскими войсками, т. е. с большевиками. И мы радовались. Теперь Польша намекает нашим войскам насчет выхода, и Савинков на торжественном банкете торжественно благодарит поляков. Казалось, следовало бы наоборот… Или он благодарит их по какому-нибудь-личному делу? Тогда почему же на торжественном банкете, а не приватно и не интимно? Очевидно, для России действительно очень выгодно умирать с двух сторон польского фронта. Присоединимся же к благодарности Савинкова и будем радоваться…

…Итак, будем радоваться. Нас так усердно приглашают к этому.

Там наши Вани, и Яши, и Гриши, и Алешеньки убивают друг друга. За войну и революцию их убито больше двадцати пяти миллионов. Мил-ли-о-нов! Мы ведь этой цифры и представить не можем.

Так какая-то серая тягучая, застывшая масса. Мелькают лица, другие… Вот летчик с испуганными честными глазами, сам бросившийся с аппарата, потому что не мог стрелять в своих. Вот худенький мальчик, убитый китайскими штыками в спину, и бледный офицер с нахмуренными бровями, шедший впереди красных войск, "потому что все равно – надо положить какой-нибудь конец", и безусый юноша, замерзший в ледяном походе. Лица, лица, кажется, без конца будет рисовать и память, и воображение, и все-таки никогда, никогда не представите вы себе и не поймете рассудком, что такое двадцать пять миллионов.

Ну, что об этом думать! Будем радоваться.

А там в советской России, я точно вижу и слышу их, как читают они свои газеты и радуются.

Теперь уже недолго. Еще один напор, и треснет старая Европа по всем швам. Товарищ персидский шах уж обещал свою помощь. Теперь сразу же наладится новая жизнь. За последнее сражение убито около пятисот. Радуйтесь.

Мудрые и сильные люди стоят на руле нашей политической жизни. Конечно, не о Ванях и Алешах будут они думать.

Смешно!

У них иные, высшие соображения и задачи. Одна беда: правители наши, когда они у власти, всегда "голубчики", а чуть сковырнулся, тотчас оказался либо дураком и пьяницей, либо пройдохой и взяточником. Но все равно. Сейчас они мудрые и сильные, и они радуются!

Пять тысяч убитых! Семь – раненых! А у нас десять и восемь!

Пусть радуются – это их дело. А мы слабые и ненужные – мы будем плакать. Это наше дело".

Что к этому еще можно добавить?..

О чем писали газеты

Верный совет отъезжающим в Америку

Чтобы получить в Америке сразу хорошую работу вместо того, чтобы мучиться на черной работе ради куска хлеба, нужно знать ремесло! Мебельно-столярная мастерская Е. И. Палей Диагональная, 22 открыла специальные практические курсы токарного цеха, где обучает в течение 1–2 месяцев. Имеются специальные станки.

Рупор: Ежедневная вечерняя газета, 1923, 20 октября.

Анекдот о богатом англичанине, отправляющемся в заграничное путешествие.

Нанял русского переводчика, который заявил, что знает все языки мира.

И когда пароход приплывал куда-нибудь, переводчик шел на борт и кричал:

– Земляки, выходи!

– Сейчас идем! – И являлись русские, которые делали все, что нужно англичанину.

Так повторялось в каждом порту до Америки, Индии и Китая включительно…

Рупор, 1923, № 613.

В полурусской Ницце

(от парижского корреспондента "Зари" Н. Ухтомского):…Писатель Гребенщиков только что издал свой последний роман "Чураевы".

Заря, 1923, 27 февраля.

Объявление

Приблудились два поросенка 3–4 месячные, белой масти. Если не будут взяты в течение 3 дней со дня настоящей публикации, буду считать своими. Сунгарийский проспект, № 512, сзади контрразведки. Крупенин.

Вестник Маньчжурии, 1918, 19 ноября.