Текст книги "Белый Харбин: Середина 20-х"

Автор книги: Георгий Мелихов

Выдающимися голосами обладали два знаменитых харбинских протодиакона, служившие в соборе, – о. Николай Иванович Овчинкин (могучий бас-октава) и о. Семен (Симеон) Никитич Коростелев (красивый лирический тенор).

Все поколения харбинцев любили хоровое пение, и эта любовь прививалась нам с детства – с участия в школьных хорах, которые тоже были в каждой школе и часто выступали в школьных и даже городских концертах.

Каким-то чудесным, фантастическим праздником искусства, дивной сказкой представляется мне в наши дни один такой концерт, посвященный старинной русской песне, на музыкальном вечере в Гимназии им. Ф. М. Достоевского в начале февраля 1936 г. Чтобы не быть голословным, предоставлю слово газетному отчету.

Перед началом концерта директор гимназии В. С. Фролов сделал доклад, посвященный народной песне, отметив исключительное значение в жизни русского человека песни, сопровождавшей его от колыбели до могилы.

Далее начались выступления хора, которым дирижировал И. П. Райский. Были исполнены "Поминальные", "Заздравные" песни, вещая "Голубиная книга" и полные неподдельной, чисто русской скорби песни о "Плакун-траве" и "Прекрасном царевиче Иосифе".

После перерыва зазвучали изумительные, воссоздающие атмосферу старины "гуслярские песни", из которых наибольшее восхищение зала вызвала песня "Плач Ярославны", исполненная вместе с хором абитуриенткой гимназии Л. П. Саяпиной.

Во втором отделении прозвучали хороводные песни – "Ой утушка моя луговая", "Девки звали молодца", "Стой, мой милый хоровод". Исключительное впечатление на зрителей произвели "Свадебные песни", из которых были исполнены "Сидит наша гостинька" – ученицей Г. Стрельчик, а также "На море лебедушка" и "Не летай мой сокол". Интересны были и старинные "Беседные песни" – "Чернобровый черноокий", "Калинка моя", исполненные ученицей С. Ворониной.

Отдельную часть программы составили бытовые песни – "Снится мне младешенке" в исполнении ученицы Васюковой, веселая игровая песня "Я золото хороню, хороню" – ученицы Недзвецкой, с хором.

Завершали концерт шуточные и скоморошьи песни.

И в заключение рецензии сообщается, что хор гимназии готовится к большому масленичному вечеру народной песни под названием "Русское раздолье".

А ведь это – всего лишь ученический хор одной, пусть и лучшей, гимназии города!

А вот еще один анонс, свидетельствующий о любви харбинцев к хоровому пению, о том внимании и заботе, которые уделялись в эмиграции русской песне.

14 февраля того же года, пятница:

"В воскресенье в Желсобе состоится светский концерт хора И. А. Колчина, организованный правлением Общественного реального училища при модягоуском храме.

Концерт посвящен русской песне и заключает в программу [так в тексте. – Г. М.] ряд красивых, не исполнявшихся в других концертах хоровых произведений русских композиторов.

Талантливый руководитель хора, к сожалению, очень редко появляющийся на эстраде, выбрал для своего концерта шедевры русской песни, которые делают понятным то почетное положение, которое занимает эта песня во всем культурном мире.

"Ковыль" Сахновского, сюита Пащенко с красивой народной песней "В темном лесе", с ее причудливыми модуляциями, "Лес" Речкунова, "Соловушка" Чайковского, "Ах, не одна во поле дороженька" Александрова, эффектная "Канава" Чеснокова и его же тонкое "Теплится зорька"…

Хор состоит из 30 мужских и женских голосов; имея в каждой партии лучших певцов харбинских хоров, отличается большой спетостью".

И. А. Колчин назван глубоким знатоком своего дела, художником-музыкантом.

Концерт состоялся при полном зале и имел большой успех.

…Но понемногу и все более властно начинает вступать в свои права весна. Сильнее припекает весеннее солнце. Заметно теплеет, но еще стоят морозцы. С крыш свисают длинные сосульки. И вот наступает день весеннего равноденствия – 22 марта – Жаворонков день. Зиме приходит конец.

В этот день в русских семьях пекли "жаворонки".

Вот как об этом пишет русская писательница, хайларка, Надежда Перминова:

"Бабушка, перекрестившись, разбила шероховатую, словно из снега слепленную скорлупу о край глиняной миски-глечика, полила постного масла и молока, взбила деревянной лопаточкой и, подсыпая муку, замесила тесто. Она наделала из него ровных шаров, а потом каждый из них раскатала в длинные полосочки, которые перевила: один посередине, другие ближе к одному из концов. Уложив первые на смазанный лист, стала класть поперек их вторые так, чтобы длинный конец раскатанной полоски был хвостом. Для большего сходства бабушка разрезала его ножом еще на несколько полосочек. Короткую часть, головку жаворонка, она поручила оформлять мне. Я вытягивала из теста носик, а там, где тесто заворачивалось, пристраивала – вминала две черных горошины – припасенную с лета сушеную черемуху".

А если уже прилетели к этому времени настоящие жаворонки, испеченную сдобу надо было обязательно показать им и попросить:

Жаворонок, жаворонок! На тебе зиму, а нам дай лето! Возьми себе сани, а нам дай телегу!

Надежда Ильинична Перминова, проживающая ныне в Вятке, – автор трех сборников стихов, двух работ о народных ремеслах, книги для детей и двух книг прозы. Отрывок процитирован мною из ее сборника "Соловьиная ветка" (Вятка, 1991, с. 111–112).

И вот уже наступает шестая – Вербная – неделя Великого Поста.

Это несколько дней веселого и шумного праздника среди скорбного Великого Поста перед завершающей его Страстной седмицей. Для людей это была как бы разрядка, короткая отдушина в череде скромных и тихих недель… В Москве дни Вербной недели проходили особенно шумно и весело. Местом гуляний всегда была Красная площадь.

Харбинский журналист М. Ш(мидт) в статье "Бей до слез!.. Вербные дни в Первопрестольной" называет эти дни "волшебной неделей весенней радости, красок и веселья". Он пишет о красочных развалах ярмарки на древней площади, центре Москвы и всей России, – о палатках и дощатых лавках в три ряда, сотнях торговцев с лотками, о наваленных грудами на земле "вербных товарах", о "сборе здесь букинистов всей Москвы".

"Свист, писк, треск – стоном стоят над площадью. Купцы, офицеры, чиновники, няньки с детьми, гимназисты и гимназистки, студенты, инженеры, кухарки, горничные, дворники, мастеровые – все за неделю, хоть день-два толкались в эти буйные весной и жизнью дни на Красной площади…". Вечером через площадь вереницей проходили щегольские выезды московской знати и именитого купечества. Ав московском Манеже традиционно на "Вербу" устраивались "конкур-гиппик" – известные на всю Россию состязания лучших наездников императорских кавалерийских полков.

"Пела и звенела старая Москва в вербную неделю. Смеялось весеннее солнце, смеялся радостный народ…" – заключает журналист.

А в Харбине? То же!

Оживление наступало уже примерно с четверга – открывались традиционные вербные базары: по всей Мостовой улице, в Доме милосердия, у всех храмов. С утра устанавливались деревянные прилавки, лотки, на которых располагались груды искусственных цветов, живые цветы, ветки багульника. На тротуаре – в ведрах, в корзинах – пучки красных веточек с пушистыми светло-серыми "барашками" – свежесрезанная верба. Продавцы – русские женщины, китайцы. Верба и в руках у многочисленных китайских разносчиков.

Вербный базар в Доме милосердия – это, по установившейся традиции, и выставка-продажа рукоделий воспитанниц: разные изящные поделки-подарки, вышитые скатерти и салфетки, аппликации, детские платья, фартучки-нагрудники… Харбинцев призывали посетить выставку, купить работы, помочь таким образом материально этому приюту милосердия.

Пик праздника – суббота. На базарах многолюдье: взрослые, школьники (школы и предприятия закрыты), гул, оживление, праздничное настроение, у всех в руках верба и цветы. Мальчишки бьют девочек по ножкам, приговаривая "Верба хлес, бей до слез!" Визги, шум…

Но все заканчивается к вечернему богослужению. В храмах служат две всенощные. Раннюю (Детскую) – для детей – святят вербу, подходят под Помазание. Позднюю – тоже с освящением вербы – для взрослых. Какая-то особенно светлая, праздничная литургия в воскресенье: вход Господень в Иерусалим…

Но быстро проходит этот короткий праздник, и с понедельника – наиболее строгий пост. Говеют школьники. Ходят в церковь на службы; в среду после утреннего богослужения исповедуются в своих детских грехах у священника, получают под епитрахилью их отпущение; приходят на всенощную; и в Великий четверг, в праздничной школьной форме, причащаются Святых Тайн. Говеет и причащается перед Праздником Пасхи и большинство русского населения…

Но кто мне скажет, когда именно, еще задолго до Пасхальной Заутрени в душе начинает жить ощущение, предвкушение Праздника? Когда начинается Пасха?

Я имею в виду, конечно, не фактический момент, не вечер в Светлую Великую субботу, не крестный ход вокруг церкви и ликующие возгласы с паперти – "Христос Воскресе!" Не домашнее разговление и пасхальные визиты в Первый день… Я говорю о том первоощущении, предчувствии приближающегося с каждым часом великого радостного события – Праздника праздников и Торжества из торжеств, о многочисленных п р из н аках наступающей Пасхи… Когда?

Пока я не дам ответа на этот вопрос, остановлюсь на сказанном, а продолжение будет в следующей главе.

Начиная теперь разговор о развитии в российской колонии в Маньчжурии и Китае изобразительного искусства, хочу прежде всего сказать, что, хотя в области искусств труднее всего проводить какие-либо сравнения, тем не менее берусь утверждать, что уровень международных контактов русских художников здесь с их китайскими и японскими коллегами был, пожалуй, наиболее высоким и уступал, быть может, только связям в области музыкального искусства. Да и российская общественность в целом интересовалась традиционным китайским и японским искусством.

Не странно ли? При таком различии европейской и восточной живописи, используемых ими форм и средств, изображения и понимания функций пейзажа и прочем, и прочем…?

Да, все-таки! Именно так.

В среде русской интеллигенции, воспитанной на изящном вкусе, на традициях национальной терпимости, искусство Востока всегда привлекало к себе внимание. При всей его непохожести на европейское – в изобразительных средствах и приемах мы ощущали подлинность этого искусства – скрывающего, а может быть, наоборот, раскрывающего таинственный мир чувств и ощущений людей Востока, позволяющего приподнять невидимую завесу над их тайнами.

Попав в Китай, русские люди соприкоснулись с самыми различными формами восточного искусства в непосредственной близости. История русско-китайских и русско-японских связей в области изобразительного искусства еще ждет своего исследователя. Здесь ниже только отдельные эпизоды, отражающие, однако, подлинный высокий дух этой важной области культурных связей русского и дальневосточных народов, демонстрирующий настоящее межцивилизационное взаимодействие в подлинном смысле этого слова.

Я имею в виду не только встречи русских в Китае непосредственно с китайской и японской живописью на выставках и вернисажах. Разве к сфере высокого народного искусства не относится неповторимая китайская и японская архитектура пагод и храмов (не говоря уж об изображениях сонма их "страшных" богов, поражающих воображение), различные предметы искусства, в том числе всевозможные художественные китайские и японские "безделушки", имевшиеся в изобилии в каждой русской семье, нарядные и оригинальные атрибуты одежды, наконец, просто праздничный китайский лубок, китайские и японские художественные панно? Разве не сталкивались со всем этим харбинцы и жители других городов Китая буквально на каждом шагу?

Но я буду пока говорить только о выставках.

Огромный успех у русской общественности Харбина имела в описываемый период выставка картин молодой китайской художницы Ян Мэйлин, отмеченная несколькими восторженными рецензиями.

А харбинские русские художники?..

Большинство их являлись питомцами высших и средних художественных школ императорской России: В. Е. Панов и Н. А.В ьюнов – С.-Петербургской Академии художеств; П. Ф. Федоровский окончил ее курс по архитектурному отделению; М. М. Лобанов не окончил курса из-за начавшейся революции. А. Е. Степанов, М. М. Пьянышев и В. П. Казанов окончили Московскую школу ваяния и живописи. А. К. Холодилов являлся питомцем Екатеринбургского художественного училища, а Н. С. Задорожный – Читинской художественно-промышленной школы. А. Н. Клементьев, преподаватель Лицея Св. Николая, закончил курс Одесского художественного училища, после чего совершенствовался за границей. А также С. С. Шешминцев, Ю. В. Смирнов, художник-китаевед А. И. Сунгуров… Всех я просто не имею возможности здесь перечислить!

В Шанхае работали В. С. Подгурский, М. А. Кичигин, Н. А. Пикулевич, Л. Н. Пашков, Я. Л.Л ихонос, другие. Талантливыми карикатуристами были Вита Загибалова, Руф Ананьев, в Шанхае – Г. Н. Сапожников (Сапажу).

Широко известны были и театральные художники, творившие прекрасные декорации к многочисленным и разножанровым харбинским постановкам, начиная с оперных и кончая яркими кафешантанными. В этой области были известны такие имена, как В. А. Засыпкин, М. Ф. Домрачев, А. Д. Сафронов, В. Д. Шилоносов, Покровский, Алин, Смирнов; позднее – Слюсарь, Лобачев (Коренева О. Живопись // Политехник, 1979, № 10, с. 165).

Добавлю еще одно имя – художника Ф. Тэдди, ярко работавшего в кабаре "Альказар" и вызвавшего восхищение журналиста Коли Шило, который посвятил ему следующие строчки:

 
Художнику Тэдди
Тебе, мой друг, художник Тэдди,
Я посвящаю не сонет,
Не мадригал и триолет,
А просто первые слова,
Что с уст срываются едва,
А уж звенят, подобно меди.
Твои изящные лубки,
Твои тончайшие мазки
Дороже многих декораций,
Придя из тьмы глубоких лет,
На них смотрел бы сам Гамлет,
И не судил бы их Гораций.
Что подарить тебе?.. Мечты?!
Я беден так же, как и ты…
Тебе подарок мой – им вызов:
Эй, толпы леди и маркиз,
Идите вы на бенефис
С толпами лордов и маркизов!
 

В этой книге я не ставлю своей задачей рассказывать о харбинских художниках подробно – это дело будущего. Здесь речь пойдет только о начале 20-х годов, о нескольких художниках и их выставках и о Художественной студии «Лотос».

Мне известно, что в 1920 г. в Гимназии Оксаковской проходила выставка работ художника-портретиста Николая Алексеевича Кованцева. Выставлялись: сделанный им в Астапове первый посмертный портрет Л. Н. Толстого, портреты Д. Бурлюка, Владимира Степного, артистов Бравина, Дальгейма, Доброхотова, артистки Черкасской. Внимание публики привлекала картина, названная художником "Довольно крови" – с изображением прекрасного ангела.

В 1921 г. в Харбине побывал уехавший отсюда в Америку глава футуристов Давид Бурлюк, "поражавший общество откровениями нового искусства", – как писали о нем местные газеты. Устроенная им выставка имела успех, хотя харбинцы и посмеивались над такого рода искусством. Но Бурлюк, как личность, им понравился, и они, воспользовавшись теми неологизмами русского языка, которые художник привез с собой из России, в шутку говорили: "Харбинцы обилечиваются, а Бурлюк огалошивается" (воспоминания В. Г. Мелихова).

В то же время был в Харбине и М. А. Кичигин, и в мае 1922 г. прошла его выставка. Но о его творчестве, расцветшем позднее в Шанхае, конечно, надо говорить особо.

В этом же году была устроена выставка художника Н. Гущина. На выставку дал рецензию Сергей Алымов, назвав художника с присущей автору образностью "Коробейником красок"

Теперь о студии "Лотос".

У истоков Художественной студии "Лотос" – заметного явления в культурной жизни Харбина – стоял художник и скульптор Александр Кузьмич Холодилов, ставший позднее бессменным секретарем этой студии.

Родился он 7 октября 1896 г. в Висимо-Уткинском заводе Верхотурского уезда Пермской губернии – одном из первых возникших на Урале. По окончании начального училища поступил в ремесленное, которое окончил в 1912 г. В 1917 г. завершил учебу в Художественном училище Екатеринбурга. Работал преподавателем рисования и черчения в Екатеринбургском высшем начальном училище.

От училища Александр Кузьмич должен был ехать в Таганрог художником-декоратором, но школа была в 1919 г. эвакуирована в Читу, и он был прикомандирован к Читинской художественной школе. Был мобилизован и работал в качестве художника по оформлению фотографических альбомов и театральных декораций.

В это трудное время велось много разговоров о Китайской Восточной железной дороге и о Харбине; возникло желание от всех происходивших вокруг потрясений уехать туда и пожить спокойной жизнью. Желание это удалось осуществить осенью 1920 года.

Несколько художников – голодные, оборванные – приехали в Харбин.

Витрины и прилавки магазинов Чурина ломились от изобилия продуктов, город жил сытой, спокойной жизнью. Остро встал вопрос: как быть? что делать?

По рассказу дочери – Татьяны Александровны Ивановой (Холодиловой):

Подошел к группе молодых людей какой-то солидный, прилично одетый мужчина.

– Вы художники?

– Да…

– Не возьметесь ли писать вывески?..

Работа таким образом нашлась, и молодые художники Екатеринбургской и Читинской школ, приехавшие в Харбин, объединились вокруг нее. Коммуна сложилась на Кавказской улице Пристани на квартире Холодилова, где все и стали жить вместе.

У талантливой молодежи возникла мысль о создании в Харбине собственной художественной школы. Ее открыли – тут же и назвали "Лотос". Ученики появились сразу, и постепенно их становилось все больше и больше.

Школа практически выполняла чрезвычайно важную задачу: пробуждать у детей эмиграции, уже в это трудное время начала 20-х годов, художественные способности.

Деятельность расширялась. Встала задача подыскать новое, более просторное помещение. В коллектив вступил старший коллега, директор Екатеринбургского художественного училища, энергичный В. М. Анастасьев.

Он-то и нашел новое пристанище для "Лотоса" – в только что отстроенном доме Мееровича – Большой проспект, 24а, угол Таможенной, – в просторной, пустующей и заваленной хламом мансарде, которая скоро стала знаменитой. Соглашение было достигнуто. Всю необходимую работу художники взяли на себя: собственными руками очистили помещение, оборудовали студию, художественно оформили ее, создали павильон, начали работать…

5 февраля 1922 года харбинская газета "Рупор" сообщила, что в доме Мееровича "приспособилась художественная студия под названием "Лотос". Группа художников объединилась под руководством Анастасьева, бывшего хранителя столичной художественной галереи, и художника-архитектора Бернардацци. Большая светлая комната заставлена мольбертами и декоративными аксессуарами. Представители богемы здесь же и живут. Спят под мольбертами в приятном соседстве масок, черепов и гипсовых торсов.

Начались занятия с группой учеников по рисованию. По вечерам устраиваются "кроки" – наброски с живой натуры в несколько минут".

– Нет рисовальной школы в Харбине, – заключал журналист. – Может быть, "Лотос" восполнит этот пробел?

Автору заметки, несмотря на ее язык и некоторые неточности, нельзя отказать в присутствии здравого смысла и умении правильно оценить конъюнктуру. Студия, действительно, была очень нужна и открылась как раз вовремя. Потребность горожан в художественном – так скажем – образовании оставалась совершенно неудовлетворенной и определила успех "Лотоса". Художники же были вознаграждены за инициативу. Им удалось быстро развернуть свою деятельность в широких масштабах.

Не прошло и двух месяцев, как Студия искусств "Лотос" объявила об организации регулярных занятий по живописи, рисованию и скульптуре, создав для этого группы: Первую – обучающихся рисованию, живописи и скульптуре; Вторую – для детей дошкольного возраста от 5 до 8 лет (эстетическое воспитание); Третью – сеансы набросков и этюдов и живой модели для художников; Четвертую – уроки технического рисования и черчения для ремесленников.

В 1920–1923 гг. рисование, живопись и лепку здесь вел А. К. Холодилов. В последующем художник перешел на преподавательскую работу, которая стала делом его жизни. Он преподавал рисование и черчение в Первом Высшем начальном училище (на Артиллерийской ул., угол Пекарной), в правительственной гимназии, в школах в Затоне и Ченхэ; а в 1945–1955 гг. – в Первой советской средней школе.

О дальнейшей судьбе Александра Кузьмича пишет его дочь Татьяна Александровна (Иванова Т. А. Несколько слов об отце // НСМ, февраль 1998 г., № 50). В 1955 г. семья выехала на Родину, на целину. Получила назначение в один из совхозов Хакасии (Красноярский край). Приехав со всем своим, невиданным в здешних краях, "арсеналом" художника – набором холстов, красок, кистей и пр., А. К. Холодилов расписывал помещение местного клуба, писал декорации для постановок, плакаты, числясь по должности… маляром (места художника в штате совхоза предусмотрено не было).

Но слух о появлении здесь талантливого живописца-оформителя быстро достиг областного центра – г. Абакан, и Александра Кузьмича пригласили преподавателем рисования, черчения и художественного ремесла в Абаканское педагогическое училище. Здесь он оформлял студенческие спектакли, вел кружок гальванопластики, которой стал серьезно увлекаться, участвовал в краевой выставке самодеятельного искусства в Красноярске. Так он бессменно проработал в училище десять лет, неоднократно получая за честный труд, как тогда было принято, почетные грамоты, премии и благодарности.

Скончался А. К. Холодилов 9 февраля 1967 г. в Абакане и похоронен на местном кладбище на высоком холме при впадении р. Абакан в Енисей, с прекрасным видом на Саянские горы…

Но вернусь к студии "Лотос".

Еще через некоторое время студия перешла на более высокую ступень обучения, введя классы: рояля, пения и оперного пения (пианист Б. М. Лазарев, класс скрипки – В. Д. Трахтенберг, начальное пение, постановка голоса – Н. А. Оржельский); теории музыки и сольфеджио (К. А. Лазарева); мелодрамы и мелодекламации (З. И. Казакова).

Художник М. А. Кичигин организовал новую группу по рисованию. Все эти классы и группы имели успех и активно посещались. После 1923 г. художники стали постепенно разъезжаться – и из мансарды, и из Харбина. Позднее, по инициативе Анастасьева, в студии появился А. Е. Степанов, поселившийся здесь со своей семьей.

Мы видим, что "Лотос" легко и свободно, имея такие превосходные кадры, вышел далеко за рамки только изобразительного искусства (за что ему честь и хвала), хотя последнее оставалось для него главным.

Пора немного рассказать о людях, фамилии которых упоминались выше.

Владимир Михайлович Анастасьев (род. в 1878 г.) был личностью даже для Харбина совершенно незаурядной. "Столичная художественная галерея", как назвал ее журналист, хранителем которой он был, – это Санкт-Петербургский Музей императора Александра II. В. М. Анастасьев, его директор, окончил таганрогскую гимназию, где одновременно с ним учились А. П. Чехов и В. Г. Тан-Богораз – люди известные всей России. Посвятив себя изучению естественных наук и искусства, Анас-тасьев выбрал область прикладного искусства и поступил в Строгановское училище в Москве, пройдя за два года четыре курса. Высшее образование он получил позднее в Университете Шанявского.

Окончив с отличием училище, в том же 1901 г. выехал с организованной им артелью художников-прикладников в Шотландию, в Глазго, для сооружения Русского отдела Всемирной выставки, строившегося по проекту учителя Владимира Михайловича – академика Шехтеля.

По возвращении в Москву был приглашен сначала на должность заместителя директора вышеназванного музея, а затем стал и его директором. Одновременно преподавал в Строгановском училище рисование. В 1908 г. ему на выбор был предложен пост директора художественно-промышленных училищ в ряде крупных городов России. Интересуясь народным искусством и кустарной промышленностью, Анастасьев избирает село Красное Костромской губернии – центр кустарных промыслов. Вместе с тем, в качестве сотрудника учебного отдела министерства торговли, он почти ежегодно командировался в Западную Европу и собирал там материалы для своей будущей научной работы.

Эту деятельность исследователя прервала Первая мировая война. В этот период Владимир Михайлович, по поручению министерства, создает сеть профессиональных школ в европейской части России. На посту директора Художественно-промышленного училища в Екатеринбурге его и застает революция. В период Уральского правительства Анастасьев – управляющий министерством народного просвещения. С созданием Омского правительства он особоуполномоченный министерства просвещения в Уральском крае.

В 1920 г. выехал в Харбин, где занял должность инспектора Учебного отдела Харбинского общественного управления (ХОУ). С того времени постоянно работал на ниве народного образования. Известен как замечательный лектор по истории искусств, педагогики и эстетическому воспитанию. Выезжал с лекциями в города Китая, в частности в Шанхай.

Отметил в 1928 г. в Харбине 25-летие своей педагогической деятельности.

Об Александре Александровиче Бернардацци мне пока известно мало: только то, что он был преподавателем Харбинского политехнического института.

Борис Матвеевич Лазарев – крупный русский пианист, педагог; его ученик Г. Зингер добился международного признания. Его жена – Кириена Александровна Лазарева – тоже из известной музыкальной семьи, дочь пианиста и педагога А. И. Зилоти, внучка российского мецената, создателя Третьяковской галереи – П. М. Третьякова.

Владимир Давидович Трахтенберг (1889–1963, Сидней) – крупный музыкант и педагог, ученик С. Рахманинова и А. Глазунова. Николай Антонович Оржельский нам уже знаком. Все они, кроме Трахтенберга, жившего неподалеку на Правленской, и Оржельского, проживали при Студии.

Перенесемся в атмосферу одного из праздников художественной школы.

Дом Мееровича на Большом проспекте. Мансарда…

Вы поднимаетесь наверх и попадаете в обстановку – сказочную – иного слова не подберешь, необычную, изысканную. Весь "Лотос" – как волшебный замок. Невозможно поверить, что это мансарда под крышей обычного харбинского дома, пусть и многоэтажного… Стены увешаны работами учеников студии: масло, акварель, сангина, тут же – шкуры, гобелены, лепные работы. Студия – это ряд "углов", ярких, красочных, каждый в своем духе и стиле; отделены они друг от друга колоннами. Тут же сооружена балюстрада. Пол в коврах. С потолка свисает оригинальная люстра. В оформлении каждой детали видна опытная рука А. К. Холодилова.

Что же здесь сегодня происходит? Первый в истории студии камерный концерт.

"Битковый" сбор. Нарядно одетая публика. Все исполнители во фраках. Это Н. А. Шифферблат, В. Д. Трахтенберг, И. Э. Кениг и И. М. Ступель.

"Лотос" регулярно проводил музыкальные вечера, устраивал художественные выставки. В том числе – Передвижную художественную выставку. Ее каталог включал в себя 161 художественное полотно. 38 полотен выставил Н. А. Вьюнов, в том числе: "Владивостокские этюды", "Озеро Байкал", "Озеро Метино", "Тальменье". Далее среди участников такие имена: П. М. Поговский, Ф. П. Соболев, М. А. Кичигин, Я. Л. Лихонос, И. П. Сверкунов, С. Р. Бирнбаум, А. К. Х., Я. М. Яругский-Эруга, Ф. М. Суворовцев, М. Н. Аветов, П. М. Доброгаев, М. С. Пилецкий, А. Д. Зайцев, М. М. Горев, Альберт Бенуа, Чарданьев, Ин. Н. Жуков, К. А. Татз.

Также постоянно устраивались выставки ученических работ. Вторая такая выставка была проведена в январе 1924 г. На фотографии ее обратите внимание на виньетку "Лотоса".

Художники Харбина периодически устраивали свои балы. На Масленой неделе 15 февраля 1923 г. один такой бал-карнавал был устроен в Коммерческом собрании.

В собрании на этом балу не осталось не декорированной ни одной стены; все вертикальные поверхности верхнего и нижнего этажей и даже подвального помещения были завешаны специально для этого бала написанными художественными полотнами и светящимися панно, разнообразными шаржами в стиле настенных "помпейских" фресок. Для этих декораций художники разрисовали более трех тысяч аршин полотна…

Главная площадка бала – зрительный зал и сцена были превращены в знойно-синюю "тропическую ночь" Южной Африки… В фойе нижнего этажа (красивейшее место собрания!) была устроена "Галерея Трианон". В верхнем фойе – "Альгамбра" – павильон в мавританском стиле – и бар; в подвальном помещении Комсоба, куда для доступа публики на этот вечер даже специально пробили ход в полу вестибюля, были устроены "Кабачок Смерти" и "Комната ужасов", которые, по мнению рецензента, "не удались совершенно" и "напрасно пол прорубали".

Была обширная музыкально-вокальная программа. Но главным развлечением гостей были, конечно, танцы, "королем" которых все уверенней становился подвергнутый вначале поруганию и даже запрещению, но, несмотря ни на что, постепенно "завоевывавший" Харбин… фокстрот. Сколько о нем и об увлекавшихся этим танцем харбинцах было написано фельетонов, сколько сломано копий в спорах о том, танцевать ли его или нет, приличен он или неприличен… Сегодня все это, как и происходившее когда-то жесткое противостояние между собой на харбинских пляжах "трусофилов" и "трусофобов" (а речь идет всего-навсего о купальных трусиках), трудно себе и представить. Но все это в истории Харбина действительно было. Еще о бале художников.

Как признавали все, бал был исключительным по художественному оформлению. О нем потом долго и много говорили в городе – о "неузнаваемом Комсобе", о костюмах гостей: "Жемчуге" – на М. П. Соскиной, "Индейца" – на художнике Покровском, "Клеопатры" г-жи Коре-невской, вообще о многих "восточных" костюмах, поражавших отделкой и стилевым решением.

Харбинцы любили общаться, веселиться – с музыкой, застольными песнями, танцами. Очень любили они, конечно, и балы. Наряду с оперой, опереттой и драмой чрезвычайно популярными в городе, неотъемлемым элементом общественной жизни были балы – традиционные, устраивавшиеся из года в год еще со времен прежних, далеких, и отдельные, по частному поводу, посвященные какому-нибудь торжественному событию или дате.

Традицию устройства регулярных балов в харбинском в Железнодорожном собрании возродил в послереволюционные годы Управляющий КВЖД Б. В. Остроумов. Присутствуя на каждом таком балу в собрании, довольно-таки грозный в рабочей обстановке, управляющий всегда осведомлялся: "А где же инженер Х? Почему же сегодня я не вижу коллегу У?.." И этот интерес "начальства", определенно, являлся для старших служащих дороги стимулом для посещения балов.