Текст книги "Зной прошлого"

Автор книги: Георгий Николов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

В памяти народной

Несколько десятилетий отделяет нас от событий, предшествовавших победе революции в Болгарии. Свято хранит народ память о своих мужественных сыновьях и дочерях, не щадивших жизни в борьбе за свободу. Но мы не вправе забывать и злодеяния, которые вершились на нашей земле фашистскими палачами. В числе этих злодеяний и жестокая расправа, учиненная в Каблешково палачами из третьего батальона жандармерии.

Позднее, представ перед Народным судом, все те, по чьему приказу проводилась операция в Каблешково, любыми способами пытались выгородить себя, стремились переложить ответственность на других.

«О поджогах в Каблешково я узнал лишь несколько дней спустя, – твердил генерал-майор Младенов. – Жандармерия тогда еще не была передана в мое подчинение, так что я в принципе не мог отдать подобного приказа».

Майор Димитров, начальник разведки третьей балканской дивизии и начальник штаба по борьбе против революционного движения, вторил генералу: «Полиция не вправе перекладывать вину на штаб дивизии… Она вообще чаще всего действовала на свой страх и риск».

Как и следовало ожидать, ни при чем был и капитан Русев: «Когда я приехал в Каблешково, операция уже была начата по приказу поручика Стефанова».

Косю Владев также не признавал какую-либо вину за собой: «В операции в Каблешково участия не принимал… Когда начали поджигать дома, я сидел в кафе».

Виновных не было, а в Каблешково полыхали пожары. Черные облака дыма поднимались до небес. Жители окрестных сел с удивлением и испугом взирали на зарево над Каблешково. Но согласно официальной версии – виновных не было…

Еще не стихло ликование по поводу одержанной вблизи села Дюлино мнимой победы над партизанами, еще продолжали жандармы комментировать речь своего командира и его поздравления «героев» дня, как был получен новый приказ и отряд карателей отправился в Каблешково. Прямо на марше начался подбор исполнителей для решения наиболее ответственных задач. Поручик Стефанов собрал взводных командиров и уточнил с ними детали предстоящей операции. К вечеру 10 мая роты должны были прибыть в Каблешково. Предстояло пройти значительное расстояние. В первую очередь необходимо было как можно быстрее преодолеть горы. Далее путь лежал по равнине. Сразу за реками Хаджийска и Ахелой возвышалась гора Биберна. Ну а оттуда до Несебыра было рукой подать.

Оставив батальон на марше, капитан Русев и Косю Владев заторопились в Несебыр. Не сказочные красоты города и не отдых на морском берегу влекли их сюда – здесь была назначена встреча с представителем каблешковских властей, который должен был передать список лиц, заподозренных в связях с партизанами. Предстояло решить, чьи дома из тех, кто значился в списке, будут преданы огню. Капитан так долго расспрашивал посланца из Каблешково о настроениях людей, о том, как они отнесутся к подобной мере властей, что тот даже стал подумывать, уж не прощупывает ли капитан его самого, не проверяет ли его лояльность. А капитан продолжал играть роль благородного человека, небезразличного к интересам людей.

– Уж слишком вы раздули историю, – счел он возможным пожурить каблешковца. – Сорок домов – это чересчур много. Поджоги должны иметь символическое значение, служить назиданием для людей.

В конце концов сбитый с толку представитель каблешковской верхушки принялся даже оправдываться, что все подготовлено в соответствии с требованиями приказа № 26 и личными указаниями капитана.

В положенный срок третий батальон жандармерии прибыл в Каблешково. Местное училище превратилось в казарму. Все село было оцеплено. Жандармов на улице было больше, чем прохожих. У намеченных к уничтожению домов были выставлены посты. Жителям еще не были ясны до конца намерения жандармерии, по Каблешково поползли самые различные слухи на этот счет. Все ждали капитана Русева, приезд которого должен был разрешить все сомнения. Встречать его собрались местные заправилы, сельский кмет и офицеры батальона. Началось коллективное обсуждение списка. Капитан – «добрый человек» – разрешил каждому свободно высказываться, отстаивать свое мнение. Капитан подчеркнуто спокойно принимал возражения, внимательно выслушивал родителей партизан, просьбы одних удовлетворял, других – категорически отвергал. Понимая неблаговидность и жестокость предстоящей расправы, командир батальона жандармерии хитрил, пытаясь выставить себя жертвой обстоятельств.

– Иду на это с болью в сердце, – заявил он собравшимся просителям. – Но что могу сделать? Таков приказ.

Сидящий напротив него поп Енев восторженно воскликнул:

– Воистину добрый человек. За что господь не прислал нам его пораньше?

«Либеральничание» капитана Русева не нашло, однако, одобрения среди собравшихся представителей каблешковской верхушки, вызвав среди них лишь ропот разочарования:

– Не ко времени сейчас такая доброта. Столько лет возились с этими коммунистами, руки не смели на них поднять, сколько же можно терпеть.

Услышав эти слова, капитан поторопился разъяснить свою позицию:

– Запомните, господа, меры властей должны вести к сплочению нации. Нашей армии нужны новые солдаты. Будем брать их и из вашего села. Так что никто не должен пострадать безвинно. – После короткой паузы он ехидно продолжил: – И где же, смею спросить, вы были раньше, господа, будь вы порешительнее, не пришлось бы сейчас капитану Русеву краснеть перед историей.

Не менее лицемерно разглагольствовал капитан и перед ошеломленными крестьянами, согнанными на сельскую площадь, чтобы послушать его речь.

В итоге обсуждения из сорока предложенных домов были окончательно выбраны восемнадцать, подлежащие уничтожению. Поручик Стефанов лишь ждал приказа. Уже были готовы поджигатели и группы, в обязанность которых вменялась конфискация имущества. Были даже выделены люди, которым надлежало следить за тем, чтобы огонь не перекинулся на соседние дома. Все было предусмотрено. Поджигатели имели опыт, приобретенный ими в карательном полицейском отряде «Полковник Ат. Пантев» и во время поджогов в селе Скалица две недели назад.

Мне и сейчас не совсем ясно, что же за человек был в действительности капитан Русев? Я читал и перечитывал все, что осталось после него – собственноручно написанные показания, стенограммы ответов на вопросы во время заседаний Народного суда, различные прошения и ходатайства. В отличие от Косю Владева и ему подобных, которые никогда и ни в чем не признавали себя виновными и стремились всю ответственность свалить на других, капитан Русев зачастую соглашался: «Да, это сделано по моему приказу». Но чаще всего он юлил, заявляя, что большинство злодеяний совершено третьим батальоном жандармерии по приказам генерала Младенова и генерала Христова. На вопрос народного обвинителя, почему он исполнял антинародные приказы, капитан Русев ответил: «По уставу ответственность за последствия несет тот командир, который отдал приказ. Я солдат и привык подчиняться. – Затем он добавил: – Я никогда не был физическим убийцей. Думаю, что и в окопах я сумел доказать, что являюсь солдатом, который знает, как исполнять приказы».

Когда меня арестовали и бросили в одну из камер в штабе жандармерии, я имел возможность несколько раз видеть и слышать капитана Русева. Был он среднего роста, широкоплечий, со светлыми волосами, несколько полноватый для своих лет. С подчиненными всегда разговаривал спокойно, любил пошутить, посмеяться. В полдень, находясь в штабе жандармерии, капитан любил постоять на площадке, откуда начиналась ведущая на второй этаж лестница. Как раз в это время выводили в туалет арестованных. Капитан Русев провожал каждого из них равнодушным взглядом, и ничто в его лице не менялось. Словно это были люди, случайно встреченные на улице.

Чтобы составить более определенное представление о капитане Русеве, я поинтересовался мнением о нем людей, которые были его подчиненными или просто знакомыми еще до его поступления в жандармерию. Один из них заявил: «Как запутался этот человек, а ведь был готов пожертвовать своей жизнью за солдата!» Другой написал: «Русев был злобным человеком, основной целью его службы было собственное возвышение». Мнение третьего оказалось противоположным: «Более демократичного офицера в полку не было». Четвертый был категоричен: «Русев всегда грешил диктаторскими замашками, хотя и был не прочь прослыть демократично настроенным офицером». Пятый, бывший подчиненный Русева, командир взвода, так отозвался о нем: «Русев стремился любой ценой стать самостоятельным начальником. Это его и погубило. Его служебное рвение объяснялось неудержимым желанием добиться более высокой должности. Он рвался к власти. Тому, кто предоставил бы ему эту власть, он готов был служить как верный пес. Его принцип был прост – дайте мне власть и тогда увидите, чего я стою».

Да, последняя оценка является, наверное, наиболее точной. Стремление молодого армейского офицера к власти не осталось незамеченным и в Софии, в штабе формирующихся сил жандармерии. И вот «демократичный», «добрый» по отношению к солдатам офицер без колебаний, с готовностью принял сделанное ему предложение. Всего семь месяцев довелось ему командовать третьим батальоном жандармерии. Но и такого небольшого срока оказалось достаточно, чтобы выявить полное нравственное падение этого человека – падение, которое никогда не изгладится из памяти людей, потому что оно имело самые тяжелые последствия для всей Бургасской области – от морского побережья вплоть до Синих Камней.

…Солнце взошло уже довольно высоко, а капитан Русев все еще размышлял. В списке были и такие, кто не поторопился предстать перед ним. Неужели ни во что не ставят его? Или просто боятся? Что касается его, то он готов выслушать каждого и каждому будет растолковывать, что он просто офицер, выполняющий полученный приказ. Но многие так и не пришли на поклон к командиру жандармерии.

– Видимо, они такие же упрямые, как и их сыновья, но это им дорого обойдется, – с досадой бросил капитан толпящимся вокруг него подчиненным и представителям сельской верхушки.

Когда капитан уже был готов отдать приказ поручику Стефанову, в комнате появился гитлеровский офицер – начальник немецкой радиостанции на горе Биберна. О чем шла речь с представителем вермахта – неизвестно, да и не так уж важно. Однако в результате еще один дом был вычеркнут из списка предназначенных к уничтожению. Пусть знают союзники, что болгарская жандармерия уважает их мнение, не отмахивается от их просьб.

Капитан Русев все медлил. Поручик Стефанов с нетерпением ждал его приказа. «Что-то размяк капитан, – размышлял поручик, – а меня работа ждет». Слово «работа» было одним из любимых слов поручика. Вопросом «Закончил работу?» встретил он своего подчиненного Тодора Стоянова, которому было поручено казнить коммуниста Димчо Карагезова. Этими же словами он встречал и других убийц. Расстрелы, допросы и истязания были для него привычным делом – работой, которую необходимо выполнять без возражений, без промедлений, не задумываясь и не сомневаясь.

Тем временем несколько смущенные сельские заправилы начали недовольно переглядываться. Неужели жандармский начальник испугался и все напрасно – и долгие совещания, и строгие предупреждения родителям партизан, и явные угрозы? А они так рассчитывали на капитана, надеялись, что он поднимет их авторитет, раз и навсегда покажет всем жителям Каблешково, кто же являются настоящими хозяевами села: они, верой и правдой служащие царю и отечеству, или горстка смутьянов, связанных с партизанами?

Но капитан Русев по-прежнему молчал. Вдали виднелось море, слившееся воедино с небесной ширью. Как похожи здешние места на его родной край! Очень скоро в этот идиллический пейзаж по его приказу ворвутся языки пламени и черные клубы дыма. Слух об этом наверняка дойдет и до его родного села, хотя, конечно, хотелось бы, чтобы подробности стали известны только начальству.

– Господин капитан, – прервал его мысли поп Енев, – пора бы и начинать, заждались христиане.

– Оставь своих христиан с миром, – резко оборвал попа капитан Русев. – Хотите поиграть с огнем – будете иметь такую возможность. А там пусть история нас рассудит. Поручик Стефанов, приступайте! И поаккуратнее там с людьми.

Всегда, всю свою жизнь, капитан был подчеркнуто «демократичен», стремился выйти чистеньким из игры, дела вел так, чтобы внешне его ни в чем нельзя было упрекнуть. И при поджогах в Каблешково он не изменил своему правилу.

Удивительно, но лицемерие и демагогия капитана Русева помогли ему прослыть на какое-то время порядочным человеком и добросовестным служакой, лишь по капризу судьбы ставшим во главе батальона жандармерии. Однако миф о «добреньком» жандарме рассыпается, если присмотреться более внимательно к его роли в злодеяниях, творимых третьим батальоном жандармерии.

На заседаниях Народного суда капитан Русев не уставал повторять: «Я никогда не был физическим убийцей… Считаю, что честно исполнял свой долг…» Свою причастность к пожарам в Каблешково он вначале категорически отрицал, заявляя, что, когда приехал в Каблешково, операция уже была начата по приказу поручика Стефанова, а затем стал валить всю вину на генералов Христова и Младенова, утверждая, что сам он действовал в строгом соответствии с их приказами. Однако даже пресловутый приказ № 26 предусматривал применение таких мер, как поджоги и уничтожение домов, амбаров, сеновалов и других строений, лишь в тех случаях, когда представителям власти оказывалось сопротивление. Каблешковские партизаны были в горах, в селе жандармам не было оказано никакого сопротивления, и тем не менее по приказу капитана Русева около двух десятков домов было сожжено или взорвано. Позже, уже после народной победы, показания, собственноручно написанные командиром третьего батальона жандармерии, будут на каждой странице пестреть словами: «долг перед родиной», «офицерская честь». В тот день, когда разгул жандармского террора захлестнул Каблешково, капитан также не скупился раздавать налево и направо свое офицерское «честное» слово, подло провоцируя наивных и запуганных родителей партизан стать невольными предателями своих сыновей и дочерей. Нет, совсем не запутавшимся человеком был этот офицер фашистской жандармерии, щедро обещавший сохранить жизнь и имущество тем, кто добровольно явится с повинной, и предлагавший им собственное заступничество. Ни секунды не колеблясь, он отдал бы приказ ликвидировать и тех из захваченных партизан или подпольщиков, чьи родители польстились на его посулы…

Первый дом, к которому направилась группа поджигателей, был домом бая Вылчана. Его старший сын еще в 1942 году был брошен в тюрьму. Сам бай Вылчан вместе с дочерью и младшим сыном уже давно находился в партизанском отряде. Прежде чем поджечь дом, один из жандармов решил отодвинуть в сторону стоявшую кверху дном и мешавшую ему большую бочку. А под бочкой в этот момент прятался сам хозяин дома. Оказавшись один на один с десятком вооруженных жандармов, бай Вылчан выхватил из кармана пистолет, но оружие дало осечку. В ту же секунду несколько дюжих жандармов навалились на него. Затем арестованный и его жена были отведены к капитану Русеву. И здесь капитан вновь продемонстрировал свою «человечность» – после непродолжительного допроса жена бая Вылчана была освобождена. Правда, все лицо у нее было при этом в крови, а одежда разорвана.

Допрос самого бая Вылчана велся в присутствии представителей сельской верхушки. В каких только грехах не обвиняли они старика!

– Он, он подбил молодежь стать на этот путь! – кричал, тыча в бая Вылчана пальцем, один из сельских заправил.

– Как раз наоборот, – спокойно возразил бай Вылчан. – Молодежь мне открыла глаза, и я пошел по их пути.

– Его дом был прибежищем антихриста, – разглагольствовал поп. – Много лет обитает там сатана.

– Не сатана, а правда, – невозмутимо парировал бай Вылчан.

И здесь старый коммунист высказал кучке сельских мироедов все, что накопилось за долгие годы в его душе. Однако те ждали от него совсем других признаний. Но отвечать на их вопросы бай Вылчан категорически отказался, решив про себя, что об отряде, о своей деятельности в прошлом, о тайнике в своем доме, в котором не раз укрывались подпольщики, он не проронит и слова.

Истязания были бессильны сломить волю мужественного патриота. Когда следствие окончательно зашло в тупик, капитан Русев спросил арестованного:

– А зачем ты вернулся в село?

Бай Вылчан взглянул на жандарма с тем спокойствием, которое было ему свойственно всю жизнь. Мог бы, конечно, не отвечать и на этот вопрос, но он понимал, что все сказанное здесь, при таком большом количестве свидетелей, наверняка станет известно и его боевым друзьям. Так пусть узнают от него самого, каким образом он попал в лапы врагу.

– В бою у села Дюлино меня оставили стеречь имущество отряда. Когда партизаны отступили, я не смог нагнать их, так как всюду было полно жандармов. К вечеру вновь направился на поиски отряда – и снова безрезультатно. Решил тогда укрыться на время у себя дома. Еще утром догадался, что в село пришли каратели. Но когда выбрался из тайника, понял, что уйти не удастся: все село было блокировано. В последний момент, увидев приближающихся жандармов, спрятался в бочке.

– Значит, ты был кем-то вроде завхоза в отряде Лыскова, – подытожил капитан Русев.

– Какой уж там завхоз, просто оберегал партизанское имущество, – во второй раз попытался объяснить бай Вылчан.

– Ну хорошо, не так это и важно, был ли ты завхозом или просто вещи стерег, – не стал спорить капитан Русев и неожиданно добавил: – А теперь ступай… Ты свободен…

Бай Вылчан удивленно взглянул на капитана. Что это: господину жандарму захотелось пошутит или здесь кроется какая-то провокация? Неужели его даже не арестуют? А может быть, судьба дарит ему тот самый единственный, почти фантастический шанс снова оказаться среди своих? Застывшее на лицах толпящихся вокруг сельских заправил недоумение сменилось выражением сначала растерянности, потом негодования: как можно отпускать одного из самых опасных каблешковских коммунистов?

Не говоря ни слова, бай Вылчан повернулся и неторопливо зашагал прочь. Но невдалеке его уже поджидал Драгия Янков – тот самый, что с такой охотой фотографировался в селе Дюлино с отрезанными у убитых партизан головами. Он был заранее проинструктирован поручиком Стефановым в соответствии с полученным от капитана Русева приказом. Гулкое эхо выстрелов прокатилось над селом, и, прошитый автоматной очередью на глазах у жены, бай Вылчан рухнул посреди сельской площади. Гул одобрения пробежал по окружению капитана Русева. Сам же командир батальона жандармерии, словно ничего не случилось и даже не взглянув на убитого, спокойно отправился выпить чашечку кофе. А в это время над Каблешково уже поднялись к небу зловещие клубы черного дыма, и далеко окрест разнеслись гулкие взрывы гранат, с помощью которых жандармы пытались разрушить наиболее крепкие строения.

Жандармы не позволили жене бая Вылчана забрать тело убитого мужа. Обезумевшая от ужаса, с окровавленным лицом и растрепанными волосами металась она по площади, всюду натыкаясь на пинки и удары прикладами. Старый коммунист Рачо Киров, дом которого тоже полыхал факелом, силой увел ее с площади, чтобы уберечь от пули какого-нибудь жаждущего отличиться жандарма-палача.

В селе еще полыхали пожары, когда по приказу капитана Русева жители Каблешково были согнаны на собрание на ту самую площадь, которая только что была обагрена кровью их односельчанина. Прежде чем покинуть село, командир карателей решил еще раз поупражняться в демагогии – он и сейчас хотел выглядеть лишь исполнителем чужой воли.

– История занимается только фактами, – разглагольствовал капитан перед угрюмо молчавшими каблешковцами. – В ней будет отмечен и этот печальный факт. Хочу, чтобы вы знали, что я сделал это с болью в сердце. Но таким было распоряжение свыше.

Да, история пишет только истины. И расправа в Каблешково навсегда останется в ней как пример жестокости и бесчеловечности жандармских палачей в монархо-фашистской Болгарии…

По окончании собрания капитан Русев заторопился в село Дыскотна, где находился штаб третьей балканской дивизии, чтобы доложить генералу Младенову об очередных «подвигах», совершенных третьим батальоном жандармерии в Каблешково. Проезжая в машине по улицам села, капитан равнодушно взирал на еще дымящиеся пепелища, на суетящихся возле них в попытке хотя бы что-нибудь спасти людей с закопченными лицами и обожженными руками. После произнесенной перед каблешковцами речи, которой сам капитан остался весьма доволен, настроение у него было приподнятое. Особенно понравились ему последние фразы: «Если кто-нибудь из партизан или подпольщиков добровольно сдастся властям или будет выдан родителями или близкими, то я гарантирую, что и волоса ни у кого из них не упадет с головы… Если же из вашего села еще хотя бы один человек уйдет в горы, к партизанам, то все село будет сожжено. Те, чьи дома были уничтожены сегодня, могут жаловаться хоть самому Сталину – пусть он им построит новые!»

Тем временем в Каблешково опьяненные успехом каратели продолжали пожинать плоды легкой победы над беззащитным селом. Возле пепелища собственного дома Еню Иванов был вынужден выставить угощение для подпоручика Величкова и его подручных. На прощание жандармы поблагодарили хозяина, издевательски изображая из себя званых и желанных гостей. При этом они, конечно, не ограничились только угощением – впереди них ехала телега с награбленным добром. Один из жандармов бережно нес в руках радиоприемник – личный трофей подпоручика Величкова.

Много доброго вина и двенадцать отборных ягнят по распоряжению капитана Русева были реквизированы у жителей Каблешково для организации коллективной попойки по случаю удачно проведенной операции. Немалая часть награбленных продуктов попала затем в дома старших офицеров жандармерии. Естественно, что позднее, во время заседаний Народного суда, участники грабежей в Каблешково вдруг как-то разом все «забыли». Так, Косю Владев заявил: «Я видел, что в грузовиках находились ягнята, но мне не было известно, для чего они предназначены». Он, конечно, «забыл», что один из самых упитанных ягнят попал как раз к нему домой. И вообще, надо сказать, что после победы революции «провалы памяти» у начальника разведывательной группы жандармерии стали случаться довольно часто. При помощи свидетелей Косю Владеву пришлось все-таки припомнить кое-какие подробности, но он всячески отрицал личную корысть, утверждая, будто продукты были взяты, чтобы накормить жандармов. По его версии получалось, что монархо-фашистской власти, которая, не скупясь, раздавала щедрые награды за совершаемые карателями преступления, нечем было кормить свое жандармское воинство, так что заботу о пропитании приходилось брать на себя ему, Косю Владеву, шефу жандармской разведгруппы.

И потянулись к Бургасу подводы с награбленными продуктами и вещами из разных городов и сел, где приходилось орудовать головорезам капитана Русева. Постепенно здание училища, в котором размещался штаб, превратилось в вещевой и продовольственный склад третьего батальона жандармерии, а фактически банды мародеров и грабителей.

Незваные гости покинули Каблешково лишь поздно ночью. Вдалеке угадывалась лунная дорожка, бегущая поморю. Но среди жандармов не было сентиментальных людей, способных любоваться окрестными красотами. Больше всего их занимали события минувшего дня и предстоящий дележ добычи. В строю шагал и довольно улыбавшийся Драгия Янков, вновь сумевший стать героем дня. А впереди батальон ждала новая боевая задача, которую капитан Русев уже уточнял в штабе дивизии.

Генерал из Варны объезжал богом забытые села с целой свитой сопровождающих лиц. Не меньшую активность проявлял и генерал из Сливена. Стремясь поднять боевой дух войск и лишить партизан поддержки населения, оба генерала выступали повсюду с речами, содержащими в основном угрозы и предостережения. Оба клялись, что в самое ближайшее время с коммунистами и партизанами в Болгарии будет окончательно покончено. «Несдобровать этим бандитам из отряда Лыскова, коль генералы взялись за дело», – довольно потирали руки сельские кметы и местные богатеи. Капитан Русев с одинаковой готовностью исполнял приказы обоих генералов, сохраняя при этом и определенную свободу действий. Триста пятнадцать бывших полицейских и сто пятьдесят новобранцев беспрекословно подчинялись его приказам. Чего же еще желать добросовестно несущему свою службу командиру жандармерии?!