Текст книги "Зной прошлого"

Автор книги: Георгий Николов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Все эти дни в большинстве окрестных сел царило томительное напряжение – у многих жителей в партизанском отряде сражались их родные и близкие. С тревогой ждали известий о том, кто еще попал в руки карателей. На время забылись былые тревоги, сожженные дома и разграбленное имущество. В каждую семью в любую минуту могла постучаться куда большая беда. Подолгу обсуждали слова царского министра об амнистии. С надеждой вспоминали и обещание капитана Русева, который после карательной операции в Каблешково заявил: «И волос не упадет с головы тех, кто добровольно сдастся властям или не окажет сопротивления при задержании». Известны были всем и последние решения, принятые на совещании кметов. Как хотелось верить щедрым посулам властей! Дела же полиции, жандармерии и армии совсем не вязались с гуманными словами властей. С каждым днем действия фашистских карателей становились все более жестокими и беспощадными. Жителям запрещалось покидать села без письменного разрешения кмета, крестьянам возбранялось брать с собой еду на полевые работы. Оставался в силе полицейский час. Попавшие под подозрение лица должны были дважды в день – утром и вечером – расписываться в специальной книге в полицейском участке или в сельской управе. Не утихала волна арестов и облав, по-прежнему изуверские пытки применялись при допросах. Третья рота пограничников под командованием поручика Георгиева заняла села Горица, Гылыбец и Порой, блокировав тем самым всю долину. За проявленные усердие в службе и твердость по отношению к арестованным пограничник Бакалов был награжден наручными часами. На их покупку пошли деньги, отобранные у партизана Ивана Петкова, схваченного карателями в результате предательства.

Все в те же десять трагических июньских дней в лапы полиции и жандармерии попали многие борцы из села Обзор, из сел Средецкого района, из десятков других населенных пунктов. Жандармы капитана Русева, каратели капитана Николова, высшее начальство и представители местных властей торжествовали. Они считали, что революционное движение в Бургасском боевом районе окончательно разгромлено.

В эти же дни по городкам и селам Бургасской области, в которых размещались карательные части армии, жандармерии и полиции, разъезжал фронтовой театр. На афишах его было броско начертано: «Фронтовой театр – в окопах и на позициях». Эти слова как нельзя лучше раскрывали характер борьбы между правительственными войсками и Народно-освободительной повстанческой армией. Вся программа выступлений была составлена из ура-патриотических номеров, прославлявших верность царю и отечеству. Побывал фронтовой театр и в Каблешково. По окончании представления для актеров был устроен банкет, вино и продукты для которого были бесцеремонно реквизированы у тех, чьи родственники томились в это время в жандармском застенке. До поздней ночи разносились над Каблешково патриотические песни, звучали воинственные тосты за скорейший разгром партизанского движения и благоденствие «великой Болгарии».

Вторая пограничная рота блокировала местность от села Емирско до села Бата. Получив сообщение о том, что партизаны спускаются в равнинные села, ее командир поручик Григоров решил пойти на хитрость. По его приказу все пограничники повесили скатанные плащ-палатки не на левое, как положено по уставу, а на правое плечо.

– Если заметите кого-нибудь с плащ-палаткой, висящей по уставу, – значит, что не наш человек.

– Есть ли бывшие солдаты среди партизан? – поинтересовался один из участников собранного поручиком совещания.

– К сожалению, есть и солдаты, и моряки, – ответил Григоров и принялся разъяснять дальше новую тактику. – Каждое утро будете обходить крестьян, работающих на полях в вашем районе. Строго предупреждайте их, что при появлении подозрительных лиц они должны спокойно вступить в беседу с ними, если надо, то и хлеба пусть дадут. Но затем им надлежит при первой же возможности лечь на землю. Это будет для вас условный сигнал к действию. Если кто-либо из крестьян не выполнит приказа или попробует схитрить, расстрелять на месте.

…Группа партизан, которой при выходе отряда из блокированного района командовал Милан Ангелов, была уже в пути, когда ее догнал Костадин Пандев – Дик.

– Ты ведь не в моей группе, – удивился Милан.

– Комиссар в последний момент велел мне идти с вами. Я должен отыскать моего брата и заботиться о нем вплоть до выздоровления.

Группа Ангелова благополучно проскочила через кольцо блокады. На следующий день Дик отправился в район Симовой кошары. Он довольно легко отыскал место, где оставил раненого, но самого Панди там не оказалось. Дик, обшарив все вокруг, но так и не обнаружив брата, решил поискать его в окрестных селах. После того как Панди перешел на нелегальное положение, их семья перебралась в село Бата. Туда и отправился Дик. Сейчас уже невозможно установить, почему он решил заглянуть вначале в соседнее село Емирско. Возможно, он хотел увидеться там с кем-нибудь из знакомых и разузнать, не находится ли Панди в селе Бата. Рассчитывая на то, что в военной форме он может и днем двигаться не таясь. Костадин Пандев утром 23 июня торопливо шагал по проселку, ведущему из села Емирско в село Бата…

Еще на рассвете подпоручик Вылчанов расставил посты в выделенном ему районе. В местности Кладенче затаилась группа во главе с унтер-офицером Петровым. В кроне развесистой груши укрылся наблюдатель рядовой Михалев. Вместе с командиром группы в густой пшенице залегли пограничники Тенев и Заеков. Неподалеку от них убирал хлеб на своей ниве крестьянин из села Емирско Христо Тодоров, которому уже была известна инструкция поручика Григорова.

Стояло солнечное июньское утро. Дик шагал по вьющейся по полям дороге, и его голова то появлялась, то исчезала в высокой нескошенной пшенице. «Бог в помощь», – приветствовал он попадавшихся ему на пути жнецов и, не останавливаясь, шел дальше. Никто из встречных даже на миг не мог заподозрить, что этот торопящийся куда-то по своим делам среди белого дня солдат на самом деле является партизаном. Вполне возможно, что сопутствовавшая ему вначале удача притупила в какой-то степени бдительность Дика.

– По дороге движется солдат, – доложил наблюдатель. – Идет в нашу сторону. У него вообще плащ-палатки не видно.

– Христо, действуй, – приказал крестьянину унтер-офицер. – И не вздумай хитрить – знаешь, что тебя ждет. Постарайся встретить его подальше от нас и, если что не так, подай сигнал.

Тодоров пошел навстречу Дику и, остановив его, принялся расспрашивать, кто он и откуда.

– Из села Бата я, – ответил Дик. – Отпуск получил, домой спешу.

– Ну ступай, ступай, – не стал задерживать его Христо Тодоров. – А я тут прилягу отдохну на травке малость, что-то спина разболелась – с самого утра сегодня на ногах.

А в это время пограничники скрытно подобрались к дороге и, когда Дик поравнялся с ними, внезапно окружили его.

Неподалеку от этого места работал в поле другой крестьянин, Никола Горнаков, который позднее рассказал следующее:

– Когда солдаты окружили партизана, он крикнул им: «Не убивайте меня, я дам вам много денег» – и полез в карман. Но вместо денег он выхватил пистолет. Унтер-офицер успел броситься на него, они сцепились и покатились по дороге. «Стреляйте в него, он меня убьет», – кричал унтер-офицер. Один из суетившихся вокруг них солдат выстрелил, но умудрился одной пулей ранить обоих – и партизана, и своего командира. Тогда другой солдат вплотную приставил дуло винтовки к голове раненого партизана и дважды выстрелил.

Так погиб партизан Костадин Пандев – Дик. Покинув казарму монархо-фашистской армии и став партизаном, он послал письмо своим родителям, в котором объяснил им, почему сделал такой шаг. «Я не хочу быть безучастным зрителем в этой кровавой борьбе, не хочу стоять в стороне и ждать, когда завтрашнюю свободу мне поднесут на тарелочке. Я готов все свои силы и даже собственную жизнь отдать во имя победы правого дела», – писал отважный юноша.

Услышав выстрелы, прискакали на конях капитан Николов и поручик Григоров. Капитан забрал найденные у убитого партизана деньги, наручные часы и пистолет. Обоим пограничникам, стрелявшим в Дика, он тут же вручил по пятьсот левов, а крестьянину Христо Тодорову высказал публичную благодарность.

– Кто из вас знает этого человека? – обратился капитан к собравшимся вокруг крестьянам.

Никто не отозвался. К тому же лицо Дика было обезображено выстрелами в упор.

– Отвезем его в Бата, – предложил поручик. – Там наверняка кто-нибудь его опознает. Волосы у убитого и у того солдата, фотографию которого нам показывали, очень похожи.

Тело убитого на запряженной волами телеге отвезли в село Бата и положили для всеобщего обозрения во дворе школы. Жители села сразу же признали Дика по на редкость густой шевелюре.

В тот же день другой группой пограничников из карательного батальона капитана Николова был схвачен раненный в бою у Симовой кошары Панди Неделчев, которого безуспешно разыскивал Дик. Арестованного отвезли в штаб жандармерии в Бургас, и позднее он был вместе с другими патриотами расстрелян фашистскими палачами неподалеку от села Топчийско.

Когда я посетил место гибели Дика, вокруг, как и в тот день, стояли густые хлеба с налившимися колосьями. Не сохранились лишь межи, делившие прежде эти поля на лоскутные нивы. Исчезли и развесистые груши, в кронах которых скрывались наблюдатели поручика Григорова. Не было видно и жнецов, хотя стояла самая пора уборки хлебов. Вместо них вдали двигались комбайны. Их мерный рокот напоминал отголоски далекой грозы. Невольно вспомнилось мне, как отец капитана Николова умолял Народный суд пощадить его сына. «Мой сын не сделал ничего худого, – убеждал он судей. – Подумаешь, ударил несколько раз арестованных».

Но нет, не только рукоприкладством грешил командир карательного батальона – слишком много патриотов погибло в результате чрезмерно активной деятельности этого верного прислужника монархо-фашистской власти.

…Через несколько дней после победы революции 9 Сентября в витрине одного из бургасских магазинов появилась увеличенная фотография матроса, а под ней подпись: «Вылко Пушков, моряк-партизан. Тех, кто знает что-либо о нем, просим сообщить». Люди останавливались, вглядывались в красивое молодое лицо, затем как-то робко, словно бы извиняясь перед стоящими около витрины родственниками Вылко за то, что ничем не могут им помочь, пожимали плечами и молча отходили. Очень часто здесь, тяжело опершись о стену, подолгу стояла и мать пропавшего матроса. Она все еще надеялась, что кто-нибудь принесет ей добрую весть о сыне.

Но проходили месяцы, а узнать что-нибудь о судьбе Вылко Пушкова так и не удавалось. Отшумели праздничные дни и бурные манифестации. Революция все глубже входила в рабочие будни и повседневные дела нашего народа. С фотографии в витрине моряк по-прежнему наблюдал за спешащими по улице людьми. Мало кто теперь останавливался надолго у витрины; чаще прохожие, лишь мельком взглянув на нее, проходили мимо. Все понимали, что раз фотография до сих пор выставлена за стеклом, значит, ничего нового узнать о матросе не удалось, будто Вылко Пушков мог исчезнуть бесследно.

Лишь в конце года органы новой власти раскрыли еще одно преступление фашистов. В результате расследования подтвердилась информация, содержавшаяся в анонимном письме. Автором его был, по всей видимости, один из бывших солдат пограничной роты поручика Велчева. В июне 1944 года эта рота размещалась в селе Атанасово, ставшем ныне одним из кварталов Бургаса. В письме сообщалось следующее: «Разыскиваемый моряк Пушков был убит неподалеку от линии железной дороги к востоку от Бургаса. Его застрелил Димитр Бозков из села Харманли».

…Оторвавшись от отряда и оказавшись в одиночестве, Вылко Пушков несколько дней скитался в горах, а затем решил пробираться в Бургас. К утру 27 июня, избегая населенных мест и удачно обходя многочисленные засады, он добрался до местности Кюшето, неподалеку от села Сарафово, откуда до Бургаса было уже рукой подать. Здесь он решил дождаться темноты, так как на находящемся поблизости аэродроме размещалась рота охраны и днем опасность нарваться на патруль была слишком велика.

После полудня Пушкова заметили двое жителей Сарафово Крыстю Стефанов и Крыстю Узунов, однако он сумел сохранить самообладание и притворился измученным жарой человеком, отыскавшим наконец укромное место, чтобы отдохнуть в тени.

Крыстю Стефанова не зря считали в селе верным прислужником фашистских властей: увидев незнакомого человека, он не мог пройти мимо, не выяснив, кто тот, откуда и куда направляется.

– Сам-то откуда будешь, парень? – спросил дотошный крестьянин у Пушкова.

– С шахты «Черное море», – неохотно ответил партизан, всем своим видом показывая, что не очень расположен к беседе.

– Ну а если ты с шахты, так что делаешь здесь? – не унимался Стефанов.

– Иду на солеварню, думаю там поступить на работу.

– Крыстю, ну что ты пристал к человеку, оставь его с миром, – пытался вмешаться Узунов.

– Не лезь не в свое дело, – оборвал его Стефанов. – А ты, парень, предъяви-ка свою личную карту.

Пушков понял, что дело принимает весьма неприятный оборот и надо найти какой-то выход. Но какой? Не стрелять же в этих случайно оказавшихся на его пути людей? И тогда Вылко решил просто напугать их. Другого выхода не было.

– Сейчас покажу тебе личную карту, – спокойно ответил Вылко и, неожиданно выхватив пистолет из кармана, наставил его на крестьян. – Ну а теперь я буду задавать вопросы. Отвечайте, есть ли посты возле солеварни?

– Не знаем, – торопливо ответили испуганные крестьяне.

– Ступайте тогда своей дорогой и никому ни слова о нашей встрече, – примирительно сказал Пушков.

Крестьяне только того и ждали: боязливо оглядываясь, они заторопились прочь и вскоре исчезли вдали. Однако Пушков не исключал возможности, что крестьяне тут же донесут на него властям, и поэтому решил, что ему необходимо как можно скорее проскочить узкий перешеек между морем и соленым болотом. В случае погони, преодолев это опасное место, он мог бы затаиться до темноты в каком-нибудь винограднике или в несжатой пшенице. Добравшись до канала, соединяющего море и болото, Пушков встретил другого жителя Сарафово Христо Хицкова. «Я ничего плохого ему не сделал, – рассказывал спустя годы Хицков. – Дал хлеба и воды, затем показал путь, как быстрее добраться до Бургаса. Не спрашивал его ни кто он, ни откуда, ни куда направляется».

Покинув опасное место, Пушков затаился в каком-то винограднике и решил дождаться темноты.

Расставшись с партизаном, Крыстю Узунов целый день работал на своем поле, никому и словом не обмолвившись о встрече. По-другому повел себя Крыстю Стефанов: забыв про обещание молчать, он тут же отправился на аэродром и сообщил о подозрительной встрече командиру роты охраны поручику Атанасову. Но тот не придал особого значения принесенным не в меру ретивым крестьянином сведениям. Не встретив должной поддержки от командира роты охраны, Стефанов помчался в Сарафово и доложил обо всем кметскому наместнику Маджарову. Через полчаса они уже вдвоем стаяли перед поручиком Атанасовым. Теперь сведения исходили от официального, наделенного властью лица, и поручик вынужден был принять меры. В роте тут же объявили тревогу, и солдаты были посланы прочесывать местность в районе солеварни. Там они узнали от Хицкова, что какой-то незнакомец прошел в сторону Бургаса. Преследователи устремились в погоню…

Сообщение о появлении партизана поблизости от Бургаса поступило и в штаб пограничного батальона. Поручику Начеву было приказано немедленно прочесать виноградники от села Атанасово вплоть до морского побережья. Рота под его командованием тщательно обыскала весь указанный район, но никого так и не обнаружила. Вскоре цепь пограничников встретилась с шедшей ей навстречу цепью солдат из роты охраны аэродрома. Поручик Атанасов тут же скомандовал отбой и, собрав своих солдат, увел их в сторону аэродрома. Поручик Начев приказал вторично обыскать местность, но и на этот раз никого не нашли. Пограничники уже готовились выступить в обратный путь, когда рядовой Бозков по собственной инициативе направился к расположенному поблизости участку нескошенной пшеницы.

– Вернись в строй, Бозков, – приказал командир взвода Муртанков.

– Это поле еще не проверено, – ответил мечтавший о награде пограничник, продолжая шагать среди густой пшеницы.

Командир взвода не успел отдать приказ во второй раз – неожиданно Бозков вскинул винтовку, и над полем разнеслись два выстрела. Случилось это около четырех часов дня 27 июня 1944 года…

– Ротный приказал не зарывать его! – еще издали крикнул вернувшийся к месту гибели Пушкова его убийца Бозков. – Приедет комиссия, будут разбираться, кто он такой.

– Да мы уж его забыли, – ответил один из пограничников.

– Приказано вырыть его. К семи часам приедет комиссия из жандармерии. Так что в вашем распоряжении один час.

– Наверное, награду получишь, Бозков, – завистливо вздохнул кто-то.

– Поручик мне уже выдал пятьсот левов из его денег, – ухмыльнулся довольный убийца, кивнув головой на свежий холмик. – Говорит, что еще и отпуск мне дадут.

К семи вечера приехала комиссия из жандармерии во главе с Чушкиным. С собой жандармы привезли схваченного ранее партизана Йордана Петкова из Каблешково.

– Кто такой? – спросил Чушкин, указывая на труп Пушкова.

– Не знаю, – ответил Йордан.

– Дайте ему воды, пусть обмоет лицо мертвому, – распорядился Чушкин. – Может быть, тогда узнает.

Под угрозой расстрела жандармы заставили Йордана обмыть водой обезображенное пулей лицо убитого партизана.

– Кто такой? В последний раз тебя спрашиваю! – бесновался Чушкин, размахивая пистолетом перед лицом Йордана.

– В отряде его знали как Пушкова, – ответил Йордан Петков. – Он был моряком, служил раньше на посту береговой охраны. Больше ничего не знаю.

– Закопайте его, – приказал Чушкин жандармам, но затем, взглянув на Йордана, передумал: – Нет, пусть лучше он сам зароет своего дружка.

– Это право того, кто его убил, – спокойно ответил Йордан.

Все повернулись к Бозкову. Но разве пристало «герою» заниматься подобным делом? Тогда жандармы попытались силой заставить Йордана взяться за лопату. Однако мужественный партизан категорически отказался помогать палачам…

– Вы почему его так мелко зарыли? – распекал по телефону своих подчиненных командир батальона. – Завтра его выроют пахари, и снова занимайся с ним. А ведь сами знаете, что все должно быть сохранено в тайне. Срочно пошлите людей, чтобы закопали мертвого на глубину не менее полутора метров. И сверху пусть замаскируют могилу так, чтобы ничего нельзя было заподозрить.

В третий раз пришлось фашистским палачам хоронить тело убитого патриота…

В конце декабря 1944 года фотография Пушкова исчезла с витрины на главной улице. Она была выставлена в фойе Торговой палаты рядом со снимками его погибших товарищей.

В то время в здании Торговой палаты уже начались первые заседания Народного суда.

Генерал атакует

Утром 20 июня майор Димитров сообщил генералу Младенову о полученных от командиров частей донесениях. Теперь у командира дивизии имелось полное представление о бое у Симовой кошары, и он в который уже раз убедился в полной военной безграмотности жандармских офицеров. Отряд был обнаружен 18 июня, весь день 19 июня шел бой, но к утру партизанам удалось скрытно оторваться от правительственных войск. На что рассчитывали жандармы, не сообщив тотчас в штаб дивизии о появлении отряда? Ведь это задача его, армейского генерала, так организовать взаимодействие сил армии, жандармерии и полиции и так повести атаку, чтобы никому из партизан не удалось выскользнуть из железного кольца окружения. И весьма предусмотрительным оказалось его распоряжение о переброске нескольких подразделений именно в тот район, потому что как раз там он и ждал появления отряда. А эти самонадеянные жандармы лишь спугнули партизан и упустили их, не сумев даже как следует организовать преследование. Единственное, что удалось жандармам, так это ввести в заблуждение и армейских офицеров. Основываясь на данных жандармской разведки, войска блокировали обширный лесной массив, а в это время партизаны укрылись на небольшом холме, едва покрытом чахлым кустарником. Мимо этого холма преследователи прошли, не обратив на него никакого внимания. Да и кому придет в голову скрываться в этом кустарнике, когда вокруг, докуда хватает глаз, простираются обширные леса? В итоге блокада оказалась безрезультатной, партизаны перехитрили преследователей и бесследно исчезли. Так что у генерала были все основания для раздражения, когда он сердито спрашивал:

– Ну так где же все-таки партизаны, майор Димитров? Как закончился бой, я знаю. Не знаю другого: где сейчас находится отряд? – Затем генерал взглянул на сидящего рядом Мандрова и продолжил: – Никудышные офицеры эти ваши жандармские командиры, господин Мандров. Умеют только жечь, арестовывать и убивать, но больше ни на что не годятся.

– Почему «ваши», господин генерал? – спокойно переспросил Мандров. – Наше место в иерархии за ними. Должен сказать, что и штаб несет определенную долю вины. Еще в десять утра было известно о бое с партизанами, но ваши помощники до самого вечера не могли организовать переброску дополнительных сил. Войска стали прибывать туда уже затемно.

– Вы находитесь здесь, господин Мандров, не для того, чтобы учить меня военному делу, – недовольно прервал его генерал, – а чтобы предоставлять мне полную информацию о противнике, собранную вашими людьми. Но до сих пор я не получил от вас никаких существенных сведений. Во время совещаний вы лишь что-то пишете или подсчитываете, а вот предложить что-нибудь дельное – этого от вас не дождешься.

– Люблю математику, господин генерал, – ответил Мандров. – Если бы жизнь не сделала меня полицейским, математика стала бы моей профессией. Да и сейчас, когда нет особых дел, упражняюсь, решаю уравнения.

– Считаете, что у вас здесь нет более важной работы?

– Видите ли, господин генерал, я несу ответственность за борьбу против коммунистов и их союзников по Отечественному фронту во всей Бургасской области. Но вот уже около месяца я неотлучно нахожусь при штабе, состою, так сказать, в вашей свите и ничего не знаю о реальном положении дел в области. Так что, откуда я могу получать информацию, которую вы ждете от меня?

В дверях появился адъютант генерала Младенова:

– Господин генерал, удалось схватить двух партизан.

…Потерявшая связь с отрядом группа партизан из села Просеник вышла в район, который охраняла рота под командованием поручика Петкова. Бывший солдат этой роты Марийчев вспоминал позднее о случившемся следующее: «После нападения партизанского отряда на лесничество весь прилегающий горный массив был блокирован войсками. Вечером 19 июня рота располагалась в местности Чешма-Баир. Около часа ночи совсем близко раздалось несколько выстрелов, затем кто-то принялся громко звать: „Товарищи! Товарищи!“».

Рота тотчас была поднята по тревоге и двинулась в том направлении, откуда раздавался голос. Группа солдат во главе с ефрейтором Александровым сумела захватить партизана, который в темноте упал в овраг и сильно вывихнул ногу. Этим партизаном был Костадин Христов. Передвигаться самостоятельно он не мог, и на следующий день его перевезли под сильной охраной в село Емирово. Бывшие в ту ночь вместе с Костадином Христовым его брат Георгий и односельчанин Илия Петров не успели прийти на помощь раненому. А на следующий день, 20 июня, они сами попали в лапы жандармов, нарвавшись на засаду неподалеку от села Добра-Поляна.

Возле села Просеник партизан Димитр Бахаров – Тракето, который лишь восемнадцать дней был в отряде, столкнулся со своим односельчанином Христо Петковым. Было похоже, что эта встреча не очень-то обрадовала Тракето – он выглядел сильно смущенным, глаз не смел поднять на старого приятеля.

– Ну как там? – принялся расспрашивать Христо.

– Известно как, сражаются люди, – после краткого молчания ответил Тракето.

– Ты, наверное, по делу пришел?

– Мои дела уже кончились и там, и тут, – вздохнул Тракето и, взглянув на собеседника, добавил: – Решил сдаться добровольно.

– Ты?

– Я!

– Шутишь, что ли? Сколько тебя помню, ты всегда говорил, что нужно бороться за свободу. И люди тебе верили, шли за тобой, да и я сам тебе верил.

– Все, о чем я говорил, – это правда, да, видно, каждый человек рожден для своего времени. Я был хорош, когда борьба ограничивалась словами, но оказался не годен, когда пришлось взять в руки оружие.

Христо Петков пытался отговорить Тракето от опрометчивого поступка, но не помогли никакие доводы. Перед ним стоял не мужественный борец, верный делу партии и коммунистическим идеалам, а трясущийся за свою жизнь предатель, поверивший лицемерным обещаниям властей о якобы «безусловной» амнистии. Переночевав у своих родственников, Тракето отправился в Бургас, где явился с повинной в полицию. О случившемся была тут же уведомлена и жандармерия.

Поздно ночью Ралю Кехайов, который вышел из окружения с группой Милана Ангелова, постучался в дом своего деда. Появление внука несказанно обрадовало старика. Несмотря на поздний час, он принялся накрывать на стол.

– Наконец-то вернулся… Побегу сейчас обрадую твоего отца.

– Никуда не надо ходить, – ответил Ралю. – Пришел к тебе взять немного хлеба. Утром разбудишь меня пораньше.

Старик заплакал, начал вспоминать тяжелые годы, пережитые после изгнания из Фракии. Затем принялся восхвалять трудолюбие своего сына Тодора, отца Ралю, который из бедного переселенца сумел стать зажиточным хозяином – купил землю, обзавелся всем необходимым, построил большой дом. Трудом своим добился авторитета среди односельчан и уважения властей.

– А теперь из-за тебя все хозяйство может пойти прахом, – причитал старик. – Ведь ты не один у отца, и другие дети есть. Так что если сдашься властям добровольно, то и добро спасешь, и сам живой останешься – ведь амнистия объявлена.

– Врут все, – ответил Ралю, – стоит мне явиться с повинной, как тут же убьют.

Не помогли старческие слезы – Ралю остался непреклонен. Тогда дед Ралю, обеспокоенный судьбой богатства своего сына и введенный в заблуждение лживыми заверениями властей об амнистии, пошел на хитрость и для вида согласился с внуком. Поужинав, Ралю прилег отдохнуть и тут же погрузился в глубокий сон.

Рано утром Ралю был арестован и отведен в сельскую управу. Туда же вскоре явился и его отец, который был уверен, что сына освободят в соответствии с объявленной амнистией. Когда молодого партизана отвели в арестантское помещение, случилось неожиданное – служащий сельской управы Илия Петков шепнул ему:

– Я оставил окно открытым, так что, когда стемнеет…

– Бывают и оправданные жертвы, – ответил Ралю. – Видимо, мне необходимо пойти на смерть, чтобы все заблуждающиеся осознали лживость щедрых посулов фашистов…

И он не воспользовался возможностью совершить побег.

…По дороге на Айтос мчался мотоцикл с коляской.

– Раз уже полиция и жандармерия идут рука об руку, значит, спасем Болгарию от богохульников! – распаленно кричал сидевший за рулем поп Еремия Хранков, оборачиваясь к расположившемуся на заднем сиденье агенту околийского полицейского управления Георгию Георгиеву.

– Спасем, как не спасти, – соглашался тот.

В коляске мотоцикла сидел связанный Ралю Кехайов.

Пройдет не так много времени – и добровольный помощник околийской полиции поп Еремия Хранков будет смиренно вопрошать на заседании Народного суда: «Я слуга божий и не могу никак понять, какие грехи мне вменяются в вину?»

Из Айтоса Ралю Кехайов был отвезен в Руен и передан в жандармерию. Там он и дождался прибытия машины из Бургаса с другими обреченными.

Однажды мне довелось встретиться и с отцом Ралю Кехайова.

– Это ты ходишь и расспрашиваешь людей, как был схвачен мой сын?

– Я, дедушка Тодор. Хочу добраться до правды и написать книгу.

– Это ты хорошо надумал, но почему не пришел сразу ко мне? Ведь я отец Ралю. Или поверил тем, кто болтает, что это я выдал Ралю? – Тяжело встав со стула, старик вплотную подошел ко мне. Минуту-другую он, не отрываясь, всматривался в мое лицо, потом снова сел и продолжил: – Хотел увидеть, какой ты есть, да не могу. Глаза мои слезами изошли за эти годы. О том, как это было, расскажу тебе без утайки, а уж ты сам решай, что тебе писать.

И я подробно записал его тяжелый рассказ.

– Я был против того, чтобы мой сын дружил с Тракето. Нечестный он человек. В свое время обманул одну молоденькую девушку, сбежал с ней в Турцию. Там взял себе турецкое имя, сменил веру. А года через три-четыре вернулся, бросив жену. Можно ли было верить такому человеку? Сам, наверное, знаешь, что именно он позднее предал ятаков из турецких сел. Но язык у него был хорошо подвешен, потому ему и поверили партизаны, взяли в отряд. Если кто и виновен в гибели моего сына, так это он.

– Значит, считаешь, что твоего сына предали?

– И об этом расскажу. Ралю и Тракето вышли из окружения вместе. Тракето послал Ралю к ятаку Нази Хусеинову в село Рожден, чтобы взять у того немного хлеба. Когда мой сын вернулся, Тракето в условленном месте не было. Тогда Ралю и решил заночевать у своего деда.

– Ваш отец рассказывал, как он встретил внука? – спросил я.

Мой собеседник ответил не сразу. Крепко обхватив ладонями ручку трости и положив на них подбородок, он думал о чем-то своем. Наконец поднял голову, снял темные очки, как будто это они мешали ему видеть меня, и тихо произнес:

– Разве есть у меня право обвинять его, ведь он мне отец. Да и давно уже нет его среди живых. Пусть уж лучше я и дальше буду нести этот крест… Поможешь мне спуститься по лестнице?

– Конечно, помогу, но ведь мы с вами еще не закончили.

– Поздно ты пришел спрашивать, как все было. Те, кто знали правду, давно умерли. Один я остался. Так и мне самому уже восемьдесят восемь стукнуло. Кто теперь поверит моим словам?

– Я тебе верю, дедушка Тодор, потому и пришел. А иначе давно бы мог написать обо всем так, как болтают люди.

Старик поднял голову, придвинул стул поближе ко мне, и из его безжизненных глаз потекли слезы. Помню, я подумал тогда, что, может быть, это последние слезы в его жизни.

– Прошу тебя, сынок, скажи им, чтобы не рассказывали детям, что якобы я предал Ралю, грех это.

– А кто рассказывает?

– От меня ты имен не услышишь, но это плохо, что так говорят. Верно, я не хотел, чтобы Ралю ушел в горы. Свой у меня был взгляд на жизнь. Да и какой отец согласится, чтобы его сын сам себя под пули подставлял? Может, в этом и есть моя вина, но сына я не предавал. Когда нагрянули жандармы, всех нас, родителей ушедших в партизаны ребят, выгнали из собственных домов. Грозились спалить их, да, видно, бог миловал. Приютили нас близкие люди. В то утро собралось нас у дороги человек семь-восемь. Йордан Лечков рассказывал о собрании в Каблешково, на котором он сам присутствовал. Больше всего нас обрадовали слова, сказанные на том собрании царским министром Христо Василевым: «С сегодняшнего дня и впредь тот, кто безвинно арестует человека, сам будет подвергнут аресту. Строго будут наказаны за свои деяния те, кто убивали людей и жгли дома. Партизаны не будут преследоваться законом, если прекратят борьбу против властей и вернутся по домам». Как раз в этот момент появился мой отец и прямо перед всеми сообщил, что Ралю находится у него. Что я мог поделать? Там среди нас были разные люди. Все принялись меня убеждать, что для Ралю лучше всего добровольно сдаться властям, это спасет его. И они, да и я сам, поверили обещаниям министра. Вспомнили мы и заверения генерала, который проводил собрание в нашем селе. Все заторопились к дому моего отца, а вместе с ними и я. Помню, ноги у меня подкашивались, шел как во сне. Не знаю, как добрались до места. Хотелось верить словам министра, но что-то подсказывало: «Неладное затеяли, пропадет парень». Возле самого дома столкнулись с солдатами – они уже арестовали Ралю.