Текст книги "Зной прошлого"

Автор книги: Георгий Николов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Помню, все помню, – расплакалась при встрече со мной жена Будева. – Ведь я-то думала, что Райо давно в горах вместе со всеми нашими из села, а он взял да и объявился как-то ночью. Мне бы радоваться, а я от страха за него словно окаменела. Потом спохватилась и стала его уговаривать уйти скорее из села. Убегай, говорю, завтра будут жечь дома партизан! Он меня еще о чем-то спрашивал, а я никак в себя прийти не могу, слов не слышу. Когда опомнилась, бросилась за ним следом. Не знаю, как сумела выбраться из блокированного села. Услышала стрельбу со стороны радиостанции, кинулась туда, кричала, звала его. Почудилось мне тогда, что увидел он меня, остановился на мгновение, но затем исчез в темноте. Решила, что от меня он убегает…

Нет, не от нее убегал Райо. Я хорошо помню последние слова Будева:

– Перестал прятаться. Среди бела дня подходил к работавшим на полях крестьянам. С минуты на минуту ждал ареста. Считал, что кто-нибудь да выдаст меня полиции. Но люди, видимо, жалели меня, обросшего, исхудавшего, давали мне немного хлеба. Вначале они пытались расспрашивать меня, кто да откуда, но я, как правило, отмалчивался. Один из крестьян упорно советовал мне уходить в горы и искать там партизан. «Здесь, парень, пропадешь, рано или поздно попадется на твоем пути плохой человек», – убеждал он меня. А старая крестьянка, утирая глаза кончиком платка, вздыхала: «К матери родной беги, сынок. Она тебя убережет». Поначалу я и не думал возвращаться к родителям, но больше податься мне было некуда. Пошел я в родное село, хотя и знал, что мне там лучше не появляться. И предчувствие не обмануло – в первый же день я угодил в засаду. Полицейские набросились на меня так неожиданно, что я даже не успел выхватить пистолет, чтобы последнюю пулю выпустить в себя. Потом арестовали и отца. О себе не жалею. А вот перед моим стариком я виноват. Всю жизнь он трудился с утра до ночи на чужих людей, чтобы меня человеком сделать, а я ему на старости лет такой подарок преподнес – смертную казнь или в лучшем случае тюрьму.

Райо прикрыл глаза. Уже рассветало.

– Давай поспим немного, – прошептал я. – Скоро утро.

– Давай, – откликнулся Райо.

Синие тени за зарешеченным окном предвещали наступление нового дня – еще одного дня в фашистском застенке…

Незаписанный рассказ политкомиссара

Михаил Дойчев стоял возле Мавзолея Георгия Димитрова и наблюдал за праздничной демонстрацией трудящихся. На его груди золотом горела Звезда Героя Социалистического Труда. Я знал, что он лишь недавно перенес тяжелую операцию. Лицо его было бледным и осунувшимся. Не только в движениях, но даже и в улыбке, как и прежде обаятельной, сквозила усталость. Однако его поддерживало необыкновенное жизнелюбие. Многие знакомые и боевые товарищи подходили поздравить его с праздником. Для каждого находились у него приветливое слово и добрая улыбка.

Демонстрация еще не закончилась, когда Дойчев предложил мне:

– Если не возражаешь, давай уйдем. Устал я.

– Хорошо, – согласился я.

По узким улочкам мы выбрались из многолюдного центра и присели на скамейку в сквере у памятника воинам Советской Армии. Прикрыв глаза, Дойчев тяжело дышал.

– Как бы там ни было, – тихо, словно самому себе, произнес он, – а я на двадцать лет пережил многих моих товарищей.

– Верно, – согласился я и тут же смутился, поняв необдуманность своих слов.

– Не мало, совсем не мало. Видел я и хорошее, и плохое. Ни о чем не сожалею, вот только об одном не могу вспоминать без боли…

Михаил Дойчев тяжело вздохнул и умолк. Я давно хотел, но все не решался расспросить Михаила о партизанской борьбе в нашем крае. Дойчеву было о чем рассказать – не многим людям выпало счастье внести столь заметный вклад в борьбу против монархо-фашистского режима и в социалистическое строительство после победы революции.

С юных лет Михаил Дойчев отличался завидными упорством и трудолюбием. Лишенный возможности закончить школу, он много времени уделял самообразованию, жадно читал, во всем старался докопаться до истины. Сама жизнь была для него школой, а его учителями очень скоро стали коммунисты старшего поколения. И вполне закономерно, что он нашел свое место в рядах борцов за новую, свободную Болгарию. Вначале он руководил ремсистской организацией в Каблешково, затем стал секретарем районного комитета РМС. Позднее, вплоть до перехода на нелегальное положение, Михаил Дойчев, как и Атанас Манчев, был секретарем окружного комитета РМС. Попав в руки полиции, Михаил мужественно держался на допросах и сумел совершить побег из тюрьмы. Выбравшись на свободу, он стал командиром Камчийского партизанского отряда, объединившего находящихся на нелегальном положении антифашистов Варненской и Бургасской областей. Профессиональный революционер и преданный делу партии коммунист, он все свои силы отдавал борьбе за торжество коммунистических идей. Его организаторский талант был направлен на повышение боеспособности районных ремсистской и партийной организаций, на создание сети ятаков и добровольных помощников партизан, на подготовку землянок и тайников, на сбор оружия и продовольствия. Трудно переоценить роль Михаила Дойчева в создании партизанского отряда «Народный кулак», комиссаром которого он являлся. Позднее он стал комиссаром приморского отряда «Васил Левский», в котором и сражался с врагом вплоть до победы.

А было ему тогда лишь двадцать четыре года…

После победы революции Михаил Дойчев занимал ответственные партийные посты в Бургасе, руководил военным отделом при областном комитете партии. Затем долгие годы он находился на хозяйственной работе: был директором шахты «Черное море», которая под его руководством за два года превратилась из отстающего предприятия в победителя республиканского социалистического соревнования, руководил шахтой «Перник», заводом имени В. И. Ленина. Со временем он стал заместителем министра, был избран кандидатом в члены ЦК БКП.

Болезнь оборвала его жизненный путь в 1965 году.

Однажды Михаил Дойчев поделился со мной:

– Посылают меня на ответственные должности, а никто не спросит, справлюсь ли я. А ведь и после победы революции Девятого Сентября я поучился лишь две недели на курсах, да и то военных.

Так о чем он не мог вспоминать без боли? Может быть, о событиях того осеннего дня, когда в результате предательства в руки полиции попал возвратившийся из Советского Союза коммунист Димитр Илиев? Или о разгроме окружного комитета РМС и гибели его секретаря Гочо Иванова? Или о том нелегком для партии периоде, когда были нарушены ленинские нормы партийной жизни, в результате чего пострадали многие верные коммунисты, в том числе и сам Михаил Дойчев?

Словно прочитав мои мысли, Дойчев тяжело вздохнул:

– Об отряде не могу вспоминать без боли. Слишком велики были потери.

– Разве в этом была твоя вина?

– Как-никак и я был одним из руководителей отряда…

Я не ожидал, что мой собеседник заговорит об этом периоде своей жизни. Мне не довелось сражаться с Михаилом в одном отряде, но, по всей видимости, обстановка праздника, торжественный парад и сознание неизлечимости болезни пробудили в нем желание поделиться с кем-нибудь своими мыслями и воспоминаниями.

– Многие рассказывали мне о разгроме отряда, – довольно уверенно начал я, – но и они знали далеко не все.

– О разгроме отряда? – Дойчев испытующе взглянул на меня и убежденно произнес: – Отряд не был разгромлен. О каком разгроме может идти речь, если решение о разделении на группы было принято командованием отряда и одобрено общим собранием партизан? Мы были вынуждены пойти на такой шаг – маленьким группам было легче выскользнуть из блокированного противником района. Другого выхода у нас не было.

К сожалению, я не записал тогда рассказ Михаила Дойчева. Постараюсь воспроизвести его по памяти…

В июне 1944 года партизанский отряд «Народный кулак» переживал тяжелые дни. Превосходящим силам армии, жандармерии и полиции удалось оттеснить его далеко от основного района базирования и тем самым лишить его возможности пользоваться заранее созданными складами продовольствия и помощью разветвленной сети ятаков. Временно отряд дислоцировался в районе турецких сел Заимчево, Мрежичко и Топчийско. Для того чтобы развернуть свои силы для решительных битв с врагом, отряду было необходимо пробиться на восток и установить связь с отрядом «Васил Левский». Партизаны выступили в путь и 18 июня прибыли в район села Голица. Укрылись в кошаре бая Симо, который не раз уже давал приют патриотам, снабжал их продовольствием, за что и был брошен властями в тюрьму. Его сын вызвался помочь партизанам подготовить продукты для дальней дороги. Дружно принялись за дело. Группа партизан была послана за водой, и вскоре с одного из постов сообщили, что поблизости появился полевой сторож. Как правило, эти люди сотрудничали с полицией, так что их стоило опасаться. Командир отряда Николай Лысков вместе с одним из дозорных отправился на пост, чтобы разобраться в обстановке на месте. По дороге они услышали голоса и шум – прямо через лес пробиралась большая группа людей. Лысков приказал сделать несколько предупредительных выстрелов – нельзя было допустить, чтобы враг застал партизанский лагерь врасплох. Неизвестные, пробиравшиеся через лес, поспешно скрылись в лесу. Вскоре стало ясно, что это были вовсе не жандармы, а посланные за водой партизаны, которые сбились с пути и возвращались в лагерь с другой стороны. Скорее всего, и они решили, что нарвались на засаду. Посланные вслед за ними разведчики не смогли их отыскать. К счастью, никто из партизан не пострадал. Однако расположение отряда было раскрыто, и следовало ожидать, что вскоре войска и отряды жандармов попытаются окружить его.

Николай Лысков очень тяжело переживал случившееся. Он чувствовал себя виновным в том, что слишком поспешно открыл стрельбу.

– Я допустил непростительную ошибку, – заявил он на экстренно созванном заседании партизанского штаба. – Считаю, что командиром отряда должен быть назначен другой человек.

Но времени для долгих разговоров не было. Издалека уже доносился гул моторов – враг подтягивал силы. И тогда политкомиссар дружески сказал командиру:

– Не преувеличивай свою вину, Лысков. Сейчас не время менять командира – пора уводить отряд.

Две группы партизан во главе с Михаилом Дойчевым должны были прикрыть отход основных сил отряда. Третьей группе под командованием Чаню Димова надлежало перекрыть дорогу на село Козичино, откуда могли прибыть на грузовиках жандармы.

Группам прикрытия очень скоро пришлось вступить в бой с противником. В самом начале перестрелки был ранен пулеметчик Максим Илиев. Дойчев приказал отправить его в тыл. Но когда двое партизан приблизились к Илиеву, он уже был вторично ранен, и на этот раз смертельно.

– Возьмите пулемет, а обо мне не беспокойтесь, – сказал он склонившимся над ним товарищам. – Я прикрою вас.

Еще несколько раз отбивали партизаны атаки жандармов, а затем, когда группы прикрытия отошли, Максим Илиев до последнего вздоха отстреливался из пистолета от окруживших его врагов.

После полудня отряду удалось собраться в заранее условленном месте. По приказу Лыскова провели перекличку. По-прежнему отсутствовали партизаны, посланные за водой. Не пришла на место встречи и группа Чаню Димова. Кроме Максима Илиева погибли еще два партизана – Атанас Павловский и Трайко Траев. Раненый Панди Неделчев был спрятан в лесу – партизаны собирались ночью вернуться и забрать его. Ранена была также и Анастасия Уршева, но она осталась в строю.

Теснимый врагом, отряд продолжал откатываться в западном направлении, к местности Балабандере. Во время перехода боевым охранением был взят в плен жандарм. С ним были двое турецких подростков. Допросив жандарма, партизаны привязали его к дереву, а мальчиков взяли с собой в качестве проводников. Вскоре отряд наткнулся на большую группу турок, мобилизованных властями для преследования партизан. Михаил Дойчев распорядился арестовать их и взять с собой. Утро следующего дня отряд встретил в лесу в местности Ярамаская. Положение партизан все более ухудшалось – вместо того чтобы оторваться от врага, они попали в самый центр блокированного противником района. Кроме жандармов и отрядов полиции в район были стянуты двадцать четвертый черноморский и двадцать девятый ямболский полки. Где-то неподалеку располагался и штаб генерала Младенова. Срочно было созвано расширенное совещание штаба отряда – необходимо было выработать наиболее приемлемый план выхода ближайшей ночью из блокированного врагом района. Оставаться в нем больше было нельзя: отряд мог быть разгромлен в открытом бою с многократно превосходящими силами противника. Но и вырваться из окружения было чрезвычайно трудно, так как, по полученным разведчиками сведениям, враг надежно перекрыл все возможные пути отхода…

– Почему вы укрылись в кошаре бая Симо? – спросил я. – Ведь еще после первого вашего прихода бай Симо был арестован жандармами. Разве вы не знали об этом?

– Знали, – ответил Дойчев. – Возможно, в этом и заключалась наша самая большая ошибка. Голод и усталость притупили нашу бдительность. Я был против этого решения, считал, что лучше направиться в район села Солник. Но большинство собравшихся не поддержали меня, и в конце концов я согласился с ними. Думал, остановимся ненадолго, отдохнем несколько часов, раздобудем продовольствие и ночью попробуем прорваться через окружение.

Михаил Дойчев прервал свой рассказ. Я не осмеливался задать ему новый вопрос – меня пугала мертвенная бледность, покрывшая его лицо. Было ясно, что и наша случайная встреча, и будивший мучительные воспоминания разговор стоят ему больших усилий. Я уже хотел предложить проводить его домой, когда он сам продолжил рассказ:

– В пятидесятые годы передо мной поставили вопрос, почему отряд был разделен на группы, ведь полная блокада якобы еще не была установлена и, таким образом, существовала возможность, не дожидаясь вечера, покинуть опасный район? Помню, нервы мои не выдержали, и я сорвался на крик: «А вы где были тогда? Почему не позвонили и не сообщили нам о том месте, где, по-вашему, еще можно было прорваться? Мы бы тут же воспользовались вашей подсказкой».

…Решение о разделении отряда на группы не было единодушным – в числе несогласных был и Николай Лысков. Но когда Михаил Дойчев сообщил о принятом решении всему отряду – никто не возразил. Штаб определил командиров пяти групп, каждый из которых получил подробные инструкции относительно того, когда, где и каким образом возглавляемой им группе надлежит осуществить попытку выхода из блокированного района. Командирам групп были розданы деньги для покупки продовольствия у населения. После прорыва блокады группы должны были где-нибудь укрыться на несколько дней, с тем чтобы в обусловленное время послать своих связных в заранее установленное для встречи место.

Затем было проведено еще одно общее собрание отряда. Михаил Дойчев назвал имена временных командиров и сообщил партизанам, кто из них в какую группу входит. Затем он повторил указания штаба, касающиеся того, как надо действовать для скрытного выхода из блокированного района.

– Вечером офицеры чаще всего уходят ночевать в ближайшие села, – объяснял он партизанам. – Солдаты и жандармы остаются на попечение унтер-офицеров, они нередко покидают посты, и кольцо окружения нарушается. Поэтому с наступлением темноты каждая группа выступит в намеченном направлении. Необходимо скрытно подобраться к постам и разведать, где именно сосредоточены основные силы противника. Зная расположение вражеских сил, можно попытаться незаметно выскользнуть из кольца блокады, пользуясь для этого рельефом местности, оврагами, руслами рек и ручьев.

Поздно ночью в полной темноте группы выступили по утвержденным маршрутам. Первую вел Михаил Дойчев. Беспрепятственно преодолев кольцо окружения, на четвертый день, 23 июня, при помощи ятаков из села Солник группа сумела связаться с партизанами отряда «Васил Левский». Первая группа должна была 30 июня направить связных в условленные места для сбора остальных групп.

Вторую группу возглавлял Милан Ангелов. Партизанам удалось незаметно пробраться через боевые порядки противника. Однако в дальнейшем группа сбилась с пути, ушла далеко в сторону от назначенного места встречи, нарвалась на засаду вблизи села Драганово и после перестрелки саморасформировалась.

Третьей группой командовал Стоян Семенлийский. После выхода из блокированного района группа, следуя через села Габерово и Брястовец, добралась до села Болгарово. Оттуда партизаны отправились в горный массив Странджа-Планина, а затем перешли на турецкую территорию.

Командиром четвертой группы был Николай Лысков. Преодолев кольцо блокады, партизаны остановились в кошаре неподалеку от села Козичино. Связались с полевым сторожем по прозвищу Парапанко, который был знаком с Лысковым. Тот отвел партизан в другую, якобы более безопасную кошару и взял деньги, чтобы купить продукты.

На следующий день Парапанко появился не в восемь часов, как было условлено, а лишь в одиннадцать. Передав продукты через плетень, он тут же исчез. Партизаны поняли, что преданы, но было уже поздно. Началась яростная перестрелка, Николай Лысков был тяжело ранен и в бессознательном состоянии попал в плен. Минко Шаламанов приказал товарищам отступить и ждать его у села Малко-Козичино, а сам, чтобы отвлечь на себя внимание врага, стал, отстреливаясь, отходить прямо через поля. При отступлении двое партизан оторвались от группы: Яна Лыскова спряталась в густой пшенице и там дождалась ночи, а Иван Немцов залез на дерево и затаился в густой кроне. К несчастью, Иван не догадался, что именно Парапанко привел жандармов. Когда на следующий день предатель проходил мимо, Иван окликнул его. И, лишь спустившись на землю и увидев наставленное на него дуло винтовки, он понял все. Иван с ножом кинулся на предателя, но подоспевшие жандармы помогли тому скрутить отважного юношу. Иван Немцов был арестован, отправлен в жандармерию, а позднее расстрелян.

Пятую группу возглавлял Васил Тодоров. Успешно преодолев вражеский кордон, группа запаслась продовольствием в селах Малко-Козичино и Кошарица. В условленный день группу разыскал начальник штаба отряда Васил Дойчев, и она соединилась с группой Михаила Дойчева. Обеспокоенный отсутствием связных из других групп, Васил Дойчев направил ятака из села Кошарица Илчо Туджарова в село Каблешково, чтобы разведать, что случилось с остальными партизанами. Из сообщения ятака стало ясно, что Николай Лысков погиб и что часть партизан из остальных групп убита или попала в плен.

Со временем в отряд сумели вернуться группа посланных за водой и потерявших связь с отрядом партизан во главе с Иваном Демерджиевым, часть людей из группы Чаню Димова, прикрывавшей дорогу на село Козичино, и сумевшие ускользнуть от врага партизаны из группы Николая Лыскова.

Судьба пропавших партизан долгое время оставалась неизвестной. Лишь после победы революции выяснилось, что трое из них погибли, попав в полицейскую засаду, а восемнадцать человек были взяты в плен. Лишь одному из них суждено было встретить победу в жандармском застенке.

Прощаясь со мной, Михаил Дойчев сказал:

– Те, кто точно выполнили указания штаба, благополучно вышли из окружения и соединились с отрядом. Сейчас, пожалуй, ясно, что не следовало дробить отряд на группы. Необходимо было попытаться вырваться из кольца блокады, возможно с боем, всем вместе, тогда бы понесенные нами потери могли оказаться не такими значительными. Думаю, что было ошибкой и то, что в одном и том же районе самостоятельно действовали два партизанских отряда. После того как мы соединились с варненцами из приморского отряда «Васил Левский», дела пошли намного успешнее. У нас было довольно много оружия, в котором варненцы испытывали острую нужду. Многие наши партизаны вошли в руководство объединенным отрядом, сам я был избран его политкомиссаром. Это свидетельствовало о высоком признании деятельности отряда «Народный кулак», причем заслуженном признании. Хотя отряд и просуществовал всего три месяца, им были нанесены значительные удары по монархо-фашистской власти. Операция по захвату оружия на постах береговой охраны была организована и проведена просто блестяще, так что достигнутый успех намного превзошел все ожидания. Наши товарищи – моряки – отлично справились с поставленными перед ними задачами. В этой операции в полной мере проявился и командирский талант Николая Лыскова. Успех сопутствовал отряду и в бою у села Дюлино. Затем последовал целый ряд других операций, в которых партизаны выходили победителями: захват лесничества, бой за мост через реку Камчия, занятие села Емирово. Несмотря на подавляющее превосходство, противнику не удалось разгромить отряд и в схватке у села Голица. Наши партизаны имели хороший боевой опыт. Ни один день не проходил спокойно, без стычек с врагом. Брошенные против нас крупные силы армии и жандармерии все дальше оттесняли отряд на запад, лишая возможности пользоваться имеющимися базами. Как только мы объединились с варненскими товарищами, связь с которыми поддерживали с осени сорок третьего года, то приступили к еще более активным боевым действиям. Операции проводили одна за одной, и при этом на довольно широком фронте. И села занимали, и войска и жандармерию обращали в бегство, и предателей наказывали по заслугам. Дважды наносили удары и по гитлеровским войскам.

– Чем объяснить столь значительные успехи отряда? – поинтересовался я.

– Варненские товарищи поддерживали прочные связи с населением, у них были сильные партийные и ремсистские организации в горных селах. Кроме того, боевой деятельностью отряда руководил непосредственно штаб оперативной повстанческой зоны.

Да, объединение сил двух отрядов в единый отряд «Васил Левский» дало новый мощный толчок расширению повстанческой борьбы в крае, в то время как разделение отряда «Народный кулак» на группы явилось отправной точкой для целого ряда трагических событий…

Когда мы расстались в тот раз с Михаилом Дойчевым, мной овладело какое-то тягостное чувство. Не надо было быть провидцем, чтобы догадаться, что болезнь его неизлечима. Я с болью думал об этом прекрасном человеке, которому суждено было очень скоро уйти из жизни. «Похороните меня без большого шума рядом с боевыми друзьями» – эту свою последнюю просьбу он высказал так спокойно, что даже твердый, никогда не знавший слез Сидер заплакал. И перед лицом смерти Михаил Дойчев остался таким же мужественным, каким был в те далекие тревожные дни борьбы.

…Было это летом 1943 года. Группу заключенных отправили на продолжительное время на работу в карьеры, что вблизи села Болгарово. Более благоприятный случай для побега вряд ли мог представиться. Но все попытки Михаила добиться отправки на эти работы остались безрезультатными. Тюремщики слишком хорошо знали, что он собой представляет. Михаилу не оставалось ничего другого, кроме как порекомендовать, кого из товарищей из его района надлежит включить в готовящуюся к побегу группу. И уже очень скоро при содействии партийных организаций в борьбу вновь вступили Добри Терпешев, Ганчо Хардалов, Стоян Добрев, Петр Пенчев и другие бывшие узники. Не повезло лишь Тодору Пиреву, который, прежде чем ему удалось связаться с товарищами, вновь был схвачен полицией. И на этот раз, как и во время следствия в 1942 году, он не сказал ни слова. Так и не добившись нужных показаний, фашистские инквизиторы вновь бросили его в тюрьму. Михаил тяжело переживал случившееся, потому что именно на Тодора он возлагал большие надежды. Увидев Тодора вновь в камере, Михаил тем не менее сумел быстро взять себя в руки, на лице его расцвела широкая улыбка, и, обернувшись к товарищам по камере, он сказал:

– Хватит вам расспрашивать человека как да что, вернулся Тодор потому, что забыл здесь свою волынку. Когда понадобится, снова убежит.

Все добродушно расхохотались, а Михаил в это время уже продумывал новый план побега. Раздобыв негашеную известь, он принялся каждый вечер, когда все засыпали, мочить кусочки извести водой и прикладывать их к своему телу. Вскоре на коже образовались кровоточащие раны. Тюремный лекарь сделал заключение, что они вызваны какой-то «странной заразной болезнью», весьма опасной для персонала тюрьмы и других заключенных. Напуганный начальник тюрьмы распорядился заковать Михаила в кандалы и отправить его под сильной охраной в окружную больницу.

Явившись в кузницу, Михаил еще в дверях радостно воскликнул:

– Все, братцы, я свое отсидел!

– Что отсидел-то? – спросил кузнец из уголовников.

– Еще пятнадцать дней мне осталось и – на свободу.

Кузнецы переглянулись между собой – им еще предстояло заковать в кандалы большую группу ждавших своей очереди заключенных, – и один из них предложил:

– Давайте этого не будем заковывать в цепи – не дурак же он, чтобы убегать, когда осталось отсидеть всего две недели.

По дороге в больницу Михаил Дойчев сумел убедить и конвоиров, что уже отсидел почти весь срок. В больнице же, дождавшись, когда лишь один полицейский остался с группой арестованных, он получил от него разрешение пойти в туалет и нарочито неторопливо двинулся по коридору. Свернув за угол, Михаил кинулся к запасному выходу, который был загорожен массивным столом. Бесшумно отодвинув стол, он попытался открыть дверь, но она не поддалась.

– Эта дверь закрыта на ключ, – раздался голос за его спиной.

Михаил повернулся к неожиданно появившейся медицинской сестре и тихо, но решительно произнес:

– Вот вы мне ее и откройте, а когда я уйду – закройте и поставьте стол на место.

Женщина пристально взглянула на необычного больного и, не говоря ни слова, выполнила требование.

– После победы я разыщу вас! – обернулся в дверях Михаил.

К счастью, улицы были заполнены посетителями осенней ярмарки, и ему удалось благополучно выбраться из города. Вначале Михаил отправился к своему дальнему приятелю в село Долно-Езерово. Сменив там одежду, он наведался на шахту «Черное море» и в села Рудник, Каблешково и Габерово. Повсюду он спрашивал: «Где Моц?» Узнав от ятака Желю Ангелова, что Атанас Манчев находится в Камчийской чете, Михаил в тот же день отправился в горы. Однако отыскать чету ему не удалось, так как ятаки не открыли ее месторасположение человеку, не знавшему пароля и явившемуся к ним без сопровождающего. Михаил вынужден был вернуться к Желю Ангелову, где его уже поджидал Моц, узнавший об успешном побеге Дойчева из тюрьмы. С этого дня двое верных друзей вновь плечом к плечу шагали по опасной дороге борьбы.