Текст книги "...и Северным океаном"
Автор книги: Георгий Кублицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
Земля Санникова
Яков Санников не был фантазером, сочинителем небылиц, легко рождаемых в таинственных арктических туманах. Из рода северян в трех-четырех поколениях, он запросто разъезжал там, куда отваживалась проникать далеко не каждая экспедиция. Острова называл островами лишь после того, как обходил их вдоль побережья, иногда сверх того пересекал поперек. И это были не расположенные вблизи материка куски суши, но архипелаг нынешних Новосибирских островов.
Санникову можно было верить. А он утверждал, что далеко в океане видел еще остров или острова, где различались высокие каменные горы. Так в начале XIX века на картах появились «земли, виденные Санниковым».
Но их не увидел лейтенант Петр Анжу, побывавший вскоре на том же острове Котельном, откуда обозревал океан Санников.
А затем, после долгого перерыва, для обследования на Новосибирских островах останков ископаемых зверей отправилась экспедиция во главе с врачом Александром Бунге, в которой участвовал и Эдуард Толль.
Толль увидел Землю Санникова!
Это произошло в августе 1886 года.
Далеко на горизонте очерчивались «ясные контуры четырех столовых гор с прилегающим к ним на востоке низким остроконечием». Толль определил направление на неведомую Землю.
За первой экспедицией к Новосибирским островам последовала вторая, и обе преуспели в пополнении коллекций останков ископаемых, в геологических исследованиях, в уточнении карт. Тогда же Толль устроил резервное «продовольственное депо» для готовящегося к походу «Фрама».
У самого же Толля, как иногда говорят, свет клином сошелся на том августовском дне, который убедил его, что Земля Санникова действительно существует. С этого дня ее достижение и исследование стало главной жизненной целью ученого.
Он любил повторять слова своего проводника, эвена Василия Джергели. Тот видел неведомый остров несколько раз. Толль спросил:
– Хочешь ли достигнуть эту дальнюю цель?
Джергели с горячностью воскликнул:
– Раз ступить ногой – и умереть!
Похоже, что так ученый мог сказать и о себе.
Когда цвет русской географической науки советовался в Петербурге с Нансеном о планах дальнейших исследований в Арктике, Толль, конечно же, заговорил о никем еще не достигнутой Земле Санникова:
– Я сам, своими глазами видел вдали ясные контуры ее гор, похожих на базальтовые горы Сибири…
– Простите великодушно, Эдуард Васильевич, – перебил кто-то с места, – доктор Нансен на «Фраме» прошел как раз вблизи тех мест, где вы полагаете землю. Однако же никакой земли он там не обнаружил…
– Доктор Нансен пишет в своей превосходной книге, что девятнадцатого и двадцатого октября 1893 года, когда «Фрам» находился возле Земли Санникова, был густой туман, который мешал что-либо видеть, – возразил Толль.
Он стал развивать план экспедиции. Судно высадит ученых на Землю Санникова, перезимует в устье Лены, а через год заберет первых исследователей острова.
– Именно Россия должна осуществить этот план! – говорил Толль. – Девятнадцатое столетие подходит к концу, а нам еще предстоит многое сделать для завершения тех научных завоеваний на Севере, за которые тяжелыми жертвами заплатили первые русские исследователи. Кому, как не русским, приличествует выполнить эту задачу!
Нансен поддержал Толля.
– К северу от Новосибирского архипелага могут быть неведомые острова. Мы видели стаи гаг, летящих с севера; один раз оттуда же пролетела стая бекасов. Позже к нам часто наведывались песцы. Возможно, там есть земли или небольшие острова. Исследование этих земель было бы подвигом величайшей научной важности. Я искренне надеюсь, что такая экспедиция скоро осуществится.
Кем был Эдуард Толль? Честолюбцем? Одержимым фанатиком? Слишком простые, притом поверхностные определения!
Две экспедиции на Новосибирские острова доказали его научную добросовестность, умение систематизировать и анализировать факты, причем и вне своей научной специализации.
Он выбрал цель трудную и достойную. Не просто «ступить ногой», но ступить, чтобы ответить на вопросы, интересовавшие тогда науку. Например, не была ли Земля Санникова обособленной частью существовавшего некогда материка?
В девственных, не тронутых человеком местах, ученый мог искать более надежные ключи к разгадке причин вымирания мамонтов – да и мало ли какие тайны хранит остров в океане?! (Вспомним написанный выдающимся ученым Владимиром Афанасьевичем Обручевым в 1924 году научно-фантастический роман «Земля Санникова», где эту землю, изолированный мирок со своим климатом, растительностью, животными, населяют вампу, отдаленнейшие предки человека, и онкилоны, люди, уже владеющие копьями, стрелами, каменными топорами).
Толля поддержал не только Нансен, но и такой великий ум России, как Менделеев, ряд академиков, адмирал Макаров. Быть может, подготовку Русской полярной экспедиции во главе с Толлем поторопило известие, что Землей Санникова заинтересовались канадцы.
Для экспедиционного судна «Заря» команду отбирали с особой тщательностью. Приглашались опытные военные моряки-добровольцы.
Экипаж крейсерского фрегата «Герцог Эдинбургский» выстроили на палубе. Командир корабля, которого сопровождал незнакомый офицер, сказал, что экспедиция, отправляющаяся в Северный Ледовитый океан, набирает желающих. Служба нелегкая, но почетная.
Добровольцев нашлось немного. Командир подвел гостя к рослому моряку.
– Вот, если бы он захотел…
Через несколько дней боцман Бегичев Никифор Алексеевич был отчислен с крейсера и назначен на ту же должность в команду «Зари».
За время морской службы уроженец небольшого приволжского городка Царева повидал немало стран, в том числе и расположенных вблизи экватора. Что ж, пора посмотреть и места возле Северного Полярного круга…
Петербург проводил «Зарю» летом 1900 года.
В конце сентября судно встало на зимовку у берегов Таймыра. Перезимовали благополучно. Бегичев, находчивый, расторопный, пришелся по душе начальнику экспедиции.
Во время ночных вахт Толль рассказывал боцману о земле своей мечты. Бегичев еще не встречался с такими увлеченными, бескорыстными людьми. Ради чего готов обречь себя на любые трудности, на неудачи ученый человек, да еще не простолюдин, а барон, аристократ? Ради поисков острова, на котором, может, ничего нет, кроме льдов да скал. И еще не известно, существует ли он вообще, этот остров. Тут было над чем поразмыслить.
В сентябре 1901 года «Заря» пришла туда, где должна была подниматься над льдами Земля Санникова.
Ее там не оказалось.
Правда, вскоре навалился густой туман, скрывший все вокруг.
Толль записал: «У меня закрадываются тяжелые предчувствия…»
Бегичев вел дневник уже во времена плавания на «Герцоге Эдинбургском». Нелегкие для Толля часы он описал так: «Начальником была обещана премия тому, кто первым увидит Землю Санникова. Но, увы! Сколько ни смотрели в трубы и бинокли, Земли Санникова не видели. Сколько раз меняли курсы, но все бесполезно – земли нет».
После еще нескольких дней плавания «Заря» встала на вторую зимовку.
Потерял ли Толль веру в существование как бы растворившегося в тумане кусочка земной тверди?
Ранней весной судно покинули две экспедиционные партии. Одна направилась на остров Новая Сибирь. Вторая во главе с Толлем – к острову Беннетта: оттуда можно было попытаться достигнуть ускользавшую Землю по льду.
Еще до ухода партий в дневнике Бегичева появилась запись о помощнике командира «Зари» лейтенанте Колчаке. Надменный, властный, сразу резко проложивший границу между собой и «нижними чинами», он обрушился на Бегичева. И повод-то был пустяковый: не оказалось на месте вахтенного. Вот что произошло дальше:
«Он зовет меня и говорит: «Где у тебя вахтенный?» Я говорю, что «вы его куда-то сами послали». Он меня обругал. Я очень озлился на несправедливость и’ обругал его и сказал: «Раз офицер его величества так ругается, то мне, наверное, совсем можно». Он сказал: «Я на’ тебя донесу морскому министру», а я сказал: «Хотя бы и императору, я никого не боюсь». Он крикнул: «Я тебя застрелю!» Я схватил железную лопату и бросился к нему. Но он тут же ушел в каюту».
Нашла коса на камень! Встретив немного погодя обидчика, боцман заявил, что покидает судно. Это было уже серьезно, и Колчак постарался замять дело: ну, погорячились оба, с кем не случается.
По инструкции, оставленной Толлем, «Заря» должна была летом снять обе экспедиционные группы. Но льды не позволили судну приблизиться ни к острову Новая Сибирь, ни к острову Беннетта. Попытка следовала за попыткой, а дни становились все короче, льды – плотнее.
И «Заря» повернула на юг.
В Петербурге обсуждали план спасения оставшихся в Арктике членов экспедиции. «Заря», изрядно потертая льдами, не годилась для нового опасного рейса. И Колчак вспомнил о плане, который мельком слышал от Бегичева: зимней дорогой добраться до побережья через Сибирь, на собаках переправиться к Новосибирским островам, а дальше – летом на легком вельботе – к острову Беннетта… Людей же с Новой Сибири снимет сухопутный отряд.
Колчака назначили начальником морского отряда. Бегичев, забыв былые распри, согласился участвовать в спасении Толля.
Вельбот тащили к морю, впрягаясь в лямки вместе с обессилевшими от голода собаками. И тут Бегичев, уйдя в пургу на охоту, подстрелил пять диких оленей. А ведь Колчак уже собирался повернуть обратно! Позднее он же отказывался плыть на вельботе через широкое водное пространство, опасаясь крупных волн.
Тут читатель может подумать, что тень будущего «кровавого адмирала» как-то невольно падает на способного лейтенанта-гидрографа Колчака. Это не так. Все обстоятельства похода подтверждены его участниками до того, как Колчак стал подниматься по лестнице чинов и званий.
После тяжелого пути партия с вельботом вышла на остров Котельный. Здесь лето начинается в конце июля. И едва появились полыньи, вельбот отправился в мучительное плавание: мели, льды, шторма, голодный паек. Практически руководство походом перешло от Колчака к Бегичеву, как-то удивительно быстро освоившемуся в необычных условиях.
Но опустим подробности. Следы промежуточного лагеря группы Толля были обнаружены на Новой Сибири. Толль в записке, датированной 11 августа прошлого, 1902 года, писал, что у него все благополучно, и что он отправляется завтра в дальнейший путь.
И Толль достиг острова Беннетта! В этом спасательная экспедиция убедилась уже на подходе к берегу: ясно был виден сложенный из камней знак, в центре которого торчало бревно.
Записки лежали в условленном месте. Там был план острова и указано, где именно группа намеревалась построить дом. Идти туда пришлось по льду, изрезанному трещинами.
В одну из них провалился Колчак. Он уже захлебывался, когда Бегичев, рискуя уйти под лед, вытащил бесчувственное тело и отнес к берегу. Придя в себя, Колчак сказал, что никогда в жизни не забудет боцмана.
Не знал Бегичев, что спасает будущего «верховного правителя России», который зальет кровью Сибирь и на пустынном ангарском берегу будет расстрелян за чудовищные злодеяния.
…Поисковая группа нашла избушку Толля. Мертвую, заметенную снегом. В куче камней лежало письмо, адресованное Академии наук.
Толль со спутниками добирался до острова Беннетта на собаках, на байдарках, наконец, просто на плавучей льдине. Обследовали остров. В письме упоминалось о птицах, летевших на юг, о том, что туманы помешали увидеть землю, откуда летели птицы. В неподходящую темную пору, в конце октября, четверо покинули остров и пошли к Новой Сибири всего с двухнедельным запасом провизии.
Они исчезли в ледяной пустыне – Эдуард Толль, астроном Фридрих Зееберг, проводники Василий Горохов и Николай Протодьяконов.
Улахан Анцифер
Поисковые группы вернулись на материк как раз в то время, когда японцы напали на Порт-Артур. Бегичев немедленно отправился на восток добровольцем.
В Порт-Артуре встретил знакомых моряков, получил назначение на миноносец «Бесшумный». Участвовал в боях, был награжден Георгиевским крестом. Стал свидетелем гибели броненосца «Петропавловск», на котором держал флаг адмирал Степан Осипович Макаров, надежда русского флота. После взрыва мины броненосец продержался на воде каких-нибудь две минуты.
Спаслись немногие. Среди них не было Макарова.
Чем кончилась русско-японская война – общеизвестно.
Бегичев мог остаться на флоте, мог вернуться на Волгу. Он и направился было в родные места, да быстро скис, затосковал.
Случайная встреча с товарищем по экспедиции «Зари», побывавшим на Таймыре, помогла ему сделать выбор: он поехал в низовья Енисея, в Туруханский край. Встреча была случайной, а вот выбор…
Казалось бы, что могло тянуть Бегичева на Север? Намытарился он там отчаянно, силы свои растрачивал вроде бы напрасно – ведь так и не удалось найти Землю Санникова, хорошие люди погибли зря.
Но, должно быть, бескорыстный мечтатель заронил в душу боцмана что-то такое, от чего человек, прочно стоявший на земле, практичный, с деловой жилкой, ощутил мертвящую скуку сытой мещанской жизни. Он чувствовал в себе силы для больших дел, едва ли ясно сознавая, каких именно.
На Север, на Север, где просторно, края нехоженые, звери непуганые!
Летом 1906 года Бегичев появился в небольшом поселке Дудинка, расположенном на берегу Енисея севернее Полярного круга.
Высокий, бравый, с закрученными кверху, по-флотски, кончиками усов, он понравился дудинцам. Было ему 32 года, знал он множество занятных историй, оказался человеком компанейским, веселым, но чувствовалось, что это человек «с характером».
Дудинцы, в большинстве люди торговые, полагали, что и приезжий займется тем же выгодным дельцем. Но он был не по-купечески щедр на угощения, легко давал деньги в долг и не приценивался к пушнине, на скупке которой богатели торговцы. Вскоре из застольных разговоров дудинцы поняли, что бывший моряк забрался на Таймыр не столько ради наживы, сколько из любопытства, что пригнал его сюда тот бес, который стольких людей заставляет странствовать по матушке Руси.
В начале зимы Бегичев уехал в тундру. Вернулся только по весне. Мешки, привязанные к его оленьим нартам, распирало от песцовых шкурок.
Дудинцы подумали было, что приезжий все-таки «тунгусничал», то есть по торгашеской грязной традиции спаивал кочевников и за бесценок забирал у них пушнину. Так делали многие, и это было не в диво.
Но вернувшиеся из тундры охотники рассказали, что новичок сам ставил ловушки-пасти, сам добывал песца, мерз в снегах, ночевал в холодных чумах.
Пришелец, «чужак», человек «с Большой Земли» (выражение, родившееся, должно быть, на островных зимовках) стал своим среди аборигенов.
А ведь люди Таймыра не отличались доверчивостью и далеко не каждому открывали душу. По Северу рыскало немало авантюристов, хищников, бессовестно обманывавших «инородцев». Жизнь жестоко учила простодушных кочевников, делала их скрытными и осторожными, заставляла долго присматриваться к новому человеку, пожаловавшему на становище.
Кочевники дали моряку имя «Улахан Анцифер» – «Большой Никифор». Было похоже, что моряк приживается на Таймыре.
На следующий год Бегичев опять уехал на промысел.
Однажды он грелся в чуме старого Захара Бетту и рассеянно слушал его, рассказы, где быль мешалась с небылицами. Захар вспоминал прежние времена и, конечно, говорил, что раньше люди были крепче, храбрее, вообще– лучше.
– Ходили, однако, к «Шайтан-земле». Теперь кто пойдет? Далеко боятся идти…
Бегичев насторожился. Что это за земля?
– Я был молодой, сам ходил к ней, с берега ее видел. На ту землю, однако, никто не ходит, там шайтаны своих волков пасут.
Мало ли небылиц рассказывают на Таймыре? Послушать стариков, так в тундре за каждым камнем шайтан.
А Бетту продолжал: плохой остров, много там людей погибло. Большой остров, «Шайтан-земля», «Земля дьявола». Хоть и недалеко от берега, как раз против Хатангской губы, да только нет теперь смельчаков, чтобы туда добрались…
Против Хатангской губы? Там на карте – синь, простор.
– Слушай, Бетту, я бы пошел на «Шайтан-землю». Да ведь это все сказки, нет такой земли.
Старик разволновался. Как это нет?! Пусть у него отнимутся ноги, пусть отсохнут руки, если он врет! Есть «Шайтан-земля», сам видел ее с Соляной сопки!
Он, Бетту, такой человек, что врать не будет: ходить на ту землю не ходил, побоялся, а видеть видел. Ходить туда страшно, шайтан напускает на людей свирепых волков. Был такой охотник Сизой, храбрец из храбрецов, добрался до «Шайтан-земли», да только там и сложил свои косточки…
«Шайтан-земля», «Земля Санникова». Сопоставление пришло невольно. Вспоминался Толль, его вера, его отвага. Может, и «Шайтан-земля» примерещилась и исчезла. А вдруг? Нет, проверить все же надо!
В начале 1908 года Бегичев отправился в тундру. К весне с двумя спутниками он пересек весь Таймыр. Они нашли сопку, о которой говорил Бетту. Морозная дымка размывала дали. В стекле бинокля надо льдами маячила призрачная синеватая полоска.
Земля! Взять на нее направление по буссоли было делом нескольких секунд. Бегичев налегке погнал оленью упряжку через нагромождение льдов.
Так вот она какая, «Земля дьявола»! Голый остров. Множество песцовых следов. Черные камни, торчащие из-под плотного снега. И что важно – похожий на мох ягель, олений корм.
Новоселы «Земли дьявола» наспех сложили избушку из плавника, Бегичев торопился: надо обойти остров, начертить его карту.
Как это делается, он представлял не очень точно. Но природная сметка, наблюдательность и страстное честолюбивое желание приобщиться к науке помогли ему еще во время плавания на «Заре» понять суть съемочных работ.
Трое с шагомером и буссолью пошли в обход острова. Шли весь день, ночевали возле речушки.
На рассвете боцман проснулся с неприятным ощущением близкой опасности. Выглянув из палатки, увидел волка. Зверь отбежал на бугор и стоял там, нюхая воздух.
Бегичев выстрелил, но промахнулся и тут заметил другого волка. Испуганный выстрелом, он почему-то бежал прямо к лагерю.
А олени, где же олени?!
Вот тебе и шайтановы волки. Пешком Таймыр не пройдешь. Бегичев схватил ружье, побежал к берегу. Следы оленей терялись во льдах пролива.
Одного спутника Бегичев оставил в лагере, с другим поспешил на поиски. К вечеру они пригнали стадо. Олени были целехоньки: почуяв волков, они умчались по знакомой дороге в сторону материка.
После этого несколько ночей спали по очереди, оставляя одного караулить оленей, чтобы шайтан опять не напустил на них волков. Но волки больше не появлялись. А после долгого дневного перехода так тянет ко сну… И очередной караульщик проспал половину стада.
Олени исчезли, не оставив следов.
Целый месяц Бегичев со спутниками шел по прибрежьям острова. Уже недалек был мыс, откуда они отправились вдоль берегов «Земли дьявола». И вдруг боцман увидел нечто, чему не сразу поверил: на берегу кривилась избушка-развалюха.
Так, значит, на острове уже бывали люди?!
В избушке было темно, пахло плесенью. Вспыхнул желтый огонек спички.
В полутьме Бегичев различил похожие на алебарды топоры с длинными топорищами. Стали смотреть внимательнее. В земляной пол были втоптаны шахматные фигурки странной, непривычной формы, вырезанные из мамонтовой кости.
Выходит, здесь был лагерь неведомых мореходов или промысловиков. Погибли они? Ушли на материк? И когда это было?
Бегичев видел алебарды только в музеях. Ими орудовали, пожалуй, еще до Петра Великого. Тогда сколько же избенке годков?
И о другом размышлял Бегичев. Раз здесь в старину жили русские люди, то что помешает обосноваться на острове их потомкам? Тут ведь не только зверь не пуган, но и земля не бедна.
В нескольких местах нашел Бегичев пласты каменного) угля, который хорошо горел в походной железной печке, а в горах на острове видел черную густую жидкость, похожую на нефть. Возможно, что в тех образцах горных пород, которые он всюду собирал во время поездок, тоже было что-нибудь ценное. Но в полезных ископаемых боцман разбирался плохо.
Когда настала полярная ночь и морозы прикрыли море молодым льдом, Бегичев с товарищами повез на материк добычу: туши диких оленей, песцовые шкурки, мамонтовую кость, образцы пород и растений.
По тундре, где все в движении, в вечных перекочевках, слух летит со скоростью оленьей упряжки. Тундра с одобрением присматривалась к новичку после его первого удачного песцового промысла: Теперь поход на «Землю дьявола» сделал Улахан Анцифера героем, достойным рассказов у костра.
И признание пришло не только на Таймыре.
Весной 1909 года Бегичев в черном сюртуке, в галстуке, неумело повязанном на могучей медной шее, ходил по Петербургу.
Генерал-лейтенант Вилькицкий-старший, начальник Главного гидрографического управления, принял его, заинтересовавшись картой открытого острова. Бегичева пригласили на торжественный обед в честь спуска на воду ледокольного судна «Вайгач». Он был всячески обласкан и в Академии наук. Академик Чернышев обещал ему поддержку и помощь.
В Дудинку Бегичев вернулся с бумагой, в которой таймырским властям предписывалось оказывать ему содействие, и с нетерпеливым желанием еще раз побывать на «своем» острове, чтобы основательнее обследовать его.
Многие просились со следопытом: промысел непуганого песца сулил достаток. Бегичев взял прежних спутников и двух новичков.
Весной 1910 года они благополучно перешли пролив.
Возле старинного зимовья поставили избушку из плавника. Лето минуло незаметно. Охотники мастерили песцовые ловушки. Бегичев разъезжал по острову, нанося на карту месторождения угля, собирая черепа мускусных быков и мамонтовую кость. Ему посчастливилось найти не только бивни и разрозненные части скелета, но даже кожу и мясо гигантского ископаемого.
Теперь у Бегичева были инструкции Академии наук и кое-какие книги. Он уже умел определять некоторые камни, мог правильно написать этикетку к каждому образцу.
Осень радовала приметами близкого удачного промысла: песцы шныряли по острову, и оставалось только дождаться, когда отрастет их зимний белый мех. Охотники заготовили много мяса диких оленей, запаслись топливом. Зима-не пугала, ее ждали с нетерпением.
Как-то ночью Бегичева разбудил вой. Пришла расплата за беспечность. Волки разогнали все оленье стадо.
Долгие поиски ни к чему не привели. Бегичев встревожился: надо всем уходить на материк, без оленей в тундре беда.
Но двое, Гаркин и Семенов, задумали остаться. Вот еще, уходить от промысла, когда песец сам в руки идет! Можно ведь высматривать ловушки и на лыжах.
Бегичев сердился, упрекал упрямцев в жадности, глупости, но убедить их так и не смог. Темной полярной ночью в самые свирепые морозы он, оставив двоих в избушке, с остальными спутниками пешком перебрался через пролив на материк.
По весне Бегичев купил вместо оленей ездовых собак, продовольствие и вернулся на остров со своими друзьями-якутами, поборовшими страх перед кознями шайтанов и согласившимися проводить его до «Земли дьявола».
Гаркин и Семенов обрадовались его приезду. Последнее время они берегли каждый кусок.
Нет, такие люди не добьются на Севере многого: ленивы, бездеятельны, беспечны. Плавнику на острове сколько хочешь, они же разобрали и спалили в печке старую избушку, а самую лучшую пору для охоты провалялись на койках.
Бегичев растормошил лентяев. Стали бить зверя, ловить рыбу. До осени на острове жили дружно.
С наступлением темной поры Бегичев, объезжая пустые ловушки, увидел, что в этот год хорошей добычи не жди: песцы в поисках корма, должно быть, ушли на материк. Ну что же, как говорится, раз на раз не приходится, надо чинить нарты да за песцами вдогонку…
Но Гаркин с Семеновым и на этот раз воспротивились: песцы вернутся, не резон уходить без добычи. Начались ссоры. Властный, не терпящий возражений, Бегичев горячился, стучал кулаком по столу.
Однако упрямцы твердили свое: «Перебьемся». Бегичев в сердцах крикнул, что, в конце концов, именно он за все в ответе, раз сам привез их на «свой» остров.
Тогда Гаркин протянул ему заранее написанное письмо. В нем говорилось, что купеческий приказчик Ефим Гаркин и дудинский охотник Николай Семенов, находясь в здравом уме и твердой памяти, по своей доброй воле остаются на острове, и если что с ними случится, то они ни в чем Н. А. Бегичева винить не будут.
Но Бегичев все же настоял, чтобы Гаркин поехал с ним на материк и пополнил запасы провизий.
Кто знает, может, раздоры на острове побудили Бегичева покинуть Таймыр. Надолго ли – он и сам не решил.
Лето Бегичев провел в разъездах. Побывал и в родном Цареве, и в Нижнем, и в Астрахани, и в Москве, и в Петербурге.
А поздняя осень застала его в лодке, плывущей вниз по Енисею. И вот итог его исканий: «Я решил вернуться опять на старое место к берегам Ледовитого океана, где себя чувствовал независимым и совершенно свободным гражданином».
Он добрался до Дудинки уже зимой и узнал, что Гаркин и Семенов с острова не возвращались. Обеспокоенный Бегичев при первой возможности в одиночку перебрался через пролив.
Еще издали он увидел, что зимовье занесено снегом по самую крышу.
«Я зашел в избу, но в ней было очень темно, – записал в тот день Бегичев. – Окна были забиты снегом. Я наткнулся на койку, где лежало что-то твердое. Я вышел и принес свечу, зажег ее. Открыл одеяло – там лежал мертвый Гаркин, а Семенова не было. На столе лежал дневник».
Это были записи Гаркина о событиях на острове.
Охотники, оставшись одни, упустили лучшее время промысла. Их терзали голод и цинга. Идти на материк в зимней полутьме они побоялись.
Первым умер Семенов. Он упал в снег возле пустой песцовой ловушки. У Гаркина не было сил похоронить товарища. Он еще долго боролся с голодом, варил старые кости песцов и оленей, грыз расшатавшимися зубами сухие ремни из моржовой кожи.
«Все надежды потеряны, если не придут люди, хотя бы вы, милый Никифор Алексеевич…» – читал Бегичев.
Последняя запись была сделана 19 марта:
«Я ожидаю конца существования».
Несчастный умер всего за несколько дней до приезда. Бегичева.
Следопыт навсегда покинул «Землю дьявола», которая обозначена теперь на всех картах как остров Бегичева, и вернулся в Дудинку.
Слух о событиях в Сибири с опозданием на два года дополз до Петербурга. Журнал «Вокруг света» напечатал статью «Трагедия Полярного круга». Статья начиналась так: «Летом 1913 года русская экспедиция под руководством инженера Бегишева…»
Видимо, простой боцман в роли исследователя не устраивал автора статьи. Для занимательности он превратил спутников «инженера Бегишева», Гаркина и Семенова, в золотоискателей и выдумал какого-то японского лоцмана Котцу, китобоя и авантюриста, который будто бы вероломно покинул их. На этом острове Гаркин и Семенов били соболей и куниц, добыли полпуда золота, открыли таинственный «лагерь шестидесяти мертвецов».
Когда журнал попал в Дудинку, «инженер Бегишев» был далеко от нее. Перед ним бурлила половодьем широкая река, ненанесенная на карты. У берега сгрудились оленьи упряжки. Улахан Анцифер в мучительном раздумье смотрел на мутные волны.
Надо было разведать переправу. Во что бы то ни стало. Любой ценой.
Бегичев шел на помощь кораблям экспедиции Северного Ледовитого океана «Таймыру» и «Вайгачу», затертым льдами возле побережья. Там ждали пополнения запасов продовольствия. Больные и те, без кого можно было обойтись на зимовке, надеялись выбраться на материк. Бегичев пообещал выручить моряков. И вот теперь эта река…
А, была не была!
Бегичев связал веревкой двух сильных оленей. Стал раздеваться, переступая босыми ногами по замерзшей за ночь глине. Взял в зубы нож. Погонщик оленей отпрянул в сторону, забормотал в страхе:
– Улахан Анцифер ум кружал! Совсем ум потерял, беда!
Кто же, как не сумасшедший, будет раздеваться на ветру, от которого и в оленьей малице дрожь пробирает!
Бегичев погнал в воду оленей. Прыгнул следом за ними, ахнул, задохнулся. Судорога свела тело. Успел схватиться за веревку. Олени плыли через реку, испуганно кося на него глазами. Только бы не разжалась окоченевшая рука!
На середине реки олень запутал веревку на рогах, потянул другого, тот начал захлебываться. Бегичев ударил ножом по туго натянутой веревке. Олени повернули назад к стаду. Бегичев поплыл один. Через полчаса он, весь синий, стуча зубами, пригнал унесенный ветром на другой берег каяк и велел начинать переправу.
Вскоре со стоящего среди льдов судна «Эклипс» заметили вдали долгожданные оленьи упряжки.
«Эклипсом» командовал капитан Отто Свердруп. Судно было снаряжено русским правительством для поисков полярных экспедиций, бесследно пропавших летом тяжелого в ледовом отношении 1912 года,
Экспедицией на «Св. Анне» руководил лейтенант Георгий Брусилов. Экспедиция на судне «Геркулес» ушла во льды под начальством полярного исследователя Владимира Русанова.
След «Св. "Анны» вскоре отыскался, но об этом особо. О судьбе же «Геркулеса» Свердрупу не удалось узнать решительно ничего (минуют еще два десятилетия, пока из небытия дойдет первая весточка о пропавшей экспедиции). А пока что «Эклипс» дал приют людям с «Таймыра» и «Вайгача», пришедшим сюда и ожидавшим Бегичева.
Улахан Анцифер на головной упряжке несся к «Эклипсу». Оттуда салютовали винтовочной пальбой. Бегичев едва не валился с ног: шутка ли, сорок семь дней тяжелейшей дороги!
Когда «Эклипс» передал по радио на «Таймыр» о приходе санной партии, оттуда дважды запрашивали, точно ли, что прибыл именно Бегичев?
Вскоре караван, забрав пятьдесят моряков экспедиции Северного Ледовитого океана, повернул на юг.
Конечно, Бегичев совершил подвиг, посильный лишь человеку, знающему Север, имеющему надежную опору в тундре. Только Улахан Анцифер смог по весне, перед началом перекочевок, нанять многие сотни оленей у своих приятелей – а приятели у него были на каждом становище.
Только Бегичев с его упорством, с его верой в себя мог пробиться к океану через весеннюю тундру, когда пурга внезапно сменяется оттепелью с дождем, снег раскисает, плотный туман скрывает все вокруг, ручьи на глазах превращаются в речки, а речки – в бурные реки. С сотворения мира на них никто не строил мостов, и единственный способ переправы – гнать оленей в ледяную воду вместе с деревянными нартами…
Да, Бегичев совершил подвиг. Но запись в его дневнике о прибытии на «Эклипс» сдержанна. Вилькицкий-младший, командовавший экспедицией, поздравив по радио Бегичева, попросил затем, чтобы тот привез на «Таймыр» и «Вайгач» почту. Было похоже, что Вилькицкому это казалось простым делом: еще каких-нибудь триста километров, только и всего.
Через Свердрупа Бегичев передал на «Таймыр», что не может выполнить просьбу: по дороге надо пересекать большую разлившуюся реку Таймыру. Вилькицкий радировал:
