Текст книги "...и Северным океаном"
Автор книги: Георгий Кублицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Советы начинают поиски
12 июня к Шпицбергену вышел ледокол «Малыгин» с самолетом летчика Бабушкина на борту.
В неслыханно короткий срок был подготовлен к походу самый мощный наш ледокол – «Красин». Он стоял на временной консервации – безжизненный, без команды, с потушенными топками.
Через четыре дня семь часов сорок минут после получения приказа «Красин» покинул порт Ленинграда с самолетом летчика Чухновского на борту, с полным запасом угля, продовольствия, спасательных средств и командой, отобранной из добровольцев со многих судов. Это произошло утром 16 июня.
Начальником экспедиции был назначен известный полярник, профессор Рудольф Лазаревич Самойлович. Руководство операциями «Малыгина» поручалось участнику экспедиции Седова к Северному полюсу Владимиру Юльевичу Визе.
Разумеется, советские люди сознавали опасности, связанные с рейсами кораблей и самолетов. В ночь накануне отхода «Красина» Самойлович сделал в дневнике запись, хорошо передающую напряжение тех дней:
«В углу кают-компании, склонив голову на плечо, сидя спала моя ближайшая помощница – жена. Лицо ее было бледным, утомленным. Некоторое время я постоял перед ней. «Как долго мы с тобой не увидимся… Увидимся ли? – подумал я».
Богатые Америка и Англия отказались участвовать в спасательных операциях… за недостатком средств. А ведь самый крупный в мире и надежный дирижабль принадлежал в то время Соединенным Штатам.
Америка пасует, а Россия собирается удивить мир?!
Мало кто верил в успех советских экспедиций. На страницах итальянских газет замелькали карикатуры: истощенные русские мужики в лаптях и холщовых рубахах прыгают со льдины на льдину, а комиссары кистями старательно окрашивают лед в красный цвет.
Среди тех, что верил в русских, был Фритьоф Нансен. Он первым прислал Советскому правительству благодарность за великолепно начатые спасательные операции.
Тем временем произошли два события, навсегда наложившие свой отпечаток на трагедию «Италии».
18 июня Руал Амундсен на самолете «Латам» вылетел в район катастрофы. Самолет пропал без вести.
25 июня на «Красине», уже находившемся далеко в море, приняли ошеломившую всех радиограмму: шведский летчик Лундборг достиг места, где стояла «красная палатка» потерпевших аварию, сумел сесть на льдину и вывез единственного человека.
Этим единственным был Умберто Нобиле.
По давним традициям капитан покидает гибнущее судно последним. Льдина, которую быстро подтачивало летнее солнце, была не более надежным пристанищем для людей, чем терпящий бедствие корабль.
Так почему первым покинул лагерь начальник экспедиции, отвечающий за жизнь доверившихся ему людей?
Этот вопрос оставался без ясного ответа.
При втором рейсе самолет Лундборга перевернулся на льдине, и швед присоединился к обитателям «красной палатки». Впрочем, ненадолго. Другой шведский летчик вывез его, оставив на льдине раненого механика Чечиони.
У спасательных операций были теперь две цели: оставшиеся на льдине люди «Италии» и поиски экипажа «Латама».
Маломощный «Малыгин», скорее ледокольный пароход, чем ледокол, зажали льды. Тогда возле судна прямо на льдине собрали самолет Бабушкина.
До лагеря было четыреста пятьдесят километров. Дальность полета одномоторного «Ю-13» – триста.
А что, если взять пять бидонов бензина, долететь с ними до архипелага короля Карла XII – это как раз пол-пути, – упрятать их там хорошенько, чтобы медведи не помяли, и вернуться на «Малыгин»? Заправиться, и уже тогда – к палатке, чтобы дотянуть до судна на спрятанном бензине.
План, придуманный Бабушкиным, был, конечно, рискованным. А тут еще ежедневные туманы. Подняться можно, но как сесть, если внизу белая плотная пелена?
В первый же сносный день Бабушкин стартовал, благополучно спрятал бензин, однако на обратном пути туман прижал самолет. Бабушкин посадил его на первую попавшуюся льдину. А там полно белых медведей. В кабине спали по очереди, отпугивая зверей выстрелами и ракетами. Ведь заденет зверюга руль высоты, сломает крыло – пропал экипаж.
После беспокойной ночи вернулись к «Малыгину». Когда туман поредел, решили лететь к палатке, хотя было предупреждение: через два дня ждите шторм. А вдруг обернемся?
Не обернулись. В плотном тумане опять сели на льдину. Бабушкин сам не понимал, как это ему удалось.
Оправдывая прогноз синоптиков, разыгрался сильнейший шторм с мокрым снегом. Льдину начало ломать. Трое суток экипаж провел без сна.
На четвертые сутки самолет поднялся в воздух. Стали искать ледокол. Кружились, кружились – нет нигде «Малыгина»! Уж не затонул ли, раздавленный льдами, во время шторма?
Кончалось горючее, и Бабушкин совершил, пожалуй, самую опасную посадку на подтаявшую хрупкую льдину, покрытую лужами. Механик, сделав несколько шагов, провалился по пояс.
У экипажа оставался выбор: либо с риском для жизни попытаться взлететь со льдины, либо умереть на ней от голода.
Бабушкин снова совершил чудо. На этот раз летчики с воздуха заметили «Малыгина» и сели возле него.
Корабль и верно чуть не погиб: шторм унес его вместе со льдом к прибрежным камням острова Надежды.
После всего пережитого Бабушкин полетел к палатке еще раз, снова попал в туман и при возвращении сломал лыжи своего самолета.
Бабушкин сделал то, что до него не удавалось ни одному летчику в мире: пятнадцать раз садился и пятнадцать раз взлетал с дрейфующих льдин, где никто не выкладывал ему посадочные знаки, не жег костров, не расчищал полосу от острых обломков льдин, не обставлял предупредительными знаками трещины.
Михаил Сергеевич Бабушкин не вывез никого из итальянцев. Он всего лишь тридцать раз рисковал жизнью за две недели поисков…
Между тем внимание всего мира сосредоточилось на «Красине».
Карикатуры с газетных страниц как ветром сдуло. После Лундборга летчики стали весьма осторожны. Некоторым удавалось долететь до «красной палатки», чтобы сбросить продовольствие, но садиться на сильно подтаявшую льдину никто не решался. Значит, только «Красин»!
По-прежнему не было никаких известий о группах Алессандрини и Мальмгрена. Никому не удалось обнаружить также малейшего следа самолета Амундсена.
«Красин» получил приказ из Москвы: принять все меры для ускорения хода, пробиваться к группе Вильери – так стали называть людей «красной палатки» после отлета Нобиле – и одновременно продолжать любыми доступными средствами поиски Амундсена. Задание о поисках «Латама» давно имел и «Малыгин».
«Красин» пересек 80-ю параллель… Льды становились все толще, все плотнее. Самойлович записал:
«Эти холодные оковы мы должны разбить, искромсать и проложить себе дорогу к небольшой кучке людей, которая в течение многих дней упорно выстукивает озябшими руками: «Спасите наши души… SOS. Спасите наши души… SOS… SOS…».
Может быть, настанет и наш час. Тогда наш комфортабельный корабль мы будем принуждены поменять на холодные палатки и спальные мешки…»
Могло это случиться? Могло.
И у ледокола есть предел прочности. «Красин» входил в неведомые воды, где могли быть опасные камни и мели. Льды здесь встречались такой толщины, что против них были бессильны таранные удары ледокола. Он потерял лопасть винта и повредил руль. Остановился у ледяного поля, пригодного для взлета машины Чухновского.
Ее спустили с борта по частям. Собирали самолет на льду днем и ночью.
8 июля «Красный медведь» – так называли машину Чухновского – поднялся в воздух для пробного полета. Он мог оказаться последним: при подъеме одна лыжа беспомощно повисла торчком.
Редкий летчик посадил бы при таком положении самолет. Борис Григорьевич Чухновский сел как ни в чем не бывало. А радист «Красина» получил радиограмму, которая заставила его на мгновение остолбенеть: «Охота тебе Ваня в радиорубке сидеть тчк Брось иди чай пить».
Это летчик-наблюдатель Анатолий Алексеев, большой шутник, опробовал рацию самолета…
Два дня спустя «Красный медведь» стартовал со льдины, чтобы разведать путь для «Красина», а если позволят обстоятельства, – сбросить группе Вильери продукты и одежду.
Самолет повторял по радио: «Лагеря пока не нашли». Потом сообщил: «Возвращаемся обратно».
А к ледоколу подползал уже необыкновенно плотный туман. Тревога! На лед полетели бочки из-под керосина, доски, тряпки. Но туман поглощал огонь, черные полосы дыма сигнальных костров.
Самолет молчал. Долго. Томительно долго. Вдруг – два слова:
«Группу Мальмгрена…»
Невероятная новость! Неужели нашли в таком тумане? Но где же? Где?
Опять молчание. И после десятиминутной паузы:
«Карла…»
Карла? Возле архипелага Карла XII?
Через какое-то время «Красный медведь» дал о себе знать снова. Подтвердил: видели группу Мальмгрена. Пытались на обратном пути пробиться к «Красину» – помешал туман. Собираются сесть вблизи Семи Островов.
Четыре часа после этого вызовы «Красина» оставались без ответа. Неужели снова жертвы?
Уже около полуночи – слабые сигналы: «При посадке сломали шасси…» Часом позже – подробное сообщение. Координаты обнаруженных спутников Нобиле. Данные ледовой разведки с указанием наиболее благоприятного маршрута для «Красина». В заключение о себе:
«Выбора посадки не было… Сели торосистое поле… Конце пробега снесло шасси. Сломано два винта. Все здоровы. Запасы продовольствия две недели. Считаю необходимым «Красину» срочно идти спасать Мальмгрена. Чухновский».
На следующий день последняя фраза радиограммы обсуждалась на всех материках. Лундборг, попав в беду, спасся первым. А русский летчик требует, чтобы спасли. Других.
Появились статьи о «феномене Чухновского». Буржуазная пресса долго приучала своих читателей к мысли, что у русских, в сущности, нет ни настоящей авиации, ни опытных летчиков. Советы строили аэропланы на вагонных w велосипедных заводах по зарубежным образцам, закупали машины у иностранных фирм.
Но откуда же они взялись, Чухновский и Бабушкин? Представьте, Бабушкин – деревенский парень, окончил авиационную школу в царской армии, летчиком стал в гражданскую войну, летая на хрупких «этажерках», по недоразумению называвшихся аэропланами.
Чухновский? Та же школа гражданской войны. Воевал на Волге, на Каспии, в Крыму. И – неожиданная строка в биографии: оказывается, в небе Арктики он летал вторым после служившего в русской армии поляка Яна Нагурского, в 1914 году совершившего пробные полеты возле Новой Земли.
Чухновский дерзнул водить самолет над льдами Карского моря. И было это в 1924 году. В 1925-м к высоким параллелям летал на двух мощных машинах Амундсен…
Знала ли буржуазная печать о первых успехах Страны Советов в Арктике? Вероятно, знала, да помалкивала, не «замечала» их.
Кстати, незадолго до вылета на помощь итальянцам Чухновский готовил вместе с Алексеевым воздушную экспедицию на остров Диксон, разведку льдов Карского моря и затем перелет в Красноярск для изучения возможностей Енисея как регулярной трассы гидросамолетов. Годом позже они осуществили свой замысел.
А искать итальянцев Чухновский поднялся на незнакомом ему, необлетанном «юнкерсе», Что касается требования летчика о спасении в первую очередь группы Мальмгрена… Ну что же, у этих большевиков-фанатиков своя мораль.
«Красин» полным ходом шел к Мальмгрену. Пламя гудело в топках. Кочегары валились с ног, обессилевшие поднимались на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Все, свободные от вахты, обшаривали биноклями горизонт. От резких звуков судовой сирены, от призывных свистков болели уши. И наконец:
– Человек! Вижу человека!
Их было двое на небольшой льдине. Один метался по ней, вскидывая руки и что-то крича. Другой лежал неподвижно, лишь временами приподнимая голову. Но где же третий? Ведь ушли от «красной палатки» трое?
– «Красин»! Товарищи!
Это кричал человек на льдине. Конечно, Мальмгрен – он изучал русский. Скорее трапы, носилки! Впрочем, высокому, крепкому человеку они не нужны, он сам идет навстречу.
– Мальмгрен! – бросаются к нему,
– Нет, Цаппи.
– А Мальмгрен?
Несколько сбивчивых, обрывистых фраз. Мальмгрена нет, он далеко на льду. Дайте есть, мы тринадцать суток не ели. Здесь Цаппи и Мариано, Мальмгрена нет…
Полумертвого, обмороженного Мариано кладут на носилки. Странно: он полураздет, тогда как Цаппи раздут от напяленной одежды. Потом подсчитали: три рубашки, три пары брюк, две пары мокасин из тюленьей шкуры. А Мариано – в одних носках, без шапки.
Корвет-капитана Филиппо Цаппи провели в кают-компанию. Он повалился в мягкое кресло и воскликнул по-русски:
– Как приятно! Как уютно!
– Откуда вы знаете русский язык? – спросили его.
– Был в России. В Сибири. Забыл немного, но кое-что еще помню.
Расспрашивать итальянца подробнее в те минуты никому не пришло в голову: все ждали его рассказа о Мальмгрене. Но известно, что в Сибири итальянцы были среди интервентов, помогавших Колчаку…
Первые часы Цаппи твердил:
– Я люблю вас. Я очень люблю русских. Пошлите телеграмму русскому народу, что я его очень люблю.
Потом он начал «забывать» русский и утратил словоохотливость. Вышла неприятная история с санитаром Щукиным, простодушным человеком, ухаживавшим за быстро выздоравливавшим итальянцем. Щукин принес в каюту компот:
– Товарищ Цаппи, надо кушать.
И тут Цаппи вскочил, поднеся кулак к носу санитара:
– Нет Цаппи товарищ! Цаппи – господин! Цаппи – офицер!
Тишайший, добрейший Щукин в гневе выбежал из каюты.
Журналисты, находившиеся на «Красине», пытались узнать у Цаппи о Мальмгрене. Итальянец свободно говорил на английском и французском. Журналисты не так хорошо знали эти языки и могли допустить неточности в записи его рассказа. Однако на корабле был человек, блестяще владевший семью языками: помощник начальника экспедиции, эстонец Пауль Юльевич Орас.
Именно он первым расспрашивал Цаппи, переводя его слова окружающим. Дневники Ораса долго считались утерянными, но их удалось найти. Его записи не столь красочны, как записи журналистов, однако кто может усомниться, что в изложении рассказа Цаппи именно Орас наиболее точен?
12 июля в его дневнике описана встреча с Цаппи:
«Пока ожидает (и при этом весьма нетерпеливо) кофе с бисквитами, расспрашиваю его о Мальмгрене. Ведь всех нас волнует вопрос о шведском ученом.
Он начинает свой рассказ, часто прерывая его возгласами: «Еще один бисквит». Но приходится отказывать. Доктор не разрешает.
Сначала Цаппи рассказывает о катастрофе, о первых днях на льдине, когда Биаджи посылал миру призывы о помощи. «Но все мы (Цаппи так и говорит – «все мы») все больше поддаемся унынию. Возникают разговоры о походе через льды».
Как потом расскажут другие, о таком походе сговаривались лишь близкие друзья, Цаппи и Мариано. Вскоре тайное стало явным. Нобиле согласился на уход офицеров при условии, что руководить походом к земле будет Мальмгрен.
Продолжение дневниковой записи рассказа Цаппи:
«30 мая наша тройка – Мальмгрен, Мариано и я – тронулась в путь.
Мы взяли курс на остров Брок. Двенадцать суток боролись втроем со льдами.
Наконец, Мальмгрен заявил: «Я больше не могу идти дальше. Нет сил. Рука сломана. Ноги обморожены. Оставьте меня здесь. Я все равно умру. Берите мое продовольствие. Оно принесет вам больше пользы. Спешите на твердую землю. Товарищи ожидают результатов нашего похода. Возьмите этот компас и передайте матери. Пусть это будет последней памятью обо мне».
Так как все это было сказано твердо, без колебаний, то мы оставили его там, на льдине, в пяти милях на северо-восток от острова Брок. Мы вырубили во льду яму, чтобы ему легче было укрыться от ветров. Потом взяли его полярную одежду и все продовольствие – поступили так, как он просил.
Затем мы пошли дальше. В этот день мы последний раз ели теплую пищу. День проходит за днем. Мариано слабеет.
«Если я умру, можешь съесть меня» – так сказал он».
Далее Орас записывает продолжение рассказа Цаппи, о том, как двое совсем потеряли надежду, затем увидели самолет с красными звездами на крыльях, наконец, – ледокол.
Орас заканчивает запись словами:
«Так говорил Цаппи. Передаю его слова без комментариев».
Это протокольно точная запись сути рассказа лишена подробностей, особенно поразивших журналистов. В нем не упоминается, например, о том, что, выдолбив во льду могилу Мальмгрену, Цаппи позволил себе пошутить: «Вы будете лежать в ней, как глазированный фрукт». О том, что швед, у которого болела раненая рука, с самого начала показался обузой итальянцам, и они решили: он не может руководить поступками здоровых. О том, что, когда Мариано обморозил ноги, Цаппи не постеснялся взять у друга обрывки одеяла и обмотать ими свои, еще здоровые. О том, что Цаппи признал: он хотел покинуть ослабевшего Мариано, но состояние льдов не позволило это сделать.
Более поздние рассказы Филиппо Цаппи и Адальберте Мариано мало похожи на первый. Постепенно получалось так, будто оба поступили чуть ли не как рыцари. И хотя пресса всего мира требовала расследования, поскольку высказывались предположения, что итальянцы раздели своего больного спутника, возможно, превратились и в людоедов, фашистские газеты утверждали: Цаппи и Мариано – образцовые офицеры, и Италия должна гордиться этими своими сынами.
Позднее Цаппи весьма преуспел на дипломатическом поприще. Милостей Муссолини был удостоен и Мариано, дослужившийся до адмиральского звания…
У «красной палатки»
«Красин» идет к группе Вильери. И вот он – у льдины, к которой так долго было приковано внимание миллионов людей.
Палатка. Перевернутый самолет Лундборга с изображением трех корон. Самодельная погнувшаяся радиомачта. Люди идут навстречу. Впереди на голову выше остальных– Вильери. С ним Бегоунек, Чечион, Трояни. Они улыбаются, они счастливы. Биаджи в это время отстукивал последнюю радиограмму из лагеря:
«Все кончено. «Красин» подошел. Мы спасены». Профессор Бегоунек после первых приветствий спрашивает Самойловича, можно ли будет ему продолжить на ледоколе научную работу.
Встреча с группой Вильери лишена той драматической окраски, которая так запомнилась красинцам при спасении «группы Мальмгрена», где не оказалось самого Мальмгрена.
Радость встречи омрачает лишь сознание, что до сих пор нет ничего ни от Амундсена, ни от группы Алессандри-ни.
«Красин» готов немедленно идти на ее розыски. Но ему нужны «глаза»: самолет Чухновского со сломанными винтами и снесенным шасси недвижно стоит на льду далеко от судна. Самойлович запрашивает «Читта ди Милано»: для успехов поисков группы Алессандрини нужны самолеты.
Ответ командира «Читта ди Милано» показался нашим морякам просто невероятным:
«В соответствии с указаниями моего правительства, которые только теперь получены, я не считаю необходимым идти на поиски третьей группы…»
Несмотря на это, «Красин», переправив спасенных на «Читта ди Милано» и пополнив запасы угля, снова ушел на поиски Амундсена и группы Алессандрини. Они продолжались до глубокой осени, хотя уже было ясно, что нет решительно никаких надежд застать в живых кого-либо из пропавших без вести.
«Красин»…
Когда мы читаем о подвигах этого ледокола в Арктике, он представляется нам огромным, мощнейшим судном. Но он не был таким даже для своего времени.
Вот совершенно точные данные. Его построили в 1917 году по тому же проекту, и что макаровский «Ермак». Длина – 94,5 метра (короче нынешнего волжского лайнера), водоизмещение 10 800 тонн, мощность – 10 тысяч лошадиных сил (столько же, сколько у современного железнодорожного электровоза), толщина преодолеваемого сплошного льда – 90 сантиметров. Лишь смелость и искусство экипажа позволили «Красину» выполнить потрясшие мир операции в Арктике.
Но, может, «потрясшие мир» – преувеличение?
Когда Советская Россия предложила свою помощь в спасательных операциях, зарубежная печать сочла это пропагандистским трюком. С чем, с какими техническими средствами собираются русские вступить в борьбу со льдами?
Итальянская газета «Ла Стампа» поторопилась с приговором:
«Россия выбыла из арктической игры. От былой славы у русских остались неплохой ледокол, названный по имени своего комиссара, и безутешная вдова известного полярного исследователя Жоржа Седова».
Английская газета «Нью-Лидер»:
«Г-н Амундсен в своей статье о полярных пионерах ссылается на Россию. Но вряд ли Россия, потрясенная революцией и экономическими трудностями, сможет теперь конкурировать, например, с Норвегией в проникновении на Север».
Общественное мнение Запада высокомерным тоном своей печати было подготовлено к неизбежному провалу попыток Страны Советов что-либо сделать для помощи итальянцам.
Триумф «Красина» был полным и неожиданным. Ледокол превратился едва ли не в достопримечательность мирового класса. Для того, чтобы увидеть «Красина», группа миллионеров отправилась к Шпицбергену на специально зафрахтованном корабле.
Океанское прогулочное судно «Монте-Сервантес» с полутора тысячами туристов на борту изменило для той же цели курс и едва не погибло, пропоров борт льдиной. Аварийный корабль спас «Красин». Небывалое дело: оркестр немецкого прогулочного судна исполнил в честь красинцев «Интернационал»!
«Красин» продержался в строю дольше всех других однотипных ледоколов. Прошел войну. Участвовал во многих ледовых операциях. К началу шестидесятых годов его обновили, модернизировали. Вместо памятных всему миру двух высоких труб осталась одна, более привычного для новых времен вида.
В 1967 году отметили 50-летие «Красина». Сдав вскоре вахту на ледовых проводках, он стал научно-исследовательским судном. Затем его превратили в плавучую электростанцию.
Корабли не вечны. «Стариков» отправляют в металлолом. Такой была судьба «Ермака». Но разве не заслужил «Красин» права на вечную стоянку?
Да, в Арктике происходила и происходит смена караула. Уже в предвоенные годы были, например, построены ледоколы новой серии «Иосиф Сталин», оборудованием более рациональным использованием топлива, мощностью и маневренностью превосходившие «Красина».
Во второй половине семидесятых годов на трассы вышел новый, дизель-электрический «Красин», Названия переживают своих первых носителей, их получают корабли следующих поколений. Длина молодого «Красина» 135 метров, водоизмещение вдвое больше, чем у старого, машины вчетверо сильнее. Он способен преодолевать лед толщиной почти в два метра.
Сравнивать же героя эпопеи 1928 года с нынешними атомными гигантами – все равно, что применять к сегодняшнему Советскому Союзу мерки России 1913 года.
Но в истории полярного мореплавания, думаю, останется все же двухтрубный, с топками, пожирающими уголь, и старыми паровыми котлами «Красин» – ветеран, пробивший путь к «красной палатке».
Сохранился документальный фильм, снятый в 1928 ГОДУ-
Там «Красин» все же весьма внушителен, в сравнении со всем, что окружало его. «Малыгин» – да какой это ледокол! Обыкновенный морской пароход. То, что у него есть противоледовый пояс, на экране не видно. Строили его для летних экспедиционных рейсов в слабых подтаявших льдах и для небольших ледокольных работ в Архангельском порту. А он ходил в широты, где и современные ледоколы не идут напролом.
А самолеты? Операторы сняли, как машину Бабушкина волокут к пристани битюги ломовых извозчиков. Летал его одномоторный «Ю-13» со скоростью сто километров в час.
Фильм запечатлел героев «Красина» и «Малыгина». Вот Самойлович, вот Визе – он почему-то в шляпе…
Спасенные. На костылях ковыляет Чечиони. Мариано поднимают на носилках. Шустрый Биаджи подмигивает киноаппарату. С особым интересом смотришь на Цаппи. У него нагловатое лицо, он весело ухмыляется…
Но дирижабль – он был снят до полета – и сегодня впечатляет своими размерами. Он не кажется маломерным нам, привыкшим к воздушным лайнерам, поднимающим сотни пассажиров.
И у этой махины – не все в прошлом. Еще вопрос, отжили ли дирижабли свой век. Интерес к ним недавно возродился, растет год от года.
Стали раздаваться голоса крупных специалистов: давайте обсудим старую проблему еще раз. Ведь появились синтетические несгораемые материалы для жестких оболочек дирижабля. Теперь можно обойтись без взрывоопасных газов, заменить водород гелием. Даже самый мощный вертолет не обладает такой подъемной силой, какую можно придать дирижаблю.
Особенно горячо поддержали идею возобновления постройки дирижаблей полярники, а также разведчики земных недр, для которых тяжелое буровое оборудование завозят с большим трудом и риском.
Да, скорость дирижабля невелика: 150 километров в час. Но дальность полета – 4 тысячи километров, грузоподъемность – 500 и более тонн!
Дирижабли новых поколений – их уже строят в ряде стран – не похожи на прежние «сигары». -Быть может, в них обнаружится сходство с дисками большого диаметра.
Не исключено, что они появятся в небе не в столь отдаленном будущем.
