Текст книги "...и Северным океаном"
Автор книги: Георгий Кублицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Дома!
Наступил наконец день, о котором мечтал Нансен. С сильно бьющимся сердцем он вглядывался в темную полоску, которая виднелась по правому борту. Она все росла, приближалась. Норвегия, родина!..
По пути к рыбацкому городку Вардё они встретили первого норвежца, старого лоцмана. Изумленный и обрадованный, он поздравил Нансена с возвращением к жизни: людская молва давно похоронила героев «Фрама».
На рейде Вардё дремали просмоленные парусники. Еще не загремела якорная цепь, а Нансен с Йохансеном уже гребли изо всех сил к берегу. Они так разогнались, что лодка выскочила на скользкие береговые камни.
Было раннее утро. На улицах – ни души. Чиновник телеграфной конторы покосился на самодельную клетчатую куртку Яльмара, на долговязую фигуру Нансена в коротком чужом пиджаке.
Нансен сунул в окошко увесистую пачку. Чиновник, удивленно подняв бровь, принялся листать телеграммы– и тут взгляд его упал на подпись. Он вскочил, словно подброшенный пружиной.
Через час мир уже знал о счастливом возвращении двух участников экспедиции «Фрама».
Под окнами гостиницы собрались толпы жителей Вардё. Оркестр любителей нестройно заиграл песню, ставшую национальным гимном: «Да, мы любим эти скалы». На улицах вывешивали флаги.
Без устали стучали телеграфные аппараты, принимая поздравления со всех концов мира. Не хватало только одного известия, которое могло бы сделать Нансена совершенно счастливым, – о возвращении «Фрама». Теперь корабль должен был появиться со дня на день, если только в океане не случилось что-либо непредвиденное.
После Вардё был Хаммерфест. Самый северный город Европы весь расцветился флагами. Путешественники поселились на великолепной яхте «Отария», принадлежащей одному из английских друзей Нансена.
Вечером в Хаммерфест приехала Ева. Они не видели друг друга три года и два месяца…
В ученом мире царило возбуждение. Географы приветствовали победу Нансена, приглашали его для чтения лекций. Некоторые публично признали неосновательность своих сомнений.
Рано утром 20 августа всех на «Отарии» поднял начальник Хаммерфестской телеграфной конторы, требовавший, чтобы его немедленно провели к Нансену.
– Я думаю, это представляет для вас интерес! – сказал он, протягивая запечатанный бланк.
Нансен вскрыл телеграмму и почувствовал, как что-то сдавило ему горло. Он хотел крикнуть – и не мог. Задыхаясь, вбежал в каюту. Ева подумала, что ему дурно.
Он протянул телеграмму:
– Читай!
На бланке было написано:
Доктору Нансену.
«Фрам» прибыл сегодня. Все в порядке. Все здоровы. Сейчас выходим в Тромсё. Приветствуем вас на родине.
Отто Свердруп
«Отария» при общем ликовании немедленно снялась с якоря.
На другой день в гавани Тромсё Нансен увидел свой «Фрам». Корабль – крепкий, широкий, родной – был цел и невредим, только краску на бортах почти совсем стерли льдины.
Навстречу «Отарии» неслась лодка с командой «Фрама». Моряки тотчас вскарабкались на палубу. Целуясь, кололи друг друга бородами, о чем-то спрашивали, не ожидая ответа.
Когда волнение встречи немного улеглось, Нансен и Свердруп уединились в тесной каюте «Фрама».
Нансен рассказал обо всех своих приключениях, о злосчастной остановке часов, о сомнениях и неуверенности на Белой Земле, об ошибках Пайера, о торжествах в Хаммерфесте.
– Ну, теперь рассказывай ты, старина!
– Гм! – произнес Свердруп, видимо испытывая некоторое затруднение. – Ты знаешь, какой я рассказчик. У нас обошлось без приключений. Я подсчитал: мы были в плавании тысяча сто пятьдесят один день, из них тысяча сорок один день без земли. Остальное – вот здесь. – И Свердруп протянул тетрадку, на которой было выведено: «Отчет капитана Отто Свердрупа о плавании «Фрама» после 14 марта 1895 года». – Тут не записан только вчерашний день. Наберись терпения и почитай.
– Нет, нет, я хочу слышать все от тебя!
– Естественно, что после вашего ухода мы дрейфовали дальше, – с неудовольствием начал Свердруп. – Было, конечно, несколько сжатий, но ты же знаешь наш «Фрам»…
Свердруп замолчал и начал перелистывать свой отчет.
Что еще услышал Нансен? За него и Йохансена на судне не боялись. К весне стали собираться домой: «Фрам», как и рассчитывал Нансен, несло со льдами к западным берегам Шпицбергена. Ну, пришлось прокладывать взрывами путь к чистой воде. Вскоре встретили небольшой парусник. Узнали у капитана, что полюсная партия не вернулась. Тогда решили дойти до Тромсё и, если там не будет новостей, сразу повернуть к Земле Франца-Иосифа и начать поиски.
– Но по дороге, в Шерве, нам сказали: ты дома. Мы так палили и орали, что разбудили весь город: час-то был ранний.
После этого Свердруп совершенно выдохся и не мог добавить ни слова.
Вечером на шумном празднике в честь встречи Нансен неожиданно схватил своими могучими руками Свердрупа и поднял его над толпой.
– Вот кого я ценю выше всех! – воскликнул он.
Из Тромсё вдоль берега пошла уже целая флотилия: лоцманское судно, затем «Фрам» и, наконец, «Отария».
Чтобы приветствовать Нансена от имени всей России и русских географов, в Берген приехал из Петербурга Толль. Нансен горячо поблагодарил его за все, что тот сделал для экспедиции, в своей речи сказал о братьях Лаптевых, о Прончищеве и его жене, о лейтенанте Овцыне, о других участниках Великой Северной экспедиции, бесстрашно проложивших пути по Ледовитому океану.
– Эти герои науки – одни из самых выдающихся среди всей плеяды полярных исследователей. – Нансен высоко поднял бокал: – За Россию и ее мужественных сынов!
Архивы сохранили донесение об этих днях российского посланника И. А. Зиновьева в министерство иностранных дел.
Посланник сообщал, что прием, оказанный Нансену соотечественниками, «не замедлил принять размеры давно небывалого народного торжества». В Христиании (так тогда называли Осло) «до двенадцати тысяч различных корпораций, обществ и кружков вызвались образовать почетную стражу». Король Оскар пожелал предоставить Нансену свои экипажи, но это предложение было отклонено, «дабы обеспечить за торжеством исключительно народный характер».
Посланник сообщал далее, что Нансен «не преминул сочувственно отозваться об участии», с которым отнеслись к его предприятию русское правительство и русское общество. «Он провозгласил тост за благоденствие России».
После Бергена – Хаугессун, Ставангер, Кристиансанн… Оркестры, речи, флаги, салюты.
Весь мир хотел видеть и слышать Нансена.
«Париж лежит у его ног, Берлин стоит во фронт, Петербург празднует, Лондон аплодирует, Нью-Йорк бурлит», – так писали о триумфе норвежского исследователя газеты, которые приходили в Норвегию.
«Фрам» вошел в воды фиорда Христиании. Военные корабли шли рядом. В сизом дыму салютов гремели пушки старой крепости Акерсхус; эхо вторило им. Все конторы и магазины были закрыты. Тысячи людей пели: «Да, мы любим эти скалы!»
Вечером Нансен был в своем доме. На мысу догорали жаркие угли приветственного костра. Праздничный гул постепенно стихал. Шумели сосны, внизу плескались волны фиорда.
Он вспоминал пережитое за последние три года. «Мы боролись, работали, сеяли зерна, – думалось ему. – Теперь настала осень – пора жатвы».
Мог ли он предполагать, какой долгой окажется эта пора?
Загар полярного солнца давно сошел со щек Нансена.
Он целиком погрузился в груды материалов, собранных экспедицией «Фрама». Все это надо было обработать, осмыслить – труд, который мог занять несколько лет.
А пока он горбился за письменным столом и, отдыхая, мастерил приборы для взятия проб воды с разных глубин, в «его» Арктику уходили корабль за кораблем. Свердруп возглавил полярную экспедицию на «Фраме», чтобы «хорошенько потолкаться во льдах возле Гренландии и навестить архипелаг Парри». Когда они обнялись при прощании, Свердруп сказал дрогнувшим голосом:
– Ты остаешься, а мне трудно без тебя…
И разве один Свердруп ушел?
Нансен сам выбрал для Толля норвежское промысловое судно. Его переделали на той верфи, где родился «Фрам». На этой шхуне, переименованной в «Зарю», русский полярник намеревался искать таинственную Землю Санникова.
Нансен прислал ему длинное напутственное письмо с выводами части обработанных научных материалов экспедиции «Фрама», с набросками карт гаваней, пригодных для зимовки, с советами по поводу экспедиционного снаряжения. «Дорогой друг, от всего сердца желаю Вам всего доброго и прекрасного в Вашем долгом и важном путешествии… На прощание мы скажем, как эскимосы на восточном берегу Гренландии: «Чтобы вам всегда плыть по свободной ото льда воде».
И Толль повел «Зарю» вдоль берегов Сибири в те воды, которые еще не так давно утюжил «Фрам».
Возле Шпицбергена испытывал свой ледокол «Ермак» адмирал Макаров. Нансен переписывался с ним, рассказал о способе взятия проб воды с больших глубин, просил присылать ему эти пробы для ускорения обработки.
Еще во время экспедиции «Фрама» Нансен встречался в Тромсё со шведом Андрэ, готовившемся использовать в Арктике новый путь. И вот теперь на воздушном шаре «Орел» Андрэ улетел к Северному полюсу. С дороги он посылал почтовых голубей. Третий голубь был последним, связь прервалась – и никто не знает, что случилось в холодном небе…
Со стороны Гренландии упрямо разведывал путь к полюсу Роберт Пири.
Никому еще не известный норвежский штурман Руал Амундсен на крохотном суденышке «Иоа» пробирался вдоль северных берегов Америки из Атлантического океана в Тихий.
Эти люди отмораживают пальцы, едят собачину, вскакивают по ночам от грохота льдин, а он, Нансен, скрипит пером, водит яхту по тихому фиорду…
Да, он выполнял, конечно, очень нужную работу, без которой экспедиция «Фрама» не оставила бы такого же глубокого следа в науке, какой оставила в истории путешествий. Лишь ненадолго Нансену удалось выйти в рейс на экспедиционном океанографическом судне «Михаэл Саре» – и снова водоворот событий, на этот раз политических, затянул его.
В 1905 году силы норвежцев окрепли, а терпение истощилось. Они открыто выступили против навязанной стране унии со Швецией, стремясь любой ценой добиться полной независимости. Мог ли Нансен остаться в стороне от дела, которому как патриот горячо сочувствовал с ранних лет?
И вот он – в гуще борьбы. Пишет статьи во все газеты мира. Выступает перед огромными толпами норвежцев:
– Наше знамя должно развеваться над свободным народом, верящим в свои силы и свое будущее!
Ему предлагают пост премьер-министра. Он отказывается. Но вместо того чтобы после окончания научного отчета целиком отдаться подготовке задуманной им новой полярной экспедиции на «Фраме», Нансен, веря, что этого требуют интересы Норвегии, едет послом в Лондон.
Между тем возвращается Отто Свердруп. В программе его экспедиции было исследование Западной Арктики. Этот ледовый поход, продолжавшийся четыре года, с полным основанием называют «Второй великой экспедицией «Фрама».
Неподалеку от берегов Канады стерто с карт еще одно «белое пятно», размером, примерно, с Южную Норвегию. Открыто немало островов, собраны громадные коллекции, каких до той поры не привозило из Арктики ни одно судно.
После экспедиции Свердрупа «Фрам» стоит без дела. И однажды Руал Амундсен, успешно закончивший полярную экспедицию на «Йоа», приходит в дом к Нансену, на время приехавшему из Лондона в Норвегию.
Точное содержание их разговора неизвестно. Мы знаем лишь, что Амундсен попросил «Фрам» для того, чтобы отправиться в такую экспедицию, план которой вынашивал сам Нансен.
Ответ был дан не сразу. Для того и другого решение означало слишком многое. Нансен должен был выбирать, как ему казалось, между долгом перед страной, еще не закрепившей свою независимость, и тем, что с юных лет составляло цель его жизни как исследователя. Он мог бы, конечно, отложить окончательное решение на год-полтора, выждать, пока следом за Россией, первой признавшей независимость Норвегии, это сделают другие великие державы.
Но Нансен никогда не искал половинчатых решений.
– Вы получите «Фрам»! – услышал Амундсен, приехавший за ответом.
Многое из того, что намечал для себя Нансен, завершалось.
Тома научного отчета в солидных переплетах один за другим появлялись на полках: четвертый, пятый, наконец, шестой, завершающий.
В этих томах и моряк ледового плавания, и полярный путешественник, и натуралист, посвятивший себя Арктике, могли найти новые ключи к решению загадок северных морей. Надежно, прочно подкрепленные таблицами и формулами, в научном отчете о экспедиции содержались закономерности, относящиеся к температуре и солености воды, к скорости и направлению течений, к образованию и движению льдов.
Нансен вывел два основных правила для определения, куда и с какой скоростью должны перемещаться арктические льды под действием воздушной стихии и вращения Земли.
Имя Нансена произносилось теперь рядом с именами крупнейших океанографов мира. Он добился создания Международного совета по изучению морей. Океанографическая лаборатория в Осло, основанная Нансеном, при его участии разрабатывала новые методы и конструировала более совершенные приборы. Нансен помогал русскому океанографу Книповичу, который наметил обширную программу исследований в Баренцевом море. Произошел важный сдвиг от описания явлений к их объяснению, и океанографы разных стран говорили о начале «золотого века» в разгадке вечных тайн моря.
Но научная работа и политика не оставляли времени для того, что Нансен считал главным делом жизни. Ему недоставало «живого моря», блеска льдов, захватывающего ощущения борьбы. Он действительно «не забыл», что у Земли есть второй, Южный полюс.
Но его волновал и план экспедиции к Северному, когда, с учетом накопленного опыта, можно было бы осуществить новый дрейф, вмерзнув в лед северо-восточнее, чем пр-и первом рейсе. И вот теперь корабль, его детище, отдан Амундсену. Свободный, как ветер, Амундсен поведет «Фрам» туда, откуда течение проходит ближе к Северному полюсу.
Неожиданно судьба наносит Нансену тяжелейший удар.
Он уже собирался окончательно покинуть пост посла, чтобы, наконец, постепенно вернуться к любимым делам, когда телеграф принес известие о болезни жены. Бросив все, он немедленно сел на корабль.
Ева Нансен скончалась накануне его приезда в Норвегию.
Никто не ожидал, что эта смерть согнет, сломит такого сильного духом человека, как Фритьоф Нансен.
А он стал затворником в башенке своего дома, окна которой были постоянно закрыты шторами. Окружающий мир перестал существовать для него. Изредка в башню поднимался Свердруп. Подавленное состояние, которое врачи считали результатом тяжелого душевного потрясения, Продолжалось долго.
Под осень 1909 года Нансен вместе со старшим Сыном Коре отправился на маленькой яхте «Веслеме» в море. В портовом городке его вызвали к телефону. Какой-то человек начал возбужденно говорить о Северном полюсе. Связь прервалась, Нансена просили подождать. Махнув рукой, он пошел к яхте.
Возможно, ему хотели сообщить, что Роберт Пири достиг Северного полюса. Но Нансена могли интересовать только известия о походе Амундсена.
Наконец, он дождался их.
Это были ошеломляющие новости.
Узнав, что Пири достиг Северного полюса, кредиторы захлопнули перед Амундсеном свои кошельки. Это грозило полярнику полным финансовым крахом. Амундсен увидел выход в том, чтобы быть первым на Южном полюсе, а не вторым на Северном.
Этот план он держал в тайне. Даже команда не знала о нем. Амундсен был уверен в своих людях. Он полагал, что никто не покинет корабль.
Нансен получил покаянное письмо уже с Мадейры, где «Фрам» останавливался по дороге в Антарктику. Амундсен верил в успех и писал, что после возвращения с Южного полюса еще останется время для того, чтобы продолжить исследования возле Северного.
В конце 1911 года норвежский флаг развевался над Южным полюсом. Амундсен достиг цели.
– Без проделанной Нансеном работы, – заявил он после возвращения, – мы не смогли бы достигнуть Южного полюса. Я понял революционное значение его метода, я воспользовался им и одержал победу!
Дрейф во льдах Нансена на специальном судне, новаторский для своего времени, не рассчитывался на многие десятилетия. Адмирал Макаров заглянул дальше норвежца, постройкой своего «Ермака» открыв эпоху принципиально нового плавания в арктических льдах, активного, наступательного. И уже готовились первые робкие попытки разведок арктического бассейна с воздуха.
Но для конца прошлого века и начала нашего метод Нансена был, вероятно, самым плодотворным для науки. При дрейфе «Фрама», может быть, одном из самых благополучных арктических плаваний среди всех предшествовавших, экспедиция Нансена установила, что в Центральной Арктике находится не мелководный бассейн с многочисленными островами, как думали многие, а океан с глубинами в три-четыре километра. Позднее советские ученые обнаружили в нем мощный подводный хребет, названный именем Ломоносова, ряд более мелких хребтов, а также впадин. Под многолетними льдами, на глубине нескольких сот метров, движутся теплые атлантические воды, проникающие на север через Баренцево и Гренландское моря.
Экспедиция «Фрама» сделала множество магнитных, астрономических, метеорологических наблюдений в тех широтах, куда еще никогда не проникал человек.
Ничто так не мешает исследователю, как безоглядная вера в то, что именно он и только он нашел верный путь. Степан Осипович Макаров, убежденный, что ледоколу когда-нибудь суждено пройти к полюсу «напролом», тем не менее оказал всяческую поддержку Фритьофу Нансену.
А Нансен? Забегая вперед, напомним его выступление на заседании Географического общества в Петербурге вскоре после возвращения из экспедиции. Он сказал, что существуют разные способы исследования района высоких широт, в том числе использованный «Фрамом». Но он далеко не единственный.
– Есть способ, который предлагает адмирал Макаров: пробиться в неизвестное море на большом ледоколе, – продолжал Нансен. – Это трудно, но возможно. Я уверен, что, куда бы ни пробил его ледокол дорогу – далеко или близко внутрь неизвестных морей, – опыт этот будет иметь величайшее значение. Он даст чрезвычайно важные результаты, и, быть может, откроет новую эру полярных исследований.
Новая эра полярных исследований! Чтобы сказать так во время триумфа собственного способа проникновения в арктический бассейн, надо было отказаться от всякой предвзятости, тщеславия, даже малейшей саморекламы.
И еще одно, более позднее высказывание Нансена:
– Я вижу картину, которая откроется в недалеком будущем среди вечных снегов и льда. Небольшой отряд аэропланов парит в воздухе. От воздушных разведчиков не укрывается малейшее движение льдов. Сведения, добытые аэропланами, передаются радиостанциями. Пользуясь ими, смело идут корабли к Оби и Енисею через Карское море, которым еще недавно пугали моряков. Да, это пока еще фантазия. Но я верю, что послушное гению человека Карское море станет таким же судоходным, как любое из морей земного шара.
Сибирь проснется, проявятся скрытые силы
В 1913 году Нансен неожиданно для своих друзей отправился в Сибирь.
До этого он все на той же маленькой яхте «Веслеме» провел лето, занимаясь океанографическими исследованиями возле Шпицбергена. И вдруг – Сибирь!
Ну, наверное, не совсем «вдруг»! Быть может, решающим тут был интерес к России, к ее народу, зародившийся в годы плавания «Фрама», успешное сотрудничество и взаимопонимание с русскими учеными. Иначе Нансен едва ли решился бы принять участие в плавании, ничуть не напоминавшим научную экспедицию. Впрочем, судите сами.
Обрусевший делец с американским паспортом Ионас Лид, превратившийся в Иону Ивановича, собрал деньги у норвежских, английских, русских предпринимателей и организовал «Сибирское акционерное общество пароходства, промышленности и торговли». Общество намеревалось вывозить Северным морским путем сибирское сырье и продавать его в Европе.
Господин Лид ожидал великих барышей. Но предпринимателей пугали льды Карского моря: вдруг корабль с ценным грузом будет раздавлен? Тогда Лид снарядил небольшой морской пароход «Коррект» и объявил, что сам пройдет на нем до устья Енисея, чтобы убедить сомневающихся.
Когда все было готово, Лиду пришла в голову мысль: а что, если пригласить на «Коррект» Нансена? Во-первых, какой превосходный советчик в море, а во-вторых, – реклама!
Лид приехал к Нансену без особой надежды на успех и, разумеется, даже не заикнулся об акционерах и торговле.
– Неисследованность Карского моря… Интересы мореплавания и науки… – вкрадчиво повторял он, поглядывая на неподвижно сидевшего в кресле хозяина дома.
– Я согласен! – внезапно сказал тот просиявшему Лиду.
Летом 1913 года Нансен на рейде Тромсё поднялся на борт «Корректа».
Это был обыкновенный морской работяга, с трюмами, набитыми бочками немецкого цемента и образцами изделий английских фирм. Спутниками Нансена оказались дипломат Лорис-Меликов, «патриот, непоколебимо уверенный в превосходстве русской правительственной системы», и городской голова Енисейска депутат Государственной думы Востротин, крупный золотопромышленник, человек, не лишенный некоторого европейского лоска. С помощью этих господ Нансен, не знавший русского языка, должен был узнавать Сибирь.
Чтобы еще яснее определить политические симпатии спутников норвежца, заглянем на несколько лет вперед. Мы увидим Востротина в роли руководителя комитета Северного морского пути при «правительстве» Колчака. Мы обнаружим Ионаса Лида, мечущимся между Старым и Новым Светом с проектами акционерных обществ, одобряемых, с одной стороны, тем же Колчаком, а с другой – самим Черчиллем.
Итак, Сибирь показывали Нансену люди, весьма далекие от понимания ее истинной исторической роли и не менее далекие от ее народа. И все же Нансен сумел увидеть в этом удивительном крае то, что в те годы видели лишь немногие.
С таким знатоком льдов, как Нансен, «Коррект» благополучно прошел западную часть Карского моря и на тринадцатый день достиг острова Диксон, сторожащего вход в Енисейский залив.
Нансен велел спустить шлюпку. Может быть, на острове удастся обнаружить следы без вести пропавших в прошлом, 1912 году, русских полярных экспедиций на судах «Св. Анна» и «Геркулес»?
Но в старом складе, устроенном еще для экспедиции Толля, уголь не был тронут. В сарае лежали ящики с отсыревшими спичками, дверь была распахнута ветром. Ни письма, ни знака.
«Коррект» вошел в Енисейский залив. Нансен так и не понял, где кончился этот залив и начался Енисей. По-прежнему был виден только тот берег, которого придерживалось судно; до другого оставалось почти 40 километров. И не мудрено, что на этой удивительной реке капитан «Корректа» заблудился среди больших и малых островов, завел судно в какую-то протоку и не знал, как оттуда выбраться.
На призывные зеленые ракеты пришел русский пароход «Туруханск» с баржами.
Должен был произойти обмен грузами. Норвежский капитан потребовал, чтобы переноской занялись русские матросы. Однако капитан «Туруханска», молчаливый моряк С густыми нависшими бровями, ответил твердым отказом.
Нам еще предстоит знакомство с этим моряком.
К ужину подали свежую черную икру. Но Нансен решительно отодвинул лакомое блюдо в сторону и обратился к Лиду:
– Где же ваш бифштекс из мамонта?
Лид уже давно забыл, что, соблазняя Нансена плыть на «Корректе», обещал необыкновенное угощение. В низовьях Енисея, говорил он, течение размыло в береговом обрыве гигантскую мамонтову тушу. Мясо ископаемого отлично сохранилось и…
– Так где же бифштекс? – повторил Нансен.
Лид выскочил из-за стола и побежал к капитану «Туруханска». Вернулся он с самыми огорчительными новостями. Оказывается, псы, которых на Севере не балуют кормом, добрались до мамонта. Приезжавшая недавно из Петербурга экспедиция нашла объедки собачьих пиров и забрала с собой довольно жалкие трофеи.
«Коррект», приняв груз, должен был вместе с Лидом возвращаться в Норвегию. Нансен же намеревался поехать в глубь Сибири. Он пересел на русское экспедиционное судно «Омуль», чтобы плыть вверх по реке до Енисейска и оттуда по тракту добраться в Красноярск. Вместе с ним отправились Лорис-Меликов и Востротин.
Гигантская река несла навстречу, в океан, чудовищную массу воды. За селением Дудинкой тундра сменилась жиденькими ивовыми зарослями; потом лес стал мужать и густеть, превращаясь в знаменитую сибирскую тайгу.
Белые лебеди, вытянув длинные шеи, неслись к югу над вершинами деревьев, над свинцовой рекой. Приподнятые миражем плоские берега как бы парили в воздухе. Бревенчатые избы крохотных деревушек темнели возле воды. У деревушек были странные названия: Игарка, Курейка, Хантайка.
В деревушках жили политические ссыльные. Центром края ссылки, где полицейский пристав считался высшей властью, был городишко Туруханск. Вокруг каменной церкви с воронами на крестах и деревянного монастырского дома, занятого почтой и полицией, разбросались избенки, лачуги, хибарки.
В краю, думалось Нансену, где сама природа зовет к свободе, где все так величественно, просто, где горы, леса, реки как бы очерчены крупными, сильными штрихами, – в этом краю царствуют темнота и произвол. Так в Сибири, так в Гренландии. Человек всюду угнетает человека.
Множеством церковных куполов обозначился Енисейск, первый большой город на реке. Нансен выступил в енисейской гимназии и в местном клубе, говорил о возможности плавания через льды к устью Енисея.
Возле музея, где Нансен долго рассматривал одежду, орудия и утварь енисейских кочевников, к нему подошел господин в черной крылатке, отрекомендовался иностранцем, давно ведущим торговые дела «в этой ужасной варварской стране», где кругом одни каторжники.
Нансен описал эту встречу. Нет, он не мог согласиться со своим собеседником. В большинстве ссыльные были политическими преступниками, иначе говоря, «людьми, пострадавшими за свои убеждения, и часто лучшими элементами русского народа». Отметив, что местное население весьма даровито, он закончил запись такими словами о Сибири: «Настанет время – она проснется, проявятся скрытые силы, и мы услышим новое слово и от Сибири; у нее есть свое будущее, в этом не может быть никакого сомнения».
От Енисейска Нансен ехал по почтовому тракту. Тарантас трясся круглые сутки, задерживаясь на почтовых станциях лишь для смены лошадей. Нансен находил у сибиряков сходство со своими земляками: те же мужественные лица, русые волосы и бороды, спокойная неторопливость.
Красноярск встретил норвежца поздним вечером. Чадные факелы колыхались над толпой. Раздавались выкрики:
– С приездом! Добро пожаловать! Ура!
Нансена приятно удивили светлячки электрических огней, мерцающих в котловине, где расположился город. Хотя дождь не прекращался, представители городских властей, поднеся хлеб-соль, начали приветственные речи. Затем гостей пересадили из тарантасов в экипажи.
Нансен согласился выступить с докладами о путешествии. Для иллюстрации ему нужны были диапозитивы. Их взялся сделать молодой сотрудник музея и, как пишет Нансен, «отлично справился с задачей».
И вот шестьдесят пять лет спустя передо мной тот самый сотрудник музея. Слышал, что он живет в Абакане. Справился об адресе, мало веря в успех. И, пожалуйста, справка: улица Щетинкина, 23.
Владимир Петрович Ермолаев полулежит на диване, прикрытый пледом. Нашу встречу в Туве в 1947 году помнит плохо. Показывал мне тувинские шахматы? Да, было что-то такое…
А вот Нансен перед ним как живой.
– Он пришел в музей на второй день. Осматривал все очень внимательно, задавал вопросы, записывал. Потом спросил с изумлением: кто же собрал все эти сокровища? А было нас, работников музея, человек пять, и все зеленая молодежь, только директор Аркадий Яковлевич Тугаринов носил усы. Мой брат, его помощник, получал 25 рублей в месяц, я – четыре рубля.
Делясь впечатлениями, Нансен сказал, что в Сибири краеведческая наука живет только благодаря энтузиазму интеллигентных мечтателей.
Потом обратил внимание на меня. Говорит: я вижу здесь фотографа, не согласится ли молодой человек сделать диапозитивы, которые можно было бы показать красноярцам во время моих выступлений. Я смутился, – сумею ли? Просидел в фотокомнате всю ночь. Шутка ли, сорок диапозитивов! Нансен сказал, что я отлично справился с делом, и попросил помочь ему и во время докладов: по его знаку менять изображения.
Норвежец провел в Красноярске три полных дня. Владимир Петрович сопровождал его со своей громоздкой деревянной фотокамерой на треноге и ящиком с тяжелыми стеклянными пластинками. Нансен много ездил по окрестностям, переправлялся на плашкоуте (моста тогда не было) на правый берег Енисея.
– Был и на «Соколке». Так назывался первый красноярский стадион, построенный любителями. В честь гостя состоялся футбольный матч. Постойте, кто же тогда играл? Кажется, «Спорт» с командой Вольно-пожарного общества, или попросту «Пожаркой». Но поручиться не могу. Знаю, что Нансен хвалил игроков за умелую игру.
На прощание мы подарили гостю альбом фотоснимков с надписью: «Фритьофу Нансену – Красноярский музей». Вот, если желаете взглянуть, тут кое-что из копий тех снимков.
Владимир Петрович протянул мне конверт.
Возвращаясь из дома на улице Щетинкина, я с грустью думал, что когда в тридцатых годах работал в Геодезической секции Красноярского отделения Географического общества, там были участники двух торжественных заседаний, на которых выступал норвежец. В кабинете нашего ученого секретаря висел портрет Нансена на фоне рыболовных снастей. Многое тогда слышал о Нансене, да немногое запомнил, А когда позднее искал этих людей, чтобы выспросить, записать, нашел совсем немногих.
Сам Нансен на заседании Географического общества особо обратил внимание на огромные сибирские реки, на то, что транспорт по ним в низовьях, в Ледовитый океан, необычайно удобен. Сибиряки заинтересованы в Северном морском пути.
Нансен подробно развивал мысль о том, как, по его мнению, следует наиболее успешно наладить судоходство в Карском море.
На торжественном обеде, данном в его честь Географическим обществом, он говорил о сходстве сибиряков и норвежцев, выразил уверенность, что Северный Ледовитый океан в будущем свяжет Сибирь с Норвегией и что успешное плавание «Корректа» к устью Енисея – первое доказательство этого. Он добавил также:
– Будущее Сибири заключает в себе, готов я сказать, неограниченные возможности!
Из Красноярска поезд помчал Нансена к Тихому океану. Он видел, что даже при вялом и бездарном русском правительстве новые города росли в Сибири с быстротой, не уступающей американской. Русский народ, думалось Нансену, выполняет великую задачу, заселяя эти пустующие сибирские земли на пользу человечеству.
