Текст книги "...и Северным океаном"
Автор книги: Георгий Кублицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
На скалах Норвегии
От Вадсё до Вардё вдоль побережья Варангер-фиорда менее ста километров.
Вардё пропах рыбой, и чем сильнее ее запах, тем веселее рыбаки, жители города. Чайки низко летают вдоль улиц, важно восседают на печных трубах. Чайки – это голуби Вардё.
В городской ратуше на стене зала – большая картина «Северная Норвегия в огне». В лодке лежит убитый рыбак, над ним склонились женщины и плачущие дети. На заднем плане пылают дома рыбацкого поселка.
Под гербом города – строки из «Песни Вардё». Ее написал Нурдаль Григ, любимый поэт борцов норвежского Сопротивления. Он погиб на самолете, бомбившем Берлин.
Бургомистр, принимавший нас, сожалеет, что русско-норвежская поморская торговля, которая в давние годы была так выгодна, сейчас «дышит на ладан». Слова-то правильные и, вероятно, искренние. Но из окна его кабинета видны за оградой из колючей проволоки некие отнюдь не торговые сооружения, назначение которых не является загадкой ни для хозяина кабинета, ни для его гостей. Здесь проходит передовая линия НАТО.
В Вардё много членов общества «Норвегия – Советский Союз». На встречу с нашей делегацией собрались и просто любопытные, наслышанные о том, что русские привезли с собой куклу, которая читает уморительную лекцию о любви.
После моего выступления пришло несколько записок. Просили рассказать, почему я написал повесть именно о Фритьофе Нансене; спрашивали, многие ли знают у нас о великом норвежце.
Да, ответил я, Нансена благодарно помнят в Советском Союзе как друга нашей страны. Его имя узнают уже на школьной скамье, открыв первый том Детской энциклопедии, посвященной планете Земля. Книги об экспедиции на «Фраме» много раз выходили, пожалуй, самыми большими в Европе тиражами. Было издано также пятитомное собрание сочинений самого Нансена.
Я спросил слушателей, не знают ли они людей, встречавшихся с Нансеном здесь, в Северной Норвегии. Пришла записка: «Я видел Нансена. Буду рад видеть советских гостей у себя дома завтра вечером. Георг Габриельсен».
Габриельсен оказался рослым седовласым человеком, которому можно было дать и шестьдесят пять и восемьдесят пять: перевалив за полсотни, сухопарые норвежцы в общем меняются мало.
– Да, я видел Нансена, – начал он. – Это было вскоре после того, как мы, норвежцы, разорвали унию со Швецией. Нансен приехал вместе с премьер-министром. Все собрались у церкви. Премьер-министр сказал, что великие державы обещают быстро признать нашу независимость, если Норвегия станет не республикой, а монархией. Тут один рыбак вдруг как заорет во все горло: «Правильно! Только пусть во главе будет Нансен!»
Хозяин дома прошел к книжной полке и стал рыться там, что-то бормоча. Потом протянул старые журналы, вышедшие в 1961 году, к столетию со дня рождения Нансена.
– Война опустошила наш север, – произнес он как будто без связи с предыдущим. – Но никакой войны не было бы, если бы всюду у руля стояли настоящие люди. Такие, например, как Нансен.
Мы разглядывали иллюстрации. Король Улаф возлагал венок на гранитную могильную плиту. Другой снимок изображал Одда, сына Нансена у могилы отца.
– Вы знаете, что сын Нансена – архитектор? Когда гитлеровцы заняли страну, он поцапался с ними. Его посадили в концлагерь. Я думаю, что, если бы был жив сам Нансен, он тоже примкнул бы к Сопротивлению.
Габриельсен снова направился к книжной полке и, взяв толстый том в красивом переплете, дал его Раисе Алексеевне:
– «Наши погибшие, 1939–1945 годы», – перевела Раиса Алексеевна.
– Прочтите там, где закладка.
– «Кристофер Габриельсен, рыбак из Вардё, родился 28 апреля 1904 года, – читала Раиса Алексеевна. – Погиб 13 сентября 1941 года вблизи Рольф Сейхави в Фин-марке на теплоходе «Рихард Витт», торпедированном немецкой подводной лодкой».
– Это мой брат, – тихо произнес хозяин. – Здесь четыре таких тома. В них названы все погибшие в те годы. Одиннадцать тысяч коротких биографий. Эти памятные книги можно купить. Но семьи погибших получили их бесплатно.
Поставив том на полку, хозяин спросил, не изданы ли и в Советском Союзе подобные книги?
– Нет, – сказала Раиса Алексеевна. – Нет, не изданы. Одиннадцать тысяч – это четыре тома. Если считать мирных жителей и замученных гитлеровцами военнопленных, мы потеряли в войну двадцать миллионов человек. Их имена заняли бы, заняли бы… Да, больше тысячи восьмисот таких томов…
Покинув Вардё, теплоход берет курс на север.
Слева по борту тянется мертвый скалистый берег. Ни деревца, ни кустика. Круто вздымаются мысы, далеко выдвинувшиеся в море. Темнеют расщелины фиордов, из глубин которых выходили на разбой подводные лодки.
Раиса Алексеевна рассказывает, что где-то здесь, у северного побережья полуострова Варангер, в октябре 1944 года появились советские торпедные катера. Скрытно подойдя к берегу, они взяли на борт троих опухших от голода людей. Их знали лишь по кличкам: «Знаток», «Моряк», «Смелый».
Восемь с половиной месяцев эти трое, сброшенные на парашютах в тыл врага, следили за передвижениями гитлеровских войск и кораблей. Уходили от облав, болели, обмораживались, почерневшая кожа слезала лоскутьями. И однажды обычную шифровку в штаб заключили необычные слова: «Сил нет, просим быстрой помощи».
До войны Владимир Лянде – Моряк – был электриком «Ростсельмаша», Анатолий Игнатьев – Смелый – работал токарем в Калинине, Михаил Костин – Знаток – служил радистом на рыболовецком флоте в Мурманске. Никто из них понятия не имел о разведке в тылу врага. Каково было им бесконечной полярной ночью, когда, таясь в снежной норе, трое слушали тревожную тишину: близкий хрип рвущихся с поводков собак означал для них пытки и смерть…
Раиса Алексеевна войну провела на севере. Служила на Северном флоте, зная немецкий язык, была переводчицей. Награждена орденом после взятия нашими войсками Киркенеса. Она многое видела и многое помнит.
У «макушки Европы»
К Хаммерфесту мы подходили светлой ночью. Пассажиры клевали носом в салонах. Другие слонялись по палубе, боясь проспать самое интересное: «макушку Европы».
Ее мы достигли после полуночи. Редкий турист не отмечает в своих путевых записях, что в действительности материк Европы кончается довольно невзрачным мысом Нордкином, тогда как прославленный Нордкап – всего лишь северная оконечность острова Магерё, расположенного возле материка. Но красивые дипломы, подтверждающие, что такой-то бесстрашный путешественник действительно достиг самой северной точки Европы, получают туристы, посетившие Нордкап.
Я заранее решил, что начну в Хаммерфесте с паломничества к «Меридиану». Он был виден на мысу еще с теплохода. Вернее, не «он», а «она», полированная колонна, увенчанная позеленевшим бронзовым глобусом. Вторую точно такую же воздвигли в прошлом веке на Дунае, возле Измаила.
Между этими двумя точками лежит знаменитая русско-скандинавская дуга. Наш крупнейший астроном Василий Яковлевич Струве руководил ее измерением из конца в конец точно по меридиану. Дугу прошли пешком со стальной измерительной лентой. Геодезисты отправились в путь вскоре после изгнания" Наполеона из России. Весть о восстании декабристов застала их за работой. Они закончили измерения лишь в канун Крымской войны.
Золотые буквы на розоватом граните сообщают, что именно здесь, в Хаммерфесте, на широте 70°40′11,3" находится северная оконечность гигантской дуги меридиана длиной в 25°10′. Сказано, что «геометры трех наций трудились с 1816 по 1852 год».
Вот еще повод для размышлений о давности русско-скандинавского сотрудничества не только в полярных водах, но и в исследованиях на суше.
Хаммерфест не лишен декоративности. На главной улице – чучело белого медведя. Мех по хребту зверя вытерт прикосновениями ладоней. Редкий турист удержится от соблазна сняться в эффектной и вполне безопасной близости с самим «владыкой Арктики».
Город застроен подковой на узкой полосе, огибающей залив. От нее часть кварталов отростком вытянулась вдоль боковой долины, по берегу небольшого озера. Свободного места больше нет, скалы тесно зажали городские кварталы. Иные смельчаки, впрочем, долбят камень на крутизне, выравнивая площадку, чтобы прилепить домик.
Гитлеровцы жгли Хаммерфест в ветреный день. Аксель Валь, знакомивший нас с городом, предложил пойти на кладбище. Зачем же?
– Если хотите, это наш парк. Кроме того, вы увидите там похоронную часовню. Единственное здание, не тронутое пожаром.
Над темными надгробьями распускалась рябина. Подальше, у ручья, пышно цвела черемуха.
– В Хаммерфесте девять месяцев белая зима и три – зеленая зима, – усмехнулся Валь. – Вы слышали, наверное, что наш город первым в Европе осветил улицы электричеством? Это не от богатства. Почти семьдесят зимних дней солнце забывает о Хаммерфесте, не показываясь над горизонтом.
Рассказываю Акселю о Норильске. Да, он слышал об этом удивительном городе.
– Отсюда до Осло примерно столько же, сколько от Осло до Гибралтара, – продолжает Аксель. – Здесь нет железных дорог. Море – вот наша дорога. Чтобы выпить кружку пива и переброситься словечком с добрым знакомым, северянин готов пройти десятки километров. Люди живут разбросанно. Здесь, особенно в маленьких поселках, до всего далеко. Далеко до церкви, врача, школы. Месяцы темной ночи гасят энергию и истощают юмор. Но люди не покидают этот край. Они патриоты. Кроме того, им трудно найти дело на юге.
У Акселя образный язык. Спрашиваю одного из спутников, не пишет ли наш гид стихи.
– Аксель – портье гостиницы, и ему некогда думать о поэзии, – возражает тот. – Он образованный человек, но едва ли ему удастся найти здесь другую работу. Аксель – коммунист, больше тридцати лет в партии. Однако, погодите, стихи он, кажется, действительно сочинял. В главной тюрьме гестапо в Берлине. Или, может, в гитлеровском концлагере под Гамбургом, я уж теперь не помню, он не любит рассказывать обо всем этом.
…Покинув «макушку Европы», идем к Тромсё, чтобы длинным морским переходом завершить полукруг вдоль северного побережья Норвегии. Ненастье сопровождало нас. Лишь перед самым Тромсё ветер разогнал тучи. Солнце высветило великолепный белый мост, перекинутый через пролив с материка на остров, застроенный кварталами города.
В Тромсё чувствовалось, что мы уже изрядно спустились к югу.
Выставленные перед магазинами сувениров, как и в Хаммерфесте, чучела белых медведей страдали от солнца и от бесцеремонности туристов. Рядом на клумбах цвели тюльпаны. По переулкам буйно зеленели «пальмы Тромсё», взглянув на которые хотелось воскликнуть: «Не может быть!» Трехметровые могучие растения совершенно напоминали вытянутый с помощью неведомого эликсира роста скромный борщевик. Как я потом узнал, это и был наш борщевик, семена которого моряки-тромсейцы случайно завезли из Игарки. Попав в относительно мягкий, влажный климат, сибиряк показал, на что он способен.
Музей тромсейцы построили в парке.
Можно было подумать, что утварь в витринах первой его комнаты собрана под Вологдой или Архангельском. Там были берестяные туеса и кошелки, деревянные толкуны для картошки. По соседству оказались уже исконно русские вещи, найденные на древних становищах поморов в мерзлой земле Шпицбергена. Главным экспонатом была драная выцветшая шляпа из черного фетра с обрывками парадных кистей. Ее носил голландский полярный путешественник Виллем Баренц, погибший в 1597 году в Ледяной гавани у северной окраины Новой Земли.
Другие экспонаты также относились к экспедициям, которые никогда не будут забыты летописью полярных исследований. Многие из них не миновали Тромсё. Здесь снаряжались их корабли и пополнялись экипажи.
Заключает нашу программу осмотр Тромсё с высоты орлиного полета.
Едем через мост. На материковом берегу – станция канатной дороги. Кабина поднимает нас на сотни метров. Небольшая смотровая площадка над бездной. За спиной замшелые камни горной тундры, олени, ищущие корм.
По синему стеклу пролива скользит белый корабль. Здесь начало пути, по которому отправилась в поход вокруг севера Евразии «Вега» Норденшельда, ушел с надеждой и вернулся с триумфом «Фрам», над которой позднее поднялся гидроплан «Латам» с Руалом Амундсеном на борту.
Чтобы увидеть эту дорогу, почувствовать дух этого города, сюда, в Тромсё, собирался приехать уже безнадежно больной Чехов, мечтавший о совершенно новой пьесе, сюжет которой, по воспоминаниям Станиславского, «был как будто бы не чеховский». Последнее действие этой так и не написанной пьесы должно было происходить на затертом льдами корабле экспедиции, идущей к Северному полюсу.
Чехов, совершивший в свое время путешествие в тарантасе через всю Сибирь на Сахалин, по-деловому готовился к поездке в Норвегию. Уже были найдены переводчики, определено время: начало осени 1904 года.
Это год смерти великого писателя…
А вот Александр Грин по совету Горького даже начал писать роман «Таинственный круг», герой которого, Фальк Нильсен, приходит на готовый к отплытию «Фрам». Команда давно укомплектована. Но Фальк произносит страстную речь. Он молод, здоров, шутя сгибает пополам медную монету пальцами.
– Фальк Нильсен, – едва веря себе, слышит он голос Нансена, – вы, видно, родились под счастливой звездой. Ступайте к нашему доктору. Он осмотрит вас, и в случае благоприятного результата осмотра вы можете принести на «Фрам» свои вещи.
Только Грин, романтик и фантазер, мог придумать такое…
Впрочем, подождите! Ведь последним на «Фрам» был принят ставший общим любимцем Бент Бентсен. И произошло это именно в Тромсё, где он случайно заглянул на судно во время стоянки. Нансен безошибочно оценил его. Через полчаса Бентсен перетащил на «Фрам» свой необременительный морской сундучок.
Чем не судьба Фалька Нильсена?
После Тромсё был перелет в Киркенес, граница, приезд к заставе в 7.00.
Иногда покидаешь чужую страну с чувством облегчения. Иногда – в состоянии некоторой сумятицы, когда хочется поскорее вернуться домой, спокойно разобраться в противоречивых впечатлениях. В ту поездку я уезжал из Норвегии с ощущением, что расстался с близкими, хорошими людьми.
Да, мы встречались преимущественно с друзьями нашей страны. С теми, кто вместе с нами боролся против общего врага. С теми, кто верил в необходимость спокойного добрососедства между нашими странами.
Я не знаю, остались ли сегодня прежними северяне, сердечно принимавшие нас. Может, некоторые изменились не только внешне. Кое с кем мы встречались позднее в Москве, в обществе «СССР – Норвегия». Первое время переписывались. Потом обменивались лишь новогодними поздравительными открытками. Время и отдаленность разобщает людей, а побывать еще раз на севере Норвегии мне не довелось.
Но как горько было читать в газетах, что там, где конвои преодолевали смертельно опасные воды, где общая цель сближала людей, теперь неподалеку от нашей границы гремят корабельные залпы больших маневров военно-морских сил НАТО, а наши недруги исподтишка готовят в Гренландии опорные пункты для подводной войны в арктических водах.
И все же хочется верить в перемены, в новые, куда более дружественные отношения между нами и нашими северными соседями.
Начало октября 1987 года ознаменовалось большими торжествами в Мурманске. Михаил Сергеевич Горбачев
вручал городу-герою орден Ленина и Золотую Звезду. Были волнующие встречи с трудящимися Мурманска, с ветеранами, с разведчиками арктических месторождений нефти и газа, с экипажем атомного ледокола «Россия», с портовиками Заполярья, с коллективом находящегося в Мончегорске комбината «Североникель», с моряками надводных и подводных кораблей Краснознаменного Северного флота…
Многие важные проблемы обсуждались на „этих встречах, в том числе вызвавшее отклики во всем мире предложение о том, чтобы Север планеты, Арктика стали зоной мира, чтобы начать переговоры об ограничении и сокращении военной активности в этом регионе.
Советский Союз положил уже хорошее начало – демонтировал пусковые установки ракет средней дальности на Кольском полуострове, ограничил военные учения у рубежей соседних скандинавских стран.
Было также предложено расширить мирное сотрудничество в освоении ресурсов Арктики, вплоть до создания смешанных фирм для разработок нефти и газа на нашем североморском шельфе. Огромным было бы общечеловеческое значение совместного координированного изучения Арктики, общего комплексного плана охраны ее природы.
И, конечно, речь шла о Северном морском пути, как кратчайшей морской дороге из Европы на Дальний Восток, в Тихий океан. Было заявлено, что при успешной нормализации международных отношений Советский Союз мог бы открыть свою национальную магистраль для иностранных судов, обеспечив их проводку во льдах с помощью советских ледоколов.
Превращение северных земель и вод в зону мира – какая поистине благодарная международная задача! И за Советским Союзом тут дело не станет!
У главного фасада Отечества
Нужны люди! Очень нужны! Но не всякие…
В морях Севера начинали одиночки, смельчаки и непоседы, которых гнал прочь от родных очагов возвышающий человека дух поисков и жажда открытий. Возвращались не все, и не всегда самые смелые, упорные в достижении дели. Иногда случай или незначительная, казалось бы, ошибка ломали самые предусмотрительные расчеты.
Корабли европейцев шли с XVI века в Северный Ледовитый океан ради поисков кратчайших путей торговли с Индией и Китаем. XIX век прошел под знаком бесплодных попыток достичь Северного полюса в порывах национального самоутверждения.
Отыскать путь во льдах – и вернуться! Поднять над заветной точкой флаг – и вернуться!
Но уже самые первые, самые давние экспедиции встречали людей там, где постоянная жизнь казалась непредставимой. Рождались легенды о каких-то особых существах, приспособившихся к мраку и холоду.
А это были обыкновенные люди, коренные жители студеных земель. Север слышал уже тысячелетия назад крики охотников на мамонтов. Азию и Америку соединял когда-то Беренгийский мост – участки суши, над которыми плещутся теперь волны Берингова пролива. Там первобытные люди, будущие первые коренные американцы, переходили из нынешней Сибири на Аляску. Недавние открытия археологов подтвердили это. Так же, как и существование человека в Якутии свыше ста тысяч лет, а его отдаленных предков – возможно, более миллиона лет назад.
Следы древних обитателей не найдены лишь в Антарктиде. Берег самого холодного материка Земли, где минимальная температура близка к отмеченной на поверхности Марса, первый человек увидел немногим более полутора веков назад. Он, этот человек, находился среди экипажей русских кораблей «Восток» и «Мирный».
В Антарктиде и сегодня нет постоянного населения. Но там уже десятки научных станций. К ее берегам ходят корабли и летают самолеты. Воздушный путь связал ледяной континент с Москвой и Ленинградом.
Сегодня – только научные станции. А завтра? Антарктида богата углем, железом, медными и свинцовыми рудами, там найдены марганец, молибден, графит…
Нам пока еще не очень тесно па нашей старой планете.
Но в современных городах-гигантах жизнь человека порой едва переносима. До двухсот пятидесяти тысяч жителей на квадратный километр каменных и железобетонных многоэтажных клеток вдоль почти не видящих солнечного луча улиц-ущелий – разве об этом мечтало человечество?
Иные фантасты уже в конце XXI столетия или в начале XXII отправляют землян со своей постепенно переуплотняемой планеты для колонизации чужих миров. Наверное, они спешат. Но вот отрывок из вполне деловой статьи доктора географических наук Г. Аграната: «Свободных или, по крайней мере, «недогруженных», с точки зрения возможностей природной среды, территорий вообще на земном шаре становится все меньше».
Все меньше? Но сколько же?
Новейший «Демографический энциклопедический словарь» отвечает: «На Земле заселены почти все пригодные для жизни людей и их хозяйственной деятельности пространства…» К незаселенным областям относятся дальние приполярные районы, области, расположенные выше 5000 метров, и основная часть гигантских пустынь Азии и Африки.
Еще справка из того же словаря: при сохранении темпов прироста населения начала 1980-х годов народонаселение мира всего через 40 лет примерно удвоится.
Значит, это произойдет при жизни ныне живущего поколения. Освоение «недогруженных» территорий станет неизбежным для человечества. Можно полагать, что с каждым годом Север будет все больше занимать умы.
«Северное притяжение» – звучит поэтично. Ну, а «северная необходимость» – так ли это плохо? Может, я подобрал не совсем удачное выражение? Но оно, на мой взгляд, предполагает деловую, повседневную работу, размах выверяется трезвым расчетом, сочетается со строго соблюдаемой заботой о природе.
Северу нужны люди. Там, куда указывает северный конец стрелки компаса, – уголь, нефть, газ, никель, цветные металлы, пресная вода, гидроэнергия…
И люди идут на Север. Приполярье Западной Сибири, Чукотка утроили, учетверили население. За последние годы оно резко выросло на Аляске, в северном поясе Канады.
Практичным американцам и канадцам показались неожиданными ответы на вопрос, что именно влечет людей в места, довольно далекие от центров цивилизации. Оказывается, желание жить и работать среди чистой природной среды! И так ответили не одиночки, а, примерно, от четверти до половины опрошенных. Схожие ответы услышишь на Таймыре, на Ямале, в Эвенкии, в Якутии, на БАМе.
Север многолик. Это буровая в тундре, причал в Тик-си, рудник Талнаха, палуба атомного ледокола. Выбор широк. И все же не каждый способен стать северянином, полярником. Таким, чтобы на Севере ему легко дышалось, чтобы пурга не пугала, мороз бодрил, неизведанность притягивала.
Человечество и впредь станет продвигаться на Север. Конечно, никакого перенаселения народов не произойдет. Просто найдется достаточно людей, которым Север – по душе. Вон еще в конце XVII века житель Тобольска Семен Ремезов, зодчий и картограф, историк с поэтическим даром, писал: «Воздух над нами весел и в мерности здрав… Земля паче всех частей света исполнена пространством…»
Пространство-то пространством, но не больно ли оно выстужено, выдуто, сковано стужей, переметено вьюгами? Не слишком ли все это – во вред человеку, не расшатывает ли здоровье, не укорачивает ли жизнь?
У нас больше всего долгожителей на Кавказе. На первых местах – Дагестан и Азербайджан. А на одно из следующих претендует… Якутия! Да, наихолоднейшая из автономных республик, о которой местный поэт сказал: «Здесь солнце стынет, а слезы мгновенно становятся как дробь. Шуршит дыханье». Действительно так: пар мгновенно превращается в мельчайшие ледяные кристаллики и их чуть слышное шуршание называют «шепотом звезд».
Но это – поэзия. А вот что говорит медицина.
– Природные условия сибирского региона постоянно мобилизуют нашу сопротивляемость болезням. По этой же причине, я думаю, рано или поздно сюда поедут люди отовсюду. За восстановлением жизненного тонуса организма путем его тренировки в преодолении трудностей.
Это мнение академика Академии медицинских наук В. П. Казначеева. Разве случайна популярность сложнейших туристических маршрутов на Севере? Не биологическая ли и психологическая потребность задерганного и физически ослабленного горожанина гонят его в пороги горных рек, под наскоки шквалов, чтобы он вернул веру в себя, в крепость своих мускулов, в способность возродить выносливость далеких предков? И академик говорит с уверенностью:
– Пройдет немного времени, и в Сибирь поедут не только за интересной работой, но и за здоровьем.
Север нужен людям! И Северу нужны люди. Сегодня и особенно завтра. Но не всякие. Сильные духом, крепкие, выносливые. Специалисты, любящие дело. Ведь северный рубль не так длинен, как может показаться. Случайный, бесполезный человек в северных широтах не удержится.
Вовсе не обязательно становиться пожизненным северянином. Достаточно, наверное, десяти – пятнадцати лег, отмеченных красной строкой в биографии. А приобвыкнуть к непривычным условиям помогают надежные рекомендации целевой программы «Здоровье человека в Сибири». Их практическая польза проверялась в нефтегазоносной Западной Сибири, где особенно заметен прилив нового населения.
Когда я прочел первые сообщения о сибирской нефти, мне не нужно было искать описания мест счастливых находок. Память сохранила впечатления давней поездки в низовья Оби и давних же коротких рекогносцировок на обско-енисейском водоразделе, в долинах рек Кети и Каса.
Правда, это место несколько южнее затерянных на картах точек, где буровики добирались до нефтеносных слоев. Но велика ли разница? Тут и там ржавая болотная вода, безлюдье, тоскливое ощущение оторванности от всего привычного, облегчающего жизнь, чего человек обычно и не замечает до тех пор, пока это привычное вдруг исчезает, становится недоступным.
Нефтяную Западную Сибирь в подобной первозданности я уже не застал. Новое знакомство состоялось лишь в середине семидесятых годов, когда я работал сценаристом в группе, снимавшей документальный фильм «Страна наша Тюмения».
В этих краях встретились разные уклады, несхожие образы жизни. Нефтяные вышки, горячечная атмосфера поиска, растущие города, электронно-вычислительные машины– и устоявшийся быт оленеводов, охотников, рыбаков, беседы у костра, древние обычаи, предания старины. Не просто было добиться, чтобы одно не мешало другому, чтобы коренные обитатели тундры без помех занимались бы своими привычными делами.
Потом я снова побывал у газовиков и нефтяников в середине восьмидесятых. Не только в «Стране Тюмении», но и у томичей, на промыслах, затерянных в болотах Васюганья.
Поездки разделяла целая эпоха. И здесь не все перемены со знаком «плюс».
Страна получает от Западной Сибири больше половины добываемой нефти и природного газа, но это дается большим напряжением сил. Осваиваются все более отдаленные месторождения. Увеличивается глубина бурения. Некоторые скважины, оглашавшие тайгу и тундру ревом фонтанов, со временем поутихли, и нефть из пластов высасывают различными способами. Чем дальше, тем сложнее и дороже. Затраты на одну тонну добычи сибирской нефти за десятилетие почти удвоились.
Гиганты Севера вышли на проектную мощность. Нижневартовск отметил добычу двухмиллиардной тонны самотлорской нефти. Проектного уровня достиг Уренгой. Сибирское углеводородное сырье получают многие наши регионы и зарубежные страны. Газовики севера Сибири вывели Советский Союз на первое место в мире по добыче голубого топлива.
Нижневартовск, Надым, Уренгой, Новый Уренгой…
Когда в далеких молодых городах появляется первый светофор на перекрестке, первая дискотека в отвоеванном молодежью временном гараже, когда открывается филиал техникума, приезжают на гастроли звезды столичной эстрады, пусть не первой величины, интерес к этим городам идет на убыль. Появляются другие, где все вроде бы начинается сначала, но уже как-то по-иному, ступенькой выше, а в чем-то и труднее.
Уренгой передает эстафету Ямбургу.
Именно газоконденсатное месторождение Ямбурга уже в двенадцатой пятилетке и в более отдаленной перспективе должно давать основной прирост добычи газа. Запасы для этого достаточные.
От Нового Уренгоя тянут к заполярному Ямбургу железную дорогу. Но окончится ли здесь стальная колея?
Посмотрите, как по сибирским меркам близки к Ямбургу Игарка, Дудинка, Норильск! Грубо прикиньте масштабной линейкой: до Енисея расстояние короче, чем от Сургута до Ямбурга. Прямой выход в Енисейское Заполярье, к Норильску вполне возможен.
И я вспоминаю одно из последних интервью с Николаем Николаевичем Уранцевым. Его спросили, о чем он мечтает.
– Приехать в Норильск по железной дороге, – ответил старейшина сибирских геологов.
Ямбург? Какое-то чужое слово для Ямала. Тут привычнее другая топонимика: Моррасале, Тамбей, Сёяха, Хальмерседе, Яптиксале… И вдруг свойственное скорее немецкому языку окончание «бург».
Мне казалось, что я уже встречал этот самый Ямбург в какой-то старой книжке. Не давало мне это покоя. Рылся– и нашел. «К верховьям исчезнувшей реки», выпущена небольшим тиражом в 1930 году. Это дневники экспедиции Академии наук СССР. Там не Ямбург, а Ямбур, фактория из двух изб. Абсолютная снежная пустыня, голая тундра, одиночество, затяжные морозы, металлически скрипучий снег…
Ямбур, или по-нынешнему Ямбург, – от ненецких слов, означающих «большой», «большое» и «болото».
Большинство нефтепромыслов расположено в Среднем Приобье, в поясе Ближнего Севера. Газ природа упрятала дальше, к Полярному кругу и еще севернее. Глубоководность и протяженность сибирских рек, стыкующихся с Северным морским путем, подключает его к обслуживанию гигантского нефтегазоносного комплекса.
Транспортное освоение Ямала началось не с Ямбурга, а с Харасавэя.
В Арктике противоречия между флотом и берегом обнажены предельно. Нет, речь не о таких портах, как Пе-век, Дудинка, Игарка. Тут все же некоторое равновесие в техническом уровне.
Главное противоречие – самовыгруз. То есть когда сверхсовременное судно подходит к берегу, на котором от сотворения мира разгружались разве что рыбацкие баркасы.
Я видел одну из таких первых разгрузок на Ямале у мыса Харасавэй. Сам мыс – возле Шараповых Кошек. Кошками здесь называют острова.
Выгружались прямо на лед, за льдом – тундра. Там на физической карте – штриховка болот, голубые пятна озер, синие извивы вряд ли кем-либо сосчитанных речек. И на сотни километров – хотя бы признаки дороги. Да их в здешней тундре и прокладывать запрещено: экология. Значит, вся надежда на реки, море и отчасти на авиацию. Зимний морской завоз надежнее летнего. На летних дорогах от берега до поселка газовиков тонули вездеходы и тяжелые грузовики. Был случай: начали бурить скважину, бур натолкнулся на что-то твердое. Оказался трактор-утопленник, причем даже с запасом горючего. Никто не помнил, когда он провалился в промоину. Его прикрыл оттаявший верхний почвенный слой, сползший по ледяной подстилке с соседнего холма.
И к Харасавэю суда стали ходить преимущественно зимой. Путь им пробивают атомные ледоколы. На припай выгружаются десятки тысяч тонн. По ледяным дорогам их доставляют к поселку. Перерыв только в те дни, когда Харасавэй передает предупреждение: «Всем, всем, всем! Задраить окна и двери! Движение по поселку прекратить. Выходить лишь в случае крайней необходимости и не меньше, чем по двое». Это значит, что свирепствует ураганная пурга.
А что в Ямбурге?
Он не на открытом морском побережье. Быстрому становлению Ямбурга помогли реки. По Туре, Иртышу, Оби, Обской губе были доставлены на баржах из Тюмени трехсоттонные полностью готовые блоки установки комплексной подготовки газа. На месте их лишь монтировали. Результат: «фабрику газа», по масштабам сравнимую с крупным заводом, в Ямбурге возвели вдвое быстрее, чем на Уренгое. Вот реальность стратегии ускорения!
