Текст книги "Прикосновение"
Автор книги: Георгий Черчесов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Глава одиннадцатая
…Колхоз набирал силу. Не так быстро, как хотелось бы. Но люди уже поверили в него. Вскоре подал заявление и младший из сыновей Дзамболата – Урузмаг.
Вне колхоза во всем Ногунале остались лишь Умар да два-три кулака. Тотырбеку казалось, что теперь, когда Умар увидит, в какой компании оказался, он спохватится и придет к ним. Но время шло, а Умар и заговаривать на эту тему не желал. Он вел себя так, будто в Ногунале колхозом и не пахло. И как поразился бы Тотырбек, если бы узнал, что Урузмаг подал заявление по настоянию Умара.
Странно складывались взаимоотношения двух братьев. Вначале Умар и знать не желал Фаризат, ибо она была из тотикоевской фамилии. Он и на свадьбу пошел скрепя сердце… В тот первый год пребывания в Ногунале, когда семьи братьев жили вместе, пока не построили отдельный домик для Урузмага, Умар приглядывался к Фаризат. Ему пришлось по душе, что молодая жена Урузмага старалась жить, придерживаясь старинных законов: быть незаметной в доме, не лезть на глаза, появляться только, когда необходимы ее работящие руки и сноровка, с утра до ночи быть в хлопотах, просыпаться раньше всех, ложиться позже всех; накрывая на стол, усаживаться за него только после того, когда все члены семьи – сытые и довольные – поднимутся.
Через год после свадьбы Фаризат родила сына. Нарекли его Измаилом. На кувд в честь новорожденного первым пришел Умар. Неожиданно для всех он сделал щедрый подарок Измаилу – подарил коня, в жилах которого текла кровь арабских скакунов. Урузмаг был тронут до слез.
Позже Умар еще несколько раз под тем или иным предлогом заглядывал в дом брата, вел себя шумно, весело, подзывал к столу хозяйку и благодарил ее за угощение. В одно из таких посещений он и вырвал у Урузмага согласие вступить в колхоз.
– Ты по мне не суди, – сказал он брату. – У меня своя дорога. Ты прислушивайся к Тотырбеку. Он по-своему мыслит. – Умар насмешливо произнес: – У его дум и желаний полет легкий, они не отягощены заботами о нажитом богатстве. – И вздохнул: – Иногда я ему завидую. Не тому, как он живет, а тому, как решителен в поступках и мыслях…
В другой раз заговорил о городе. «Там, конечно, жить легче», – вздохнул Умар и принялся говорить о том, что не мешало бы Урузмагу перебраться со временем во Владикавказ. Умар поможет ему купить дом, обзавестись мебелью. Предложение брата застало Урузмага врасплох, но, поразмыслив ночь, он пришел к выводу, что ему, инвалиду, в городе не так тяжко придется, как в селе, где все хозяйство держится только на нем. Утром Урузмаг дождался, когда Умар вышел из дому, и будто невзначай пошел ему навстречу. Поравнявшись с братом, объявил, что он согласен перебраться в город, на что Умар усмехнулся:
– Не сразу, брат, не сразу… Ты не пожалеешь, что избрал Владикавказ… – и больше не заговаривал с ним на эту тему…
В последнее время Умар был озабочен, хотя и скрывал это старательно. Урузмаг, как никто другой, понимал, что происходило со старшим братом. Выросший в нужде, голоде и холоде, он, ощутив достаток, уже не мог остановиться, копил добро, не пересилил себя, не смог вовремя с ним распрощаться. И разговоры Тотырбека ни к чему не привели. Умар трудился как одержимый. И себе минуты передышки не позволял, и домочадцев с утра нагружал поручениями.
Особенно доставалось Иналу и нанятым подросткам-сиротам. Младший из них ежедневно должен был снабжать дом хворостом для очага. Засветло ему приходилось переправляться по перекинутому над рекой с одного берега на другой тесаному бревну, карабкаться вверх по мокрому снегу к темнеющему на склоне горы лесу, собирать засохшие ветви, связывать их в огромную, с торчащими корягами вязанку и волоком тащить вниз… Самое трудное было переправить ношу через реку. Инал советовал мальчонке таскать хворост по частям. Но тот, мечтая поскорее оказаться в тепле хадзара, упрямо взваливал связку на тощие плечи…
…Первой встревожилась Сима. Она поспешила к мужу, который перебирал картофель в подвале, испуганно прошептала:
– Младшего из Тотикоевых нет до сих пор… Случилось что?..
Случилось непоправимое…
Увидев обледенелое бревно над водой и прибитую к нему потоком вязанку хвороста, Умар задрожал. Он представил себе, как ноги мальчишки заскользили по бревну, как беспомощно он взмахнул руками, как падали одновременно он и эта злосчастная вязанка – по разные стороны бревна. Упасть бы мальчишке направо – бурный поток прижал бы его к жалкому мостку, как вот эту вязанку, которая навсегда врежется горцу в память…
Умар бросился вниз вдоль реки, жадно всматриваясь в грозный поток…
…Следователь, упорно избегая взгляда Умара, жестко спросил:
– Вы знали, сколько ему было лет?
Умар промолчал.
– Судить вас будем…
…На следующей неделе Умар поехал навестить родных в Хохкау. С собой он взял сына Хаджумара. Подросток был поражен, когда услышал, как отец сказал своему брату Мурату:
– Ты мечтал сделать из моего сына командира. Оставляю его с тобой. Ему есть чему поучиться у тебя, красного командира…
Опасался ли Умар чего-то? Конечно. Иначе не поймешь, почему он так сурово поступил и со вторым сыном. Обиделся Руслан на него. Сильно. Чего ради на отца напала блажь отвезти его, четырнадцатилетнего, на стройку, в палатку, к незнакомым людям? Чем Руслан провинился перед ним? Все в доме, в том числе и сам Руслан, были убеждены, что он у отца любимец. Доказательств тому было не перечесть. И лошадь у него была такая прыткая, что ее мог обогнать лишь отцовский конь. И одевался Руслан лучше всех в селе – отец привез ему черкеску из Кабарды. И за столом ему подкладывал лучшие кусочки. Руслан ломал голову, пытаясь понять, чем разгневал отца. Чем-то ведь вызвал недовольство, если отец оторвал его от семьи. Умар в дороге пел, серьезных разговоров избегал, настойчивых взглядов сына старательно не замечал…
На фоне лесистых гор разбросанные посреди поля палатки, освещенные лучами заходящего солнца, казались живыми существами, вцепившимися кольями-щупальцами в землю. Отец направил бедарку к самой большой из них, рассчитанной этак на десять – двенадцать человек. На одной из стен ее было написано: «Наш комбинат будет крупнейшим в Европе!!!» Метрах в сорока одиноко торчала заводская труба, на которой краской была выведена дата «1914» и фамилия «Ага-Бала Гулиев». А за нею кирпичные стены ползли, казалось, в самое небо. Возле палатки у грубо сколоченного стола собралась взволнованная толпа строителей.
– Как пчелы гудят, – усмехнулся Умар и натянул поводья: – Тпру!
Строители не обратили внимания на подъехавшую бедарку. Они были увлечены письмом, которое им, сердито посапывая, читал сухой старик, сидевший во главе стола.
– «Горцы! Осетины! И вот я, Ага-Бала Гулиев, обращаюсь к вам!» – голос старика в негодовании запнулся.
Рыжий паренек толкнул в бок соседа, дурашливо прризнес:
– Слушай, Ахсар, к тебе обращается твой заграничной благодетель.
– Сергей! – шикнули на него, и толпа опять уставилась на старика.
– «…Я подарю вам свой завод. Но взамен требую: прочь большевиков! Гоните Советскую власть!» – старик поверх очков оглядел строителей и усмехнулся: – Вот так! Гоните Советскую власть – и его труба – ваша! – Он махнул рукой себе за спину: – Вот эта труба!
– Щедрый! – засмеялась девушка и взглянула на бедарку и незнакомцев.
– Дядя Соломон, да кто он такой, этот Ага-Бала? – с горячностью спросил Ахсар.
– Э-э, не к тому обращаешься. Пусть дядя Мисост поведает вам об одноруком персе, – произнес Соломон и кивнул на сутулого пожилого горца, не забыв насмешливо добавить: – Ему он показался богом.
– Почему не умирает твоя память? – в сердцах проговорил Мисост. – Почему держит в себе каждую мелочь? Язык твой, Соломон, на тебя похож – такой же длинный. Мой ведь не рассказывает молодежи, в каком виде я впервые увидел тебя?!
Толпа с интересом следила за их перепалкой. Умар и Руслан стояли в пяти метрах от строителей и ждали, когда на них обратят внимание. Ну и одежда была на строителях – рваньем и то трудно назвать. Черкески с дырами, а то и залатаны разноцветными лоскутками. У Асхара спина и живот повязаны шерстяным платком. Неужто он, Руслан, будет работать рядом с ними?
– Так вы видели Ага-Бала?! – спросил Сергей.
Мисост и Соломон нехотя поведали о том, как много лет назад, в жаркий летний полдень, они заснули в тени дерева у обочины дороги. Проснувшись от стука колес, Мисост поднял голову, глянул влево и ахнул: по дороге не катилась, а летела чудо-коляска. Фаэтон покачивался от быстрой езды, а из него поглядывал по сторонам, не-ет, не человек – сам бог в высокой островерхой белой папахе и красной черкеске. Завидев сонных пацанов, он вытянул руку, – а она без пальцев!.. Обомлел Мисост: и знал, что не сон, а сном казалось появление этого человека, повторявшего одно и то же осетинское слово: «Цас? Цас?» – «Сколько? Сколько?» И Соломон проснулся. Позже выяснилось, что Ага-Бала – а это был он – ездил по полям Осетии и дотошно расспрашивал горцев, купцов и перекупщиков, сколько зерна кукурузы получают осетины с гектара и какова цена ей на базаре. Повсюду видел он кукурузу, а чуял запах золота. Не дурак он был, этот Ага-Бала, не дурак. Узнав, что здесь высокие урожаи, а цены низкие, задумал построить завод по переработке кукурузы. И место для него выбрал неплохое. Рядом – станция Беслан, под боком – река Терек. И еще одну фразу, рассчитанную на бедняков, заучил по-осетински перс: «Я вас осчастливлю!» Ага-Бала выкрикивал ее везде, твердил, что будет закупать на месте, как говорится, на корню, всю кукурузу, освобождая горцев от лишних хлопот. Да тонка оказалась у перса кишка: в течение нескольких лет смог он воздвигнуть только стены двух корпусов да трубу, а тут и бежать ему время пришло к себе на родину. И вот Ага-Бала опять выплыл, весточку прислал, ответа ждет… Чудно!.. Соломон покачал головой…
Умар вдруг шагнул вперед, внимательно взглянул на Соломона и Мисоста. Что-то ему явно в рассказе не понравилось, и он поморщился. Руслану даже показалось, что отец собрался вернуться к бедарке, но, встретившись с взглядом сына, передумал.
– Есть предложение послать письмо господину Ага-Бала, – заявила Надя. – Всю нашу позицию по данному вопросу ему высказать. Не дарите, мол, господин, того, что вам не принадлежит!
– Заместо резолюции – открытое письмо персу! Можно и так, Надя, – согласился Соломон и разложил бумагу.
– Да откровенно, – разгорячился каменщик Сергей Зыков. – Как казаки турецкому султану. А что?! Почему мы должны цацкаться с буржуями? Мы не холуи! Они там вишь как пишут: выгоняйте большевиков да получайте подарочек! С такими нужно разговаривать по-нашенски. Бабы и все слабохарактерные, заткните ушки пальчиками, я буду диктовать! «Ты, старый, вонючий, бесхвостый ишак, господин Ага-Бала…»
Дальше пошли такие слова, что Умар покосился на сына – и вновь ему захотелось повернуть к бедарке и поскорее уехать отсюда. И снова он пересилив себя и терпеливо выслушал слова, рвавшиеся из уст строителей, только взглядом показал, чтобы Руслан отошел подальше. И много грубостей еще донеслось бы до ушей сына, если бы вдруг Надя не поморщилась и решительно не закричала:
– Теперь я…
– Я затыкаю уши, – дурашливо завизжал Сергей.
Девушка гневно отвернулась от него, покосилась на Умара и Руслана и стала диктовать:
– «Мы вас еще в семнадцатом году лишили украденных у народа богатств. Теперь мы сами решаем, что нам делать с землей, с урожаем… Приезжайте к нам чёрез пару лет – и вы увидите новый, крупнейший в Европе комбинат!»
– Э-э, так не пойдет, – запротестовал Сергей. – Письмо как начали – так и продолжать надо. Я еще кое-что придумал.
Тут Соломон встретился взглядом с Умаром и прервал не на шутку разошедшегося рыжего паренька:
– Цыц1 – И спросил Умара: – Вам кто нужен?
– Если видишь человека за столом, покрытым красной скатертью, можешь должность не спрашивать: начальство – и все! – ответил Умар. – Раньше князей по белой черкеске и вышитому башлыку определяли, теперь начальство по бумажкам и портфелям узнаешь. Так что ты нам нужен…
Умара строители выслушали без улыбки, и это заставило его говорить по-другому.
– Привез вам работника, – серьезно сказал он и показал на сына. – Крепкий. Все умеет делать. Сам учил.
Теперь все уставились на Руслана.
– Сколько тебе лет? – спросил Соломон.
– Четырнадцать, – выпалил Руслан.
– Шестнадцать, – поправил, строго глянув на сына, Умар. – Я его отец. Мне лучше знать, когда он родился. Поставьте рядом четырнадцатилетнего – Руслан будет на голову выше. А силенка у него, как у восемнадцатилетнего, – прищурившись, он посмотрел на сына.
Потупив взор, Руслан неловко и нехотя кивнул головой, чувствуя, что краснеет.
– Хочешь работать у нас? – смерил его взглядом Мисост.
– У меня надо спрашивать, хочу ли я, чтобы мой сын трудился на стройке пятилетки, – заметил отец. – И я отвечаю: хочу! Ему наслаждаться новой жизнью – пусть сам ее и строит.
– Он собрался строить новую жизнь? – возмутился Сергей. – Да он на второй день даст тягу отсюда. Ты сколько раз в день кушаешь? – подскочил он к Руслану.
– Три, – сказал тот и, помедлив, уточнил: – Четыре, – вызвав оживление среди строителей.
– Ну, а здесь – разок будешь, – торжествуя, заявил Сергей. – Да утром и вечером – чаек. Спишь на холоде?
– У нас в доме русская печь, – горделиво сказал Умар.
– А здесь одна буржуйка – в женской палатке, – сообщила Тоня.
– В нашей берлоге летом – что в жаркой пустыне, а зимой – словно в леднике, – вздохнул Ахсар.
– И в ливень не спасает, – подала голос Надя.
– Перемени план, парень, покуда отец тут, не то пешком придется домой добираться, – посоветовал Сергей.
– Мы с утра до вечера по доскам – вверх-вниз, – сказал Ахсар. – Вверх – с кирпичом на горбу, да все бегом, потому что соревнуемся с бригадой Колиева. Не слабы ли твои ноженьки в этих сапожках?
– Гагаевы – крепкая порода, – прищурился Умар.
Соломон внезапно поднялся, задумчиво произнес:
– Где-то я тебя видел. Голосок знакомый.
– Не думаю, – поспешно, слишком поспешно отрезал Умар, но блеск глаз выдал его – он явно узнал бригадира.
– И мне ты кого-то напоминаешь, – подтвердил и Мисост. – Уж извини, но кто-то из наших знакомых явно твой брат.
– У меня тоже много друзей, – даже не глянув в сторону Мисоста, заявил Умар. – И каждый новый кого-то напоминает. Жесты у разных людей бывают одинаковыми…
– А у нас с тобой не может быть ничего одинакового, – неприязненно прошептал Руслану Сергей. – Воспитание не то.
– Ну, чего ты пристал к нему? – оттолкнула его в сторону Надя. – Человек желает испытать свои силы, а вы ему о трудностях. Девчонки – и те выдерживают. Почему же Руслан убежит?
– Эге! Уже и имя запомнила! – щелкнул пальцами Сергей.
«Девушка, а как сильна!» – восхитился мысленно Умар, и, еще раз убедившись, что был прав, направив лошадь сюда, где сын может отшлифовать волю, он обратился к Соломону:
– Так берете его?
– Многие прибывали сюда, мечтая о длинном рубле, да на вторые сутки здесь и духа их не оставалось, – сказал, обращаясь к Руслану, Соломон. – У нас стройка. Стройка! Не только комбинат строим, но и будущее свое… Однорукий перс не осилил и маленького заводика, а мы задумали крупнейший в Европе маисовый комбинат. И соорудим его. Без подачек! Сами!
– Дядя Соломон, вот бы это в послание Ага-Бала! – восхитилась Надя. – Такие слова сильнее ругательства. Пусть перс знает, что строим и как строим!
– И кто строит! – подсказала Тоня.
– Верно! Всех нас перечислить надо, – Надя кивнула на Руслана: – И его тоже.
– Можно вписать и новичка. Если останется, – Соломон, прищурившись, выжидающе посмотрел на молодого горца. – Подумал, парень?
Развязывая поводья, Умар заговорил:
– Знаю, сын, не поймешь ты меня. Знаю: думаешь, куда это отец привез тебя. Кругом степь: от жары не спрячешься, от холода не укроешься. И жить будешь впроголодь. А дома пироги, мясо, тепло очага, мать, братья, сестренка, улыбки, забота… И от всего этого оторвал тебя не враг, не кровник, а родной отец. Бросаю здесь, будто ненависть у меня к тебе. Но ты еще убедишься, как дорог мне… – Он подождал, не скажет ли что сын. – Молчишь? Ищешь, пытаешься выяснить, почему я так? Изверг я? Нет. Объяснить ничего не могу. Поймешь. Не сейчас – потом. Предупрежу только, что большие испытания предстоят тебе. И нам. Советую не горячиться. Горец, не подумавши, никогда кинжал не вытаскивает. Обдумай прежде, чем что-то предпринять. Это тебе мой первый завет. А второй такой: будь настойчив и терпелив. Ты должен стать передовиком. – И неловко пошутил: – У меня сын должен быть передовиком. Ясно? От этого зависит, как дальше пойдет твоя жизнь, – и опять выжидающе умолк. – Молчишь – значит дуешься. Ну что ж, у тебя на это есть основания. Но матери я не скажу, что ты обиделся. У нас мужской разговор – не для женской души. И в письме не проговорись. А лучше, если ты вообще не будешь писать. И нечего вздрагивать. Не потому говорю, что любви к тебе нет… Нет. Но… Лучше, если обойдешься без писем… – Он сел в бедарку, протянул сыну хурджин и, не сразу выпустив его из рук, сказал: – Но если очень, очень обиделся и не желаешь оставаться здесь, не стану неволить. Одно твое слово – и уедем вместе, – голос его стал напряженным. – Но чтоб потом не обвинял меня ни в чем! – И внезапно рассвирепел: – Так скажешь ты хоть слово или язык проглотил?!
– Не знаю, на какие испытания намекаешь, – наконец произнес Руслан. – Но вижу: не желаешь, чтоб я возвратился домой.
– Неправда! – гневно возразил он. – Я хочу, чтоб был всегда перед моими глазами, но… – он поперхнулся и окончательно вышел из себя: – Решай же!
То, что он задумал, должно было свершиться, если для этого даже потребовалось бы, чтобы Терек повернул в горы.
– Я остаюсь, отец.
Умар облегченно вздохнул, сказал, не глядя на сына:
– Спасибо, что не воспользовался моей минутной слабостью. – Подал сыну бурку, высматривая что-то вдали, обронил: – Нелегко тебе будет. Но повзрослеешь, поймешь, почему отец так поступил. – И, не замечая взывавшего к его отцовской любви взгляда Руслана, поправил вожжи, сурово добавил: – У тебя, у меня, у всех твоих предков – одна честь. Не забывай этого.
И уехал, оставив сына, тоскливо смотрящего ему вслед. Но останови он бедарку, позови его, пригласи сесть рядом, чтоб отправиться назад домой, – Руслан отказался бы. Но Руслану не грозило такое испытание, ибо отец не остановился. И, глядя на его широкую спину, Руслан вдруг почувствовал, что больше не увидит его, что и село, и двухъярусный хадзар, и мать с ее вечными жалобами на боль в пояснице, и братья, и красавец конь, и веселый гомон многочисленной семьи за длинным столом – все это осталось в прошлом. Бедарка быстро удалялась.
– Да оглянется ли он?! Сын же! – услышал Руслан удивленный голос Нади. Он не заметил, как она оказалась рядом. Оскорбленная за Руслана, девушка спросила: – Проштрафился ты?
– Не знаю, – искренне признался Руслан…
Глава двенадцатая
Те годы запечатлелись в памяти Руслана событиями, связанными с комбинатом. А все то, что касалось лично его, помнилось смутно и нечетко. Выходило, что они, строители, только о комбинате и думали, хотя, конечно, это неправда. Что было, то было: все разговоры их начинались и завершались стандартной фразой: «Вот пустим комбинат…» На собраниях, летучках, митингах разговоры были те же. Правда, говорили еще: «Молодцы, всем надо брать пример с вас…» – или: «Как вам не совестно, сдерживаете темпы, вот из-за таких, как вы…»
Наперегонки бегали по мосткам вверх-вниз, таская корзины, набитые доверху кирпичами или заполненные раствором. Кто больше сделает рейсов, того и провозглашали ударником. Руслан не раз видел свое имена плакатах-«молниях». Гордо шел мимо красовавшейся фамилии «Гагаев», делая вид, что не придает этому факту особого значения. А у самого внутри волна радости разливалась по всему телу, опьяняя и радуя.
Их было в бригаде семеро. Соломон и Мисост клали стены, а остальные готовили раствор, таскали по шатким мосткам кирпичи. И так изо дня в день, из месяца в месяц на протяжении трех лет; с утра до самых сумерек, в стужу и зной, в слякоть и густой туман… Бегаешь как ошалелый и видишь, как у тебя на глазах вырастают стены корпуса, и ох каким чувствуешь себя важным и нужным человеком, без такого и стройка замрет, и комбинату не быть. А зазевался на миг, сверху несется: «Руслан, раствор, где застрял?» И тебя этот крик ничуть не обижает; ты весело скалишь зубы в ответ и скачешь через три ступеньки по шатающимся мосткам, и нет тебе никакого дела до сердца, которое ты даже не чувствуешь, ни до ног, ни до двадцатикилограммового груза на спине…
Так Руслан и стал жить новыми заботами в другом ритме. Прошло много месяцев, прежде чем он понял, что у отца был свой расчет. Будь Руслан проницательнее, он мог бы, конечно, и раньше догадаться о его замысле… Ну, хотя бы в тот день, когда его, Руслана, обсуждали на собрании. Но, видимо, это к лучшему, что Руслан не додумался до этого, ибо обида на отца помогла ему удержаться от принятия рокового решения…
В то утро у него случился, как любят в таких случаях говорить шоферы, прокол, то есть брак. Руслан уже неделю сам клал стены. Но если первые дни он, помня наказ Соломона, каждые полчаса честно проверял кладку, то в тот день, воспользовавшись непонятным отсутствием бригадира и Мисоста, решил установить рекорд. Сладкая мысль кружила голову: «Они придут и ахнут: неужто наш паренек так постарался?!»
Они и в самом деле ахнули.
– Ты что?! – заорал Соломон на Руслана. – Вздумал позорить всю бригаду?!
И не кричи он – было видно, что оба они не в духе.
– Ну и натворил! – вскипел Мисост. – Где твои глаза? Это же не работа. Полдня потеряем, пока исправим твой брак.
На крик прибежала и Надя. Оглядев стену и заметив ошибку, она молча потупилась.
' – Он забыл, на какую стройку его взяли! – опять закричал Соломон и обрушился на Руслана: – Это же стройка первой советской пятилетки! Забыл? Здесь место лучшим из лучших! Посмотри, сколько народу толпится у ворот, – а мы взяли тебя! Не ценишь этого!
– Ценю, – едва слышно вымолвил Гагаев.
– Если бы ты ценил, то помнил, что такое наш комбинат для всей страны, – сурово сказал Мисост. – Он будет крупнейшим в Европе комбинатом.
– Знаю.
– А куда пойдет продукция комбината, знаешь? – взревел Мисост и стал перечислять, ничуть не смущаясь тем, что все строители знали это наизусть: – Где нужен крахмал? Глюкоза? Патока? Экстракт? Не знаешь? Молчи – не знаешь! Без них нельзя приготовить ни конфеты, ни чернила, ни мыло, ни клей, ни картон, ни пирожные, ни лекарства!.. Что я упустил, Соломон!
– А всего и не перечислишь, – сказал гордо Соломон. – Ждут нашу продукцию и пищевая промышленность, и текстильная, и кондитерская, и медицина… Все ждут. Нетерпеливо ждут… Вот ты, Руслан, на половину суток задержал пуск комбината. На половину суток! А представь себе, что такое двенадцать часов. Если все виды промышленности взять, то за это время ого сколько товаров можно было произвести с помощью нашей продукции!
Они долго бы еще внушали ему, как пагубен его поступок, но что-то мешало им, и Мисост махнул на Руслана рукой:
– Эх ты! Опозорил нас, опозорил… – И деловито спросил бригадира: – Сзывать людей на собрание?
– Не надо собрания, – внезапно попросила Надя и твердо заговорила: – Больше брака не будет.
Соломон тяжко вздохнул:
– Будет собрание. По другому поводу. Более серьезному для тебя, Руслан. – И кивнул Мисосту: – Зови народ. – А когда Мисост отошел, попросил Надю: – И ты, Надя, оставь нас на минутку.
Бригадир взял Гагаева за локоть, повел в сторону, Руслан разволновался. Чего еще могло случиться? Кажется, он больше ни в чем не провинился. Или есть какой-нибудь грех? Но какой? Он стал торопливо перебирать скудные впечатления однообразных дней, выискивая, что же могло навлечь на него гнев Соломона ц Мисоста…
– Ты вот что, – прервал его мысли Соломон: – Ты помни: за дела родителей сын не отвечает. Ясно?
– С отцом что-то случилось? – вздрогнул Руслан.
– Случилось, – сказал бригадир и посмотрел ему в глаза. – Беда нагрянула… – И взмахнул резко рукой: – Но он сам виноват! Сам!
– Что с ним? – нетерпеливо спросил Руслан. – Что случилось?..
А случилось то, что давно уже назревало. Что не могло не случиться…
…Тотырбек с нетерпением ждал, когда же Умар одумается, подастся в колхоз. Но произошло неожиданное: к нему приехал из Хохкау Тузар Тотикоев. Приехал тогда, когда уже заканчивали сев. Сразу было видно, что он поджидал, когда Тотырбек возвратится с полей и окажется в правлении.
– Некогда мне, надо завершать сев, говори, зачем приехал, – грубовато сказал Тотырбек: прошлое не так легко забывается.
– Совета твоего жду, – сказал смиренно Тузар.
– Что-то зачастили Тотикоевы ко мне за советом, – усмехнулся Тотырбек. – В прошлый раз так и не понял, угрожать мне вздумали или действительно совет спрашивать пришли. Странный тот получился разговор, очень странный…
– Мы всегда к тебе относились как к другу нашего брата Таймураза, – напомнил Тузар. – Пока не началось все это…
– Относились хорошо, пока я вам нужен был, – возразил Тотырбек: – И брат твой только о себе думал. Нет, все вы, Тотикоевы, не в своем уме.
– Зря ты оскорбляешь нас, – покорно сказал Тузар. – Просто мы не ту дорожку избрали…
– Дорога волка всегда в лес ведет, – заявил Тотырбек.
– Попытаемся выбрать другую. И я верю, что ты нам поможешь, Тотырбек. Что скажешь, если я… подам заявление в ваш колхоз?
Чего-чего, а этого Тотырбек никак не ожидал. Он даже онемел от такой наглости Тотикоева. После всего, что случилось, он еще смеет в их трудовую семью проситься!
– Думаешь, Тузар, о чем говоришь? – пристально посмотрел на Тотикоева.
– Думаю, – смело встретил его взгляд Тузар, – Не только о себе, но и о будущих Тотикоевых… Дети подрастают, и теперь от нас с тобой, Тотырбек, зависит, как им жить дальше. Если в стороне от всех будут, то вольно или невольно волками станут. Если же я вступлю в колхоз, – смотришь, и им это пойдет на пользу, и они свяжут с колхозом свои мечты… Так что от твоего слова зависит, друзьями будут наши дети или врагами…
Тузар умолк. Хитрец, со своих плеч сбросил ношу и взвалил ее на него, Тотырбека. А сам стоит с таким видом, будто свой долг выполнил. Хитрый… Как ни неприятно видеть перед собой Тотикоева, а приходится признать, что Тузар прав. Прав, потому что сегодня решается, как будут выглядеть Хохкау и Ногунал, как будут друг к другу относиться будущие поколения… Кто знает, может быть, жизнь выбьет из Тотикоевых всю дурь, сделает их настоящими людьми. Ведь не все в их фамилии были такими, как Батырбек. Достаточно вспомнить хотя бы Асланбека, мудрого и благородного старца. Прав Тузар, прав, не надо идти на поводу у своих чувств, а следует трезво оценить все за и против.
– Я понимаю, что много я не дам колхозу, – вновь заговорил Тузар. – Земли у меня мало, лошадь одна. Но и я, и мужчины, и женщины нашей фамилии будут работать не меньше других. В лени нас никто никогда не упрекал.
И это верно. Тотикоевы не ленивы. И все-таки Тотырбек нерешительно замялся:
– Прошлое над вами черной буркой витает…
– Прошлое? Советуешь нам жить прошлым, товарищ председатель? А к настоящему веры у тебя нет? Почему оглядываешься? Или невыгодно тебе смотреть на нас? Возьмешься по нынешним делам судить о людях, придется тебе принимать меры к мужу твоей сестры – Умару…
Тотырбек вздрогнул. Дождался он таки… То, что так его беспокоило, высказал ему молчун Тузар. Не говорит ли его устами весь аул?
– Не спорь, ты сам знаешь, кто больше рреда несет новой жизни – Умар с его настоящим или я с моим прошлым, – продолжал Тузар. – Но ты прощаешь ему гнилое настоящее, а нам все время напоминаешь прошлое… Несправедливо!..
Вот и еще раз Тотырбек убедился, что люди Ясдут от него решительного поступка. Поступка, который всем покажет, что Советская власть действует по законам справедливости, ко всем относится одинаково требовательно, никому не прощает алчности и эгоизма.
Тотырбек произнес:
– Иди, Тотикоев, иди… Твою просьбу о вступлении в колхоз мы обсудим…
Ушел Тузар, ушел, но буря в душе Тотырбека, вызванная его словами, не утихала… И чем сильнее Тотырбеку хотелось успокоить себя, тем яростнее, настырнее тормошила его совесть. И наконец жестокая, больно обжигавшая правда вынесла свой жуткий приговор в четкой и ясной фразе: и все-таки Умар стал ему врагом.
…Когда они вышли из хадзара, все село было у ворот дома Умара. Здесь же были и Урузмаг с Фаризат, их малыши-несмышленыши… Милиционеры повели Умара к подводе, в которую были запряжены его же кони… Его же, Умара! Почему-то от этого защемило в груди…
Фаризат повисла на шее Симы, никак не желая отпускать ее из своих объятий, громко посылала проклятия Тотырбеку.
– Разве иначе никак нельзя было? – гневно спросил у Тотырбека Урузмаг. – Почему на такое пошел? Родную Же сестру.
Тотырбек стоял бледный, едва сдерживал отчаянный крик, постыдно вырывавшийся у него из груди наружу… Знал он: теперь для него покоя не будет ни в селе, ни в Хохкау, ни в доме родном… Но знал он и другое: иначе он поступить не мог.
* * *
– …Услышишь, что случилось, скоро услышишь, – глухо произнес Соломон и добавил: – Главное, чтоб ты сейчас умно себя повел… «За дела отца сын не отвечает». Запомнил? «Ничего общего…»
Гагаев отрицательно покачал головой:
– Не стану так говорить.
– Умолкни! – рассердился бригадир. – Слушаться надо, когда старшие велят.
– Не могу я так…
Соломон положил ему на плечи руки, стал внушать:
– Я знал твоего отца. И я, и Мисост вместе с ним воевали, изгоняли из нашей земли деникинцев. Не скрываю: Умар хорошо воевал. Храбрый он и мужественный… И вдруг ударил по воздуху ладонью: – И как же он превратился в кулака?! Что с ним могло произойти?! – Помолчав, он вздохнул: – Как портит людей жадность… – И опять глянул на него; – Ты ему ничем не поможешь. Он сам виноват…
– Но что мне делать? – в отчаянии закричал Гагаев.
– Ты не должен поддаваться чувствам, – пояснил бригадир.
…Худо пришлось бы Руслану, если бы не Соломон и Мисост.
– Посмотрите на Руслана, – протянул руку в сторону Гагаева Соломон. – Разве он меньше нас переживает за дела на стройке? А как больно по нему ударила весть о случившемся! Красный боец – и вдруг превратился в кулака! Мы с Мисостом шлем свое презрение бывшему однополчанину!
– Правильно! – закричал Ахсар.
– Написать ему! Пусть знает все, что мы думаем о нем, – поддержал их Сергей.
Бригадир помолчал и тихо спросил:
– Но как мы можем осуждать Руслана Гагаева? За что? Он трудится от души. И у меня к Руслану нет никаких претензий.
