Текст книги "Приключения 1970"
Автор книги: Георгий Вайнер
Соавторы: Аркадий Вайнер,Виктор Смирнов,Леонид Платов,Север Гансовский,Игорь Болгарин,Владимир Понизовский,Юрий Авдеенко,Петр Шамшур,Всеволод Привальский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
Утром 22 января в кабинете заместителя председателя ВЧК Петерса было собрано экстренное совещание. Хозяин кабинета, чисто выбритый, с лицом замкнутым и усталым, с копной непокорных волос, прочел собравшимся письмо Владимира Ильича. Его слушали молча, потупившись, всем было стыдно, все чувствовали себя виноватыми: посреди бела дня бандиты нападают на Ленина, отнимают машину… А тут еще Петерс, нахмурившись, читает последнюю сводку: минувшей ночью банда Кошелькова убила несколько милиционеров.
Даже видавшие виды чекисты содрогнулись. Да, перед ними враг, сознательный враг Советской власти, жестокий, беспощадный, кровожадный.
Петерс суровым взглядом обвел присутствующих. Помолчал, постукивая карандашом по столу, медленно произнес:
– Стыдно, товарищи. Представляете, что думает о нас народ? Советская власть не может справиться с бандитами!
Кабинет загудел.
– Война бандитам! – сказал кто-то. – Беспощадная война!
На том же совещании была создана особая комиссия по борьбе с бандитизмом. В нее вошли ответственные работники ВЧК и МЧК, представитель Моссовета и начальник МУРа. Возглавил ее чекист Мартынов.
Было принято «Обращение к населению Москвы»:
«ВЧК настоящим доводит до сведения граждан Москвы и Домовых Комитетов, что ввиду усиливающихся бандитских налетов и грабежей, от которых много терпит подвергающееся большой опасности городское население, Чрезвычайная Комиссия считает себя обязанной повести самую решительную беспощадную борьбу с бандитами, вплоть до полного уничтожения их. Комиссия призывает Домовые Комитеты и все население немедленно сообщать обо всех подозрительных лицах, живущих без прописки и работы, ведущих широкую жизнь в притонах и ночных клубах. При обнаружении бандитов в домах и при несообщении своевременно о таковых Домовыми Комитетами, последние будут привлекаться к строжайшей ответственности…»
«Обращение» подписал Петерс. Вместе с предписанием Ленина оно было опубликовано в «Известиях».
XIIУтром у дежурного ВЧК раздался телефонный звонок.
– Слушай, гражданин начальничек, – просипел в трубку простуженный голос. – Мне бы с вашим самым главным побалакать.
– Кто говорит? – насторожился дежурный.
– Ты меня за это не спрашивай, а лучше главного давай.
– Сообщите, кто говорит, – повторил дежурный.
– Опять двадцать пять! Ты газеты читаешь? Ну и я тоже. Прочел вчера в «Известиях» одну писулечку. Подписано: Петерс. Вот с ним бы мне потолковать.
Дежурный задумался. Обращение Петерса? Уж не бандит ли пришел с повинной?
– Подождите минутку, – сказал он и по внутреннему телефону соединился с Петерсом.
– Предложите ему зайти ко мне, – сразу сказал Петерс. Подумал и добавил: – Повежливей.
– Слушаюсь! – И незнакомцу: – Вас приглашает товарищ Петерс.
В трубке помолчали, потом тот же сиплый голос сказал:
– Ты это брось: приглашает. Знаем мы эти приглашения. Ты дай мне с ним самим в трубку поговорить.
Петерс взял трубку:
– Слушаю вас, товарищ.
Сиплый голос произнес:
– Я бандит, гражданин начальник. Будешь со мной говорить?
– Буду.
– Ежели приду, не расстреляешь?
– Нет. Даю слово.
В трубке вздох.
– Приду. Вели пропустить.
Через четверть часа в кабинет Петерса в сопровождении дежурного коменданта вошел человек в видавшем виды пальто, старой шапке и сильно изношенных сапогах. Он густо зарос черной щетиной, колючие глаза смотрели настороженно.
– Здравствуйте! – протянул руку Петерс. – Раздевайтесь, садитесь.
Пришелец с недоумением посмотрел на протянутую руку и несмело пожал ее.
– Рабочий? – спросил Петерс.
– Был когда-то. А вы как узнали?
– Мозоли-то на руках сохранились.
Гость посмотрел на собственные руки и усмехнулся.
– Был когда-то рабочий, между прочим, неплохой токарь. А стал скокарем. В грабежах участвовал. – Он посмотрел на Петерса, желая узнать, какое впечатление произвело на него такое признание.
Лицо хозяина кабинета по-прежнему оставалось спокойным.
– Говорить дальше-то?
– Обязательно говорите. Все говорите. Вы ведь пришли сюда к Советской власти, чтобы рассказать правду. Так я вас понимаю?
– Это верно, – обрадовался пришелец. – Я ведь почему первый-то раз на воровство пошел? Жрать было нечего. А у меня жена болела, дитенок малый был. – Голос его вдруг задрожал. Он умолк, потом, махнув рукой, продолжал: – Ладно, я не плакаться сюда пришел. Помочь вам хочу.
Петерс бросил на говорившего быстрый взгляд.
– Не веришь? – забеспокоился тот.
– Я вам верю. Говорите.
– Понимаешь, совесть во мне заговорила, – вдруг перешел гость на доверительный тон. – Прочитал я твою писулечку в газете и подумал: верно ведь, сколько народ от нас терпит. Я к мокрым делам, слава богу, непричастный, грабил, это верно, но никого не убил. А знаю, кто это делает, знаю, кто на машину товарища Ленина напал, кто милиционеров пострелял.
– Что ж, и мы знаем, – спокойно подтвердил Петерс.
Гость немного опешил.
– Так надо же этих бандюг ликвидировать! – воскликнул он страстно. – Как земля такого убийцу носит?
– Где скрывается Кошельков, вам известно? – быстро спросил Петерс.
– Где сейчас Кошелек, я не знаю. Честно. Но вот где Козулю искать – знаю. Только об одном прошу: моего имени чтоб никто не знал. Пронюхает Кошелек, кто его заложил, хоть в тюрьме, хоть в лагере меня его рука достанет – и прости-прощай весь белый свет.
– Можете не беспокоиться. Я вам твердо обещаю: никому ваше имя не будет известно. И еще одно обещаю: если говорите правду, вы еще будете честно трудиться по вашей настоящей специальности. Мы вам поможем.
Пришелец посмотрел на Петерса долгим взглядом, положил руки на стол и сказал:
– Записывай, товарищ.
Через полчаса Петерс вызвал Зуева.
– Вот вам адрес, – сказал он. – В этом доме у своей любовницы бывает бандит Павлов по кличке Козуля. Его надо взять.
XIIIЧекист Ведерников привык к ночным вызовам Поэтому, когда ночью раздался длинный и настойчивый звонок в дверь, он сразу стал одеваться. Открывать пошла сестра.
– Кто там? – на всякий случай спросила она.
– Открывай! Из Чека, – послышался ответ. – Поживей!
Что-то удержало молодую женщину, показалось странным: чекисты никогда не говорили так грубо. В дверь продолжали звонить. Она вернулась к брату и сказала:
– Знаешь, я чего-то боюсь. Странные люди, непохоже, что чекисты.
– Глупости! – успокоил Ведерников, – Просто, наверное, дело срочное,
И сестра чекиста открыла дверь.
Когда в переднюю не вошли, а ворвались пятеро, она сразу поняла, что произошло непоправимое. Хотела крикнуть брату, предостеречь, но ей моментально заткнули рот, связали и заперли на кухне.
Между тем сам Ведерников уже кончал одеваться и крикнул:
– Заходите, товарищи! Я почти готов.
Когда двое вошли в комнату (остальные остались в передней), Ведерников натягивал сапоги.
– Кто вы? – удивился чекист, вскакивая.
Это были его последние слова. Две пули Кошелькова прервали жизнь чекиста.
Тотчас в комнату вошли остальные, начали шарить в шкафу, открывать ящики письменного стола.
– Идиоты! – презрительно бросил Кошельков. – Кого обчистить хотите? Это же чекист, у таких в кармане вошь на аркане да блоха на цепи. Пошли, пока шухер не поднялся.
Он быстро обшарил убитого, забрал пистолет, удостоверение.
– Вот она, та самая штучка, которая нам больше всего и нужна, – сказал он, показывая красную книжечку.
Той же ночью настойчивый и тревожный звонок раздался в квартире чекиста Королева. Привыкший, как и Ведерников, к неожиданным ночным вызовам, Королев, крикнув «Сейчас, товарищи!», накинул на плечи шинель и открыл дверь. Он был убит, не успев сказать ни слова.
Так у бандитов появилось еще одно чекистское удостоверение…
23 января на аффинажный завод, где выделяют золото, серебро и платину из сплавов, явились двое чекистов с вооруженной охраной, вызвали председателя завкома и объявили, что для государственных нужд немедленно требуются все имеющиеся в наличии запасы драгоценных металлов. Молодой и неопытный предзавкома, загипнотизированный словами «для государственных нужд», чекистскими удостоверениями и солидной охраной, занявшей все входы, повел «товарищей Ведерникова и Королева» в хранилище. Там «чекисты» изъяли три фунта золота, три с половиной фунта платиновой проволоки, составив по всей форме «акт». Правда, из кассы зачем-то были прихвачены еще и все имевшиеся в наличии деньги – 25 тысяч, но… «государственные нужды», – и предзавкома подавил возникшее было сомнение.
В тот же день и на следующий подобные операции были проведены еще на нескольких заводах. С соблюдением видимых формальностей там изымались деньги из касс. На председателей завкомов действовали магические слова «государственная необходимость» и непоколебимое доверие к чекистам.
Для борьбы с обнаглевшими бандитами нужны были чрезвычайные меры.
26 января в «Известиях» под заголовком «Москва на военном положении» был опубликован приказ окружного военкома Муралова:
«На основании чрезвычайных полномочий, предоставленных мне постановлением Совета Народных Комиссаров об объявлении Москвы на военном положении, приказываю:
1) Всем военным властям и учреждениям народной милиции в пределах Московской Окружной железной дороги расстреливать всех уличенных и захваченных на месте преступления бандитов, виновных в производстве грабежей и насилий.
2) Всем гражданам г. Москвы, имеющим какие-либо сведения о местопребывании преступных элементов и о готовящихся преступлениях, немедленно сообщить все им известное лично или по телефону.
3) За несообщение известных им сведений, виновные подлежат наказанию наравне с бандитами, коих они укрывают».
На площадях и перекрестках, в самом центре и на глухих окраинах появились усиленные патрули чекистских и милицейских отрядов, которым были приданы взводы солдат Московского гарнизона. В театрах и ресторанах, на площадях и рынках спешно установили сотню дополнительных телефонов. Московский уголовный розыск получил в свое распоряжение пять автомашин – три легковые и два грузовика. Каждое авто, пробивающееся по заснеженным улицам, по многу раз останавливали патрули, придирчиво проверяли документы и пропуска. Георгий Тыльнер с двумя сотрудниками остановили однажды за Триумфальными воротами черный крытый автомобиль, вежливо, но тщательно – так учил начальник МУРа Трепалов – проверили документы. Держа в руках книжечку в твердом переплете с надписью: «Совет Народных Комиссаров», Тыльнер с удивлением и радостным испугом прочел фамилию Ульянов-Ленин. Вспомнив, что пропуск этот был похищен бандой Кошелькова, на всякий случай сверил фотографию с личностью человека, сидевшего в машине, вдруг расплылся в радостной улыбке и, возвращая документы, взял под козырек:
– Извините за задержку, товарищ Ленин.
– И не подумаю! – сказал Владимир Ильич. – За что же вас извинять? За службу? Правильно поступаете. Давно бы так. – И тоже поднес руку к шапке.
Тыльнер, залившийся краской, вновь взял под козырек и долго стоял так, глядя вслед удаляющейся машине.
XIVБыла арестована любовница Козули. При обыске у нее был найден саквояж, полный драгоценностей. На допросе она призналась: Козуля назначил ей свидание в ресторане Николаевского вокзала в среду, приказав принести саквояж.
– Вот и поедете туда, – сказал Зуев. – А мы вас проводим.
В среду в вокзальном ресторане среди старых официантов появилось несколько новичков. Работали они старательно, хотя и неумело, и за каких-нибудь два часа успели переколотить столько посуды, что заведующий только за голову хватался. Но молчал – в точном соответствии с приказом, который накануне получил от ЧК.
Новым был и швейцар – атлетического сложения парень, на котором по всем швам трещала ливрея.
За столиком у окна сидела молодая женщина с испуганным лицом, все время поглядывая на дверь. На подоконнике рядом с ней стоял саквояж. Ей подали обед, она оставила его почти нетронутым.
Козуля появился только к вечеру. Он походил по площади, потолкался среди пассажиров и, наконец, решившись, заглянул в ресторан.
– Надо раздеться, гражданин! – сердито напомнил ему швейцар, выходя из-за барьера.
Козуля лениво повернулся, готовясь сбросить пальто на руки швейцару.
– Пожалуйте! – сказал тот, заходя ему за спину, и схватил бандита за локти.
Тут же подбежали «официанты», и Козуля был обезоружен.
«Швейцар», скинув ливрею; отправился за извозчиком. Бандита в сопровождении двух чекистов повезли в МЧК. В спешке они забыли в гардеробе снятое с бандита пальто, и всю дорогу Козуля ежился от холода и скрипел зубами в бессильной ярости.
На Лубянке его поместили в пустом кабинете следователя.
Молодые чекисты радовались: ближайший соучастник Кошелькова в их руках, теперь легче будет добраться и до главаря. Доложили Петерсу.
– Давайте его сюда, – распорядился Ян Христофорович.
Зуев тотчас отправился за Козулей. Кабинет, куда четверть часа назад поместили бандита, был пуст.
Козуля бежал. Бежал самым примитивным способом: он вышел в пустынный в эту минуту коридор и походкой очень торопящегося человека пошел к выходу. На окрик молоденького часового небрежно бросил:
– Свой! Не видишь, что ли, – замерз. Надену пальто и вернусь.
– Пойдете под арест! – сказал Зуеву Петерс. Помолчал и добавил: – После поимки бандита.
XV30 января в Москву возвратился Феликс Эдмундович Дзержинский. По поручению ЦК партии он ездил на Восточный фронт.
Феликс Эдмундович приехал усталый, но прямо с вокзала отправился на Лубянку. И сразу же вызвал Петерса. Слушая доклад своего заместителя, он прохаживался по кабинету, держа в руках стакан с чаем. Услышав о нападении бандитов на Ленина, он остановился и тревожно спросил:
– Не ранен? – И, выслушав ответ, поставил недопитый стакан на стол. – Черт знает что! – Он сел, вставил папиросу в мундштучок, закурил, втягивая худые щеки. – Надо поставить знак равенства между бандитизмом и контрреволюцией, И бороться так же беспощадно. Принесите дело банды Кошелькова.
Через полчаса он был в Кремле.
– Феликс Эдмундович! – обрадовался Ленин, вставая из-за стола и крепко пожимая руку Дзержинскому. – Рад вас видеть! Когда приехали? Садитесь, рассказывайте. Да вы завтракали ли сегодня? Ой ли? Ну-ну!
Усаживаясь в глубокое кресло, Дзержинский с болью смотрел на посеревшее, измученное лицо Ленина и думал: «Плохо мы его бережем». Ленин же, глядя на втянутые щеки Дзержинского, на его покрасневшие веки, сам себе сказал: «Надо в ЦК поставить вопрос о его лечении. Сгорает наш Феликс».
– Ну-с, так что же произошло в Перми?
Доложив кратко обстановку на фронте, о принятых мерах, Дзержинский, в свою очередь, спросил:
– Владимир Ильич, что же произошло в Сокольниках?
– Э, бросьте! – отмахнулся Ленин. – Ну, напали какие-то хулиганы, отобрали машину. Важно другое: бандитизм в Москве действительно принял угрожающие размеры. Надо с этим кончать.
– Кончим! – твердо пообещал Дзержинский.
XVIТрепалов смял папироску, бросил в переполненную пепельницу и, стараясь сдерживать раздражение, спросил:
– Долго молчать будешь, Ольга? Ты пойми: дни Кошелькова сочтены, не сегодня, так завтра мы его возьмем. Ты знаешь, скольких людей он погубил? Это же зверь, а не человек. С кем связала свою жизнь? Ты же из рабочей семьи, молодая, все у тебя еще впереди. Учиться будешь, за хорошего человека замуж выйдешь. Зачем тебе такой бандит? Он же поломал твою жизнь, а мы тебе помочь хотим. Помоги и ты нам.
Ольга передернула худыми плечами. Она была хороша собой; под бровями вразлет серые горящие глаза, губы яркие, чувственные, нежный овал лица, короткая стрижка.
Считалась она невестой Кошелькова, по сути же дела была «мадонной» крупной банды. (Так сами уголовники называли своих «дам».) Ради нее налетчики совершали самые дерзкие грабежи, ей дарили лучшие драгоценности, из-за нее резались ножами, Ольга занимала почетное место на разгульных вечеринках. Она умела пить стаканами водку, курила, нюхала «марафет», затейливо ругалась и любила говорить, что жизнь у нее «поломатая». А по ночам, случалось, кусала подушку, чтобы не разрыдаться, ей было страшно, и вся ее жизнь казалась кошмарным сном, от которого она не знала, как избавиться.
– Что молчишь, Оля? – устало сказал Трепалов. – Неужели тебе наплевать и на Советскую власть, и на собственную жизнь?
Ольга уронила голову и вдруг разрыдалась с такой силой, что Трепалов вскочил и, гладя ее по голове, стал приговаривать:
– Ну, успокойся, успокойся! Что ты как маленькая. На вот, попей воды.
Ольга сделала несколько глотков, стуча зубами о край стакана, и принялась ладонями смахивать слезы, вытирать лицо. Трепалов протянул ей свой платок, и она благодарно уткнулась в него.
– Хорошо, – сказала она и всхлипнула. – Я все, все скажу. И как он бил меня… и как за… заставлял водку пить, когда я еще… совсем не умела, и как…
Трепалов внимательно слушал, изредка подбадривая собеседницу и делая короткие заметки в блокноте. В сущности, Ольга мало что знала о Кошелькове и о его банде. Все же одно ее показание было ценным: Янька часто встречается с шофером Колькой Зайцем на даче, где хранится награбленное. Ольгу всего лишь однажды возили на эту дачу, название станции она не знает, но помнит расположение дачи.
Ольгу накормили обедом, и затем Трепалов, прихватив с собой Данильченко, Беляева, Гуськова, Тыльнера и еще несколько сотрудников, поехал вместе с ней на вокзал.
Пригородные поезда ходили нерегулярно, были переполнены, но Трепалов, договорившись с работниками железнодорожной милиции, отвоевал места в вагоне. Ольгу усадили у окна. Старенький вагон мотало из стороны в сторону, из окон дуло. Ольга не отводила взгляда от открывавшегося за окном вида. Пейзаж был унылый: сперва тянулись остовы вагонов, застывшие паровозы, опустевшие корпуса заводов с пустыми глазницами окон. Потом пошли покосившиеся заборы, заколоченные дачи, избы под соломенными крышами. От ветра сугробы курились снежной пылью, качались сосны в белых шубах. Вот снялась с телеграфного столба галка, полетела, криво сносимая ветром. «Господи, до чего же хорошо быть галкой, – тоскливо думала Ольга. – Лети себе куда хочешь… А я? Отлеталась». Ольга тяжело вздохнула и вдруг почувствовала на своем плече руку Трепалова. Рука была тяжелая, но какая-то надежная, успокаивающая. А может, и в самом деле все еще будет хорошо и жизнь начнется снова?
Не доезжая станции Сетунь, Ольга стала беспокоиться, всматриваясь в местность. Кажется, здесь… Да, да, вон приметная дача с обвалившимся крылечком, а дальше, в переулочке, и тот дом, куда ее возил Кошельков, где противный, жадный дед с трясущимися руками таскал в подпол привезенное ими барахло.
На станции вышли из вагона. Трепалов велел Тыльнеру отвезти Ольгу обратно, взять побольше людей и вернуться сюда на грузовике.
Тыльнер с отрядом вооруженных рабочих приехал уже к вечеру. Трепалов и остальные сотрудники, насквозь промерзшие, встретили их у пустого пакгауза, в котором они прятались от холодного ветра.
Грузовик оставили на месте, пошли переулками к даче. Поселок казался вымершим, только изредка из-за плетней брехали собаки. Дача тоже казалась опустевшей, дым из трубы не шел, окна были темные. Рабочим Трепалов приказал стать за деревьями, чтобы с улицы никто не заметил, впускать в дом всякого, кто придет, следить за окнами.
На крыльцо поднялись Трепалов с тремя сотрудниками. Тыльнер вынул наган, взвел курок, уверенный, что без перестрелки не обойтись. Постучали. Сразу послышались осторожные шаги, кто-то тихо спросил:
– Ты, Яков?
Трепалов налег могучим плечом, дверь затрещала и распахнулась. Сразу из глубины дома раздались выстрелы, какая-то тень метнулась к окну, выбила раму и спрыгнула на снег. Тыльнер прижал кого-то, стоявшего за дверью, приставив к его груди наган. Кто-то подкрутил в комнате едва горевшую на столе керосиновую лампу, и Тыльнер увидел, что держит трясущегося от страха, заросшего седой бородой старика. Во дворе раздалось несколько выстрелов, послышались хриплые крики, шум возни, и через несколько минут в дом ввели человека в разорванном пиджаке, с рассеченной бровью, вывалянного в снегу. Это был Заяц.
– Где Кошельков? – сразу спросил его Трепалов.
– А ты сам его спроси!
– Спрошу, – пообещал Трепалов. – Отпустите его, – распорядился он. – Будете сидеть тихо, Зайцев, или завязать вам рот?
– Чего уж, отшумел свое. – Заяц подошел к столу, налил из початой бутылки стакан самогона, выпил, криво усмехнулся: – За твое здоровье, начальник!
Приступили к обыску, стараясь не шуметь. Старик, хозяин дачи, которого ввел в комнату Тыльнер, все время мелко крестился, притворно удивлялся: «Батюшки-светы, а я-то ничего такого и не ведал», когда из тюков, извлеченных из подпола, стали вынимать меха, манто, бобровые воротники. Кто-то тихо свистнул, заметив на горностаевой накидке следы запекшейся крови. В туго набитой грязной наволочке оказались золотые вещи, царские монеты, пачки николаевских денег.
В эту ночь Кошельков так и не явился. Не пришел он и на следующую…
