Текст книги "Приключения 1970"
Автор книги: Георгий Вайнер
Соавторы: Аркадий Вайнер,Виктор Смирнов,Леонид Платов,Север Гансовский,Игорь Болгарин,Владимир Понизовский,Юрий Авдеенко,Петр Шамшур,Всеволод Привальский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
Федотов нагнулся над водой.
Нет, пока не видно еще. Рано! Проводник говорил, что видно бывает только в полдень, когда солнечные лучи падают почти отвесно. И даже в полдень удается увидеть не всегда. Поверхность воды должна быть для этого совершенно гладкой, зеркально-гладкой – без единой рябинки.
Сказочное видение возникает в хрустальной синеве. Покачиваются в такт колебаниям рыбачьей лодки полуразрушенные крепостные башни, белеют еле различимые прямоугольники домов.
Но видение смутно, расплывчато. Да и появляется оно только на миг. Потянуло ветром с гор, набежала быстрая рябь, и все исчезает внизу без следа, как подводный мираж.
Может быть, это и впрямь мираж, обман зрения? За развалины города легко принять причудливые обломки скал, нагромождения подводных камней, вокруг которых раскачиваются густые заросли водорослей.
Только спустившись на дно, можно решить эту загадку.
Федотов нетерпеливо взглянул на часы-браслет.
Ну, недолго осталось ждать! Через полчаса побудка, затем завтрак, и вот наконец Федотов и его помощники наденут акваланги, чтобы двинуться широким фронтом в глубь озера.
Он ясно представил себе, как бредет по улицам затонувшего города. Это будет удивительное путешествие – не только по дну озера, но и во времени.
Двадцатый век останется наверху, за, сомкнувшейся над головой хрустально-синей преградой. Здесь, под водой, в зыбком струящемся сумраке, все еще четвертый век до нашей эры.
Аквалангисты осторожно проплывают над скользкими, покрытыми илом плитами древней мостовой. Приближаются вплотную к домам, наполовину зарывшимся в песок. Распугивая рыб, раздвигают водоросли, закрывающие вход. Проникают внутрь, включают свет прожекторов, чтобы прочесть письмена на стенах.
Потом бережно поднимают наверх бесценный археологический улов: оружие, черепки посуды, обломки камня с орнаментом и надписями…
Обидно, конечно, что тайну придется раскрывать по частям, отламывать, так сказать, по кусочкам. Насколько счастливее в этом отношении собратья Федотова по профессии – «сухопутные» археологи! Труд их бывает вознагражден сторицей, когда отрытые с кропотливой тщательностью из-под пепла или из земли предстают пред ними древние, исчезнувшие на карте города – все целиком, от крыш до плит мостовой.
Федотов подумал о том, что, может быть, на этом горном озере устроят когда-нибудь каскад, подобный тому, который создали на Севане в Армении. Вода заструится вниз в равнину по ступеням гигантской лестницы. Уровень озера понизится. И тогда… О, тогда расступятся, наконец, зеркальные стены, ревниво оберегающие тайну! Вдруг прихлынет к берегу волна и вынесет затонувший город на песок, как большую, сверкающую серебряной чешуей рыбу!
Молодой археолог так ушел в свои мечты, что забыл об окружающем. Вдруг отражение его пошло кругами в воде, замутилось.
Федотов в изумлении откинулся на скале, на которой сидел. Он ясно видел, что озеро мелеет.
С раскатом, подобным пушечному залпу, волна отпрянула от берега. Обнажились песок и длинные космы водорослей, тянувшиеся по песку за быстро убегавшей водой.
Город всплывал на поверхность!
Первыми из яростных завихрений пены вынырнули башни, грозные даже сейчас. Потом под яркими лучами солнца засверкали купола странной конической формы. С берега Федотов не мог определить: металл это или особо искусная облицовка.
На площади торчали какие-то обелиски, а рядом, повалившись набок, лежали каменные изображения не то грифов, не то крылатых быков.
Улицы города были круты, узки. Большинство домов ушло в ил почти до половины, но некоторые, построенные на холмах, были видны очень хорошо. Водоросли обвивали их, как плющ. Кое-где из-под зеленого покрова проступали багряные и оранжевые пятна. Наверное, стены домов были обложены разноцветным камнем. Стайка синих и красных рыбок – теперь рыбы владели городом – билась на плитах мостовой, пытаясь перепрыгнуть в уцелевшие лужи.
Да, несомненно, это была Согдиана! Древняя, сказочная Согдиана, отделенная от нас двумя десятками столетий.
Федотов заметил, что сидит в неудобной позе на земле. Будто ветром сдуло его со скалы, которая сместилась со своего места. Предостерегающее ворчание раздавалось под ногами.
Впечатление было такое, что где-то глубоко в недрах Земли двигаются грузовики, целая колонна грузовиков. Она приближается. Вот уже совсем близко… И снова толчок! Словно бы кто-то рывком потянул землю из-под Федотова. Потом отпустил. И опять потянул.
Боковым зрением Федотов видел, как раскачиваются деревья. Со свистом катились мимо камни. Вдруг, будто юркая черная змейка, совсем рядом пробежала глубокая трещина.
Он понимал, что происходит, но почти не думал об опасности. Обеими руками очень крепко держал свой фотоаппарат и, наведя объектив на древний город, нажимал кнопку затвора. Федотов делал это в каком-то самозабвении, почти так же машинально, как нажимает гашетку пулеметчик в бою.
Три подземных толчка следовали очень быстро один за другим, Последний толчок был самым сильным. Под ногами прокатился такой протяжный, все нарастающий рев, как будто горы раскололись до основания.
Вертясь волчком в тесной котловине, отталкиваясь от ее склонов, с размаху налетая на них, горное эхо многократно повторило зловещие подземные удары.
От верхушки горы на противоположном берегу озера отделилось облачко и покатилось вниз, оставляя за собой широкую просеку в лесу.
Среди грома и треска Федотов все же различил слабый голос человека:
– …тоу… я-агте же… я-агте!.. – Это кричал сверху Василий Николаевич – Федотов!.. Лягте же! Да лягте же, вам говорят!
Все совершавшееся вокруг скользило как бы по краю сознания. Федотов не думал о себе, не мог думать в это мгновение. Весь, без остатка, ушел в созерцание города, стараясь запомнить мельчайшие детали. Успел даже подумать, что крылатые изображения на площади подтверждают догадку о влиянии Согдианы на культуру соседних с нею стран.
Чаша снова качнулась – на этот раз в сторону Федотова. Грозная темно-синяя волна шла на берег. Она была совершенно отвесной и достигала пяти или шести метров в высоту. По гребню ее, как огоньки, перебегали злые белые языки.
Она все больше перегибалась вперед, роняя клочья пены на песок. С грохотом обрушилась на парапет древней плотины, перевалила через нее, подмяла под себя.
Вода неслась теперь по узким крутым улицам, взлетая по ступенькам лестниц, заскакивая во дворы, вертясь с гиком, визгом, как вражеская конница, ворвавшаяся в город.
Зашатались и упали, точно кегли от толчка, обелиски на площади. В водоворотах пены в последний раз сверкнули конические купола.
Город, вызванный землетрясением на свет после двух с лишним тысячелетий, опять – со всеми своими дворцами, домами, крепостными башнями – исчез под водой.
Только тогда опомнился Федотов.
– Бегите!.. Бегите же!.. Смоет! – кричали ему из лагеря.
Федотов увидел приближение опасности и кинулся бежать прочь от озера.
Он мчался широкими прыжками, помогая себе руками, хватаясь за кустарник. Но и сейчас, когда озеро догоняло его, не забывал о своем фотоаппарате, придерживал, прижимал к груди, стараясь не задеть за дерево или камень.
Вода настигла Федотова на половине склона и с шипением обвилась вокруг ног.
Он сделал отчаянный бросок, поскользнулся в густой траве, едва не упал, но сверху протянулись к нему руки друзей и подхватили его.
У самого подножия палаток вода остановилась, как будто поняв, что уже не вернуть похищенную тайну. Она медленно, неохотно растекалась между деревьями. Потом поползла вниз.
– Счастье ваше, что берег крутой, – сказал кто-то. – Был бы отлогий, утащило бы вас в озеро, к черту на рога!..
Федотов оглянулся с изумлением, будто просыпаясь.
– Вы сумасшедший! – накинулся на него Василий Николаевич. – Так рисковать!.. Скала рядом с вами ходуном ходила… Понимаете, ходуном! И камни неслись с горы!..
– А ведь он еще фотографировал, Василий Николаевич! Во время землетрясения фотографировал! Наверное, полную кассету снял!
– Товарищ Федотов! Да вы ранены, голубчик! У вас кровь!
Рубашка на Федотове была порвана в клочья, из раны в плече текла кровь. Только сейчас он заметил это и ощутил боль.
Василий Николаевич приказал немедленно уложить Федотова на кошму в палатке и оказать медицинскую помощь.
Пока вокруг хлопотали с примочками и бинтами, археолог улыбался, отмалчивался. Весь еще был полон удивительным, неповторимым зрелищем.
Появление города, вынырнувшего со дна, напоминало миг вдохновения. Так чаще всего бывает под утро, после бессонной ночи, проведенной за письменным столом. Вдруг неожиданно возникает мысль, догадка, долго не дававшаяся в руки, и все мгновенно озаряется ослепительно ярким светом!..
Снаружи звучали возбужденные голоса участников экспедиции, обменивавшихся впечатлениями.
Один еще ночью заметил, что нити электроскопа трепещут, поднимаясь и опадая, как крылья стрекозы. Другой обратил внимание на то, что в котловине почему-то нет птиц, но не придал этому значения. Василий Николаевич вспомнил о тревоге, овладевшей им с вечера. Все это, видимо, были предвестники катастрофы.
«А женский голос? – хотел сказать Федотов. – Мы же слышали предостерегающий женский голос по радио?»
Но в этот момент раздался приближающийся конский топот. Кто-то карьером взлетел на гору. Гортанно перекликаясь, забегали проводники. Наконец им удалось схватить коня под уздцы, и всадник легко соскочил наземь.
– Все ли благополучно у вас? Никто не пострадал? – спросил задыхающийся женский голос. – Аквалангисты не спускались под воду?
Женщина с облегчением перевела дух.
– Я так боялась, что землетрясение застанет ваших сотрудников под водой!..
– А ведь я узнал вас! – сказал Василий Николаевич с удивлением. – Вернее, ваш голос! Это вы вчера говорили по радио?
– Да. Но я тогда еще не знала, что к озеру прибыла экспедиция. Из Душанбе позвонили по телефону только полчаса назад.
Участники экспедиции взволнованно загомонили, перебивая друг друга. Федотов представил себе, как они обступили и забрасывают вопросами женщину, прискакавшую в лагерь. Наконец разноголосую сумятицу покрыл густой рокочущий бас Василия Николаевича:
– Но кто же вы? – закричал он. – Почему вы сообщили о землетрясении еще вчера?
– Я сейсмолог, – ответила женщина. – Я обязана знать о землетрясении заранее.
– И вы знали?..
– Не я одна. Я начальник центрального поста. Ко мне стекаются сообщения из других постов, расположенных на моем участке. Они, видите ли, разбиты в шахматном порядке, на расстоянии пятидесяти километров друг от друга. Так удобнее пеленговать и…
Федотов не расслышал вопроса.
– Конечно, – ответила женщина. – Бурят скважину. Глубоко! До двух километров! На дне ее устанавливают звукоприемник – прибор, который улавливает звуки различных тонов. Они передаются по проводам, выходящим из скважины на поверхность, при помощи светового луча записываются на фотопленку…
– Землетрясение фотографируют?
– Не только землетрясение, даже приближение его! Землетрясение предвещают звуки низкой частоты – шумы, гул. Понимаете, поверхности пластов начинают скользить, трение увеличивается… Вчера вечером на фотопленке были замечены зловещие зигзаги. Размах подземного маятника делался все длиннее и длиннее. Кроме того, мы стали получать сообщения и о других побочных признаках. Увеличилось число ионов в атмосфере, усилилось напряжение электрического поля. Все, как говорится, одно к одному… Землетрясение приближалось… Тогда я и сделала предупреждение по радио, выполняя свой долг сейсмолога.
Кто-то нетерпеливо спросил:
– Вы знали не только о времени, но и о районе будущего землетрясения?
– Вполне. Важно, чтобы наблюдение велось беспрерывно и охватывало возможно более обширную территорию… О, с нашими горами нужно держать ухо востро! Они у нас молодые, по молодости лет шалят…
Женщина засмеялась.
– Разумеется, относительно молодые, – пояснила женщина. – Их возраст всего каких-нибудь несколько миллионов лет. Но они еще продолжают формироваться.
– А Урал?
– Ну, Урал – старичок. Он совершенно безопасен. Опасны горы, которые входят в пояс разлома, в ту складку, которая опоясывает весь земной шар и тянется к нам от Пиренеев через Альпы, Карпаты, Крым, Кавказ, Копет-Даг…
Видимо, Василий Николаевич собирался подступить к сейсмологу с новым вопросом, но на него зашикали:
– Да подождите вы, Василий Николаевич! Дайте самое важное узнать. Скажите, товарищ сейсмолог: благополучно ли все обошлось, не было ли жертв?
– Нет! – По голосу Федотов понял, что женщина оживилась. – Нет, не было! Эпицентр землетрясения прошел юго-восточнее одного из городов. Я так и предполагала. По телефону сообщили: есть разрушения, из людей не пострадал никто. Ведь мы предупредили всех еще в полночь, за несколько часов до землетрясения. Конечно, эти часы были тревожными. Провести их пришлось под открытым небом, на бульварах и площадях. Но ведь ночи еще теплые.
– Я встану, – сказал Федотов слабым, но решительным голосом и отстранил поддерживавших его товарищей. – Нет, нет! Я обязательно встану. Я чувствую себя хорошо…
– Да ты в уме? Ты ранен. У тебя поднимется температура…
– Черт с ней, с температурой! Нет, братцы, не могу лежать! Пустите! Я потом объясню.
Пошатываясь, он вышел из палатки и остановился на пороге, придерживаясь за брезент.
Да, это была Максумэ. Он сразу же узнал ее, хотя в черных косах появились серебристые пряди.
Голова ее была не покрыта – видно, выбежала из дому, как была.
На Максумэ был белый халат, придававший ей вид врача. «Стетоскопа в кармане не хватает», – подумал Федотов.
Она смотрела на Федотова широко раскрытыми, ясными глазами, не узнавая его.
– О! Есть раненый! – воскликнула Максумэ с огорчением.
– Я видел затонувший город, – сказал Федотов вместо приветствия. – Я добрался до города!
– Не понимаю.
Ей принялись наперебой объяснять, почему у Федотова забинтованы плечо и голова, показывали то на фотоаппарат, по-прежнему висевший у него на шее, то на колыхавшееся внизу озеро. Максумэ только вертела из стороны в сторону головой, недоумевающе улыбалась, пожимала плечами.
– Я сам объясню, без комментаторов, – сказал Федотов и, шагнув вперед, отстранил археологов, теснившихся подле Максумэ.
– Вы просто не узнали меня, – произнес он мягко, обращаясь к ней. – Я Павел. Помните?
И, к изумлению Василия Николаевича и других, принялся перечислять, не спуская глаз с девушки:
– Москва, 1936 год, лохматый щенок на бульваре, гражданин с газетой, потом речной трамвай, разговор о Согдиане и о будущей вашей профессии, сломанный карандаш, полетевший за борт, и, наконец…
– А! Довольно! Я узнала вас!..
Максумэ не тронулась с места, но глаза ее под высоко вскинутыми широкими бровями засияли.
– Значит, вы добрались до озера?
– Как видите.
– Теперь сможете спокойно работать под водой…
– Конечно. Вы будете охранять меня.
– Да. Если возникнет опасность, я сразу же сообщу в ваш лагерь. Но, судя по ряду признаков, грозное мгновение повторится не скоро…
– А ведь я остановил мгновение, Максумэ! – сказал Федотов, не отрывая взгляда от милого знакомого лица. Снова, как много лет назад на Москве-реке, Павел не замечал окружающих людей, будто на берегу пустынного горного озера, остались только двое: он и Максумэ. – Я запечатлел на фотопленке то, что неповторимо.
– Затонувший город?
– Да. Вот он – здесь!..
И археолог поднял на ладони и показал Максумэ фотоаппарат, по отполированной поверхности которого скользнул быстрый солнечный зайчик.
Владимир Понизовский
В ТУ НОЧЬ ПОД ТОЛЕДО
Хозефа осталась ожидать его в отеле, а он и его спутник пошли вверх по Гран-Виа.
Дома вдоль улицы – дворцы, отели, банки, каждое здание – произведение искусства – были помечены одной и той же меткой: окна верхних этажей заклеены крест-накрест полосами разодранных газет и плакатов, а в окнах полуподвалов и в витринах тесно уложены тяжелые мешки. Меж мешками чернели щели. Кое-где из щелей угрюмо торчали стволы пулеметов. Город готовился к уличным боям.
Они обошли воронку, выбитую авиабомбой в асфальте тротуара. Воронка была совсем недавняя, с рваными краями, под асфальтом рыжим мясом алел кирпич, и казалось, что это истекающая кровью рана. Осколки бомбы вспороли мешки в витрине, на асфальт желтыми лужицами натек песок. Рядом с воронкой старуха в черном платке перемешивала на сковородке над жаровней каштаны, и от угольков веяло теплым приторным чадом.
Артуро по дороге искоса разглядывал своего спутника – десять минут назад он впервые встретился с ним в отеле «Флорида» по паролю. Горбоносый профиль, нечисто выбритая, иссеченная порезами сизая щека, твердо сомкнутые губы, острый, в щетине, кадык. «Кто? Разведчик, контрразведчик?..» Мужчина молчал. Мрачно поблескивал его глаз под насупленной бровью. За всю дорогу он не повернул лица к Артуро. Но от поблескивания его глаза, оттого, что Артуро приходилось убыстрять шаги, чтобы поспеть за ним, и смотреть снизу вверх – мужчина был намного выше ростом, – он испытывал досаду: «Не дай бог работать с таким черным дьяволом!..»
Они свернули с Гран-Виа и вошли в парк, миновали конную статую. Статуя была обшита досками и тоже обложена мешками с песком. Из тюков торчали шлем с бронзовыми перьями и бронзовый лошадиный хвост. У высоких ворот они остановились. Мужчина показал часовому в форме штурмгвардейца бумагу. Штурм-гвардеец на бумагу и не взглянул, а посмотрел на Артуро, на его светлые волосы, и вскинул в приветствии руку, сжатую в кулак:
– Салуд, совьетико!
Они вошли в здание, похожее на дворец, вступили на мраморную парадную лестницу. По обеим сторонам ее возвышались на постаментах рыцари, и Артуро казалось, что они подозрительно следят за пришельцами из узких прорезей глазниц и того гляди грохнут алебардой. Высокие двери вели сквозь анфиладу зал с затянутыми шелком и кожей стенами, с картинами, золоченой мебелью и инкрустированными полами. Подкованные каблуки Артуро и его спутника звонко стучали по дереву, в пустынных залах гулом отдавалось эхо от их шагов. Суровый сопровождающий остановился у двери с бронзовой ручкой, изображающей разинутую пасть льва, постучал кулаком в дверь, услышал из-за нее голос, охватил пальцами пасть и резко распахнул створку.
В комнате были двое. Один стоял у окна, против света, а другой, седой испанец со знаками отличия коронеля – полковника республиканской армии – на воротнике перетянутого портупеей френча, сидел за столом, держа в одной руке маленькую чашечку кофе, а в другой – курящуюся дымком сигару.
– Командир отряда капитан… – начал рапортовать Артуро.
Но седой испанец его прервал.
– Салуд, совьетико! – сказал он как тот штурм-гвардеец у ворот. И, трудно выговаривая русские слова, добавил: – Ты мне известен.
Он поставил чашечку на стол, затянулся сигарой, поднялся, вышел навстречу:
– Я – командир корпуса нумер четырнадцать. А он, – испанец повернулся к мужчине, стоящему у окна, – мой советник, команданте Ксанти.
Ксанти шагнул от окна – молодой, смуглолицый, с восточным разрезом горячих глаз под сросшимися на переносице бровями. Он подошел к Артуро и стиснул его в объятьях. Это был давний товарищ Артуро по службе, одно время – его прямой начальник, майор Красной Армии Хаджи Умарович Газиев.
– Под твое крылышко? – с облегчением сказал Артуро. – Порядок!
Коронель представил сурового сопровождающего:
– Виктор Гонсалес. Направляется политическим делегатом в твой отряд, совьетико.
Артуро протянул Гонсалесу руку. Тот пожал, будто стиснул в слесарных тисках.
– И работа – так! Камарадо Гонсалес – коммунист.
– И боец – лев! – добавил Ксанти. – Хорошо знаю его. Доверяй ему, как мы доверяем комиссарам. Он – твоя правая рука.
«С такой рукой не пропадешь!» – подумал Артуро.
– Ну, совьетико, будем догонять время, – коронель достал из сейфа карту, развернул ее на столе.
– Четырнадцатый корпус, – объяснил Ксанти, – это условное наименование штаба по руководству диверсионными действиями в тылу Франко в секторе Центрального фронта. Отныне твой отряд включен в этот корпус. Действовать будешь под нашим непосредственным руководством.
– Обещаю горячая работа, – улыбнулся седой испанец. – Будет больше жарко, чем на Южном фронте.
Он повел карандашом по карте на юг от Мадрида и упер его острием в кружок, обозначающий селение у синей жилки реки.
– Место дислокации отряда – пункт Мора на Тахо.
Вчетвером они обсудили вопросы, связанные с переброской отряда, наметили район первых диверсий: железнодорожную магистраль Талавера – Толедо, по которой перебрасывались из Португалии в район Мадрида эшелоны с немецкими и итальянскими легионерами-фашистами.
Потом Ксанти пошел проводить их до «Флориды».
У ворот дворца штурмгвардеец снова небрежно игнорировал их документы, зато, ловко перехватив винтовку в левую руку, вздернул кулак над головой:
– Салуд!
Они прошли через парк и вступили на Гран-Виа. Косматая тощая старуха все так же трясла каленые каштаны над угольями жаровни рядом с воронкой. «Видать, ее место – и плевать ей на бомбы», – подумал Артуро.
– Если идти по Гран-Виа до конца, через полтора часа уткнешься носом в передовую, – сказал Ксанти. – И на юго-запад если пойдешь, и на северо-запад. Фронт – под самыми стенами Мадрида, в Университетском городке, на ипподроме. Он проходит по стадиону, по городскому парку и Карбанчелю – ближайшему пригороду со стороны Толедо. Но знаешь, это никого не пугает, люди – львы. Живут как ни в чем не бывало, и это мне – ах, нравится! Ни артобстрел, ни бомбежки! Стальные у мадридцев нервы.
– Я, когда ехал сюда, слышал, как девушки пели: «На бомбы, что с самолетов на нас бросают, девушки Мадрида волосы завивают», – заметил Артуро.
– Вот, вот, самая нынче модная у девчат женских батальонов песенка! А старики берут винтовки и говорят: «Чтоб идти умирать, не считают прожитые годы». Ах, какой народ!
В отеле, увидев Хозефу, Ксанти радостно воскликнул:
– Хо, Лена, я не знал, что и ты здесь!
Он обнял девушку.
«Так вот какое ее настоящее имя», – подумал Артуро.
– Как дела, комсомольский бог? – стал расспрашивать девушку Ксанти. – Не обижает тебя этот белый медведь?
– Ее обидишь! – сказал капитан. И подумал: «Откуда Хаджи ее так хорошо знает? В Испании мы не встречались».
– Откуда ты ее знаешь. – спросил он, улучив минуту, когда они спускались в вестибюль.
– Знаю! – хитро улыбнулся майор. И окликнул девушку: – Уж очень он тобой интересуется, этот блондин. Будь осторожней с ним, Ленка!
Когда они усаживались в машину, совсем другим тоном, сразу поставив все на свои места, приказал:
– В Мору отправляйся сегодня же. Связь будешь держать со мной через штаб бригады.
И снова по-дружески, тепло добавил:
– Рад, что тебя перевели сюда. Ну, счастливо. ¡No pasarán!8
[Закрыть]
– ¡No pasarán! – подняли кулаки Артуро, Хозефа и Виктор Гонсалес.
Небольшая колонна тупоносых итальянских грузовиков «ланча», возглавляемых «фордом» Артуро, взяла курс на юг.
Несколько километров – и сразу за пригородами Мадрида дорога круто повела в горы, выраставшие гряда за грядой. Дубравы сменялись на склонах сосновыми борами, хвойные массивы – голыми навесами скал. Яростно бились о камни речки. Туман из мельчайших капель колыхался над великолепными водопадами, свергавшимися с круч. В лучах солнца повисали над пенной водой арки радуг. Бойцы в кузовах трофейных «ланча» кутались в косматые одеяла-манто, курили, молчали.
В «форде» рядом с шофером сидел Виктор Гонсалес, молча попыхивал нестерпимо вонючей сигарой. Артуро и Хозефа расположились сзади. Девушка прильнула к дверце, высунула голову в открытое окно, и ветер рвал ее волосы. Артуро сидел, откинувшись на спинку. Ему не видно было лица девушки – только овал щеки, сейчас, против света, как пыльцой припудренной легким пушком. За эти месяцы кожа посмуглела, стала темнее волос.
Машину тряхнуло на выбоине. Девушка беззаботно рассмеялась. Капитан и сам не сдержал улыбку: «Да, комсомольский бог. Нет, богиня… Да, все отлично. Но как приступить к заданию Ксанти?..» Снова предстояло решать задачи с бесконечным количеством неизвестных. Впрочем, как и каждый день, проведенный им на этой земле. Неужто всего полгода прошло?.. Да, сто восемьдесят четыре дня – с того момента, как стал он из Андрея Лаптева, старшего лейтенанта РККА, волонтером республиканской армии Испании, и необычное имя Артуро стало его вторым именем. Как все началось?..
Он вспомнил арбу, запряженную двумя мулами. Арба до краев была полна золотыми плодами, которые в Москве в ту пору считались редким деликатесом и продавались поштучно, завернутыми в узорную бумагу. Андрея в тот первый час больше всего поразила именно эта арба, мимо которой с ревом проносилась их машина. Потом они обогнали еще одну арбу, и еще, еще… Мулы тащили груженные живым золотом арбы вдоль обочины, и прямо на апельсинах восседали мужчины с длинными кнутовищами в руках и с винтовками за плечами и черноглазые, дерзко улыбающиеся женщины, в чьи смоляные волосы были вплетены красные гвоздики. Такой в тот первый час предстала его взору Испания. Но это было уже по дороге из Картахены в Валенсию.
А началось все еще раньше. Когда он, кадровый военный, инструктор разведывательно-диверсионной школы РККА, снял гимнастерку с тремя кубиками в петлицах и надел непривычный штатский костюм, в котором не узнавал сам себя. Но до этого превращения было еще взбудоражившее всех советских людей известие о мятеже Франко в Испании, об итало-германской интервенции против республики. Были рапорты. Рапорт за рапортом, отказано на один – тут же готов другой, – пока не вызвали неусмиряемого старшего лейтенанта в Москву, в наркомат. Пожилой военный с двумя ромбами в петлицах постучал острым карандашом по стопке его посланий и сказал: «Хочешь – знаю, – и оценивающе оглядел Андрея. – Да волосы у тебя как беленый лен и нос – гузкой, не западноевропейский нос». – «При чем тут нос, товарищ комдив? – удивился Лаптев. – Да я!..» – «Хорошо, – оборвал его большой начальник. – Когда сможешь ехать?» – «Хоть послезавтра, только за вещами в Минск». – «Никаких вещей. Если ехать – то завтра». – «Так точно, завтра!..» У Андрея в Москве жила мать. Вечер провел с ней. Наутро как бы между прочим сказал: «По старому адресу, мама, пока не пиши. И от меня если не будет писем – не волнуйся. Вернусь из командировки через несколько месяцев». Утром он сел в севастопольский поезд. А еще через сутки прошел через контрольно-пропускной пункт военно-морской базы на пирс. Пожалуй, вот с этого момента все и началось.
На пирсе его уже ждали.
– Пароход готов к отправлению. – Человек, встретивший Андрея, как тот комдив, придирчиво обозрел мешковатый костюм, сверкающие магазинным сизым блеском штиблеты, берет, неловко надвинутый на самые брови, и сухо спросил: – Какие вещи у вас с собой?
Андрей растопырил пальцы.
– А в карманах?
– Носовой платок, расческа и бутерброд.
– Поднимайтесь на палубу. Принимайте хозяйство. Вы назначаетесь шефом.
– Лучше я буду рядовым поваром.
– Почему? – удивился собеседник.
Лаптев считал, что шеф – это главный повар. Он знал: если потребуется, человек его профессии становится и официантом, и коммерсантом, и чистильщиком сапог. Но шефом?
– Не берусь отвечать за всю кухню. После первого же обеда команда выбросит меня за борт. Пусть уж выбрасывают другого. А я – бульбу в мундире, винегрет…
– Да не шеф-поваром! – не удержался, захохотал инструктор. – Ох, чудило!.. – Он с трудом смял улыбку. – Вы назначаетесь комендантом корабля со всеми правами единоначалия.
Лаптев несколько удивился такому обороту дела. Но спросил только:
– А капитан и штурман настоящие или такие же «шефы», как я?
– Не волнуйтесь – на все сто, испанские морские волки.
Инструктор повел Андрея-Артуро к дальнему причалу, куда пришвартовался черно-белый, низко осевший в воду «торгаш». По дороге сказал:
– В трюмах авиабомбы, артиллерийские снаряды, мины и двенадцать танков. Ваша задача: довести корабль до Испании, до военно-морской базы Картахена и сдать груз представителю республики. Потом поступите в распоряжение нашего главного военного советника. Если в море вас перехватят итало-германские подлодки или корабли, в плен не сдаваться, пароход взорвать. Задача ясна?
Они остановились у трапа. Андрей поднял глаза на нависший над причалом белый борт:
– Так точно. Взорвать – это я умею.
С трапа на мол спускалась девушка. Она сбегала вприпрыжку, и Лаптев увидел, как голубую юбку маховичками взбивают круглые чаши ее коленей. Девушка остановилась около них, выпятила нижнюю губу и сдула упавшую на глаз и щеку светлую прядку.
– Познакомьтесь: ваша переводчица Хозефа.
«Такая же Хозефа, как я Артуро», – определил Андрей, мельком оглядывая девушку: ее худенькую фигуру, веселые светлые глаза под челкой светлых волос, коротко стриженных и перехваченных широкой голубой лентой. Это показалось ему забавным: бомбы и танки в трюмах – и девчонка с голубой лентой.
И вот прозвучали команды на незнакомом языке, прогрохотали якорные цепи, накручиваемые лебедкой, забурлили винты. И, дав протяжный прощальный гудок, пароход отошел от стенки пирса.
Андрей стоял, охватив ладонями поручни. Берет он сунул в карман, и ветер лохматил волосы. Буксир выводил судно в открытое море из бухты, стесненной пришвартовавшимися серыми военными кораблями различных классов. Краснофлотцы, свободные от вахт, высыпали на стальные палубы и с любопытством глазели на пароход под чужеземным флагом, проходивший сквозь грозный строй. А Лаптев, в свой черед, с интересом разглядывал крейсера, эсминцы и подводные лодки. До этого ему не приходилось иметь дело с флотом, и на палубе он стоял впервые. А вот теперь – привелось, да еще в каком качестве!
Мерно, с носа на корму, покачивался пароход. Вибрировал под ногами настил, принимавший удары машин, ритмично рокотавших в чреве судна. Солнце уже не резало глаза, скатывалось за горбину горизонта. Ветер сник, расслабились мускулы волн.
Андрей оглянулся. Берег позади растворился в сини. И море стало темным. А прямо по курсу оно было розовым, даже светлее неба, наливавшегося пунцовыми тонами. Высоко в поднебесье обозначились прежде неразличимые золотистые облака. Почему-то тоскливо защемило сердце Почему? Ведь он сам так настойчиво добивался осуществления своего желания. А почему добивался? Любовь к приключениям? Желание изменить привычный ход жизни? Или повидать неведомые края?.. Если и все это – то лишь в малой степени. Главное: его кровно коснулось то, что происходит там, в Испании. Он стискивал зубы от боли, когда видел на снимках залитые кровью лица детей и растерзанные тела женщин. Его душили слезы, когда он читал о Лине Одена. Он люто ненавидел свастику и знал, что ее щупальца рано или поздно протянутся и к его стране. Схватка неизбежна. И может быть, не тоской, а предчувствием этой – не на жизнь, а на смерть – схватки холодит сердце?..
