Текст книги "Тревожные будни"

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Аркадий Вайнер,Эдуард Хруцкий,Виль Липатов,Анатолий Безуглов,Николай Коротеев,Алексей Ефимов,Александр Сгибнев,Юрий Кларов,Иван Родыгин,Григорий Новиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Здравствуй, столица!

Александр Попрядухин. Часто меня спрашивают: «Почему пришел на службу в милицию?» Трудный вопрос. Ведь не скажешь, что с детства мечтал подбирать пьяных и ловить жуликов. На родине, в Сивске – брянской деревушке, я их не видел никогда. На Урале, где работал строителем, правда, довелось кое на что наглядеться. Но ведь потом была служба на заставе. Нет, определенно до поездки в Москву не думал о милиции. В столице же у меня дядя жил...

Вагон мерно покачивало. Монотонный перестук колес, степное однообразие проносившегося мимо окон пейзажа укачивали. Вдруг отяжелевшие веки сами собой слиплись. Неторопливый шепоток разговора, поднимавшийся снизу, таял, не касаясь Сашкиного уха. Ленивое, сонное поездное бездействие. Удручающее, но неизбежное. Особенно если тебя не тянет к картам, к костяшкам домино, к бутылке вина, уже не раз выставленной на стол попутчиками. Нет, уж лучше вот так просто лежать на своей полке и топить взгляд в бескрайних равнинах.

За годы службы на Кавказе он отвык от такого пейзажа. Казалось, высади его сейчас на каком-нибудь полустанке, поставь среди ковыля – и он заблудится, не найдет верного пути, потому что кругом одно и то же: степь в любую сторону до горизонта. А вот тому, что лежит справа на нижней полке, нравится. Как это он давеча сказал:

– Простор люблю, щоб на десять верст все кругом видно было. Щоб грудь дышала настоем трав. Эх, красотища какая! Жаль покидать родные места.

Попрядухин поинтересовался:

– А кто вас гонит?

Тот засмеялся:

– Так разве гонют. Выдвигают. На руководящую работу в один из областных центров на севере. И как я там буду без степи родной.

– Наверное, отказаться можно было?

– Да ты, видать, чудак, пограничник, кто же от руководящей должности отказывается.

Саше почему-то стало грустно, едва представил этого человека на том месте, что ему определили. Что сделает он для города, который заочно ему не по душе?..

Но сейчас в легкой дремоте Александр ничего не слышал, только стук колес. И ничего больше. Только мысли свои. Они, словно кольца табачного дыма, невесомо и прозрачно вились вокруг недавнего прошлого.

Служба на заставе прошла легко. Больше того, он даже привык к ней и, возможно, на предложение командования остаться на сверхсрочную ответил бы положительно, не приди письмо от матери. Она звала сына, писала:

«Не захочешь в Сивске жить, поезжай в Москву, к дяде. Все поближе будешь. Но только не оставайся на границе. Такое расстояние не для моего сердца».

Саша любил мать. И знал, что сердце у нее с надломом – беречь такое надо. Поэтому сел на поезд. Но ехать решил через Москву – надо все же узнать, что за планы строит там дядя.

Локомотив сбросил скорость. Состав нервно вздрогнул, сжался, притормозил. Где-то под самым потолком вагона хриплый голос произнес:

– Наш поезд прибывает на станцию Батайск. Стоянка поезда...

Время стоянки поезда Попрядухин не расслышал, потому что истошный вопль неожиданно заполнил все отсеки их цельнометаллического плацкартного вагона:

– Батюшки! Ограбили! Как есть! Только что басурман храпел здесь возле меня и сгинул. Помогите, люди добрые!

Машинально, повинуясь какому-то непонятному импульсу, Александр соскочил с полки. Он еще не знал, что будет делать, но был уверен в своей готовности помочь женщине.

Она причитала в последнем купе:

– Сколько лет гроши копила, по рублику, по червонцу, думала, детишкам куплю обновки в столице, себе что найду! И все, все до копеечки ирод стащил.

Женщина большими, загрубевшими от тяжелой работы кулаками растирала покрасневшее и опухшее от слез лицо. Вид ее невольно порождал жалость. Но бывшего пограничника эмоции сейчас не волновали. Нужна была информация. Точная, краткая.

– Что за ирод?

– Та сосед наш. В Армавире подсел. Ох горюшко-горе! – женщина опять начала плакать.

– Успокойтесь, пожалуйста, – вежливо попросил Попрядухин, – а то время уходит. Сейчас будет большая станция. Ищи-свищи его тогда.

– Ой, касатик, ой, правильно!

– Давно он сбежал из вагона?

– Та тильки что, в туалет, извините, отлучилась я. Возвернулась – а его нет. И чемодана моего.

– Как выглядит сосед ваш?

– Так, как все. Молодой мужчина. Правда, стриженый. И рубашка с какими-то птицами на нем. Голубенькая...

Саша уже ничего не слушал. Он рванул на себя дверь вагона, ведущую в тамбур. Затем следующую. Соседний вагон пограничник пробежал: знал, здесь злоумышленник не остановится. В следующем внимательно осмотрел все купе. Напрасно. Мужчины в голубой рубашке с птицами здесь не было. Поезд сбавлял ход. А Попрядухин бежал все быстрее и быстрее. Иногда он сбивал пассажиров, вышедших из купе, успевая извиниться. На что слышал вдогонку:

– Сумасшедший какой-то!

– Да просто выпил на радостях солдатик...

Солдатика же мучила мысль: «Куда исчез стриженый?» Вот пограничник прыжком преодолел еще один тамбур. И тут же заметил, как какой-то человек открывает дверь, ведущую из вагона. Открывает на ходу. Человек этот был в черной рубашке. Но стриженый и с чемоданом, как говорила потерпевшая. «Значит, он!»

Попрядухин выбросил вперед руку, ухватил вора за локоть. В тот же момент дверь распахнулась и преступник провалился куда-то вниз. Ухватившись за поручень, Саша выглянул наружу.

Человек с чемоданом оказался ловким. Он точно, расчетливо спрыгнул, метнулся через соседний путь, что называется, перед самым носом встречного поезда.

Тяжело груженные вагоны головокружительно мелькали перед глазами. Их было много. Несколько десятков. И это предрешило исход происшествия в пользу злоумышленника. Когда состав прошел, его и след простыл.

Обескураженный, вконец расстроенный, возвращался Саша в свой вагон мимо пассажиров, которые поняли, что пограничник не сумасшедший и совсем не пьяный, и которые еще более недоумевали: зачем же он так стремительно бежал по узким коридорчикам? И в самом деле – зачем? Какое ему, Попрядухину, дело до плачущей женщины, до ее чемодана, до стриженого человека. Почему именно он пустился в эту погоню? Не ошибусь, если скажу, что эти вопросы задавали многие, узнавшие о случайном эпизоде в поезде. Многие, кроме самого Попрядухина. Александр просто не думал о них. Все, что произошло, было естественно, как естественно желание каждого нормального человека протянуть руку оступившемуся. В конце концов, то, что произошло, вытекало из самой природы характера Попрядухина. Характера человека, которому до всего есть дело, который не мыслит свою жизнь в обывательской заводи, для которого законом стало правило: «Мое – значит наше». Именно благодаря беспокойному характеру судьба бывшего пограничника на третьем десятке жизни круто повернулась. Он остался военным. Остался на передовой. Однако обо всем по порядку...

Случай под Батайском испортил Саше настроение на всю оставшуюся дорогу. Скучным, отсутствующим взглядом провожал он проплывающие мимо терриконы, только мельком взглянул на меловые кручи Белгородщины. Правда, вот леса за Курском, столь похожие на родные, Брянские, заставили учащеннее биться сердце. Но только на минуту. А так в ушах назойливо звучали причитания женщины. Перед глазами же маячили бритый затылок и черная рубашка человека, которого он не сумел задержать.

– Кончай дуться, хлопчик. Бис с ним, с ворюгой. Не он первый, не он последний! – Это теребит тот снизу. – Москва-матушка приглашает. Как это говорится: «Поезд прибывает в столицу нашей родины». Понял?

До обшарпанного, прокопченного временем дома в Замоскворечье добрался без особых хлопот. Легко взбежал по лестнице на нужный этаж.

Дядя, едва увидел в дверях племянника, вскочил со стула:

– Тезка, дорогой, здравствуй, вот отчудил! Ни строчки не написал и раз – в Москве. Чувствуется порода попрядухинская. Лихие люди, ну прямо первоконники!

Он грубовато обнял Сашу, крепко сжал в могучих руках. Затем отодвинул от себя и сквозь хитроватый прищур посмотрел внимательно:

– Возмужал!.. Хорош!.. Ну прямо орел!.. – Вдруг дядя засуетился: – Да что это я с разговорами! Бросай чемодан в угол, сполосни руки – да к столу скорее. Мигом что-нибудь соображу. Небось проголодался с дороги?

– Да ничего не нужно! – пытался протестовать Саша.

– Что значит не нужно! Зачем обижаешь? Или не русские мы люди?

Дядя подбежал к шкафу. Только сейчас Попрядухин обратил внимание на то, что родственник его в форме. Значит, спешит, Александр, чтобы проверить свою догадку, спросил:

– А вы со мной посидите?

– Посидеть – посижу, а насчет этого, – дядя выразительно щелкнул по шее, – ни-ни! Сам понимаешь, на службу иду. – Он помедлил немного и виновато добавил: – У меня всего-то минут пять в запасе, так что не обессудь... – Когда встали из-за стола, дядя вдруг предложил: – Ты здесь устройся и – давай к нам в отделение. Может, часок свободный выдастся, тогда все и обговорим. А то до вечера один будешь. Так как, договорились?

– Договорились.

...В тот предвечерний час в отделении было пустынно. Дежурный, устроившийся за деревянным барьером, явно скучал. Нарушителей не доставляли, посетители не шли.

С появлением молодого пограничника лицо сержанта милиции просветлело. Как-никак разговор предстоял. Дежурный быстрым движением сунул «Огонёк» в ящик стола, приосанился, взялся за ручку:

– Вы по какому делу, товарищ?

– Видать, по личному. Я к старшине Нефедову.

– Так ведь он в КПЗ, подменяет сегодня постового.

– Знаю, но дядя просил зайти.

Младший сержант улыбнулся:

– Значит, старшина вам дядей приходится?

– Точно.

– Это меняет дело. Однако подождать его малость придется.

Попрядухин же внимательно рассматривал помещение. Комнатка просторная, правда немного запущенная: на стенах потеки, кое-где отвалилась краска. По-казенному, все просто. Ничего лишнего: стол, барьер, две скамьи. В углу за дежурным – несгораемый шкаф. Висят дощечки с наклеенными на них выдержками из указов. Не думал тогда Александр, что придется ему на протяжении многих лет ежедневно приходить в эту комнату, видеть, как будет она меняться, отражая перемены в самой милиции. В тот момент он просто переводил глаза с предмета на предмет машинально, от нечего делать.

– Река в Белоруссии из пяти букв?.. – неожиданно спросил дежурный.

Попрядухин сначала не понял, а потом, догадавшись, о чем идет речь, сказал:

– А какие буквы есть?

– Вторая «е».

– Десна! – Однако это слово произнес не Саша и не младший сержант, а вошедший в комнату быстрой походкой сухощавый энергичный майор. – Загораем, Чернов? – обратился он к дежурному.

Тот смутился:

– Так вроде все спокойно, товарищ майор, вот и балуюсь кроссвордом.

– А что за посетитель у тебя? Кого ждет?

– Этот? – Чернов показал на Попрядухина. – Так ведь это племянник старшины Нефедова. По личному вопросу пришел.

– В служебное-то время.

«Вот влип, да еще дядю подвел, – подумал Саша. – Надо уходить быстрее».

Но едва он поднялся, как майор произнес:

– Не спеши, юноша, зайди-ка на минутку ко мне. – Он внимательно, с уважением посмотрел на значки солдатской доблести, украшавшие мундир Попрядухина.

Едва вошли в кабинет, майор представился:

– Равчеев Иван Григорьевич. Заместитель начальника отделения... А вас как величать?

– Попрядухин Александр Иванович, – с нарочитой солидностью ответил Саша.

– Вот что, Александр Иванович, коллеги мы с тобой. Я ведь тоже на границе служил. Фуражку эту самую, зеленую, можно сказать, до дыр занашивал. – И вновь Равчеев задал неожиданный вопрос, такая привычка у него была – стрелять вопросами: – Не на западе служил?

Саша заметил и другую особенность майора – переходить в ходе беседы с «вы» на «ты», и наоборот. Причем, чувствовалось, что для этого простого в обращении человека первое местоимение менее привычно. Размышляя над этим, Попрядухин замедлил с ответом.

Майор понял это по-своему и засмеялся:

– Что, военная тайна? – Он открыл дверцу сейфа и вынул из нее какую-то бумагу: – Вот, могу документально подтвердить, что вышел в люди из погранвойск.

Саша смутился:

– Да я и так вам верю. Только служил больше на юге...

– На юге? Тогда должен знать подполковника Мохина.

– Он служил рядом.

– Ну вот видишь, и общие знакомые есть, да ты садись поближе, разговор у нас будет.

Начинал Равчеев с обычного: как служилось, за что награды, что дальше делать думаешь?

– Комбайнер я, в колхоз на Брянщину вернусь...

– Дело. Механизаторы на селе сейчас нужны. Но вот жаль, что опыт твой пограничный пропадет... – Майор помедлил чуть-чуть, словно раздумывая, продолжать свою мысль или нет.

Выручил Александр.

– А разве можно сделать так, чтобы он не пропал?

– Конечно! – обрадовался вопросу Иван Григорьевич – он ждал от своего случайного собеседника именно заинтересованности. – Знаешь, как нам нужны люди с чекистской закваской! Принципиальные, бдительные, умеющие распознавать повадки злоумышленников. Ты думаешь, у нас тишь да благодать: сидим за барьерчиками, кроссворды разгадываем? Ничего подобного! Считай, что тебе повезло – пришел в отделение в тихий час. Зашел бы часа через два – увидел бы нашу работу. – Равчеев встал из-за стола, быстрым шагом прошелся по кабинету. – Нет, любезный, покой нам только снится, так, кажется, говорят? У нас проходит граница, линия раздела между добром и злом. А сам знаешь, спокойно на границе никогда не бывает. Где сходится вместе правда и кривда, где сталкиваются чуждые друг другу идеи, всегда горячо, всегда интересно. Вот и думается мне, что место твое, солдат, среди нас. И романтика будет, и трудные, жестокие будни, и удовлетворение от того, что помог ты человеку. В общем, посоветуйся с дядей, обдумай все и приходи, обязательно приходи. Приглянулся ты мне. Вот честное слово, приглянулся.

В кабинет постучали.

– Войдите! – пригласил Равчеев.

Порог переступил взволнованный офицер милиции.

– Товарищ майор... – начал было он, на, заметив постороннего, осекся. Однако Иван Григорьевич дал знак: «Продолжай». – Труп нашли в переулке, – закончил офицер.

– Готовьте группу на выезд, я сейчас... – Уже в дверях Равчеев бросил Александру: – Вот тебе и кроссворд...

Саша заглянул в дежурку. Чернов, занятый чем-то своим, произнес недовольно:

– Ты еще здесь? Так иди по коридору. В конце его дверь, она ведет в КПЗ, там и подожди. Понял?

– Чего не понять.

– Тогда валяй, дружок. А у нас запарка начинается.

Старшины Нефедова на месте не оказалось. «Опять услали куда-то – безотказный человек!» – такое определение дал дяде пожилой, помятого вида старшина милиции. На лице его лежала печать вечного недовольства. Уголки губ брезгливо опущены вниз, брови сдвинуты к подбородку. Две глубокие морщины наискось пересекали обвисшие щеки. С таким лучше не заводить разговор – вмиг настроение испортит. Да, собственно, Саша ж не помышлял о разговоре. Узнал, что дядя в отлучке, ну и к выходу. Однако чем-то он заинтересовал старого служаку, пробудил дремавшее где-то в огрубевшей его душе любопытство. Потому что старшина пробурчал, гремя алюминиевыми кружками:

– А ты, собственно, по какой нужде?

– Племянник я Нефедова, поговорить пришел, да вот теперь и посоветоваться надо.

– Об чем же это, коли не секрет?

– Почему секрет. Майор ваш, Равчеев, кажется, предлагает на службу в милицию поступить.

– Ишь ты, предлагает, значит!.. – с какой-то издевкой в голосе протянул старшина. – Небось сладкие песни пел о героизме, о долге, о почетной работе. А ты не верь! Ты нас, стариков, слушай. – Старшина бросил кружки на стол. Подошел вплотную к Попрядухину, так, что тот ощутил горячее дыхание и вонючий запах дешевых папирос. – Нас, говорю, слушай. Не будет тебе никаких тут подвигов, никакого тебе благородства. Грязь одна. Каждый день пьянь да шпана. Кому хочется о нее руки марать? Известно, никому. Вот и существует потому милиция. А деньги за вредность нам не полагаются. Так что со всех сторон выходит: беги, парень, отселя, пока глупостей не натворил.

Саша решился наконец перебить собеседника:

– Вы говорите, что со стариками нужно посоветоваться, со старослужащими, надо понимать?

– Правильно.

– Значит, на совет дяди можно положиться?

– На Нефедова-то? Так он фанатик! Я ж говорил тебе, безотказный, ему все всегда нравится. Нет. Собьет тебя с толку.

– Собьет, говорите!

– Как пить дать!

– Ну ладно, всего вам доброго в таком случае.

Старшина махнул широкой ладонью и проворчал напоследок:

– Какое уж тут добро!..

Вот и думай теперь, Попрядухин, что тебе делать, по какой дороге идти. Развилка вот она, рядом, любой из путей пока в неясной дымке. Какой приведет к счастью удовлетворенного труда? Хлеб убирать ты уже пробовал, познал, почем фунт хлеборобского лиха. А тут даль совсем туманная, совсем неясная. Майор говорит: «Пограничная закваска пригодится, милиция – на передовой, она ведет бой за судьбы людей. Что может быть благороднее этого, что может быть интереснее для человека честного, прямого, не робкого». А ты, Попрядухин, такой. Во всяком случае, так говорят те, кто тебя знает, кто с тобой кашу из одной миски ел, кто спал на одних нарах, кто шагал рядом.

Но ведь есть и старшина из КПЗ с его убийственным практицизмом! И в чем-то он прав. Не для крахмальных воротничков служба охраны общественного порядка, день и ночь по большей части видеть негативную сторону жизни, постоянно соприкасаться с грязью. Хватит ли сил самому противостоять этому, не загрубеть, не зачерстветь? Да, Саша, трудный выбор тебе предстоит.

До квартиры дяди Александр добрался скорее интуитивно, чем сознательно. Мысли были далеко от маршрута, от пересадок. Он ловил себя на том, что внимательным взглядом встречал и провожал каждого в милицейской форме, искал в нем черты Равчеева и старшины из КПЗ. А у них свои лица. Разные. Красивые и бесцветные, серьезные и надменные, одухотворенные и усталые. Как определить: нравится им служба или нет? Ради столичной прописки пошли они в милицию или привело их сюда призвание? Нет, все совсем не так просто. А для решения времени отведено мало. Надо или – или. Без компромиссов, так, как ты решал всегда...

Дядя, смачно прихлебывая крепкий чай, говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово:

– Советчик я тебе, Саша, надо понимать, плохой.

– Отчего же?

– Пристрастен. Люблю свою работу. Нужной людям ее считаю... Ты клади сахарок, не стесняйся. А Еремеич – желчный человек. Вот ведь службу несет исправно, а любит воду мутить и брюзжать. Жаль, что ты на него в КПЗ нарвался. Больше пользы бы извлек, повстречайся с кем другим из отделения. – Нефедов замолчал. Лишь слышно было, как жадно втягивал он в себя черный как деготь чай.

Тогда заговорил Саша:

– Но ведь и правда есть в словах Еремеича.

Дядя чуть не поперхнулся:

– Какая правда? Что преступник – плохо. Так это и без Еремеича ясно. Но не с грязью мы возимся, а из грязи человека тащим. Улавливаешь разницу? Нет, племянник, если хочешь выбор делать, слушай Равчеева. Стоящий человек. И вообще, неужели у тебя никогда не появлялось желания за шиворот схватить негодяя, обидевшего кого-либо, неужто не думал, что сильные руки твои могут помочь кому-то?

– И желание было, и думал... – протянул Саша. И перед взором его мелькнул тамбур поезда, фигура в черном, срывающаяся вниз.

Первый пост

Александр Попрядухин. Многое мне нравится в Москве. Часами могу ходить по Кремлю, любоваться Красной площадью. В свободное время часто брожу по бульварам. Но есть место в столице, которое особенно мне дорого. Октябрьская площадь. Первый мой пост...

– Мать, ты нам что-нибудь посолиднее сооруди... – попросил Нефедов жену. – Первый раз на пост Сашка идет...

– Да неужто сама не понимаю? – обиделась жена. – Завтрак будет что ни на есть праздничный. Накормлю на весь день. И не крутись под ногами. Помог бы парню форму в порядок привести...

Александр Васильевич вернулся в комнату, но понял, что помощь его не требуется. Отутюженная, с ярко начищенными пуговицами форма ладно сидела на молодом милиционере.

Да, Александр сделал выбор. Не сразу, не вдруг. Съездил сначала в Сивск, поговорил с родными, товарищами и вот вернулся в Москву. Его включили в списки четвертого отделения, поставили на все виды казенного довольствия.

Прошел Попрядухин курсы и теперь готовился к первому заступлению на пост. Идти в наряд для бывшего пограничника – дело привычное. Но одно дело сидеть в секрете на пустынном берегу реки, когда точно знаешь, на чем сосредоточить свое внимание, другое – стоять на оживленной площади, один шум которой кружит голову... Естественно, Саша волновался, ежеминутно беспричинно одергивал китель, снимал с него несуществующие пылинки, поправлял значки.

Нефедов опытен, Нефедова не проведешь: видит, что творится с племянником. Не вмешивается – это надо, чтобы душа горела. Иначе – безразличие одно. А пуще всего на свете не терпел Александр Васильевич людей безразличных. Они, по мнению старшины, – всему тормоз.

Дядя глянул на часы, забеспокоился:

– Чего это старуха наша копается? Не дай бог, опоздаем! Вот сраму-то будет! – и опять побежал на кухню.

Никакого ЧП, однако, не случилось. Минут за десять до развода прибыли родственники в отделение. Народ собирался. Люди получали оружие, спрашивали дежурного о новостях ночи, балагурили, докуривали последние сигареты. Затем прозвучала команда на построение. Четкий инструктаж заместителя начальника отделения. Все по давно заведенному правилу. Но едва строй милиционеров рассыпался, Равчеев поманил к себе Попрядухина:

– Ну, крестник, зайди ко мне на минуту.

Александр вошел вслед за майором в кабинет. Тот предложил сесть.

– Разговор небольшой будет. Понимай его как напутствие старшего.

– Слушаю вас! – с каким-то напряжением произнес Саша.

– Да ты проще себя чувствуй, считай, беседа у нас не служебная.

Попрядухин улыбнулся:

– Мы оба в форме, значит, на службе.

– Хорошо, что цену форме знаешь. Значит, быстрее поймешь меня, Александр Иванович... К чему все это я? Да к тому, что пришел день твоего милицейского крещения. День у тебя сегодня будет трудным. Разное встретится. Может, и губы придется кусать с досады. То, что на курсах получил, – самая малость. Основную науку постигать придется в службе. Еще раз повторяю: с разным встретишься. Но пусть мелочи, какими бы значительными они ни показались, не заслонят от тебя главного...

– А что главное? – спросил Саша.

– Главное? – Равчеев задумался. – Как бы понятнее объяснить... Ну вот в старые времена странники, отправляющиеся в путь за неизведанным, брали в руки посох, чтобы опереться на него в трудную минуту. Таким посохом для тебя должна стать вера в правоту своего дела, уверенность в том, что дело это необходимо людям. И тогда ничто не собьет с выбранного пути. – Майор замолчал, обдумывая что-то, судя по выражению лица, ставшему вдруг серьезным, особенно важное для него. Наконец он проговорил неожиданно интимно: – Будь, Саша, добрым к людям. Иначе сердце зачерствеет. Тогда подавай рапорт на увольнение. Пусть он орет, матерится, а ты его бей вежливостью. Не становись с ним вровень. Понял, дружок?

– Понял, товарищ майор! – голосом радостным от такого участливого разговора старшего товарища, от такой доверительной, отеческой беседы произнес Попрядухин.

– Ну и ладно. Ступай на пост, милиционер!

Скажем сразу, повезло Александру на первых порах службы. Повезло, что наставником его стал человек большой души, подлинного профессионализма, умеющий смотреть вперед, обладающий педагогическим тактом.

Могло же случиться иначе. Попади Саша, скажем, в руки к тому же Еремеичу. И сейчас, заметив вышедшего из кабинета Равчеева раскрасневшегося от волнений молодого милиционера, старшина поспешил к нему с ехидной усмешкой:

– Чего это, как роза, пунцовый? Иль премию авансом получил? Или с какой другой радости?

– На пост иду.

– Эко счастье... – Еремеич в сердцах махнул рукой. – Навидался я таких счастливчиков, на месяц хватало. Пропишутся в столице, а потом – прощай, родимые! Форму в каптерку и – на штатские хлеба. Любопытно будет узнать, на сколько ты задержишься?

– На всю жизнь! – крикнул Саша и побежал к выходу.

Еремеич долго еще смотрел вслед милиционеру, застыв в напряженной позе, потом произнес:

– Жизнь-то, она свое слово скажет...

Он повернулся и тяжелой походкой направился к камерам, где ждал его тяжелый трудовой день.

Не знаем, обратил ли кто из москвичей внимание на молоденького милиционера, появившегося в тот ранний утренний час на Октябрьской площади. Вернее всего, нет. Но Александру казалось, что сотни, тысячи глаз устремлены на него. Они высвечивают, словно прожекторы, следят за каждым шагом, каждым жестом. И от этого шаги становились скованными, неестественными. Проходя мимо парикмахерской, Саша украдкой взглянул в зеркало и, увидев свое отражение, расстроился: «Будто аршин проглотил. Нет, так нельзя! Что это я все о себе думаю? Как выгляжу, как иду. Не для этого меня сюда направили. За порядком следить нужно. И почему обязательно все должны смотреть на Попрядухина? Мало милиции в Москве, что ли! Как учил Равчеев? «Выйдя на пост, прежде всего осмотрись».

Так он и сделал. Подошел к газетному киоску и, притулившись в уголок, окинул взглядом площадь. Словно пирог, резали ее мчащиеся во все стороны яркие легковые автомобили. Натруженно гудели самосвалы, несущиеся по Садовому кольцу. Уютно шелестели штангами голубые троллейбусы, спешившие доставить пассажиров на юго-запад и в центр.

Но магистраль не его сфера. В стеклянном «стакане» сидит инспектор ГАИ, вот ему и подчиняется движение транспорта. Забота Попрядухина – тротуары, подземные переходы, магазины...

Стоило овладеть собой, как мысль заработала четче, целенаправленнее... Вспомнились слова наставника: «Важно не растеряться, не распылить своего внимания. Нужно выработать систему несения службы. Выбери объекты, требующие наибольшей заботы, что ли. В часы «пик» – это переход. В вечернее время «опекай» продовольственные магазины – сюда потянутся выпивохи. А где водка, там могут возникнуть скандалы...»

Шел девятый час... Народ из метро валом валит: спешат люди на работу. Саша стал пристальнее приглядываться к ним, старался угадывать профессию. А что тут угадывать! Мимо проходили в основном служащие да студенты. Для рабочей Москвы час был уже поздний. Отметил милиционер в людском потоке и приезжих: мечутся, по сторонам смотрят. Саша улыбнулся: «На меня похожи, тоже не в своей тарелке».

Кто-то тронул Попрядухина за рукав. Оглянулся – старичок с ноготок, в кирзовых сапогах, в рубахе домотканой, с льняной бородой. Ну прямо из прошлого века прибыл. Голосок елейный, сладкий:

– Голубчик, до Загорска как мне добраться?

Вот тебе и раз! Первый вопрос – и он не может ответить, не знает, как ехать в этот самый Загорск. Так и ответил:

– Не знаю, дедушка.

Дед нахмурился и уже без всякой елейности пробурчал:

– А еще милиционер!

«И в самом деле никакой я еще не милиционер, – невесело подумал Саша. – Ко мне сейчас что к пню бессловесному обращаться. Нет, обязательно и в кратчайший срок нужно изучить Москву. Сначала по справочнику, а потом побывать самому везде...»

Он достал из кармана записную книжку и сделал пометку.

Ухо резанул призывный, напористый крик:

– А ну, кому астры! Самые лучшие, только что срезанные!

Видит, у самого перехода баба здоровенная корзиной цветов загородилась, только голос и слышен. Подошел, откозырял и произнес, как учили:

– Гражданочка, вы нарушаете постановление Моссовета. Торговля цветами разрешена только на рынках.

Баба глядела на него с недоумением:

– Что, новенький?.. – наконец спросила она.

– Выходит, новенький...

Баба прыснула:

– Известно, новая метла по-новому метет. – Она подхватила корзину и юркнула в туннель.

На тротуаре становилось свободнее. Многоликий людской поток иссяк, как иссякают бурные горные реки, едва солнце перестает плавить ледники. Москвичи теперь задерживались у киосков, заходили в будки телефонов-автоматов, дожидались кого-то. Один такой ожидающий показался почему-то Попрядухину подозрительным. То ли оттого, что на правой руке его ясно выделялась татуировка, то ли потому, что он беспрестанно поглядывал на часы и воровато (опять-таки по мнению Александра) шарил глазами по прохожим.

Во всяком случае Саша стал незаметно наблюдать за парнем. Чем выше поднималось солнце, тем заметнее нервничал незнакомец. Он уже не стоял на месте, а лихорадочно вышагивал от метро до гостиницы «Варшава» и обратно.

У Саши заныло под ложечкой: «Точно, жулик какой-то, ждет напарника. Брать их или проследить, куда пойдут?»

«Напарником» оказалась молоденькая девушка, совсем девчонка, с ослепительно рыжими волосами, перехваченными сзади наподобие конского хвоста. Она стремительно подошла к парню, сунула ему в руки увесистую сумку, что-то сказала и поспешила по направлению к Ленинскому проспекту. Парень за ней. Попрядухин за ними. Преследовать он умел тихо, незаметно, прячась за спины прохожих, за выступы домов. Правда, идти пришлось совсем недалеко. Двое подозрительных неожиданно свернули в подворотню и спрятались за покосившимися железными воротами. Милиционер остановился. И тут до него совсем отчетливо донеслись слова:

– Вот всегда так случается, когда спешишь.

– Ну разве я виноват, что у тебя каблук сломался?

– Виноват не виноват, а что делать? Через полчаса мы должны быть у Пети. В ЗАГСе не ждут.

«В ЗАГСе? При чем же здесь ЗАГС? – удивился Саша, а затем вдруг засмеялся, да так, что прохожие обернулись. – Какой же я дурак! Люди к друзьям на свадьбу спешат, а мне почудилось – преступники. Вот посмеется дядя, когда расскажу».

Он вернулся к облюбованному месту у газетного киоска. Здесь его ожидал сюрприз. Равчеев.

– Товарищ майор, за время моего дежурства никаких происшествий не произошло! – вспомнив воинский устав, выпалил Попрядухин.

– Ну зачем же так громко... – с улыбкой произнес Иван Григорьевич. – Распугаем мы с тобой народ. – Он пригласил жестом милиционера следовать рядом. – Так, значит, ничего не произошло? Тихо, стало быть?

– Так точно!

– Это здорово, когда тихо. Лучшего в нашем деле и придумать нельзя. Только вот... – Майор хотел что-то сказать, но, посмотрев на довольное лицо подчиненного, решил промолчать. – Да ладно, в другой раз. Продолжай нести службу. Помощь не требуется?

Саша удивился: – Какая помощь?

– Считаешь, что все в порядке?

– Вроде так, – уже не совсем уверенно ответил Саша.

– Тогда до свидания.

...Нефедов и впрямь зашелся смехом, когда Александр за ужином рассказал ему о «преследовании».

– Значит, в подворотню они? – отдышавшись, проговорил старшина.

– В подворотню.

– И ты за ними?

– Да нет, только до ворот.

– Ох, не могу! Небось думал, что в сумке товар какой, а может, краденое?

– Думал, это самое...