Текст книги "Тревожные будни"

Автор книги: Георгий Вайнер

Соавторы: Аркадий Вайнер,Эдуард Хруцкий,Виль Липатов,Анатолий Безуглов,Николай Коротеев,Алексей Ефимов,Александр Сгибнев,Юрий Кларов,Иван Родыгин,Григорий Новиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

– Понял. У меня к вам вопрос.

– Пожалуйста, – разрешает Тихонов.

– На каком основании вы меня арестовали? В чем меня обвиняют?

– В том, что вы создали и возглавили мошенническую шайку. Первой вашей жертвой стал Поздняков, который сильно мешал вам своей служебной назойливостью... Я правильно излагаю?

– Чушь, конечно, – говорит Чебаков, – но интересно. А дальше?

– Метапроптизол вы получили у жены Позднякова, а чтобы замести следы, вчера вечером забрались в лабораторию – выкрасть лабораторный журнал. А когда Лыжин случайно вернулся туда, вы в него выстрелили...

– Это еще доказать надо, – мрачно говорит Чебаков.

В коридоре слышен топот – прибыл наряд из отделения милиции, а с ним Чигаренков – начальник Позднякова.

– Не глупите, Чебаков, – говорит Тихонов. – Неужели вы не понимаете, что, разгадав ваши комбинации, я соберу все доказательства до крупинки?..

– Тогда к чему все эти беседы? – Чебаков сжимает кулаки. – Победой хотите насладиться?

– Ну что вы! Я человек практичный, и беседы эти вот к чему: завтра или уже сегодня ваши компаньоны пойдут очищать квартиру Диденко... Один вопрос попутно: пистолет Позднякова здесь?

– Фу-у, инспектор! – обиженно говорит Чебаков. – Неужели я похож на человека, который держит дома оружие?

– Вот-вот, и я думаю, что пистолет у ваших дружков. А у Диденко их будет ждать засада. При задержании может возникнуть перестрелка. Я бы этого не хотел...

– Мне-то какое дело? – хмыкает Чебаков.

– А такое, что если кого-то из моих товарищей ранят или убьют, то вам как организатору банды грозит... Знаете, что вам грозит?

– А почему мне? – беспомощно спрашивает Чебаков. – Почему вы решили, что я организатор?..

– Я все-таки больше надеялся на вашу сообразительность, – говорит Тихонов. – Если вы упустите время и произойдет то, о чем я говорю, нам уже не надо будет спорить...

Чебаков закуривает сигарету – руки его трясутся. Сделав несколько лихорадочных затяжек, он говорит, морщась от дыма:

– Глупо все получилось... Не думал я, что вы такой въедливый. Вам-то что? Я ведь у жуликов отнимал...

– Ну ладно! – прикрикнул Тихонов. – Тоже мне Робин Гуд нашелся. Я вас спрашиваю: когда банда пойдет к Диденко? Завтра? Послезавтра?

Чебаков швыряет в пепельницу недокуренную сигарету, скрипит зубами, неожиданно ухмыляется:

– За-а-автра! Они уже  с е й ч а с  там... Полчаса назад туда поехали!..

Машина мчится по вечернему городу. Тихонов – на заднем сиденье, впереди – Чигаренков, он разговаривает по радио:

– Да-да! Новая, дом пять... Квартира двадцать три... Хорошо... Есть!.. – и поворачивается к Тихонову: – Они уже выслали машину, и из восемнадцатого отделения тоже. Но мы все равно раньше будем...

В ушах у Тихонова все еще звучит хрипловатый голос Челлентано... И вдруг ему ясно представился Поздняков таким, как он лежал под кустом у стадиона – беспомощный, руки раскинуты по сторонам.

– Ах, Андрей Филиппович, Андрей Филиппович!.. – негромко произносит Тихонов.

– Ты чего? – опять оборачивается Чигаренков.

– Неужели суждено ему погибнуть от пули из собственного пистолета?

– Успеем! – уверенно говорит Чигаренков и поворачивается к шоферу: – Нажми, нажми, он там один!..

Машина влетает в неширокую улицу, промчавшись метров сто, резко тормозит – дорога перекопана газовой траншеей. За канавой виднеется пустырь, а за ним высится дом, где живет Диденко.

– Посветите мне, – командует Тихонов Чигаренкову. – Я перепрыгну, а вы в объезд давайте...

Водитель включил дальний свет. Тихонов разбегается и перепрыгивает через черноту канавы...

В свете автомобильных фар видно, как из подъезда появляются двое – они несут чемодан, портфель и два узла.

– Стой! – раздается громкий голос Позднякова, он как будто из-под земли появился.

Один из бандитов бросил портфель и сунул руку за пазуху... Но участковый резко бьет его по руке.

Второй бандит побежал со своей ношей, но Поздняков догнал его, сбил с ног и тут же повернулся ко второму...

– Держись, Андрей Филиппович, держись! – кричит Тихонов на бегу.

Бандит сделал обманное движение и ударил участкового по голове... Поздняков удержался, не упал, широким замахом отшвырнул противника...

– Пистолет! Пистолет у них! – кричит Тихонов, подбегая.

– Побаловались и хватит! – отзывается Поздняков. – Вон он! – И он указывает на своего «Макарова», который отлетел под фонарный столб.

Тихонов скручивает одному из бандитов руки...

Подлетела «Волга», из нее выскочили Чигаренков с шофером.

Поздняков за шиворот поднимает с земли другого «разгонщика» и говорит:

– Кваску хочешь? А то поднесу!..

Подъехал милицейский автобус, оперативка из 18 отделения. На пустыре стало светло и шумно, из окон высовываются жильцы, милиционеры рассаживают задержанных по машинам, эксперт перевязывает Позднякову голову...

Арестованных допрашивают одновременно в трех кабинетах, и между ними носится Поздняков – возбужденный, радостный, в белой, из бинтов, чалме, поминутно теребя кобуру со своим вновь обретенным «Макаровым»...

– Мой брат Степан Танцюра работал экспедитором в артели «Рыболов-спортсмен», – говорит высокий черный «разгонщик». – Он знал все их махинации и рассказал о них Чебакову. Вот Вяч и придумал шарашить семьи осужденных...

– Вяч мне издали показал участкового, и я предложил ему лишний билет, – рассказывает другой жулик – коренастый блондин. – Когда я вышел в перерыве, меня под трибуной уже ждал Вяч. Он и дал мне бутылку с отравой... Еще предупредил: «Смотри не перепутай». Ну, потом мы с Колькой Танцюрой дотащили его под руки до газона и бросили под кустами. Мне показалось, что он уже умер...

– За Поздняковой я начал охотиться, как только узнал, что они работают над этой штукой. Уж очень хотелось что-нибудь такое заполучить, чтобы наверняка с ног сшибало, – дает показания Шарапову Чебаков. – Ухаживал я за ней, естественно, красиво: цветы, приглашения в театры, в картинные галереи. Чего еще надо? Вот и клюнула. А о делах наших она понятия не имела. Да и мы не дураки, чтобы все наши махинации ей выкладывать...

– Пожалуй, все, – вставая из-за стола, говорит Шарапов. – Уведите арестованного.

ВАСИЛИЙ ПОПОВ
ТРЕТИЙ СЛЕД

Солнце медленно тонуло в изумрудных застывших волнах горных хребтов. И леса, покрывающие горы, сразу теряли свой живой, зеленый цвет, становились сначала синеватыми, затем черными. Чем ниже сбегал газик в долину, тем больше сгущались сумерки.

За мостом, переброшенным через шуструю горную речку Псе, шофер обернулся и спросил:

– Куда, товарищ майор? Домой или в отдел?

Майор Головко любовался родной станицей Подгорной. По обочинам прямой асфальтированной улицы прятались в садочках кирпичные и турлучные домики. Перед ними в палисадниках кивали головами разноцветные «панычи». Откуда-то уже тянуло сладким запахом ночной фиалки.

Здесь все было родным и знакомым. Когда-то еще мальчишкой Головко работал на бурной Псе и бегал в станичную школу. Правда, тогда еще школа размещалась не в новом трехэтажном здании, а в приземистом, толстостенном старом доме. Отсюда на третий день войны милиционер комсомолец Головко добровольцем ушел на фронт. Сюда, в родную тихую станицу, он вернулся воином-победителем, офицером, награжденным двумя боевыми орденами. Потом после учебы на специальных курсах старший лейтенант милиции Головко попросился опять в родную станицу. И вот уже два десятка лет трудится он здесь, в райотделе милиции.

Сейчас взгляд привычно отмечал знакомые детали станичного пейзажа, а разум сразу же пытался анализировать все то, что казалось необычным.

Из уютного нового домика, сквозь ярко освещенные, настежь открытые окна, доносились звуки баяна и громкая песня.

«У Власенковых гуляют! – подумал Головко. – С чего это гулянка? Наверное, сын, Виктор, вернулся с военной службы! Ждали его Ольга и Порфирий...»

Машина промчалась мимо темного здания промтоварного магазина, возле которого неторопливо выхаживал сторож с ружьем.

«Опять в магазине нет света! – отметил майор. – Придется завтра пригласить завмага и поговорить с ним...»

В центре станицы, из сквера, потянуло таким сладким и пряным ароматом роз, что Головко с шумом втянул в себя воздух и улыбнулся: «Молодец Евсеевич! Семьдесят лет, а все трудится. Вон какие розы вырастил!»

– Так куда, товарищ начальник?

Растроганное широкое лицо майора милиции стало привычно суровым.

– Давайте в отделение! Надо узнать: не случилось ли чего?

– Что там у нас может случиться, товарищ начальник? Можно сказать, что последние пять лет зазря хлеб едим – никаких происшествиев... Разве только напьется кто!..

Майор Головко сильно устал. Выехал он из станицы на рассвете. Почти целый день просидел на совещании в краевом управлении, но заехать в отдел было необходимо...

В маленькой комнатке дежурного торопливо вскочил из-за стола сержант Нагнибеда.

– Здравия желаю, товарищ начальник! Так что произошло у нас чепе!.. Докладывает помощник дежурного сержант Нагнибеда...

– Какое чепе?! Что случилось? – нахмурился майор.

– Так что убийство в поселке лесхоза. Застрелен из ружья лесник. На место происшествия выезжал лейтенант Захаров...

– Где сейчас лейтенант Захаров? – перебил говорливого сержанта начальник отдела. – Найдите его и пришлите ко мне!..

– Есть, товарищ начальник, разыскать лейтенанта Захарова!..

Майор Головко торопливо прошел в свой кабинет. Там было душно и пахло застоявшимся табачным дымом. Майор толчком руки распахнул окно, включил свет.

Из окна сразу потянуло ароматной вечерней прохладой. Пахло зеленью, цветами, свежестью недалеких гор.

Головко прошелся по кабинету – от стоявшего в углу сейфа до двери девять шагов, потом обратно, к старенькому письменному столу – еще девять...

Он был взволнован происшествием, потому что, несмотря на два десятка лет работы в милиции, никак не мог хладнокровно относиться к таким преступлениям, как убийства. Он мог с привычной беспристрастностью подмечать смягчающие обстоятельства и устанавливать мотивы хулиганских поступков, драк, даже краж. Но когда ему приходилось иметь дело с убийцами, в нем поднималось чувство гнева. Ведь в жизни почти все можно исправить: заживают синяки после драк, можно вновь приобрести похищенные вещи. А вот жизнь у человека – только одна...

В дверь постучали.

– Да! Войдите!

Майор остановился около стола и бросил быстрый взгляд на дверь. В кабинет вошел лейтенант Захаров – молодой парень с отличной спортивной выправкой, в хорошо отглаженных форменных брюках и рубашке с галстуком. Дерзкое, мальчишеское лицо лейтенанта выглядело веселым и торжествующим.

«Чему он радуется?!» – подумал Головко. Но вслух проговорил:

– Что случилось, лейтенант?

Лейтенант Захаров улыбнулся, вытер платком потное лицо, пододвинул к себе стул. И, натолкнувшись на холодный взгляд начальника, отдернул от стула руку, щелкнул каблуками. Потом осторожно положил на стол начальника зеленую папку с документами:

– В поселке лесхоза совершено убийство, товарищ начальник. Выстрелом из охотничьего ружья был убит лесник Иван Николаевич Свиридов, тысяча девятьсот пятнадцатого года рождения. Убийца стрелял через окно, волчьей картечью. Разнес череп Свиридову. Преступление было совершено, по заключению судмедэксперта, не позднее одиннадцати часов утра. Обнаружен убитый был около полудня посыльным – счетоводом лесхоза. На место происшествия выезжал я, судмедэксперт и старший следователь Кислов. Прокурор сейчас находится в отпуске...

– Есть подозреваемые?

Лейтенант Захаров вскинул голову и усмехнулся:

– Есть не подозреваемый, а явный преступник, убийца, товарищ начальник! Это сосед Свиридова, тоже лесник – Петр Иванович Остапенко, тысяча девятьсот семнадцатого года рождения...

– Улики?

– Утром Свиридова и Остапенко видели вместе в магазине сельпо – они купили там литр водки и ушли. Потом пастух поселка видел сквозь открытое окно убийцу и его жертву выпивающими в доме Остапенко. Этот дом находится в одиннадцати метрах от дома Свиридова. Выстрел был произведен из окна в окно, когда Свиридов вернулся к себе домой. Обнаружено охотничье ружье шестнадцатого калибра. Экспертиза установила, что из ружья недавно был произведен выстрел. Ружье принадлежит Остапенко, и на его ложе имеются следы пальцев хозяина. В ружье находилась стреляная латунная гильза. Осмотр патронов, находившихся в патронташе у Остапенко, подтвердил тождественность картечи с той, которая разнесла череп Свиридову. Преступник арестован и находится в КПЗ...

«Толково!» – отметил про себя майор Головко, прослушав доклад лейтенанта. И сказал вслух:

– Садитесь, лейтенант!..

Он стал просматривать дело и отметил, что большинство документов написано твердым и четким почерком лейтенанта Захарова.

«Очень толково! – снова подумал майор, пробегая глазами документы. – Видать, в школе милиции преподаватели не зря хлеб едят. И парень, видать, старательный, неглупый... Только чего он, черт возьми, веселится? Тут человека жизни лишили, а он улыбается, как майская роза...»

– В деле нет показаний убийцы, товарищ начальник! – сообщил лейтенант. Он присел на краешек стула в напряженной позе. – Преступник до сих пор находится в невменяемом состоянии по причине опьянения...

«По причине опьянения»! – Майор с трудом сдержал усмешку. – Тут ты, лейтенант, напрасно закручиваешь мысли, стараешься говорить посложнее. Сказал бы просто: «Пьян преступник».

Но вслух майор Головко спросил:

– Мотивы преступления?

– Пока не установлены, товарищ начальник! Очевидно, убийство – результат пьяной ссоры...

– Возможно! – согласился майор. И вдруг вспылил: – А вы-то чего радуетесь, лейтенант Захаров? У вас такое выражение лица, словно вы именинник!.. Не стало человека, а вы радуетесь, черт вас побери!

Улыбка погасла на лице лейтенанта. Обиженно дрогнули пухлые губы:

– Я радуюсь, товарищ майор, тому, что мне удалось раскрыть преступление...

«Чего я прицепился к парню?! – мысленно сам себя упрекнул Головко. – А впрочем, пусть учится понимать, что радоваться следует, когда предотвратишь преступление, а не тому, что его раскроешь! Каждое преступление – это несчастье... Особенно такое!»

– Ладно! Идите отдыхать, лейтенант! – все так же хмуро разрешил майор. – Завтра с утра займемся подследственным...

Все с тем же недовольно-обиженным видом лейтенант Захаров попрощался и вышел.

«Молод еще, зелен, – подумал майор. – Ну ничего, парень, видать, толковый... Обкатается...»

Он поднялся из-за стола и снова прошелся по кабинету. За окном уже совсем стемнело, словно кто-то снаружи задернул черный бархатный занавес, кое-где расшитый серебряными лучистыми звездами. Прохладный ветер с гор доносил такие свежие и хмельные ароматы, что майор, уже доставший из кармана пачку «Примы», сунул ее обратно. Не хотелось портить запахом табачного дыма этот душистый, бодрящий воздух.

«Да, а этот самый, лесник, Свиридов уже никогда не вдохнет этих свежих запахов, не увидит этой ночной красоты!» – подумал Головко.

Он еще раз вспомнил все, что ему сообщил Захаров, что он прочитал в деле.

«Черт знает что! Все выглядит так, точно преступник нарочно старался облегчить работу следователю! – размышлял майор. – Все улики – и ружье, и патроны с волчьей картечью и даже следы пальцев на ружье – так и кричат: вот он я, убийца!»

Головко знал, что в пьяном дурмане человек может просто по глупости совершить любое преступление, не заботясь о последствиях. Но он обратил внимание на одно противоречие, не замеченное лейтенантом Захаровым. Если убийца в момент выстрела был в состоянии легкого опьянения, то он, очевидно, попытался бы как-то скрыть улики. А если он был мертвецки пьяным, то едва ли сумел бы попасть в голову Свиридову... Впрочем, конечно, возможны и случайности...

«Что за люди Свиридов и Остапенко? – думал майор Головко. – Они не были врагами. Скорее можно допустить, что оба лесника были в дружеских отношениях. Ведь с врагами за водкой в магазин не ходят и не выпивают у открытого окна... Может быть, случайная пьяная ссора?!»

Многолетний опыт вдумчивой следственной работы приучил Головко к тому, что при раскрытии любого преступления главную роль играют не чисто внешние обстоятельства дела, а глубокое проникновение в то, что иногда остается под спудом, – в психологию преступника, в мотивы преступления.

Нахмурив широкие брови, Головко поднял телефонную трубку и набрал номер коммутатора лесхоза. Там он попросил квартиру парторга, старого знакомого. Услыхав знакомый глуховатый басок, Головко поздоровался:

– Здорово, Николай Николаевич! Майор Головко беспокоит... Ты, понятно, знаешь о несчастье, которое случилось в вашем поселке?

– Еще бы! Весь поселок и сейчас, как улей встревоженный, гудит...

– Ты, конечно, знаешь и убитого, и подозреваемого в убийстве?

– Знаю! Очень даже хорошо знаю! И прямо тебе скажу: дров наломал твой Шерлок Холмс – не мог Остапенко совершить убийства! И тем более никогда бы он не убил своего старого друга Свиридова!

– Это почему же ты так уверен?

Слышно было, как парторг иронически хмыкнул в трубку.

– А потому, что знаю я этих людей, знал их давнюю дружбу. Еще с войны они дружат. Оба в Белоруссии партизанили. И у того и у другого семьи были фашистами уничтожены, заживо сожжены. Потом Остапенко Свиридова от смерти спас, из фашистского застенка вызволил. И в один лесхоз их эта давняя дружба, привела...

– Так! – Головко скупо усмехнулся. – А вот мой Шерлок Холмс, понимаешь ли, улики собрал против Остапенко... Веские улики, поверь мне, Николай Николаевич!

– «Улики», «улики»! – Голос парторга так загрохотал в трубке, что майор отодвинул ее от уха: – Что мне твои улики, когда я человека знаю и твердо могу сказать: не убивал он!..

– Сильно пьян он был, Николай Николаевич, – мягко возразил Головко.

– Знаю и это! Грешили этим делом и покойник Свиридов, и Остапенко. Сначала, когда узнали о гибели своих семей, с горя пили... Потом просто так. Только Остапенко, он не то что в трезвом, но и в пьяном состоянии добряк из добряков... Все поселковые ребята его родным дедом считают. Зверюшки всякие – и больные, и подраненные – у него приют находили... Нет, товарищ майор! Займись-ка ты этим делом сам! Пока твой Шерлок Холмс хорошего человека даром не угробил, займись. Прошу тебя об этом!

– Ладно, Николай Николаевич! Займусь! Бывай здоров! – пообещал Головко и повесил трубку.

Прежде чем уйти домой, он спустился в полуподвальный этаж и велел открыть камеру, где находился Остапенко.

На деревянных нарах, широко раскинув могучие руки с тяжелыми кистями, спал широкоплечий седой человек – большеносый, с широким открытым лицом и нервно вздрагивающим, скорбным ртом.

Майор Головко несколько минут наблюдал за спящим. Лицо лесника то и дело меняло свое выражение. Вот мучительно сдвинулись густые седоватые брови, глубокие складки прорезались по сторонам закушенных губ, сжались огромные кулаки. Затем, словно под чьей-то ласковой рукой, разгладились складки и морщинки, улыбка тронула губы. А суровое лицо спящего стало очень добрым...

«Что ты за человек, Петр Остапенко? – подумал Головко. – Как тебя понимать?»

* * *

Лейтенант Захаров вошел в дежурную комнату мрачный и расстроенный.

– Дайте закурить, Семен Петрович! – попросил он у сержанта Нагнибеды.

Лейтенант жил на квартире у Нагнибеды и очень уважал пожилого, бывалого сержанта и его жену, которая звала его просто сынком.

– Что случилось, Владимир Сергеевич? – удивился сержант и протянул Захарову кожаный кисет с едким табаком-самосадом, который выращивал на своем огороде.

Захаров вскинул брови и безнадежно махнул рукой.

– Видать, расстаться нам скоро придется, Семен Петрович! – подрагивающим голосом сказал он. – Не ко двору пришелся. Буду просить перевода.

Он свернул увесистую самокрутку и взял спички.

– Да что случилось, Владимир Сергеевич? – встревожился сержант. – Говорите! Не чужой ведь вы для нас, сами знаете...

Лейтенант затянулся и закашлялся. Слезы выступили на его голубых глазах.

– Фу! Будто... штопор в легкие втянул! – наконец выговорил он.

– Вот и жинка мне то же самое говорит! – улыбнулся сержант. – А я привык... Устанешь, затянешься разок – и сразу бодрость вернется... Так что случилось?

– Да вот... Не угодил я чем-то нашему начальнику. Я старался, можно сказать, сразу раскрутил это дело об убийстве, а товарищ майор недоволен...

Сержант Нагнибеда нахмурился, вышел из-за стола и положил широкую, могучую руку на плечо лейтенанта.

– Постой, сынок, не горячись, – задушевно проговорил он. – Прости, что я с тобой так по-свойски, без званий, разговариваю...

– Ну что вы, Семен Петрович! Я же понимаю!

Глаза Захарова растроганно блеснули.

«Мальчишка еще! – подумал сержант. – Как есть мальчишка!»

– Так за что же тебя пропесочил наш майор? – спросил он.

– Да вот, не понравилось ему, что веселый я... А чего мне слезы лить, если один пьяница другого пристрелил. В нашем деле не положено слезы проливать, мы не девчонки!..

Сержант убрал руку, вздохнул и задумчиво прошелся по дежурке.

– Так-то оно так, Владимир Сергеевич! – проговорил он. – Но и радоваться ведь нечего, если человек погиб... Ты вот прикинь на минутку, что погиб это знакомый тебе, друг, скажем...

– Может быть, тут вы правы, Семен Петрович, – согласился лейтенант Захаров. – Но, знаете, мне показалось, что майор Головко не рад вроде раскрытию преступления.

– Ну это, сынок, ты того! – решительно возразил сержант.

– Тогда, может, он не верит тому, что убийца – этот самый алкоголик Остапенко... Все улики против него говорят, а майор не верит...

– Улики?! – переспросил сержант. – Улики, Владимир Сергеевич, они, эти самые улики, безлики...

– Как это так?

– А так! Случается, что все улики вроде виновным человека делают, а он – безвинен. Вот было у нас одно дело в магазине, на хуторе. Продавщица там была молоденькая, неопытная. Привезли ей товар, расписалась она в накладных. А на следующее утро устроили в магазине внезапную ревизию. И вскрыли недостачу дефицитного трикотажа – шесть кофточек из японского вуйло-нейлона не хватило... Девчонка ревет, доказывает, что принимала она двадцать этих самых кофточек, а в документах записано двадцать шесть... А документ – это же главная улика, слова к делу не подшить... Погорела бы девчонка, если бы не наш майор Головко. Поговорил он с продавщицей и поверил ей. Человеку поверил, а не мертвому документу... С другой стороны – от базы – стал майор дело раскручивать. Я ему помогал, потому и знаю... Нашли мы женщин, которым экспедитор эти самые вуйло-кофты маханул. А потом и сам экспедитор повинился. Оказалось: доставил он в хуторской магазин товар двадцати наименований. И на каждое отдельную накладную выписал. Только на копеечные носки он накладную не выписал. А на кофты два документа составил – на двадцать штук и на двадцать шесть. Ну а девчонка – дурочка – вместо двадцати шести пар носков на двадцать шесть кофт накладную подмахнула. А на двадцать кофт накладную жулик-экспедитор уничтожил потом...

– Так тут же не накладные и не кофты, Семен Петрович!

Сержант Нагнибеда повернулся к Захарову и прямо, твердо посмотрел ему в глаза.

– Вот в том-то и дело, Владимир Сергеевич, что тут не кофты и не накладные! – сказал он. – В том-то и дело! Здесь и ответственность тяжелее, о жизни человека дело идет... Значит, все здесь десять раз проверить нужно, а потом уж отрезать... Ведь за убийство по нашим законам – сам знаешь! – высшая мера присуждается...

– Я понимаю! – чуть смущенно согласился Захаров.

– А понимаешь – тем лучше... Наверное, хочет майор Головко все твои улики еще раз проверить. Ведь улики-то можно так подстроить, что невиновный попадет, а виноватый в кусты уйдет. А этого допускать мы не можем, не имеем права...

– Что ж... Пускай проверяет! – Лейтенант Захаров пожал плечами. – Я уверен, что моя версия подтвердится...

* * *

Рано утром майор Головко выехал в поселок лесхоза. Сразу же за околицей станицы газик свернул на проселочную дорогу и запрыгал по неимоверным ухабам. Дорога извивалась по лесу, то взбегая на взгорья, то спускаясь в ущелья, где на мокрых кустах еще висели клочья ночного тумана и гремели камнями буйные ручьи.

– Смотрите, товарищ начальник! – вдруг приглушенным голосом воскликнул шофер. – Ланка с олененком!

Внизу, в долине, жили из ручья воду стройная, поджарая олениха и маленький пятнистый олененок. Обычно Головко, когда доводилось на лесных дорогах встречать диких обитателей гор, приказывал останавливать машину. Но сейчас он отрывисто бросил:

– Поехали дальше!..

Гул мотора донесся до ручья. Олениха вскинула красивую голову с настороженными ушами, потом согнула шею, подтолкнула лбом детеныша. И оба они исчезли в кустах...

А Головко напряженно думал над судьбой Петра Остапенко.

С одной стороны, его виновность как будто вполне доказана. Проще всего было бы после предварительного допроса передать дело в прокуратуру. Но это именно только проще всего... А если Остапенко не виновен? Ведь не зря же парторг лесхоза от имени всех жителей поселка утверждает: «Такой человек не мог стать убийцей».

Но несомненно, что Свиридов убит из ружья Остапенко...

Тогда, значит, должен быть третий, еще неизвестный. Третий, который совершил убийство и тонко, расчетливо подтасовал улики... Кто он, этот третий? Существует ли он? Каковы мотивы совершенного им преступления?

Сделать, как «проще всего», трудно, если не уверен, что это «проще» соответствует истине. Ведь от решения зависит судьба, а возможно, и жизнь человека...

Поселок лесхоза состоял из нескольких зданий барачного типа, новой одноэтажной школы и двух десятков турлучных хат, растянувшихся по берегу быстрой, вспененной горной речонки.

У брода через речку, возле омута, сидел с удочкой рыжий мальчишка с облупившимся от солнца носом. Майор подозвал его.

Мальчишка сунул удочку в кусты орешника и подбежал к машине. Его голубые глаза вспыхнули неудержимым любопытством, когда он увидел майорские погоны.

– Вам что, хаты деда Петра и деда Ивана показать? – сразу же догадался мальчишка. – Так это я могу...

– Эх какой ты, брат, догадливый! – рассмеялся майор Головко. – Точно ведь отгадал! Садись в машину! Покажи нам дорогу...

– Вон прямо мимо школы езжайте! – указал мальчишка, забравшись в машину. – А там вправо, к лесу, свернете... – Машина тронулась. Мальчишка нетерпеливо заерзал на сиденье. – Вчера товарищ лейтенант приезжал...

– Как же звать тебя? – спросил Головко.

– Тимофей Забирко, ученик четвертого класса... – Мальчишка шмыгнул носом, решительно мотнул головой и сказал: – Дяденька майор! Так и знайте, дед Петро не убивал деда Ивана!

– Почему ты так думаешь?

– Так ведь они дружки были, как мы с Костей Яблоновым! И потом, дед Петро добряк из добряков... У него всегда всякие больные звери проживают... И сейчас Лидочка жила. Только не знаю, куда она девалась...

– Какая Лидочка?

– Козочка маленькая... Ее мать браконьеры месяц назад застрелили. Дед Петро их в район доставил, а козочку к себе взял. Из соски молоком выпаивал... Ну вот и приехали...

Машина остановилась в широком проулке, между двумя стоявшими немного на отшибе, очень похожими друг на друга домиками.

Оба дома двумя своими небольшими окнами смотрели друг на друга. Оба были огорожены штакетными изгородями, за которыми буйными зарослями разрослись бурьян вперемешку с крупными садовыми ромашками и душистым табаком. От калиток к дверям домов шли зеленые коридоры из вьющегося винограда «Изабелла».

Сейчас в левом домике одно окно было наспех заколочено снаружи листом фанеры.

«Через это окно был застрелен Свиридов!» – догадался майор Головко.

Он достал из полевой сумки ключ от двери, взятый у дежурного по отделу, и открыл калитку в правый палисадник.

– А можно, я с вами пойду, дяденька?! – робко попросил Тимофей.

Майор взглянул в умоляющие мальчишеские глаза и покачал головой:

– Нет, Тимофей, нельзя! Останься пока у калитки. Можешь понадобиться!

В доме была небольшая передняя и единственная комната, дохнувшая на майора спертым воздухом, пахнущим алкоголем, медом, невыветрившимися пороховыми газами. В простенке между окон стоял ничем не покрытый стол, на котором валялись куски недоеденного хлеба и колбасы, стояли бутылки и два стакана. Слева от стола, у стены, была неприбранная кровать с полуспущенным на пол одеялом, справа – кухонный шкафчик и старенький шифоньер. Над шкафчиком висела полка с книгами...

Майор Головко присел на стул и осмотрел стаканы. Они липли к рукам. Понюхав бутылки, майор определил, что здесь пили водку, смешанную с медом. Стаканы прилипали к столу и оставляли следы.

Майор присмотрелся к столу. Два таких следа оставили стаканы, стоящие на столе. Но был еще один, третий след – против кухонного шкафчика. А третьего стакана нигде не было...

Головко удовлетворенно кивнул головой и полез за сигаретами. Неясный шорох, донесшийся из-под кровати, насторожил его. Он протянул руку к кобуре и сразу же отдернул ее.

Из-под кровати выглядывала изящная, словно выточенная из красного дерева головка козленка с большими печальными глазами.

– Лидка! – позвал майор. – Иди сюда, Лидка!

Козочка вылезла из-под кровати, постукивая копытцами, подошла к человеку, ткнулась теплым носом в его руки и жалобно заблеяла.

– Ты голодна, бедная! – догадался майор. – А молока, понимаешь, у меня нет! Ну да сейчас что-нибудь придумаем! – Он взял козочку на руки и вышел из хаты. – Тимофей Забирко! – позвал он мальчишку, чья рыжая голова, как цветок подсолнуха, торчала из-за штакетника. – Иди сюда, Тимофей! Есть для тебя важное задание! Даже два. Прежде всего позови двух взрослых: мне нужны свидетели – понятые... А во-вторых, Лидку вот надо покормить. Молока найдешь?

– Ясно, найду!

– Так вот, выхаживай козленка, пока дед Петро не вернется!

Синие глаза мальчишки вспыхнули радостью:

– А он вернется?

– Думаю, что вернется! Ну, дуй, выполняй команду, Тимофей Забирко!

Майор передал мальчишке козленка.

Когда явились понятые – чубатый поджарый парень с комсомольским значком и сутулая немолодая учительница, – Головко составил дополнительный протокол осмотра места происшествия, в котором отметил третий след от стакана.

– Так, значит, их трое было! – воскликнул чубатый парень. – Я так и думал...

– А почему вы так и думали? – заинтересовался Головко.

– Да так... – Парень смущенно опустил глаза. – Знаю я деда Остапенко. Никогда бы он в своего дружка не стрельнул...

– Ну что ж... Попытаемся разыскать третий стакан! – сказал майор. – Идемте со мною!

Осмотр палисадника он начал от самого окна. В густых зарослях крапивы и лебеды найти стакан был нелегко.

– Вот он, товарищ майор! – вдруг воскликнул парень, указывая на куст жасмина.