Текст книги "Девочки-лунатики (СИ)"
Автор книги: Георгий Ланской
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– Па-а-адайте на хле-е-ебуше-е-е-ек! – прогундел бомж.
Обходить его по ступенькам, не имея возможности держаться за перила, было трудновато. Мгновенно оценив ситуацию, Миша нагнулся и скомандовал:
– Запрыгивай.
Наташа сомневалась недолго и мгновенно оседлала нового друга, мельком подумав, что если сейчас он ее не удержит, оба свалятся вниз и отобьют задницы. Однако худенький Миша на ощупь оказался жилистым и крепким, и даже не покачнулся.
– Держись крепче, – приказал он и бросился вперед рысью.
Она держалась и даже хохотала, до того безумным ей показался этот бег по подземному переходу. Наташа даже понукала его, пришпоривая пятками и вскрикивая:
– Но! Но! Но, лошадка!
Смотрелись они, конечно дико. Прохожие оборачивались с легким недоумением, но потом шли дальше, забыв про парочку молодых психов. В Москве и не такое увидишь. Ну, бегут двое, слепившись в одно целое, словно кентавр, так это вполне в порядке вещей.
Кожа Миши была горячей, приятной на ощупь, а от мягких волос приятно пахло дорогим парфюмом. На шее болталась цепочка, то ли из серебра, то ли из металла попроще, с небольшой свастикой, и постоянно била Наташу по рукам. На повороте их занесло, Наташа врезалась плечом в облицованную кафелем стену, но Миша быстро восстановил равновесие, а Наташа снова захихикала. От смеха ее все время кренило вбок, и она торопливо выравнивалась, чтобы не утянуть Мишу за собой.
Они пролетели весь подземный переход с хохотом и гиканьем, выскочив на другую улицу. Запыхавшийся Миша осторожно спустил Наташу вниз, а она все не отпускала рук, держась за его твердые плечи, впитывая запах кожи, пропитанной солнцем. И только когда стоять так было уже невозможно, она нехотя спросила:
– Далеко еще?
– Не особо, – сказал Миша и махнул рукой куда-то вперед. – Вон, видишь тот розовый дом?
Никакого розового дома на залитой солнцем улице Наташа не увидела, но на всякий случай кивнула.
– Дойдешь?
– Дойду, – храбро ответила она.
Квартира, куда они пришли, была странной. Наташа никогда таких не видела, оттого вертела головой в легком изумлении, стараясь не упустить ни одной детали.
Грохот музыки она услышала еще на подходе и невольно удивилась, почему никто не возмущается. Вот в родном Екатеринбурге соседи сразу звонили в полицию, стоило вечером сделать звук погромче, а тут, похоже, никому не было дела. Дверь, потертая, старая, была приоткрыта. Миша потянул за ручку, выпуская децибелы синтетического воя наружу. Наташа вошла внутрь, заморгала, стараясь привыкнуть к темноте, в которую, как оказалось, погружено все пространство. И даже небольшое бра в прихожей горело как-то испугано, словно умирая во мраке.
Прикольно!
Прямо из узкого коридорчика входящие проходили в громадное пространство, практически полностью лишенное межкомнатных перегородок. Неведомый архитектор снес их, оставив только подпирающие потолок столбы, отчего грохот музыки, льющийся из дорогой стереосистемы, разносился во все стороны без малейших преград. Стены и потолок здесь были выкрашены в черный цвет, что придавало помещению оттенок легкой инфернальности. Бьющие через пыльные стекла солнечные лучи эффект не только не рассеивали, но даже усиливали, отчего комната казалась немного зловещей, но страшно не было нисколько. Наоборот.
Голые стены украшали плакаты, на которых хмурили брови Фидель Кастро и Че Гевара, соседствующие почему-то с Мадонной и Леди Гагой, которой кто-то очень остроумный пририсовал маркером гитлеровские усы и фингал. Между ними торчал плоский, как блин, телевизор, на котором высоко поднимали ноги голенастые модели. На стене напротив все пространство занимал громадный постер, на котором город сносил ядерный взрыв. Марина увидела на нем даже бегущих в панике, заживо сгорающих людей, и это показалось жутковатым и завораживающим.
Помещение, в котором не было почти никакой мебели, заполняли молодые люди обоего пола. Они ходили, плясали, сидели, лежали прямо на полу, хохотали, как ненормальные, и что-то кричали друг другу, потому что разговаривать в этом бедламе было совершенно невозможно. Все беспрестанно курили, и, если верить собственному обонянию, отнюдь не сигареты. От смутно знакомого запаха марихуаны Наташа пошевелила носом, словно гончая и даже потерла его круговыми движениями.
– Шершень, здорово! – прокричал Миша от дверей, стараясь переорать музыку. Сидевший в насыпном кресле-подушке мужчина лет тридцати, с худым, обветренным лицом, вяло помахал рукой и выдохнул вверх сизый дым.
– Прикольно тут, – сказала Наташа.
– Что?
– Прикольно тут! – заорала она в ухо Михаила, вцепившись в мочку. Он отдернул голову и поморщился.
– Проходи, садись куда-нибудь. Я пиво сейчас принесу.
Миша двинулся в сторону кухни. По пути его остановила тощая блондинка с длинными прямыми волосами, о чем-то спросила, зыркнув на Наташу ревнивым взглядом, но Миша и ухом не повел, а Наташа и подавно. Что ей до мнения тощих дылд? Переступая через ноги запросто сидевших на полу людей, Наташа, морщаясь от боли в коленках, прошла к окошку, села на пол, и с любопытством уставилась на происходящее. Кипевшая вокруг толпа что-то кричала, пританцовывая под кислотную долбежку, вздымали вверх руки с зажатыми в них банками и бутылками, от чего содержимое выплескивалось на грязный пол. Рубашку Михаила было жалко пачкать, и она сняла ее, оставшись в майке.
Ей показалось несколько странным, что эти мечущиеся два десятка человек не обращают друг на друга особого внимания, слипаясь в маленькие группки по два-три человека, и снова разделяясь, чтобы соединиться с кем-то другим, торопясь охватить всех. Пока она сидела, к ней пристраивались два парня со стеклянными глазами, кричали что-то приветственное, и, не дождавшись ответа, уходили. С ее новым знакомым они ни в какое сравнение даже не шли. Миша, с его аристократичным профилем не особо походил на эту разномастную толпу, облаченных преимущественно в черные майки, но, тем не менее, в этой среде выглядел органично, словно рыбка-вуалехвост в аквариуме с гуппи.
«Нет, – подумала Наташа. – Вуалехвост – слишком гламурно. Ему это не подходит. Скорее, меченосец!»
Меченосец Миша, появившийся с кухни, устроился рядом, сунул холодную бутылку с пивом и половинку остывшего чебурека. Наташа приняла подношение с благодарностью. При виде малоаппетитного чебурека в животе заурчало трактором.
Блондинистая девица подпирала колонну, смотрела волком и зло поджимала губы. К ней тоже подвалил какой-то тип, сказал пару слов на ухо. Она сморщилась и отпихнула парня локтем. Наташа усмехнулась и повернулась к Мише, махнув перед его носом угощением.
– Спасибо, – сказала она, откусила сразу половину, и потом прокричала с набитым ртом, махнув в сторону толпы: – Слушай, а кто вы?
– Мы-то? – рассмеялся Миша. – Ну, можно сказать, революционеры. Молодые, идейные, считающие, что с режимом надо бороться всеми силами. Ты понимаешь, насколько убого мыслит наше население?
Наташа помотала головой, жалея, что чебурек заканчивается.
– А я очень даже понимаю! Босяки мы лапотные. Загнали нашу Рашку в задницу, и сидим, как жабы в болоте, не смея квакнуть. А всякие ушлепки из чиновников миллионы хапают, заставляя нас деградировать. У нас же интеллигенцию истребили еще при Сталине, и сейчас происходит то же самое, понимаешь?
Она не очень понимала, и части слов вообще не слышала, но на всякий случай кивнула. Воодушевленный ее вниманием Михаил продолжил.
– Под Запад легли, все по их лекалам делаем, включая телевидение и всякие там шоу. Да что я тебе рассказываю? Ты же сегодня сама все видела. Тебя, талантливую, умную, отличную поэтессу, с конкурса вытолкали взашей, чтобы взять какую-нибудь дуру силиконовую. А почему? Вот спроси, почему?
Наташа открыла рот, но спросить не успела.
– Потому что у нее мозгов нет, – крикнул Миша. – Она будет на сцене под фанеру пасть разевать, да продюсеру отсасывать по мере необходимости. А им только этого и надо, потому что умный человек может за собой массы повести, заставить во что-то верить. А это опасно. Вот и навязывают нам всякие развлекательные шоу, чтобы мы… ну, как Незнайка на Луне, до превращения в барана наржались.
Смысла метафоры Наташа не поняла, поскольку про Незнайку была не в курсе, но слушать Мишу было интересно. Она отхлебнула из бутылки и придвинулась ближе.
– Вот потому мы устраиваем разные акции. Привлекаем внимание общественности к проблемам, причем стараемся осветить все: экологию, коррупцию, насилие над личностью, свободу слова… Вон, видишь Шершня? Это наш гуру. Он всегда знает, что и как надо делать. Я, к примеру, на этот долбанный конкурс специально пошел, хотел, чтобы меня услышали, показали по телику, что есть у нас еще свободные люди. Даст бог, покажут, ну, а если нет – неважно. Меня там уже несколько человек услышали. А тут еще ты появилась, да с тем же самым, это же вообще круто! Понимаешь, что это значит?
– Наверное! – крикнула Наташа, хотя, если честно, ничего не понимала.
Атмосфера полностью завладела сознанием. Наташа притоптывала в такт музыке и думала, что здесь найдет настоящих друзей, которые помогут, поймут, с удовольствием выслушают ее странные песни, и не станут придурочно фыркать, как идиот Алмазов.
– Это значит, что наш народ еще не разучился думать и излагать свои мысли, Натах! Мы, может, со стороны выглядим нелепо, но ты не думай. Среди нас полно серьезных людей, крупных бизнесменов, политиков, депутатов. Просто не все могут светиться, не все приходят. У них свой фронт. Держись за нас, и все будет тип-топ.
Она кивнула и отпила из бутылки.
«Меченосец, – подумала Наташа. – Точно меченосец».
Ближе к утру тусовка частично рассосалась, притихла, музыку приглушили, и Наташа сразу почувствовала, как устала, невероятно, до ломоты в затылке. Блаженная тишина подействовала, как бальзам, заставив расслабиться. Ей тут же захотелось прилечь и уснуть. Поспать так часа два, а лучше три.
Когда она высыпалась в последний раз? Кажется, в поезде. Скамейка в парке не в счет, постель у Ларисы – тем более. Наташа проверила мобильный. Не услышать звонка от подруги в таком грохоте было немудрено. Беспокоится поди…
Пропущеных вызовов было три. Два из дома, один от оставшейся в Екатеринбурге одноклассницы. Лариса не позвонила, и на смс не ответила. Умом Наташа понимала, что надо все бросать и ехать к ней на квартиру, через всю Москву, только-только отходившую от беспокойного сна.
Делать это не было ни желания ни сил.
Остатки компании разбрелись по углам, валились прямо на пол, впадая в сонное беспамятство, усиленное алкоголем и наркотиками. Помимо травки, тут охотно потребляли кокаин. Наташа, войдя в ванную, сама увидела на полочке слабые следы от дорожек, втянутых чьими-то жадными ноздрями, но это ее ничуть не напугало. Подумаешь, кокаин. Его все «звезды» употребляют для вдохновения или стимуляции. Ничего страшного.
В середине ночи Миша пропал. Она попыталась его найти, но в этой громадной квартире было слишком темно, а люди то и дело сновали туда-сюда, перемещаясь суетливыми муравьями в порядке, известном только им, или муравьиной матке, чью роль выполнял Шершень, кажется, ни разу не поднявшийся со своего бесформенного насыпного кресла. Все толклись около него, огибая, приближаясь, удаляясь, и вновь возвращаясь к нему, словно он был галактическим светилом, а они сами планетами и метеорами самой разной величины, про которые талдычила училка Людмила Михайловна на уроке астрономии.
В астрономии Наташа была не сильна, да и вообще считала ее предметом бесполезным. Есть Солнце, Луна, куча звезд, складывающихся в созвездия, из которых она идентифицировала только Большую Медведицу. Остальное было словесным мусором, никчемной ерундой. Однако подчинившись общему безумию, она и сама бегала туда-сюда, все время натыкаясь на этот центральный столп тусовки, пока не выдохлась и не забилась в самый дальний угол, блаженно вытянув ноги.
Когда за окном небо, почти скрытое высотками, стало светлеть, обретая лазуревые краски, а луна скатилась вбок, Наташа протерла усталые глаза и решила ехать. Денег было мало, но на метро хватит. Вчерашняя эйфория рассеялась, как дым, уступив место тяжелому осознанию собственного провала.
Что делать? Попробовать пристроиться в Москве? Или ехать обратно в Екатеринбург? А что делать там? Учиться на парикмахера или пристроиться в кулинарный техникум, куда шли все, кто не сдавал экзамены в вузы. Та еще перспективка… Еще и Миша куда-то пропал.
Она поднялась, держась за затекшую поясницу.
Надо смотреть правде в лицо. Никто не поможет. Никому она не нужна. Кастинг она провалила, и, если верить Мише и Ларисе, самобытные провинциалки с репертуаром поумнее «юбочки из плюша» в столице не котируются.
И какой отсюда вывод?
Спотыкаясь о разбросанные по полу туловища, она побрела искать кухню в этой черной квартире, потом вернулась за сумкой, и снова пошла, наступив кому-то на руку. Есть хотелось жутко, может быть, там найдется какая-нибудь еда, глоток чая или чего-нибудь еще, и тогда уже будет не так страшно ехать через весь город к Ларисе.
Кухня нашлась быстро. Посреди ее, на старом табурете, сидел Шершень и курил, глядя на Наташу осоловелыми глазами.
– С добрым утром, – вежливо сказала она.
– Ага. И вам не кашлять, – пробурчал он в ответ. – Чего не спится-то?
– Ехать пора, – виновато ответила Наташа, чувствуя себя Золушкой, сбегающей с бала в разгар самого интересного. – Тут это… того…
– Чего?
– Пожевать ничего нет?
– Вряд ли, – вяло ответил Шершень и махнул подбородком в сторону заваленного хламом стола. – Если и было что, все сожрали. Но поищи. Может, повезет.
Она порылась среди кучи объедков и пустых оберток от чипсов, сухариков и печенья, но ничего съедобного не нашла. Чтобы заглянуть в холодильник, пришлось протиснуться мимо Шершня, который даже не подумал подвинуться, однако и лапать не полез. В холодильнике тоже ничего интересного не оказалось. В кухонном шкафчике, когда-то дорогом и красивом, обнаружилась полупустая банка с растворимым кофе и упаковка заменителя сахара. Уже что-то. Наташа обрадовалась и стала озираться по сторонам.
– И чего мы ищем? – лениво спросил Шершень.
– Чайник.
– Экая ты… забавная, – фыркнул он. – Чайник! Рыба моя, откуда тут чайник? Ты бы еще самовар попросила.
Наташа наморщила лоб в недоумении, а потом более внимательно пригляделась к обстановке, сообразив, что не давало ей покоя все время. Квартира явно была не жилой. Тут не ели, не пили чай, не ложились спать, и если и собирались, то лишь для тусовок.
– Да-да, – усмехнулся Шершень. – Дом аварийный. Здесь в свое время был теракт, фундамент повредили, по дому трещина пошла. Жильцов расселили почти. На днях будут сносить, но пока жить можно. Вода еще есть и электричество, а газ перекрыли давно. Днем, ночью, в тишине можно слышать шорохи и треск, и это, блин, так странно, словно под тобой ад готов разверзнуться. Собираемся тут на свой страх и риск, хотя это запрещено, и после каждой тусовки думаем: что если наша башня сегодня рухнет?
Наташа застыла и даже прислушалась: не трясется ли под ней пол.
– Зачем? – прошептала она, боясь, что даже голос вызовет разрушительный диссонанс в балках перекрытий.
– Адреналин, – спокойно пожал плечами Шершень. – Мы танцуем на вулкане, рыба моя.
– Да вы ненормальные!
– Да. А кто нормальный?
Против своей воли Наташа почувствовала, что ее желание быть причисленной к этому странному обществу растет.
Всю жизнь она была… странной. Училась плохо, в меру хулиганила, а, когда выросла, стала таскаться вместе с дворовой шпаной по подъездам, в обнимку с гитарой, горланя песни, в которых строчки налезали друг на друга, тараня видимым отсутствием смысла. Жизнь в последние школьные годы казалась чудесной, наполненной фрондерскими противоречиями, что невероятно огорчало мать, простую швею из задрипанного ателье, и бабушку, которая вышла на пенсию, но упорно тащила в дом копеечку, торгуя газетами и журналами. Каждый раз, когда Наташа вляпывалась в историю, они сокрушенно качали головами, пытались воспитывать ором и слезами, рассказывали соседям, что «с девкой беда». А Наташа жила, доказывая всем на свете, что протестует не с больной головы, а потому что – человек, и имеет на это право, вопреки молве и установленным правилам.
Жизнь вопреки.
Она отвлеклась от мыслей, потому что в коридорчике, отделявшего кухню от готических черных развалин затопало, завозилось, послышались сонные голоса, а потом на кухню в обнимку ввалились Миша и давешняя блондинка, лохматая, щуря глаза с размазанной тушью. Под ярким светом одинокой лампыНаташа разглядела ее лучше.
Блондиночка тоже была не так молода, как казалось на первый взгляд, и вчерашнее неверное освещение ее невероятно красило. Вблизи она выглядела не так, чтоб очень. Кожа в разгар лета казалась бледноватой, не очень чистой, грудь мала, а тоненькие ножки слегка кривоваты. Недостатков, впрочем, было не так много, чтобы опорочить ее в чьих-то глазах, к тому же на фоне ее дорогой, не вписывающейся в атмосферу революционного движения одежды, Наташино барахлишко выглядело бледно.
Впрочем, бледно не бледно, а в блондиночке чуялся высокий класс. Такие вещи Наташа чуяла интуитивно. Неброское шмотье девицы было фирменным, дорогим, цепочка на шее – явно белое золото, а то и платина, а небольшой камушек на пальчике сверкал хищным огнем бриллианта. Сразу видно, она тут по собственной воле, хотя могла бы позволить себе Европу или Америку с ее калифорнийскими пляжами. Сразу понятно, богатейка, чья-то дочка или подружка.
Нет. Подружка вряд ли тусила бы в компании Шершня. Дочка скорее… Еще и к Мишке клеится, стерва…
Рядом с блондинкой Миша выглядел лучше, чем рядом с Наташей. Это было понятно. Наташа вдруг подумала, что сама она в атмосферу черной квартиры вписывается лучше этих недобитых аристократов.
– Ты чего вскочила в такую рань? – удивился Миша.
– Ехать надо. Лариса беспокоится, и вообще…
Что «вообще», она сказать не успела. Оторвавшись от блондинки, Миша с жаром начал говорить.
– Да, Шершень, я тебе про нее вчера рассказывал. Это она круто выступила на отборе. Надо порыскать на You Tube может, кто слил видео, или в сюжете на Музыкальном выходило.
– А-а, – без особого интереса протянул Шершень. – Это, значит, она?
– Это, значит, я, – подтвердила Наташа.
– Она песни крутые пишет, – вмешался Миша. – Как раз для нас. Глубокие, со смыслом. Ты же на заказ можешь чего-нибудь написать?
– Не знаю, – осторожно ответила Наташа. – Наверное.
– Да сможешь, ясен перец. Спой вон ту, которую ты на отборе пела.
– У меня гитары нет.
– Фигня. Так спой, акапельно.
Наташа пожала плечами и запела, не особенно следя за интонациями и мелодией, однако слушали ее молча, и даже в чернильной тьме комнат вроде притихли. Когда она закончила, Миша восторженно сказал:
– Круто же, Шершень? Скажи, круто?
– Ничего особенного, – ревниво заметила блондинка, но было видно, что это она из вредности. – Набор слов, не более того.
– Мара, прекрати. Шершень, что скажешь?
Шершень сосредоточенно молчал, а потом спросил с интересом:
– Сама написала? Точно?
– Да, – кивнула Наташа.
– Талант. Ты это… Оставь телефончик. Есть у меня мысля одна умная, буду думать.
Она продиктовала номер и еще немного потопталась в кухне, надеясь, что Миша догадается ее проводить, но тот подсел к Шершню на соседний стул и начал втирать что-то мудреное. Блондиночка со странным именем Мара смотрела на Наташу, как на врага, и та, вздохнув, тихо поплелась к выходу, думая, что выглядит, как бомжиха, а ей еще через всю Москву ехать.
Удаляясь от скособоченного розового дома, Наташа грустно думала, что в следующий раз она может увидеть на его месте клумбу или фонтан, или банальный супермаркет со стоянкой. И от этих мыслей на душе неприятно царапало.
К дому Ларисы она добралась около восьми утра. Девчонки-соседки без проблем впустили внутрь, но посмотрели странновато, многозначительно хмыкая. На их переглядки Наташе было наплевать. Она мечтала вымыться и лечь спать, пусть даже рядом с подругой, хотя она еще по пути ежилась, представляя эти прикосновения к телу. Однако желание отдохнуть было сильнее.
«Завалюсь в постель, а там будь что будет», – отважно подумала она и открыла дверь комнаты.
Сбившееся одеяло открыло идиллическую картинку. Лариса лежала в кровати и спала. Рядом с ней на подушке покоилась растрепанная головка незнакомой девочки, посапывающей, как ребенок. Посреди комнаты, прямо на проходе многозначительно стоял пакет с жалкими остатками Наташиных вещичек.
В этот момент ей стало весело.
Она вынесла пакет в коридор, спокойно направилась в освободившуюся ванную, вымылась и переоделась. Под ошалелыми взглядами соседок преспокойно залезла в холодильник, сделала несколько бутербродов и стала жевать, дерзко глядя исподлобья, мол, только суньтесь.
Никто не сунулся.
Доев в гробовом молчании, она выпила чашку остывшего чаю и, демонстративно рыгнув, вышла на лестницу. Спустившись вниз, она уселась на скамейку, достала сигареты, закурила и минут пять молча разглядывала дворик. Осознав, что особого выхода нет, она вынула телефон, набрала номер и, дождавшись ответа, ненатурально-бодрым голосом сказала:
– Это снова я. Извини, что отвлекаю, но, кажется, меня только что вытолкали из квартиры.
