Текст книги "Девочки-лунатики (СИ)"
Автор книги: Георгий Ланской
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– Ты останешься сегодня? – прошептала она.
– Конечно, – ответил Миша на ухо. – Разве я могу теперь уехать?
День, который так скверно начался, закончился волшебно.
Засыпая на пыльной, слегка отсыревшей постели, Наташа представила, как утром встанет рано-рано, сбегает в магазин за горячим хлебом, поищет вездесущих бабок с парным молоком, ведь наверняка кто-нибудь держит корову или козу. Еще можно нажарить картошечки, да с грибами, чтобы Мишу разбудил этот пьянящий запах. И еще было бы замечательно, чтобы на столе стояла плошка с ягодами. Может быть, кто-нибудь продаст?
То, что на дворе стояла глубокая осень, в голову совершенно не приходило. По мнению Наташи, жители московских пригородов непременно должны были держать коров, собирать грибы и ягоды, а потом предлагать их балованным москвичам прямо на перроне. В сериалах, во всяком случае, показывали именно такое: сытые деревни, парное молоко с ржаным хлебом, и ягодки в плошках.
Радужная картинка была заманчивой. Сладко зевая, она старательно удерживала ее в голове и не заметила, как уснула на неудобной шишковатой кровати под теплым Мишиным боком.
Из планов поразить любимого ничего не вышло. Утром она проснулась от мелодичного звона, перевернулась на другой бок, щурясь от яркого света. Постель была пуста. В кухне односложно бубнил раздраженный Мишин голос, но сквозь закрытые двери ничего нельзя было разобрать. Наташа потянулась, а потом, свесив ноги с кровати, сунула их в разношенные тапки без задников, найденные вчера. В комнате было прохладно, с запотевших окон стекали капли. Наташе захотелось подойти и оставить на них отпечаток ладони. Накинув на себя покрывало, она так и сделала, и пару секунд любовалась на влажный отпечаток.
Красиво. Романтично. Как в фильме «Титаник».
Что там по плану дальше? Трогательный поцелуй, горячие тосты или круасаны с чашечкой кофе, и вот она, закутанная в шерстяной плед, сидит и смотрит, как герой в шерстяном свитере с высоким воротом разжигает камин. По радио поют сентиментальные французы с их картавыми согласными, а герой потом поворачивается с робкой улыбкой…
Наташа толкнула дверь.
На кухне не было камина, только печка, холодная, растрескавшаяся. И круасанов с горячим кофе на столе не наблюдалось. Стояли две пластиковые чашечки с лапшой быстрого приготовления, от которых неаппетитно пахло острыми специями и синтетикой, валялись пара пакетиков растворимого кофе, да надкусанная булка. Миша стоял у окна и хмурился, прижимая к уху телефон.
– С добрым утром, – хрипло произнесла Наташа. Он кивнул и повел пальцем вокруг стола, мол, угощайся.
– Да, да, мы приедем, конечно, – сказал он в трубку. – Не знаю, часа через три. Нет, не могу раньше, я за городом. Сразу туда. Хорошо…
Сунув телефон в карман джинсов, Миша уселся за стол и, брезгливо поковырявшись в своей порции лапши, отодвинул ее в сторону.
– Мы куда-то едем? – робко спросила Наташа. – Или ты едешь один?
– Едем, – ответил Миша. – Сегодня митинг на Манежной. Надо поддержать товарищей. Завтракай, и поедем. Только быстрее, нас уже ждут.
Наташа, не снимая одеяла, торопливо сбегала в туалет, ежась от холода. За ночь температура упала ниже нуля. Трава, подернутая белесым инеем, под ногами хрустела и ломалась.
Вернувшись в кухню, Наташа без особого удовольствия умылась холодной водой, нашла на полочке початый тюбик зубной пасты и мокрую зубную щетку, которой только что пользовался Миша. Нерешительно повертев ее в руке, Наташа решила, что это придаст их отношениям еще большую интимность, как у супругов со стажем, которые не стесняются сидеть на унитазе, в то время как второй бреется или красит глаза.
Убедившись, что он не смотрит, Наташа понюхала щетку. Она пахла зубной пастой и немного Мишей, а, может, ей это только показалось?
В электричке, полупустой и немного сонной, они сидели, прижавшись друг к другу, словно воробьи и почти не разговаривали. Наташа считала станции, мелькавшие в окнах, загибая пальцы: Пушкино, Мытищи, Лосино-Островская… Сколько еще до Москвы? По вагону шастали пассажиры, продавцы всякой бесполезной хрени и попрошайки, поголовно отставшие от поездов, спалившие дома и нуждающиеся в срочной операции на сердце, почки и голову. Каждый раз, когда они подходили, Наташа делала вид, что дремлет.
После электрички они нырнули в метро, и снова долго ехали. Наташа уже пожалела, что не осталась на даче, так ей надоели эти хаотичные перемещения. К тому же коротенькая курточка грела слабо. Она мерзла и все теснее прижималась к Мише, засовывала руки в его карманы, вроде как погреться.
Сперва они поехали к нему домой. Оставив ее во дворе, Миша поднялся к себе, проверить, приехали родители или нет, захватить денег и переодеться. Наташе не очень понравилось, что он не пригласил ее подняться. Надувшись, она залезла в детский домик, спрятавшись там от пронизывающего ветра, сунула руки в карманы и уткнулась подбородком в воротник и уставилась на дверь подъезда. Миши не было минут двадцать. Наташа успела окончательно закоченеть.
На короткий момент ей вдруг показалось, что во дворе появилась ее одноклассница Карина, так ни разу и не позвонившая. Во всяком случае, девушка с рыжими волосами, торопливо забежавшая в подъезд, была очень на нее похожа, но расстояние не позволило разглядеть ее отчетливо.
Миша выскочил из дома и завертел головой, разыскивая ее. Наташа помахала рукой и неуклюже вылезла из низеньких дверок домика.
– Приехали родители?
– Что? А, нет еще.
– А чего тогда ты мне не позвонил? Я бы поднялась, погрелась бы хоть немного, – обиженно сказала она.
Миша пожал плечами и поежился от ветра, растрепавшего его длинные волосы.
– Честно говоря, не подумал. Начал хватать все, а тут звонки один за другим. Шершень рвет и мечет, говорит, чтобы мы торопились. Кстати, ты не боишься толпы? Можно выступить прямо там, перед тысячами людей…
Мысль, выступать перед многотысячной аудиторией, как настоящие звезды, показалась Наташе захватывающе волнительной. От неожиданного предложения она проблеяла что-то маловразумительное, а потом еще минут десять, пока они ждали маршрутку, крутила перспективу в голове, пока не почувствовала требовательное урчание в животе.
– Я есть хочу, – жалобно сказала Наташа. – Давай зайдем куда-нибудь?
– Давай, – равнодушно ответил Миша, который явно замерз, и даже нос у него покраснел. – Я бы тоже перехватил горяченького. Там неизвестно сколько стоять придется. Это обычно долго продолжается.
– Давай не пойдем? – осторожно предложила она. – Может, ну ее в пень эту площадь с митингами и всем прочим?
– Надо, – веско сказал Миша. – Я Шершню обещал. Да и не в нем дело. Там серьезные люди будут, между прочим, с большими деньгами. Им надо показаться, понравиться.
– Зачем? – глупо спросила Наташа.
– Затем, – ответил он и потащил ее к Макдональдсу.
Внутри было тепло и вкусно пахло. От головокружительных запахов, жирного чада и тепла, Наташу быстро разморило. Захотелось забраться на красный кожаный диванчик с ногами и заснуть, а еще лучше, как мыши забраться внутрь гамбургера, накрыться котлеткой и потом, отдохнув и выспавшись, проесть путь наружу.
– Что тебе взять? – спросил Миша.
– Гамбургер, фри и кофе. Нет, два гамбургера!
– Ладно, – рассмеялся он. – Иди столик займи.
Наташа сдернула курточку, размотала жиденький шарфик и уселась у окошка, лениво разглядывая зал и посетителей, жующих свой обед. Миша стоял в очереди, иногда оборачивался на нее, и вяло улыбался. Наконец, он подошел к стойке, и сделал заказ. Кассирша, замордованная десятком посетителей, вдруг неожиданно ему улыбнулась и вроде бы заинтересованно захлопала ресницами.
Глупая корова!
Наташа раздраженно отвернулась, чтобы не видеть этого телячьего взгляда и натолкнулась взглядом на нескладную девушку в клетчатой рубашке и красной кепке-козырьке, собиравшей по залу грязную посуду.
«Что-то у меня с голодухи глюки, – удивленно подумала она. – Уже двое знакомых померещились за последний час».
Девушка подошла ближе. К своему изумлению, Наташа поняла, что не ошиблась. Она даже привстала и подалась вперед, чтобы разглядеть знакомую получше. Уборщица обратила внимание на это движение и подняла глаза.
– Лариска? – удивленно произнесла Наташа.
После того, как подруга вылетела со второго тура конкурса, Наташа перестала интересоваться, чем там кончилось дело. Иногда, переключая каналы, она видела знакомых и незнакомых участников, тужившихся на сцене в попытке понравиться звездному жюри и публике, неуклюже отбивающихся от ядовитых реплик ведущего Егора Черского. Каждую неделю кто-то покидал проект в слезах, а кто-то получал индульгенции. Но Наташу эта возня теперь занимала мало. Она почти не вспоминала Ларису, а если вспоминала, то с чувством превосходства. И сейчас, увидев ее в кафе, осознание собственной значимости только возросло.
Лариса тоже узнала ее, покраснела, как рак и, суетливо сбросив пустые упаковки и стаканчики в пакет для мусора, сделала шаг назад, наткнулась на столик и, споткнувшись об его ножку, едва не рухнула на пол. Подобрав оброненный пакет, она стремительно бросилась прочь и исчезла на кухне, так и не подойдя к Наташе.
Это позорное бегство, признание собственной вины и никчемности, так развеселило Наташу, что она сразу забыла все прежние неудобства. Вальяжно развалившись на диванчике, она все ждала: выйдет случайная подруга и случайная любовница в зал или побоится?
Не вышла. Только разок высунулась из проема и снова спряталась кепка-клюв. Ах, как жаль, что это всего лишь Макдональдс, а не шикарный ресторан, а она, Наташа, не в дорогом платье, увешанная бриллиантами. В ресторанах чаевые положено давать. Как было бы забавно сунуть Лариске купюру и процедить сквозь зубы что-то вполне аристократическое, вроде: «Это вам, милочка, на пропитание».
Хотя, и так неплохо. Уборщица в Макдональдсе! Ниже упасть некуда.
– Чему ты улыбаешься? – спросил Миша, поставив на стол поднос.
– Да так, – усмехнулась Наташа. – Ты знал, что Земля – круглая?
– Ну, вообще, да. А что?
– Ничего. Так вот и бывает иногда: сделает тебе человек гадость, а потом ты его видишь в чмошном прикиде, вытирающего грязь, а то и вовсе нищим, как те побирушки, что сегодня ныли в метро.
Миша подозрительно оглядел зал, и, не увидев ничего интересного, спросил:
– Это ты к чему?
– За все надо платить, – пафосно произнесла Наташа и рассмеялась. – Жуй свой чизбургер, нам еще через всю Москву пилить.
Площадь бурлила, словно кастрюля с супом, вскипая флагами и транспарантами, колыхающимися сверху, как куски сырого мяса. Народа было так много, что они стояли плечом к плечу, бурно реагируя, когда с импровизированных трибун вещали народные избранники, призывающие свергнуть существующее правительство. Из-за того, что таких площадок было несколько, а народные трибуны выступали одновременно, усиленное колонками эхо превращало призывы в рваный неразборчивый лай.
До сцены, наскоро сколоченной, и украшенной багровыми полотнищами, Наташа и Михаил пробрались с трудом. Люди стояли плотно, прижимаясь друг к другу для тепла. Дул пронизывающий ветер, и только эта живая человеческая масса хоть как-то преграждала ему дорогу. Протолкавшись сквозь них, Миша протащил Наташу к заднику сцены, где топтались на месте Шершень и Упырь, по очереди прикладываясь к бутылке с водкой.
– А вот и наша королева эпатажа, – невесело хмыкнул Шершень, кивнул Наташе и коротко пожал Михаилу руку. Обменявшись рукопожатием с ним и Упырем, Михаил взял бутылку, глотнул и, скривившись, занюхал рукавом куртки.
– А, блин… Паленая что ли?
– Да, Михася, это вам не мартини гомосятское в клубах сосать, – загоготал Упырь. – Это наше, исконно-русское.
– Па-апра-асил бы, – жеманно протянул Миша и расхохотался. Бросив короткий взгляд на сцену, он ткнул пальцем в хрипло кричавшего в микрофон мужчину:
– Этот укурок долго еще базлать будет?
– Кому укурок, а кому и томатный спонсор, – меланхолично произнес Упырь. – Погоди, дядя еще не наорался. Наорется, выпустим кого-нибудь на разогрев. Девочку, например. А, Натах? Хочешь про Россию-матушку спеть на публику?
– Хочу, – храбро сказала Наташа. – А можно?
– Можно. Чего ж нельзя то? Щас папа допоет свою лебединую песню про кремлевских оккупантов, и выйдешь. Красиво так, с помпой.
– Красиво и с помпой пусть Алмазов выходит, – хмыкнул Шершень. – С дымом и искрами из задницы. А мы люди простые, нам душевно надо. Чтобы проняло.
– Мне бы гитару, – напомнила Наташа.
– Будет тебе гитара, – буркнул Упырь, а потом потянул Мишу в сторону: – я тебе вот чего хочу сказать…
Наташа проводила их взглядом, но подойти не решилась. Поначалу она думала, что речь идет о ней, но потом Упырь начал тыкать пальцем куда-то за сцену, и в сторону гудящей толпы. Наташа внимательно проследила за взмахами его рук, но ничего интересного не увидела. Ну, толпа. Ну, полиция в серой форме. Ничего особенного.
За сценой тоже не было ничего интересного. Несколько бритоголовых парней торопливо засовывали под куртки бутылки. Наверное, с водкой от томатного спонсора, замерзли, сердешные…
Придушив аудиторию кремлевскими страшилками, спонсор на прощание призвал население быть бдительным, не терять веры в народных избранниках и поддержать их на грядущих через несколько месяцев выборах. Закончив, он вскинул руку в приветственном гитлеровском жесте. Толпа вяло зааплодировала, а кто-то особенно смелый из первых рядов даже крикнул:
– Долой правительство!
Спонсор, довольный произведенным эффектом, отошел в сторону. Наташа внимательно разглядела его снизу, отметив нездоровый цвет лица, вздувшиеся красные капилляры, редкие седые волосы, окружившие чахлым венчиком красную лысину. Его длинное черное пальто напоминало неудобный кокон, в котором возилась зачехленная жирная куколка, бесконечно далекая от людских забот.
В детстве Наташа с подружками развлекалась, представляя учителей и других нелюбимых взрослых в неприглядном виде: лысыми, в диких одеждах. И сейчас она, вспомнив детскую забаву, едва не расхохоталась, представив солидного спонсора в майке-алкоголичке и трениках, вытянутых на коленках. Мужчина вытащил из кармана скомканный носовой платок и торопливо вытер нос. Заметив, что Наташа наблюдает за ним, спонсор торопливо сунул платок в карман и нахмурился.
Она безразлично отвернулась и посмотрела, кто там теперь призывает население к активности хрипловатым визгливым голосом.
Активисткой оказалась гламурная телевизионная дива. Еще недавно она с торопливым придыханием расспрашивала знаменитостей о творческих планах, вела ток-шоу о женских хитростях и мужских слабостях, и крутила в Куршавеле роман с миллиардером. Нарочито скромный наряд только подчеркивал его баснословную цену. Снизу Наташе были хорошо видны сапоги дивы, стоившие ровно столько, сколько автомобиль среднего класса. Левый сапог был слегка вымазан, видимо, дива где-то неудачно провалилась в подмерзшую лужу.
Мысль, что на ноги можно небрежно нацепить автомобиль, да еще и вымазать его грязью, Наташе невероятно понравилась. А мысль, что дива, проматывающая миллионы на горнолыжных курортах, всерьез озабочена судьбой голодающего народа, показалась смешной.
Толпа, видимо, была того же мнения, потому диву встречали прохладно. Подошедшие Упырь и Миша потащили Наташу к сцене.
– Давай, давай, сейчас самое время, – торопливо сказал Упырь. Миша сунул Наташе в руки нечто розовое.
– Надень.
– Что это?
– Маска.
– Что за фигня? – возмутилась Наташа, разглядывая уродливое нечто.
Маска, при ближайшем рассмотрении, оказалась детскими колготками с прорезанными в них дырками для глаз и рта. На носочках были повязаны красные ленточки, явно оторванный с ближайшего агитплаката.
– Не надену я это!
– Наденешь, – с неожиданной жесткостью сказал Миша и стал трясти ее за плечи. – Ты что, забыла? Мы именно это и планировали. Хочешь славы, а? Хочешь?
– Хочу.
– Тогда иди и делай то, что тебе говорят. И поверь, твое выступление запомнят надолго!
– Давай-давай, подруга, – торопливо подтолкнул ее в спину Упырь. – Цигель-цигель ай-лю-лю.
Она натянула шапочку и на деревянных ногах поднялась наверх, сопровождаемая удивленными взглядами. Шершень ринулся на сцену, вырвал гитару у музыканта, сунул ей и схватил микрофон.
– А сейчас для вас выступит молодая многообещающая певица…
Он запнулся и беспомощно обернулся на Наташу, которая, замерев от ужаса, уставилась на него во все глаза. В дикой панике они позабыли, как надо ее представить. Миша, сложив руки рупором, что-то проорал снизу, и Шершень, кивнув, крикнул в толпу.
– …солистка группы «Crazy Rabbit» Наталья…
Фамилия потонула в гуле. Увидев перед собой фрика в розовых колготках на лице. Толпа одобрительно загудела, зафыркала. В сторону сцены полетели смешки. Перепуганная Наталья вцепилась в гитарный гриф и с ужасом уставилась на первую в жизни настоящую публику. Сотни глаз смотрели прямо на нее, а лица слились в одно целое. Впечатление от увиденного было кошмарное. Ей показалось, что она видит разноцветный блин со злыми огоньками лазерных прицелов, направленных прямо в лицо. Коленки затряслись, и Наташа едва не свалилась прямо на сцене.
Куда там до этого «Народному герою» со всем звездным жюри!
– Пой, давай! – прошипел Шершень.
Господи, как же страшно!
Ее пальцы с первого раза взяли нужный аккорд. Не слыша и не видя больше ничего, Наташа робко запела песню о России.
К середине второго куплета, плоский блин, слепленный из человеческих лиц, рассыпался на отдельные составляющие. Сдавливающий грудь страх отступил, и, отчаянно терзая струны, Наташа пела, одновременно разглядывая людей. Теперь публика была ее подругой, внимательно слушая слова песни, одобрительно кивая и притоптывая, то ли в такт, то ли от холода.
Ей хотелось думать, что в такт.
Она не знала, что слов песни почти не разобрать из-за плохой акустики, ей нравился сам процесс. Вот она, вот сцена, вот микрофон. А там, по другую сторону, публика, благодарная, внимающая, сопереживающая. Сотни глаз, сотни лиц, на пару минут принадлежащие ей одной. С полутораметровой высоты, Наташа видела только людские головы, плакаты и мечущиеся вправо-влево флаги.
Позади на Моховой гудели клаксонами автомобили. Впереди угрожающе шевелилась серая лента полицейских, облаченных в защитные жилеты, вооруженных дубинками и железными щитами.
Полицейские не предпринимали никаких действий, поскольку акция была заранее спланированной, разрешенной, одобренной, пусть и с неохотой, на самых верхах. Им не было дела до какой-то певички с закрытым маской лицом. Сырой воздух, многочасовое оцепление, подкравшийся голод и жажда, и невозможность отлучиться, раздражало всех. Впрочем, толпа вела себя достаточно мирно, не пытаясь нарваться на неприятности. Потому все слегка расслабились и даже не заметили, что прямо от сцены, расталкивая людей, идет группа молодежи.
Никто не успел заметить, как в воздух полетела первая бутылка с «коктейлем Молотова» и ударилась в железный щит. Яркое пламя взметнулось вверх под яростные крики и проклятия. В тот момент, когда Наташа допела свою песню, в полицейских полетело еще шесть бутылок.
Глава 6
В Париже было холодно, сыро, лил промозглый дождь, однако он все равно оказался приветливее Москвы, в которой осенью всегда плохая погода. Думая о том, что через полчаса они приземлятся в Домодедово, Карина вздохнула.
Как же быстро закончилось парижское приключение. Свой первый рейс в качестве стажера она отработала достаточно спокойно, и теперь, когда самолет вот-вот должен был приземлиться на родине, слегка удивилась: чего же она так боялась? Настоящие пассажиры особо не отличались от подсадных уток на курсах, вели себя вполне пристойно, рук не распускали, и даже в хлам пьяных на борту не оказалось, хотя именно они обычно доставляли бортпроводникам больше всего хлопот.
Карину, как новобранца, в бизнес-класс, естественно не пустили, отправили обслуживать эконом, где публика была менее взыскательна, и просила разве что водички или плед. Она честно таскала тяжелые тележки с едой, разливала чай, кофе и соки, подносила пледы, стараясь улыбаться даже неприятным пассажирам. Да и в конце концов, чего тут такого сложного? Подумаешь, четыре часа в воздухе, один обед и уборка и то же самое обратно. Мелочи! Это тебе не утомительный двадцатичасовой перелет Москва-Вашингтон, через Дубай или Франкфурт-на Майне, когда провожая пассажиров с радостным оскалом хочется сдохнуть тут же, у трапа.
Ноги, правда, гудели с непривычки. В аэропорту Шарля де Голля экипаж пообедал, и, пока все ждали, пока команда уборщиков вычистит самолет, вымоет санузлы и пропылесосит дорожки, Карина выскользнула на улицу, вдохнуть особый, по слухам, парижский воздух.
Воздух оказался вполне обычным, в меру сырым и холодным, однако она сразу почувствовала некую неправильность, несуразность, отличие от родимого отечества, отравленного сиволапотностью. Москва, при всем своем размахе, раскрашенная неоновыми вывесками, затянутая в корсеты баннеров и плакатов, на Париж никак не походила. Вдохнув этот воздух свободы, Карина внезапно ощутила себя совершенно взрослой, самостоятельной и независимой, а потом подумала: чувствуют ли то же самое подруги, каждая в своей загранице.
С курсов трудоустроили почти всех. Даже Сашка прошла на международные рейсы, хотя ее знания не расширились ни на йоту.
– Господи, ты даже «fish» произносишь с рязанским акцентом, – с отвращением говорила ей Лада. – Ну как можно так выговаривать согласные, объясни?
– Да ладно, – вяло отмахивалась Сашка. – Понятно же, что я ему предлагаю исключительно рыбку съесть. Ну, а будет хамить, остальное объясню по-русски, на пальцах. Наверняка, поймет.
Обе расхохотались, а Карина с грустью подумала, что их только-только зародившаяся дружба, скорее всего, скоро закончится. Практиканты редко попадают в одни рейсы. Кому охота возиться сразу с двумя неумехами?
Ее прогнозы оправдались сразу. В свой первый рейс они разлетелись в разные стороны. Лада улетела в Прагу, Сашка – в Берлин, а сама Карина – в Париж.
По иронии судьбы они пересеклись в аэропорту. Самолеты Лады и Карины вылетали с разницей в двадцать минут, Сашка оказалась в составе дежурного экипажа и уже готовилась пойти на посадку.
– Грустно это, девочки, – вздохнула Лада. – Мы как птички перелетные. Вроде из одного гнезда вылетели, а в теплые края полетим порознь. С таким графиком нам и встретиться будет проблема.
– Нашла о чем беспокоиться, – отмахнулась Сашка. – У меня лично все сжимается. Как подумаю, что в первый раз лечу самостоятельно, да еще без инструктора, плохо становится. А у вас инструкторы будут?
Лада покачала головой, Карина ответила:
– Так же как у тебя, наверное. Мне сказали слушать старшего бортпроводника.
– Тебе страшно? – спросила Сашка. Карина криво усмехнулась.
– Знаешь, после той резни мне, наверное, уже ничего не страшно.
Обратный рейс выдался менее спокойным. Судя по беседам бывалых стюардесс, подобное на «разворотных» рейсах было делом привычным, и угадать, который из рейсов, туда или обратно, окажется более тяжелым, не брался никто. Слишком многие факторы следовало положить в лототрон удачи: погода, месяц, праздники. Так получилось и на сей раз. Возможно потому, что французов было куда меньше, возможно потому, что самолет заполонило новорусское быдло, оттянувшееся по полной программе.
– Четыре часа кошмара, – пророчески заявила старший бортпроводник Татьяна, оглядывая из-за занавески рассаживающихся пассажиров.
– Почему? – спросила Карина. Таня мотнула подбородком в первые ряды, невыгодно отличавшиеся от пассажиров, прибывших с ними в Париж. В бизнес-классе оказалось всего два француза, смахивающих на гомиков: шарфики, моднючие свитера и очки с простыми стеклышками под задорными чубчиками-хохолками. Эта парочка, сидевшая во втором ряду, почти не разбавляла пафосных россиян, со спесивыми взглядами и вздернутыми подбородками.
– Вон, смотри, сидят ушлепки. Богатеи, по харям видно. Но мужиков я еще переживу. Максимум, на что они отважатся, так это по попке погладят. Больше всего ненавижу их девок из проститутошных филиалов … О, глянь, вон пошла фифа… Помяни мое слово, с этой будет больше всего проблем. Замотает, задергает, весь мозг вытрахает.
Карина с любопытством посмотрела на высокую красивую брюнетку в коротеньком, несмотря на холод, платье, небрежно впечатывающей шпильки в пол. Девушка затолкала в отсек для багажа свою сумку и плащ и уселась в кресло, закинув ногу на ногу. Ее красивое лицо с явно искусственным загаром показалось Карине надменным, а выпяченные вперед губки, намазанные светло-розовым блеском, словно выражали презрение к окружающим. Заметив, что Карина наблюдает за ней, девушка скривилась.
– Интересно, чего это она одна, – произнесла Таня. – Такие обычно летают в компании какого-нибудь пузана лет пятидесяти.
– Наговариваешь ты на нее, – усмехнулась Карина. – Грех это. Может быть, это честная студентка. Ездила в Париж подтянуть французский.
– Угу. Особенно удалась расхожее выражение: «ля минет»… О, смотри, это, похоже, преподаватель минетов подтянулся…
Пройдя по салону нетвердой походкой, в кресло рядом с красоткой рухнул коренастый лысый мужчина лет пятидесяти, с объемным пузом, криво повязанном галстуке и невероятно красным лицом. Он наклонился к девушке и что-то прошептал ей на ухо, но красотка отодвинулась, брюзгливо поджав губы.
– Набухался, так не лезь, – отчетливо произнесла она хриплым голосом. – Научись сперва себя прилично вести, алкота конченая.
Таня и Карина переглянулись, захихикав.
– Я же говорила, – удовлетворенно фыркнула Таня. – Дяденька полетел на семинар, прихватив с собой подружку, чтобы не скучать. А в Москве домик на Рублевке, жена и трое ребятишек.
– Может это как раз жена, – предположила Карина.
– Вряд ли, жены себя так не ведут, потому как конфетно-букетные периоды заканчиваются быстро. Но можно в списке пассажиров глянуть, если не веришь. Спорим, фамилии будут разные?
Перед взлетом бортпроводники быстро пробежали по салону, проверяя, закрыты ли багажные отсеки, подняты ли спинки кресел в вертикальное положение. Карина автоматически выполняла обязанности, на время позабыв о красавице из бизнес-класса. Но едва она вошла в свой отсек, Таня поманила ее пальцем.
– Глянь, у нас звезда на борту. Сейчас начнется…
Звездой оказался телеведущий Егор Черский, вошедший в самолет буквально в последний момент, запыхавшийся и взъерошенный, с маленьким мальчиком на руках. Следом вбежала высокая худенькая девушка с пламенно рыжими волосами. Она быстро скинула куртку, уселась в кресло и приняла от Черского ребенка. Оба родителя, похоже, были слегка пьяны, что было заметно по легкой заторможенности движений, но от этого казались лишь очаровательнее, в отличие от своего пузатого соседа.
Пока Егор раздевался, красавица-брюнетка с захватывающим интересом наблюдала за ним, а потом, решительно отбросив руку своего пузана, пошла к Черскому.
Разговора из-за шума в салоне слышно не было, но судя по всему, Черский сказал красотке что-то неприятное, поскольку с ее лица сползла надменная уверенная улыбка. Она бросила в ответ пару слов, фыркнула и пошла к своему месту, высоко вскидывая длинные, как у племенной кобылы, ноги, презрительно скривившись, мол, подумаешь, звезда, видели мы таких звезд…
На табло загорелся знак: «Пристегните ремни». Бортпроводники заученно показали размашистыми жестами, где находятся спасательные жилеты и запасные выходы и торопливо скрылись у себя в отсеке. Самолет начал выруливать на взлетную полосу, а потом, на мгновение замерев, рванул вперед, задирая нос. Пассажиры опасливо притихли.
Через пару часов, когда пассажиры расслабились, а бортпроводники стали разносить обед, Карина мельком глянула на Черского, слегка пожалев, что обслуживает правый борт, а Черский сидит на левом. Егор держал на коленях ребенка, корчил рожи, и подбрасывал его вверх, а тот заливисто хохотал, пытаясь ухватить отца за раздутые щеки. Жена Егора читала глянцевый журнал, поглядывая на забавы своих мужчин. Роковая брюнетка, подъедая свои судки, на звезду косилась со снисходительной ухмылкой. Карина почувствовала жгучее желание треснуть той по лощеной просоляренной физиономии.
– Знаешь, что самое мерзкое? – спросила Таня, снова мотнув подбородком в сторону красотки. – Мы для них – не люди по праву рождения. Лохи ливерные, грязь из-под ногтей. Эта сучка вот таких, как мы презирает по молодости. Думает: мне – двадцать, я красива, и любой кобель сделает стойку, бросив к ногам мир и норковую шубу.
– Черский не бросил, – усмехнулась Карина.
– Так у него жена под боком. Но смотреть на этот цирк было смешно. Сразу видно, эта краля откуда-то из Мухосранска приехала, и где-нибудь на панели отрабатывала, пока своего пузана не зацепила. Видишь, как засуетилась, когда звезду увидела? Только что на мобильник сфоткаться не попросила…
За хлопотами по уборке самолета после обеда, пролетело еще с полчаса. Избавившись от мусора, Карина пообедала и с облегчением уселась на свое место, вытянув ноги. В отсеке на пару минут никого не оказалось, остальные ушли в хвост, да ходили по подремывающему салону, предлагая пассажирам остатки чая и кофе. От непривычного гула разболелась голова. Пощупав холодный лоб, она вытащила из аптечки упаковку анальгина, торопливо забросила в рот пару таблеток и запила минералкой. Занавеска дернулась и отъехала в сторону.
– Извините, можно воды?
Увидев Егора, Карина торопливо поднялась с места, схватила бутылку и стаканчик.
– Ой, ну что вы сами-то, я бы принесла!
– Так быстрее получается… Два стаканчика.
– Что?
– Мне надо два стаканчика, – повторил он. – И не холодную, пожалуйста.
Карина налила воды в два пластиковых стаканчика. Егор быстро выпил один, и протянул обратно.
– Еще.
Она налила стаканчик вновь. Черский бегло улыбнулся, забрал воду и ушел. Со своего места, Карина увидела, что один стаканчик он дал жене, а из второго напоил ребенка, а потом допил остатки. Проходившая мимо Таня забрала у него пустую тару.
– Хороший какой, – задумчиво сказала она Карине. – И улыбка приятная. Вот жене повезло…
– Угу, – буркнула Карина и посмотрела на табло с горевшими лампочками вызова. – Иди, кстати, там «студентка» машет. Наверное, вода не охлаждена до нужной температуры.
– Задрала она, – злобно сказала Таня. – Я к ней уже трижды подходила. Вот как за такое короткое время можно столько всего хотеть?
Карина не ответила, а Таня, нацепив на лицо дежурную улыбку, отправилась выяснять, чего желает красавица-брюнетка.
Вскоре на табло вновь загорелся значок, требующий пристегнуть ремни. Самолет начал снижаться, резко ухнув из сиреневых сумерек в ночь. Карина, почувствовала, как заложило уши, и торопливо отправила в рот леденец, перекатывая его языком. Рядом захныкал ребенок, а потом пустился в оглушительный рев. Пассажиры нервно заерзали на местах. Таня, сидевшая рядом, неразборчиво произнесла что-то о нелюбви к летающим младенцам, и Карина наугад кивнула. Очень уж нервировал этот тоненький писк.
