Текст книги "Султан и его враги. Том 2 "

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

XIX. Подземный ход

   Мы оставили заключенных в пирамиде в ту минуту, когда Лаццаро схватил одного из дервишей и между ними завязалась отчаянная борьба.    Желание Мансура, по-видимому, исполнилось. Старая гадалка была мертва, а противник грека боролся со всем мужеством отчаяния, и очень могло случиться, что он станет победителем. А в таком случае смерть грека была бы неизбежна.    Мансур был невозмутимо хладнокровен и спокоен, он был вполне уверен в спасении.    Он говорил себе, что он не может здесь погибнуть. Каким образом будет он спасен, этого он еще не знал, но больше всего надеялся на помощь от дамиеттского муллы.    Между тем борьба все еще продолжалась, и в ней приняли участие остальные дервиши, не видя, на кого они нападают. Они помогали тому, на чьей стороне был перевес, не разбирая, кто это: Лаццаро или схваченный им дервиш.    Наконец отчаянное сопротивление жертвы было сломлено, и обезумевшие от голода и жажды люди набросились на нее, как волки, и в одну минуту разорвали ее на куски.    В другое время они отвернулись бы с ужасом и омерзением от подобной пищи, но тут голод заглушил в них все человеческие чувства и обратил их в хищных зверей.    – Однако, как он защищался! Пусть в следующий раз другой ловит, с меня довольно! – раздался вдруг голос, в котором Мансур тотчас узнал голос грека.    Лаццаро вышел победителем из отчаянной борьбы, и надежды Мансура не оправдались.    Ни Мансур, ни грек не решились прикоснуться к трупу дервиша, несмотря на то, что они страдали не меньше других. Железная воля помогала им переносить то, что было невыносимо для других.    Разделив еще теплый труп товарища, дервиши попрятались по углам, как бы боясь, чтобы кто-нибудь не отнял у них их кровавую добычу.    Один из них, чтобы быть в большей безопасности, пролез через отверстие в стене во вторую камеру пирамиды. Но, боясь, что его и там легко могут найти, он пробрался в самый дальний угол и там прижался к стене.    Вдруг ему показалось, что один из камней под его рукой слегка пошевелился.    Безотчетный страх охватил его. Он стал ощупывать руками стену и нашел, что действительно один из камней, а именно широкая, вдавленная в стену плита, только слабо держится. Он нажал рукой, и плита с глухим шумом упала на землю, открыв отверстие в стене, которое было началом идущего в глубину прохода.    Глухой шум от падения камня услышал Мансур, и он тотчас бросился в ту сторону, откуда он слышался.    – Что ты тут делаешь? – спросил он, подходя к дервишу.    – А, это ты, мудрый Баба-Мансур! – сказал узнавший его голос дервиш. – Посмотри, я нашел здесь отверстие в стене. Тут выпала плита.    Мансур с лихорадочным нетерпением стал ощупывать отверстие. Он был уверен, что это была какая-нибудь скрытая ниша, где находились сокровища калифов.    Отверстие было настолько высоко, что в него мог пройти человек, лишь немного согнувшись.    Казалось, это был какой-то проход между обломками скал, из которых была сложена главная масса пирамиды. По-видимому, он вел вниз, так как пол его заметно понижался.    Дикая радость овладела дервишем при этом открытии.    – Сюда! Сюда! Проход! – закричал он, сзывая остальных во вторую камеру пирамиды.    – Где? Где ты? – раздалось со всех сторон.    – Здесь! Идите сюда! Здесь есть выход!    – Зачем ты зовешь других! – сказал с гневом Мансур. – Разве ты знаешь, куда ведет этот проход?    – Он ведет на свободу, мудрый Баба-Мансур! – вскричал дервиш, радость которого не знала границ. – О, мы теперь спасены! Я говорю тебе, мы спасены! Иль-Алла! Аллах Акбар!    Дервиши плакали, кричали, смеялись и бесновались, как сумасшедшие.    Мансур пошел по проходу в сопровождении обнаружившего проход дервиша. Некоторое время они двигались в полном мраке. Вдруг впереди блеснула яркая звездочка. Это был луч света!    – Свет! Свет! – заревел дервиш. – Свобода! Мы спасены! Спасены! Сюда!    При этом известии всеми остальными спутниками Мансура овладело неописуемое волнение. Давя друг друга, они бросились к узкому отверстию, каждый хотел первым выйти на свободу.    Можно было подумать, что их жизнь подвергалась опасности от каждой минуты промедления.    К счастью для них, проход был длинным и узким, так что они могли продвигаться вперед только медленно. В противном случае им грозила бы слепота, так как их глаза, отвыкшие от света, не вынесли бы быстрого перехода к свету, хотя солнце уже заходило и наступили сумерки.    Мансур первым достиг конца прохода, наполовину засыпанного песком, и вышел на свободу.    Только тут его железная натура сломалась. Он зашатался и упал без чувств на песок. Дервишами окончательно овладело безумие, одни из них скакали и кривлялись, произнося имя Аллаха, другие, лежа на земле, корчились в судорогах, третьи лежали, как мертвые, от истощения.    Двое из них вскоре опомнились и пришли в себя, двое других помешались. Их расстроенный мозг не вынес такого потрясения.    Один только Лаццаро спокойно перенес этот быстрый переход от гибели к спасению.    Очнувшись от забытья, Мансур с двумя дервишами пошел отыскивать верблюдов.    Только двое из них еще остались, остальные же, по всей вероятности, убежали в пустыню, так как они не были привязаны.    Во вьюках были финики и несколько мехов с водой. Мансур разделил еду между своими спутниками понемногу, так как знал, что после длительного голода большое количество пищи может быть смертельно.    Наступила ночь, и, подкрепив себя немного пищей, несчастные заснули, обессиленные голодом и бессонницей.    Только один Лаццаро не спал. Жадность, которая в нем была сильнее, чем в Мансуре, побеждала усталость. Этот бледный, истощенный страданиями человек выносил лишения легче всех других его товарищей.    Он притворился спящим и лежал без движения до тех пор, пока не убедился, что все остальные крепко заснули.    Тогда он осторожно приподнялся и осмотрелся вокруг: все было тихо и спокойно, даже верблюды спали.    Неслышными шагами подошел грек к Мансуру, и, наклонившись над ним, осмотрел все его карманы.    Но они были пусты. Во вьюках верблюдов тоже не было и следа сокровищ калифов.    Было очевидно, что Мансур или не нашел сокровищ, или оставил их внутри пирамиды. Лаццаро хотел во что бы то ни стало воспользоваться этим случаем, чтобы обогатиться. Если Мансур нашел сокровища, он должен с ним поделиться!    С этими мыслями Лаццаро лег, решив наблюдать за всеми передвижениями Мансура, если тот проснется. Но тут тело взяло верх над духом, и крепкий сон сморил его. Когда грек проснулся, была еще ночь, но луна уже спустилась к горизонту. Близилось утро. Первой мыслью Лаццаро было взглянуть на Мансура, но место, на котором тот лежал вечером, было пусто.    Демоническая улыбка искривила бледные черты Лаццаро.    Мансур еще раз решился проникнуть внутрь пирамиды для поиска сокровищ калифов.    Мансур не захотел делиться добычей, так он погибнет в этой охоте за богатством!    Кругом было темно, дервиши спали крепким сном. Грек осторожно поднялся и прокрался к подземному ходу, который вел внутрь пирамиды. Тут он убедился, что его догадки справедливы. В глубине узкого прохода виднелся слабый свет. Мансур воспользовался тем, что спутники его спали, и, взяв с собой лампу, снова проник в пирамиду, чтобы продолжить поиски сокровищ.    Казалось, что свет мало-помалу приближается. Мансур, значит, уже возвращался? Может быть, он несет уже часть сокровищ, чтобы спрятать ее во вьюках верблюдов? Лаццаро притаился за выступом стены и ждал приближения Мансура.    Страшное волнение овладело им. В висках стучало, в ушах раздавался шум, казалось, вся кровь прилила к голове. В эту минуту должно было решиться, будет он обладателем громадного богатства или нет.    Неужели он подвергался всем этим опасностям только для того, чтобы вернуться в Константинополь с пустыми руками?    Свет все приближался, и наконец уже можно было различить Мансура, который, согнувшись, медленно шел но узкому проходу.    Вдруг в нескольких шагах перед собой он увидел человека, преградившего ему путь.    – Кто тут? – спросил он, вынимая из кармана револьвер. – А, это ты, Лаццаро! Что ты здесь ищешь?    – Сокровища, Баба-Мансур! – отвечал грек. По тону этого ответа Мансур понял, что ему грозит большая опасность.    – Назад! – закричал он, вздрогнув и побледнев от охватившего его ужаса. – Выйди вон из прохода и дай мне пройти!    – Если я повернусь, ты меня убьешь! Нет, я хочу поделиться с тобой.    Вместо ответа Мансур прицелился в грека, приближавшегося к нему с угрожающим видом.    – Назад! – крикнул он.    Грек бросился вперед. Загремел выстрел, и в ту же минуту лампа, которую держал в руках Мансур, упала на землю и разбилась.    Пуля Мансура не задела Лаццаро, тот остался невредим, и во мраке завязалась отчаянная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть.    Дервиши спали так крепко, что их не разбудил гром выстрела, а шум борьбы в подземелье не доходил до них.    Поэтому Мансуру нельзя было надеяться на помощь, и он напряг все силы, чтобы одолеть своего противника.    Со своей стороны Лаццаро знал, что смерть его неизбежна, если Мансур одержит верх.    Несколько минут слышался глухой шум борьбы, наконец все стихло.    В конце подземного хода показался Мансур, бледный, в разорванной одежде, с окровавленным кинжалом в руке.    Мансур стер кровь с кинжала и привел, насколько это было возможно, в порядок свое платье. Затем он подошел к спящим дервишам и, разбудив их, велел собираться в путь.    Верблюды тотчас были навьючены, и маленький караван двинулся по пустыне.    Дервиши спросили о Лаццаро, но Мансур ответил им, что с ним произошло несчастье, и они замолчали. Дисциплина, ослабевшая во время ужасного заключения, была восстановлена, и дервиши не смели расспрашивать своего повелителя.    Через несколько дней Мансур счастливо достиг гавани, где ожидал его нанятый им пароход, и вернулся в Константинополь.

XX. Покушение на жизнь принцев

   Поздно вечером в субботу 13 мая 1876 года у входа в развалины Кадри остановился экипаж, на козлах которого рядом с кучером сидел черный слуга.    Это был экипаж султанши Валиде.    – Здесь мудрый Мансур-эфенди? – спросила она подбежавшего старого, оборванного дервиша.    – Да, повелительница! Мудрый Баба-Мансур недавно счастливо вернулся из своего большого путешествия! – ответил дервиш.    Негр соскочил с козел и открыл дверцу кареты. Султанша Валиде вышла из экипажа.    – Веди меня к Мансуру-эфенди! – приказала она дервишу.    В первый раз султанша искала льва в его логове, в первый раз проникала она в мрачные развалины Кадри.    Дервиш показывал ей дорогу, слуга-негр шел позади. Она прошла мимо вертевшихся и кривлявшихся дервишей, мимо других, которые пели и призывали Аллаха, и наконец достигла башни Мудрецов, где находился Мансур.    Тут она увидела странное зрелище.    Старый дервиш, помешанный и потому считавшийся святым, лежал около полуобвалившейся стены, положив левую руку на землю, и правой ударял кинжалом с такой быстротой, что едва можно было уследить за его движениями. С неописуемой ловкостью вонзал он блестящую сталь в землю между растопыренными пальцами левой руки.    Он был так поглощен этим занятием, что не видел и не слышал ничего, что происходило вокруг него.    Султанша, проходя мимо, бросила ему золотую монету. Он подобрал ее и, кивнув несколько раз головой, покрытой длинными седыми волосами, снова взялся за кинжал.    – Как имя этого несчастного? – спросила султанша у сопровождавшего ее дервиша.    – Алаи, повелительница! Но он не несчастен, он один из самых счастливых!    – Знает ли он, что делает?    – Его душа у Аллаха! – отвечал дервиш, указывая на небо.    Дверь башни отворилась, и султанша вошла в зал совета.    Мансур находился там.    – Благословляю вечер, в который я удостоился высокого посещения вашего величества! – сказал он, почтительно кланяясь султанше.    – Наступило тяжелое и опасное время, – начала султанша, по своей привычке сразу приступая к делу. – Я хочу переговорить с тобой!    – Посещение вашего величества для меня великая милость! Потеря доверия султана тяжело поразила меня, но это новое доказательство вашей благосклонности подняло мой упавший дух! – продолжал бывший Шейх-уль-Ислам.    – Перейдем к делу, Мансур-эфенди, – прервала его султанша. – Я приехала сюда сама, а не позвала тебя в мой дворец, потому что я хотела, чтобы наше свидание осталось тайной. Ты знаешь, какое бурное время наступило! Война и смуты охватили все государство, и происходят события, которые очень меня беспокоят.    – Что же беспокоит тебя, повелительница? Одари меня своим доверием!    Султанша опустилась на диван, Мансур остался стоять перед ней.    – Знаешь ли ты о заговоре в пользу принца Мурада? – вдруг спросила она и бросила на бывшего Шейха-уль-Ислама проницательный взгляд, наблюдая за действием, которое произвели на него ее слова. Ей назвали Мансура как одного из заговорщиков.    – О заговоре, повелительница? – спросил Мансур с так искусно разыгранным изумлением, что даже проницательная и недоверчивая султанша была обманута. – Нет, я об этом ничего не слышал! Волнение в столице очень велико! Ты сама знаешь требования недовольных. Гяуры должны быть безжалостно истреблены! Софты недовольны главой Ислама и находят его слишком уступчивым и медлительным. Неудивительно, что при таких обстоятельствах принцы думают о возможности переворота и рассчитывают на успех своих планов.    – Это значит, что принц Мурад думает, что близко время его восшествия на престол!    Мансур понял, что если он через султаншу вынудит Абдул-Азиса принять относительно принцев чересчур суровые меры, то это только увеличит число недовольных и ускорит переворот. Он всеми силами помогал министрам подготавливать свержение султана, так как только от его преемников он мог ожидать помощи в свершении своих планов.    – Я боюсь, ваше величество, что принцы рано или поздно возымеют эту надежду, – сказал он.    – Твои сдержанные слова еще больше подтверждают справедливость моих опасений.    – Мне не было позволено доказывать далее мою преданность вашему величеству и нашему высокому повелителю, султану, так как интриги одной выскочки лишили меня доверия его величества. Но я по-прежнему предан моему повелителю, несмотря ни на что! – сказал хитрый Мансур. – Если ты хочешь, высокая повелительница, выслушать мое мнение и мои советы, то я готов повергнуть их к твоим ногам.    – Говори.    – Быстрые, энергичные меры могут уничтожить все замыслы врагов. Одно повеление может уничтожить самый корень опасности и отвратить мысли всех от какого бы то ни было заговора.    – Назови мне это повеление, Мансур-эфенди.    – Опасность будет уничтожена, если его величество султан даст приказание немедленно арестовать принцев, отвести их во дворец Долма-Бахче и там содержать иод строгим контролем.    – Арестовать! Да, ты прав! – сказала султанша, которую легко было побудить к подобным поступкам.    – Нужно арестовать всех принцев, кроме принца Юссуфа, – продолжал Мансур. – Не только принцев Мурада и Гамида, но и Решила и Нурредина – таков мой совет. Арест должен быть произведен со всей возможной осторожностью и никак не позднее завтрашнего утра.    – Да, я согласна с тобой, это необходимо.    – Кроме того, надо объявить принцам, что они не могут принимать никого без ведома главного камергера, мушира Чиосси, и что они могут посылать письма, только прочитанные и подписанные им.    – Да, никакая мера не слишком строга, когда дело идет о безопасности султана. Я сейчас же еду в Беглербег, чтобы уговорить султана арестовать принцев. Благодарю тебя за твои советы, – продолжала султанша, поднимаясь с дивана. – Я надеюсь, что скоро буду иметь возможность вознаградить тебя за них.    С этими словами она вышла из зала совета, у дверей которого ее ожидал черный слуга.    Выйдя из развалин, султанша Валиде села в карету и велела везти себя в Беглербег.    Мансур глядел ей вслед с торжествующей улыбкой. Прежде такая хитрая и проницательная, султанша попала в расставленные для нее сети. Если ей удастся уговорить султана последовать советам Майсура, то его падение неизбежно, так как подобные меры заставят колеблющихся еще министров примкнуть к заговору.    Кроме того, он думал еще больше усилить впечатление, произведенное султанскими повелениями. Он хотел организовать покушение на жизнь принцев и притом так, чтобы оно было приписано султану или султанше Валиде.    С этою целью он направился в келью дервиша Алаи, который с наступлением ночи оставлял свое обычное место вблизи башни Мудрецов.    Алаи лежал на полу своей темной кельи, в которую свет и воздух проникали только через узкое окно.    Но, несмотря на мрак, он узнал Мансура и упал перед ним на колени.    – Алаи! – сказал Мансур.    – Я слушаю тебя, великий шейх.    – Ты молишься?    – Я молюсь день и ночь, но мои грехи так велики. Я должен постоянно кинжалом напоминать себе, что я заслуживаю смерти.    – Хочешь получить прощение своих грехов?    – Да, великий шейх, мудрый и могущественный Баба-Мансур! – вскричал в восторге дервиш. – Ты сжалился надо мной, ты хочешь дать мне прощение!    – Но ты ведь знаешь, что для того, чтобы заслужить его, надо сделать что-нибудь необыкновенное, какой-нибудь подвиг.    – Назови мне его, повелитель. Сжалься над твоим несчастным рабом!    – Тогда ступай в Долма-Бахче и проникни во дворец с кинжалом.    – А потом? Потом что?    – Ударь кинжалом, если увидишь, принцев.    – Принцев? Они должны погибнуть?    – Сохрани тебя от этого Аллах! Ты должен дать схватить себя там!    – И это то дело, о котором ты говорил?    – Иди и исполни его! – приказал Мансур.    С этими словами он скрылся ловким и быстрым движением за выступом стены и оставил келью дервиша, прежде чем тот успел заметить его исчезновение.    – Где ты, великий шейх? – вскричал в изумлении Алаи, не видя больше Мансура. – Где ты?.. Здесь нет никого! Это было, значит, видение!.. Я повинуюсь его приказанию! Наконец я заслужу прощение!.. Прощение!.. Прощение!..    Слова Мансура Алаи счел за слова духа, посланного пророком, и слепо им повиновался.    Между тем султанша Валиде не теряла времени, и все принцы были арестованы и отправлены во дворец Долма-Бахче.    Там мушир Чиосси сообщил им, что султан приказал, чтобы они не выходили из дворца и не принимали никого, не получив прежде на это разрешения.    – Значит, мы здесь в тюрьме? – вскричал принц Мурад. – Я протестую против такого обращения с нами. Ни я, ни мои братья не делали ничего против воли султана и во всем ему повиновались. Передайте его величеству султану, нашему дяде, что мы не будем никуда выходить из этих комнат, так как не согласны подвергаться таким унижениям. О, скоро ли кончится наша жизнь, исполненная печали, горя и опасений?    Вскоре принцы получили письмо от султанши Валиде, в котором повторялись приказания султана и, сверх того, было прибавлено:    "Принцы не должны иметь детей, иначе последних будут убивать сразу же после их рождения".    После всего этого принцы не могли ни одного часа быть уверенными в своей безопасности. Это преследование принцев крови было не новостью в Турции. В этом полуевропейском, полуазиатском государстве проклятие тяготеет над теми, в чьих жилах течет султанская кровь.    С самого раннего возраста им угрожает смерть. Ни одного спокойного дня, ни одного веселого часа не выпадает на их долю.    Их жизнь проходит в беспрестанном страхе перед гневом султана и преследованиями султанши Валиде.    Вечером того же дня случилось событие, еще более усилившее опасения принцев.    В их комнаты проник неожиданно старый дервиш. Никто не знал, как он мог пройти во дворец. Вероятно, стоявшие у входов часовые не заметили его.    С обнаженным кинжалом бросился он на Мурада, наследника трона, и убил бы его, если бы принц Гамид не успел вовремя отвести руку убийцы.    На зов принцев сбежались слуги и схватили безумного Алаи, так как это был не кто иной, как тот помешанный дервиш, которому Мансур велел совершить покушение на жизнь принцев.    Слуги передали его часовым дворца. Те были из полка капиджи и потому отвели Алаи не в тюрьму, а назад, в развалины Кадри, где дервиш за свой поступок отделался только запрещением выходить из своей кельи в течение месяца.    Это приключение усилило боязнь принцев, особенно Мурада. Но уже было близко время, когда должна была закончиться их печальная жизнь, когда на голову старшего из принцев должны были возложить корону.

XXI. Снова вместе

   Увидев Рецию, Сади бросился вон из дворца принцессы. Никакая сила на земле не могла бы удержать его!    Между ним и Рошаной все было кончено. Поступок принцессы прекратил все его колебания. Его выбор был сделан навсегда.    Он смертельно оскорбил принцессу, оттолкнув ее от себя, чтобы вернуться к своей первой любви.    Гнев и бешенство овладели гордой Рошаной. Она была покинута! Она должна была уступить сопернице! Это было позорно, невыносимо!    Страстная любовь к Сади в одну минуту обратилась в глубокую ненависть к нему и к Реции. Она хотела их обоих уничтожить, раздавить.    Демоническая улыбка блеснула на ее лице, когда она вспомнила, что у нее есть средство отомстить. Дитя тех, кого она ненавидела, было в ее руках.    Между тем Сади, покинув дворец, поспешил ко входу в сад, который был огорожен высокой стеной со всех сторон.    Вход в сад был заперт, а сбежавшиеся на зов Сади слуги и рабы объявили, что они не могут отпереть этой двери.    Только эта дверь отделяла Сади от Реции, и он хотел во что бы то ни стало проникнуть в сад.    Тогда он вспомнил, что для этого есть другой путь, и поспешил к террасе, выходившей на канал, который доходил до самого сада принцессы.    Быстро сбежал он по ступеням лестницы, спускавшейся с террасы к самой воде, вскочил в лодку с двумя гребцами, к счастью, тут находившуюся, и велел везти себя к саду дворца.    Гребцы не колебались в исполнении воли паши и направили лодку к указанному месту, откуда доступ в сад был легок.    Когда лодка остановилась у берега, Сади выскочил из нее и бросился по дорожкам и аллеям сада к тому месту, где он видел Рецию, работавшую у розового куста.    Под надзором садовника и садовницы Реция работала вместе с другими рабынями. Слезы отчаяния капали из ее глаз на роскошные цветы.    Вдруг ей показалось, что она слышит знакомый и дорогой ей голос.    – Реция! Реция! Моя бедная, дорогая Реция! – послышалось издали.    Раздались чьи-то приближающиеся шаги.    Садовник и садовница бросились на колени.    Кто шел?.. Кто назвал имя Реции? Страх и надежда боролись в душе несчастной.    Наконец она решилась поднять глаза. Это был Сади. Это был действительно он!    Упавшие на колени слуги с удивлением смотрели на Сади. Что могло быть общего между могущественным пашой и бедной невольницей? Этого они не могли понять.    – Моя дорогая Реция! – вскричал Сади, схватив в свои объятия дрожащую, безмолвную Рецию. – Наконец кончились твои несчастья!    – Ты меня не забыл? – спросила Реция слабым голосом. – Ты меня не покинешь?    – Никогда! Я хочу быть твоим, я увезу тебя с собой!    – Это сон! – сказала Реция, улыбаясь сквозь слезы. – О, этот сон так хорош, что я хотела бы, чтобы он продолжался вечно!    – Он и будет вечным! Но это не сон, это действительность, моя дорогая!    Это была трогательная сцена!    Даже невольницы, столпившиеся вокруг, не могли удержать слез, хотя и не понимали всего значения этого свидания.    Сади бросил невольницам горсть денег и, схватив в объятия Рецию, понес ее к ожидавшей его на канале лодке.    – И ты меня не забудешь? Я буду снова твоей, совсем твоей? И ты снова будешь моим Сади? – спросила Реция нерешительным голосом, как бы все еще не веря своему счастью.    – Да, я буду тебя защищать! Я отведу тебя в мой дом, гарем которого пуст.    Реция не осмелилась спросить про Рошану.    – Пуст? – спросила она только. – Твой гарем пуст? А ты так высоко поднялся! Ты паша, ты богат и знатен!    – Ты одна можешь войти в мой гарем, быть моей женой! Ты одна должна быть радостью и гордостью Сади. Ты не должна делить с кем-либо моей любви!    – О, теперь я вижу, что ты такой же, как прежде! – вскричала в восторге Рения. – Это твои слова! Ты мой прежний Сади!    – Куда ты меня везешь? – спросила Реция, когда они переплыли через пролив и сели в наемную карету, попавшуюся им на берегу.    – В мой дом, который отныне будет также и твоим, – отвечал Сади.    Через несколько минут экипаж остановился у дворца великого визиря. Реция взглянула с удивлением на Сади.    – Как, твой дом здесь? – спросила она.    – Д а, здесь ждет нас счастье!    – Значит ты великий визирь?    – Для тебя я был и всегда буду твоим Сади, – отвечал Сади с улыбкой, – так как все, что ты здесь видишь, все почести и богатство, все это непрочно!    – Вот твое царство, – сказал Сади, вводя Рецию в великолепно убранные, но пустые комнаты гарема. – Здесь ты должна быть госпожой.    Счастье Реции и Сади было бы полным, если бы нашелся пропавший ребенок, маленький Сади, исчезнувший таким таинственным образом, что все поиски его было безуспешными.    Сади позволил Реции взять к себе несчастную дочь Кадиджи Сирру. Но Черный гном отказалась от предложенной ей спокойной жизни и осталась по-прежнему в бедной хижине матери, продолжая поиски пропавшего ребенка.    Сади между тем работал дни и ночи, стараясь отвратить опасности, угрожавшие стране и трону, стараясь претворить в жизнь задуманные им нововведения и улучшения.    Из всех советников и приближенных султана только он один использовал все свое влияние и свою власть на пользу отечества. Он видел собиравшиеся на горизонте темные тучи, на которые султан не обращал внимания, он видел всю опасность, грозившую трону от тех, кому беспечный Абдул-Азис бесконечно доверял, и все его усилия были направлены на то, чтобы обезвредить всех врагов султана в стране, в серале, – всюду. В этом деле он мог рассчитывать только на помощь одного Гассана.    Зора все еще не возвращался, хотя Сади был бы очень рад видеть его рядом. Присутствие Зоры в Лондоне было пока необходимо. Кроме этих двух друзей у Сади не было больше никого при дворе, он стоял один на такой высоте.    Спустя несколько дней после того, как Сади послал принцессе деньги, которые та заплатила Бруссе за Рецию, сама Рошана неожиданно явилась во дворец великого визиря. До глубины души оскорбленная принцесса сама искала Сади! Это должно было иметь важную причину! Гордая женщина решилась идти к тому, кого она любила и кто отверг ее любовь!    Сади был чрезвычайно изумлен, когда ему доложили, что его желает видеть принцесса, и поспешил навстречу неожиданной посетительнице.    – Мой приезд доказывает тебе, – сказала Рошана, увидев его, – что я нисколько не сержусь на тебя, хотя ты и даешь к этому повод. Я всегда была твоей доброжелательницей, всегда заботилась о тебе. И хотя ты добился успехов благодаря своей деятельности и своему уму, я все же могу сказать, что проявляла свое расположение к тебе. Но довольно! Я приехала сюда не за тем, чтобы требовать от тебя признательности!    – Зачем бы ты ни приехала, принцесса, я всегда рад видеть тебя в моем доме! – сказал Сади.    – В твоем доме, говоришь ты! Хорошо, называй его так! Сегодня твой дом тот, в котором ты живешь, дом великого визиря.    – Ты хочешь сказать, принцесса, что никто не может быть уверен в своем будущем, что воля моего повелителя султана, сделавшая меня великим визирем, может и лишить меня этого сана, – но это не оскорбляет меня и не поражает! Я готов ко всему!    – Ко всему – тем лучше! – продолжала принцесса. – Я по-прежнему принимаю в тебе участие, а потому приехала, чтобы предостеречь тебя. Ты, кажется, сильно доверяешь той женщине, которую увез из моего дворца, я повторяю еще раз, что нисколько не сержусь за этот твой бесцеремонный поступок! Но я хочу предостеречь тебя: ты подарил свое доверие недостойной!    – Недостойной? – спросил Сади с улыбкой. – Сади знает, кому он доверяет!    – Ты в этом убежден, Сади-паша, но тем необходимее оказать тебе печальную услугу, разрушив эту уверенность. Ты – жертва обмана!    Сади показалось, что он понял намерение Рошаны.    – Я всегда был благодарен тебе за твои советы, принцесса, – сказал он, – но теперь я в них не нуждаюсь. Я думаю, что тебя ввели в заблуждение.    – Нет, я хорошо знаю то, что говорю, и еще раз советую тебе обратить внимание на ту, которой ты так слепо доверяешь! Тебе, может быть, неизвестно, что ее любит принц Юссуф. Спроси ее, знает ли она принца? Спроси ее, виделась ли она с принцем, когда и где? Я советую только: спроси ее, больше ничего! Я вижу, что ты считаешь все это клеветой, тем лучше, убедись сам в ее несостоятельности!    – Мне не хочется обращаться к Реции с такими оскорбительными вопросами, принцесса! Реция так доказала мне свою любовь и верность, что я не имею права оскорблять ее такими вопросами.    – Значит, ты не хочешь последовать моему совету? Как хочешь! Ты убедишься, что я была права, но будет слишком поздно! – сказала принцесса, и тон этих слов обличил ее внутреннее волнение, которое она всеми силами старалась скрыть. – Мое предостережение должно оправдаться, – продолжала он. – Я не сомневаюсь, что свидания не прекратились и здесь! Наблюдай внимательно, Сади-паша! Я не оставлю тебя без помощи и надеюсь скоро дать тебе доказательство моих слов.    С этими словами Рошана оставила Сади. Она знала, что сделала первый шаг к мщению.    Хотя Сади и не поверил ей, но все же ее слова не остались без следа.

XXII. Заговор министров

   Несколько дней прошло со времени внезапного ареста принцев. В народе об этом ничего не было известно, но при дворе эта весть произвела сильное впечатление, последствия которого были очень важны.    В доме военного министра Гуссейна-Авии-паши происходило тайное совещание министров и разных влиятельных лиц. С виду можно было принять его за простое дружеское собрание по случаю обеда или чего-нибудь вроде этого, действительная же цель его была неизвестна.    Тут находились министры Мехмед-Рушди-паша, Мидхат-паша, Халиль-паша, Рашид-паша и Ахмед-Кайзерли-паша, а еще Мансур-эфенди и комендант столицы Редиф-паша.    Цель собрания была известна всем, кроме Мидхата и Халиля, так как те еще до сих пор не присоединились к планам заговорщиков.    Разговор зашел сначала о последних событиях с фронта военных действий, и Гуссейн-Авни-паша, не колеблясь, объявил, что в настоящих условиях при правлении Абдул-Азиса нечего и думать об успехе.    – Разве вы не видите, друзья мои, – прибавил он, – что все сейчас настроены против султана. Что вы скажете о его недавнем возмутительном поступке относительно принцев?    – Этого нельзя дальше выносить! – объявил Рашид. – Или мы должны спокойно смотреть, как убьют наследника трона? Да, убьют! Разве ты не знаешь о покушении на жизнь принца, Мидхат-паша?    – Я ничего до сих пор не знал об этом, – отвечал Мид хат.    Мансур-эфенди с удовольствием смотрел на этот взрыв так долго подготавливаемого им возмущения. Конечно, он и не думал объяснять, чья рука направила кинжал убийцы.    – Да, все так, как говорит Рашид-паша, – сказал Мехмед-Рушди. – Нанятый убийца проник в покои принца, и если бы принц Гамид не успел вовремя заметить опасность и отвести руку убийцы, наследник престола неминуемо погиб бы.    – Это неслыханно! – мрачно сказал Мидхат-паша.    Он давно уже в глубине души был недоволен, и малейшего повода было достаточно, чтобы направить его энергию и решительность в пользу заговора.    – Причина этого покушения ясна! – сказал военный министр, этот неумолимый враг султана и принца Юссуфа с тех пор, как последний пренебрег его дочерью. – Хотят, должно быть, изменить порядок престолонаследия, а что больше всего облегчит исполнение этого плана, как не устранение тех, кто имеет право на престол!    – Этот план никогда и ни в коем случае не должен исполниться! – вскричал Мидхат-паша.    – Значит, ты совершенно одного с нами мнения, благородный паша, – сказал Рашид, – нововведения не должны быть приняты.    – Мы должны препятствовать исполнению этого плана всеми способами, даже если придется прибегнуть к силе! – объявил морской министр Ахмед-Кайзерли-паша.    – Я тоже думаю, что только энергичные меры могут спасти старые законы, – сказал Мехмед-Рушди. – Ты молчишь, мой благородный Халиль, что же ты думаешь делать, когда будут силой менять порядок престолонаследия, ты будешь спокойно смотреть на это?    – Этого я не хочу! – отвечал Халиль-паша.    – Этого не может сделать ни один истинный мусульманин! – вскричал Рашид.    – Тогда мы должны действовать, – заметил Гуссейн. – У нас не спрашивают больше наше мнение, делают без нас все, что хотят!    – Хотят, должно быть, исполнить свои планы при помощи нового великого визиря, – сказал насмешливо Ахмед-Кайзерли-паша. – Этот Сади-паша только для этого и годится! Кто из нас любит его? Никто!    – Зачем этот человек стоит во главе правления? – заметил Мидхат. – К чему нам все его идеи, его стремление к переменам и нововведениям? Знаете ли вы его предложения, друзья мои? Нашей власти конец, если они будут приведены в исполнение! К чему нам это равенство прав, уменьшение дани вассальных государств, учреждение школ – все эти выдумки Сади-паши? Не любовью и благодеяниями, а оружием должны мы уничтожить восстание. Мы должны быть верны нашим старым преданиям, чувствовать, что мы турки и мусульмане!    – Да, мы должны быть верны нашей вере! – сказал, поднимаясь неожиданно, Мансур-эфенди. – Пусть она будет нашим руководителем в этом мрачное время! Благородный Мидхат-паша сказал, что мы должны твердо придерживаться наших старых преданий, а это-то и есть главное! Кто хочет их уничтожить, должен пасть, хотя бы вместе с ним разрушилось государство! У нас только один выбор, друзья мои, или мы свергнем неверных и неспособных, или мы сами падем!    – Скажи лучше прямо, Мансур-эфенди, или султан падет, или мы вместе с государством! – вскричал Гуссейн-Авни-паша.    – Ты сказал решительное слово! Другого выбора у нас нет, – сказал Рашид.    Глаза Мидхата-паши мрачно сверкнули. Вместе с сознанием опасности им овладело сильное желание принять участие в исполнени смелого плана. Замышлялась ни более ни менее, как государственная измена, и если бы слова, сказанные в доме Гуссейна, дошли до ушей султана, каждый из присутствующих получил бы непременно красный шнурок.    Они замышляли наложить руки на наследника пророка, на "тень Аллаха", лишить его власти и захватить управление государством в свои руки.    – Да, другого выбора быть не может! – подтвердил Ахмед-Кайзерли-паша.    – Теперь надо только узнать, что скажет Шейх-уль-Ислам, – заметил Мехмед-Рушди. – Я думаю, его надо пригласить сюда.    – Нет, друзья мои, – возразил Гуссейн. – Его появление здесь могло бы возбудить подозрения. Разве нет с нами мудрого Мансура-эфенди! Что скажет он о нашем намерении?    – Свержение султана справедливо и необходимо, когда этого требует вся страна! – сказал Мансур-эфенди.    – Не достаточно ли для этого решения министров? – спросил Гуссейн.    – Нет, но я могу поручиться за согласие Шейха-уль-Ислама, – продолжал Мансур. – Известно, что с некоторых пор Абдул-Азис страдает припадками умопомешательства. В эту ночь будет подобный припадок, и это обеспечит вашему плану помощь Шейха-уль-Ислама и его подчиненных во всем государстве.    Как мог знать заранее Мансур о том, что в эту ночь с султаном будет припадок безумия? Как мог он сказать об этом заранее, если бы этот припадок не был делом его рук!    – О, тогда исчезает последняя трудность! – вскричал Рашид. – В народе ни один голос не поднимется в защиту султана.    – Особенно, если будет лишен престола мертвый! – прибавил мрачно Гуссейн.    Вдруг послышался стук в двери.    Заговорщики с изумлением переглянулись, как бы спрашивая друг друга, что бы это могло значить.    Гуссейн колебался, не зная, открыть двери или нет.    Но стук снова повторился и притом громче прежнего. Тогда Гуссейн подошел к дверям и открыл их.    На пороге показался его адъютант.    – Простите, ваше превосходительство! – сказал он. – Великий шейх Гассан приехал с поручением от его величества султана и желает видеть вас.    Делать было нечего. Гуссейн не мог не принять посланника султана и, скрепя сердце, велел попросить его войти.    Гассан вошел и поклонился побледневшему Гуссейну, который подумал, что его замыслы стали известны султану и его дворец оцеплен солдатами.    – Его величество султан посылает меня к тебе, благородный Гуссейн-Авни-паша, – сказал Гассан, обращаясь к Гуссейну. – Его. величество, видя твое усердие и верность, желает по представлению великого визиря Сади-паши дать тебе доказательство своего благоволения.    Гуссейн ожидал всего, только не награды!    Прочие министры, казалось, были также изумлены словами Гассана.    – Его величество султан, – продолжал Гассан, – награждает тебя орденом Османие с бриллиантами.    С этими словами Гассан приказал войти ожидавшему его в соседнем зале камергеру и, взяв у него лежавший на красной шелковой подушке орден, передал его изумленному Гуссейну.    Одну минуту Гуссейн, казалось, колебался, но вскоре ненависть одержала верх над раскаянием и благодарностью.    Между тем Гассан внимательно смотрел на лица присутствующих, внутренний голос говорил ему: "Вот враги султана!".    – Прошу тебя, Гассан-бей, передать его величеству мою глубочайшую благодарность, – сказал наконец Гуссейн, принимая орден.    Только когда Гассан вышел из зала, заговорщики смогли вздохнуть свободно.    – Выслушайте меня, друзья мои! – сказал Мехмед-Рушди. – Скрывался ли шпионаж за этим вручением ордена или это простое совпадение, но, во всяком случае, нам надо ускорить наши действия.    – Да, это правда, Рушди-паша, – подтвердил Рашид, – этого любимца султана и принца Юссуфа надо остерегаться. Я заметил его пытливые взгляды, он нам не доверяет!    – Зачем при дворе эти любимцы, ради которых отстраняют от дел других, более достойных? Что мне в этом ордене, когда я получил его благодаря милости выскочки! – вскричал в бешенстве Гуссейн, бросая орден на пол. – Кто управляет султаном? Этот Сади-паша, из-за которого был отстранен благородный Мидхат-паша, и этот любимец султана, великий шейх Гассан-бей! Клянусь Аллахом, это должно кончиться! И это будет так, если вы думаете, как я!    – Да, мы согласны с тобой! – раздалось со всех сторон.    – Выслушайте мой совет! – послышался голос Мидхата-паши.    – Говори, благородный паша! – сказал Гуссейн. – Мы готовы последовать твоим советам.    – Нам необходимо принять твердое решение! – начал Мидхат-паша. – Не возбудив подозрений, нам едва ли можно будет еще раз собраться, поэтому я советую сегодня обсудить весь план действий. Кто за свержение султана, тот пусть подойдет ко мне, кто против, тот пусть останется на месте!    Все столпились около Мидхата, даже Халиль-паша присоединился к заговорщикам.    – Хорошо, друзья мои! – продолжал Мидхат. – Свержение Абдула-Азиса решено. И чтобы не рисковать успехом, мы должны спешить.    – Назначь день и ночь! – сказали заговорщики.    – Скоро будет последнее число мая, пусть оно и будет последним днем власти Абдула-Азиса и его сына.    – Хорошо, мы согласны.    – Мудрое предложение Мидхата-паши принято! – вскричал Гуссейн. – Мудрый Баба-Мансур ручается нам за помощь Шейха-уль-Ислама. Но если нам удастся свергнуть султана, нам необходимо будет закончить дело и не останавливаться на полпути. Что сделаем мы с Абдулом-Азисом? Смерть должна освободить трон и успокоить нового султана. Абдул-Азис и его сын должны умереть!    Несколько минут продолжалось молчание. Слова Гуссейна, казалось, устрашили всех.    – Отчего вы молчите, друзья мои? – продолжал он. – Вы сделали уже один шаг и останавливаетесь перед следующим? Я повторяю еще раз, Абдул-Азис и его сын Юссуф должны умереть! Поручите мне сделать их смерть похожей на самоубийство.    – На самоубийство помешанного! – прибавил хладнокровно Мансур-эфенди.    Мидхат и Халиль взглянули с немым изумлением на бывшего Шейха-уль-Ислама. Его хладнокровие пугало их, они нуждались в Мансуре для своих целей, но чувствовали, тем не менее, к нему некоторое отвращение.    – Прежде всего должен быть устранен Сади-паша, – продолжал Гуссейн. – Этот новый советник султана и великий визирь стоит нам поперек дороги. Он должен быть устранен, так как нам никогда не привлечь его на нашу сторону.    – И великий шейх Гассан должен пасть! – сказал Мансур-эфенди.    – Прежде надо подготовить падение Сади-паши, – сказал Рашид. – Расскажите султану об ужасе грозящего возмущения, подготовленного этим выскочкой, и не пройдет и дня, как великий визирь падет!    – Я предлагаю свою помощь для этого! – вмешался Мехмед-Рушди.    – О, если ты присоединишься ко мне, никакая сила на земле не спасет Сади-пашу! – вскричал Гуссейн.    – Я тоже готов помочь вам, – сказал Рашид.    Мансур улыбнулся.    – Сади-паша будет первым! – заметил он. – За ним последуют султан и все его приверженцы!    Разделив таким образом между собой роли в предстоящей кровавой драме, заговорщики разошлись.