Текст книги "Султан и его враги. Том 2 "

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

XVIII. Султан Абдул-Гамид

   Убийство министров произошло в ночь с 14 на 15 июня.    Народ узнал на другой день о случившемся только то, что Мидхат-паша находится в добром здравии.    Когда султан Мурад узнал о случившемся, то был так напуган, что целый день боялся оставить дворец и даже молился во дворце, чего прежде никогда не случалось. Он боялся за свою жизнь.    По требованию матери и жены Мурад сменил наконец своего гаремного визиря, служившего еще Абдулу-Азису, но было уже поздно.    Когда после убийства министров состояние здоровья Мурада стало быстро ухудшаться, то благоразумные министры поспешили призвать докторов для того, чтобы констатировать его болезнь.    Доктора единогласно признали, что Мурад сошел с ума, и тогда был обнародован указ Шейха-уль-Ислама, который объявлял изумленному народу о новой перемене монарха.    Султаном был назначен Абдул-Гамид, брат Мурада.    Мурад был смещен, но с какими чувствами вступал на престол новый султан?    Говорили, что у нового султана больной вид, по обстоятельства последнего времени едва ли могли пройти, не оставив на нем отпечатка. Во всяком случае новый султан каждый день показывался народу, посещая то одну, то другую мечеть.    Брат Гамида Рашид, ставший теперь наследником престола, и больной Нур-Эддин помогали новому султану словом и делом. Вообще семейные отношения двора укрепились после последних событий. Взаимное недоверие уступило место заботе об общем благосостоянии. Впрочем, что касается принца Нур-Эддина, то он умер спустя несколько месяцев.    Бывший комендант Стамбула Редиф-паша в благодарность за оказанные им услуги был назначен военным министром после смерти Гуссейна.    Абдул-Гамид так же, как и его свергнутый брат, против желания старотурецкой партии оставил в живых сыновей Абдула-Азиса, но он держал их в таком же строгом заключении, как некогда Абдул-Азис содержал своих двоюродных братьев.    Между тем со вступлением на престол Гамида начались многочисленные заговоры, преследовавшие различные цели, и в числе прочих приверженцы свергнутого султана Мурада старались доказать, что он был совсем не болен. Для распространения этих слухов мать Мурада воспользовалась его окружающими.    Тогда Абдул-Гамид приказал арестовать десять слуг Мурада и среди них начальника его гарема Топала-Сулеймана-эфенди. Затем, призвав их к себе, он сказал им следующее:    – Я слышал, что вы распространяете неверные слухи про состояние здоровья моего брата, но я не ставлю вам это в вину, так как это доказывает вашу привязанность к нему и желание его выздоровления! Я сам от всей души желаю этого, но ваши рассказы неправдивы, поэтому будет лучше, если вы станете молчать.    Затем он дал им всем должности при себе, следуя мудрому способу делать приверженцев из врагов.    Абдул-Гамид начал со многих нововведений. Во-первых, он значительно сократил издержки придворной кухни, затем он не дал никакого особого содержания султанше Валиде, впрочем, у него не было родной матери, а только приемная, так что, будь жива его мать, он, может быть, действовал бы в этом случае иначе.    Этикет турецкого двора требует, чтобы министры разговаривали с султаном стоя, но Гамид при первой же аудиенции предложил им сесть и разрешил курить в его присутствии.    Убийца министров, прежний могущественный любимец Абдула-Азиса, великий шейх Гассан был приговорен к смерти на виселице.    Свергнутый султан Мурад был без шума ночью отправлен в Чераган. Пребывание в этом дворце, где так недавно окончил свои дни свергнутый султан Абдул-Азис, могло бы произвести на Мурада ужасное впечатление, если бы он пришел в себя, но, к его счастью, этого не случилось. Он был действительно серьезно болен и не понимал, что с ним делают и куда везут.    Вскоре по Константинополю распространилось известие, что султан Мурад отравился, и это вызвало сильное волнение в народе, но это известие было почти сразу же опровергнуто.    Свергнутый султан был еще жив, но что за ужасную жизнь он вел! Он ни на минуту не приходил в сознание, и его жена и мать постоянно наблюдали за ним, не пуская к нему никого постороннего, так как помнили, как окончил свою жизнь Абдул-Азис.    В одну из ночей, когда у постели Мурада дежурила его жена, она не могла одолеть своей усталости и заснула.    Прошло около получаса, как вдруг Мурад открыл глаза и дико оглядел комнату, освещенную слабым светом лампы с матовым колпаком.    Он увидел, что его жена спит, и осторожно поднялся на постели. Вокруг все было тихо. Несколько мгновений Мурад просидел в нерешительности, его дикие взгляды доказывали полное безумие.    Вдруг им неожиданно овладело какое-то непреодолимое желание.    Тихо, без шума, встал он с постели в одной рубашке и проскользнул к двери. Осторожно открыл ее, в коридоре не было никого, и дверь, ведущая на террасу, спускавшуюся к морю, была открыта.    На террасе днем и ночью стояли часовые. Когда Мурад подошел к двери, он увидел, что благодаря лунному свету на террасе светло почти так же, как днем.    Мурад поспешно проскользнул на террасу, где увидел в некотором отдалении разговаривавших между собой часовых. Он поспешно сбежал по лестнице, ведущей к морю, и бросился в воду.    Но часовые услышали плеск воды и кинулись спасать несчастного, и вскоре одному из них удалось вытащить полумертвого Мурада.

XIX. Несчастная Сирра

   Состояние здоровья Реции улучшалось с каждым днем, и наконец доктор объявил Сади, что всякая опасность для жизни больной миновала, хотя была необходима большая осторожность, так как рана еще не совсем закрылась.    В это время до Сади дошло известие о том, каким образом Гассан привел в исполнение свои угрозы. Это сильно взволновало Сади, он понял, что его друг погиб, для него не могло быть помилования, но Сади все-таки надеялся еще раз увидеться с ним в тюрьме сераскириата.    В это время Реция озабоченно напомнила ему, что никто ничего не знает о судьбе Сирры. Тогда Сади решил одновременно с посещением Гассана постараться отыокать следы несчастной девушки. Но он ничего не сказал Реции о своем намерении, чтобы не беспокоить ее.    В это время начальником военной тюрьмы был Кридар-паша, бывший прежде товарищем и другом Сади.    Сади отправился к этому Кридару-паше. Но бывший приятель, казалось, потерял память с того времени, как Сади-паша впал в немилость, и принял Сади с холодной вежливостью.    – Мне сказали, что Гассан-бей находится в башне сераскириата, – обратился Сади к Кридару. – Так ли это?    Кридар пожал плечами.    – К сожалению, я не могу отвечать на этот вопрос, – сказал он. – Дано строгое приказание ничего не говорить об этом!    – Разве это приказание распространяется на всех? И на меня? – спросил Сади.    – Исключения ни для кого не сделано.    – В таком случае я не стану говорить о моем желании видеть великого шейха, – сказал Сади, – но у меня есть к тебе еще один вопрос.    – Я буду очень рад, если смогу ответить на него, – холодно сказал Кридар-паша.    – В тот день, когда я еле живой был принесен в караульную комнату башни сераскириата, там было несчастное существо, которому я обязан жизнью.    – Мне донесли об аресте одной, до крайности уродливой, девушки.    – Где она находится?    – Это тайна, паша, которую я не имею права выдать.    Терпение Сади, казалось, кончилось.    – Выслушай же, что я решил сделать, – вскричал он тогда. – Ты не хочешь сказать мне, где находится несчастная девушка, вся вина которой заключается в том, что она спасла мне жизнь. Так знай же, что теперь я считаю своим долгом освободить несчастную!    – Это ваше дело! – отвечал Кридар-паша, кланяясь со злобной улыбкой.    – Да, это дело моей чести, – гордо продолжал Сади. – Султан узнает обо всем происшедшем, и надеюсь, что моя справедливая жалоба не останется без последствий.    – Это ваши заботы, – колко отвечал Кридар-паша.    – Было время, паша, когда я и не думал, что нам придется столкнуться, – сказал Сади. – У тебя плохие друзья, не забывай, что счастье изменчиво! Но довольно! Султан сделает выбор между мной и моими противниками, и я счастлив, что могу появиться перед султаном с сознанием, что не сделал ничего несправедливого! Я кончил. Прощай!    Сказав это, Сади слегка кивнул Кридару и вышел.    Возвратимся теперь снова к Сирре, заключенной в башне сераскириата.    Ее заключили в каморку, находившуюся под самой крышей, в которой днем жара была нестерпимой. Много дней прошло для нее совершенно однообразно, ей приносили только раз в день кусок хлеба и немного воды.    Казалось, что бегство из этой новой тюрьмы было совершенно невозможно, так как дверь была окована железом и крепко заперта, а единственное окно, хотя и не было заделано железной решеткой, находилось очень высоко над землей. Тем не менее изобретательная Сирра и тут нашла средство бежать. Из тряпок, которые были брошены ей в угол вместо матраса, она сумела сплести веревку, достаточно крепкую, чтобы выдержать ее.    В тот самый день, когда Сади был у Кридара-паши, Сирра решила бежать, как только наступит вечер.    Она ни минуты не сомневалась в успехе и не боялась страшной высоты, с которой ей придется спускаться.    Наконец настало, по ее мнению, удобное время. Было около часа ночи. Луна скрылась за тучами. Внизу никого не было видно и слышно. Часовые ходили у ворот и не могли видеть, что происходит во внутреннем дворе, на который выходило окошко Сирры, к тому же никто, конечно, и не подозревал, что Сирра собралась бежать.    Она закрепила, как могла лучше, на окне конец веревки и спустила другой за окно. Насколько Сирра могла видеть в темноте, веревка не совсем доставала до земли, но Сирра полагалась на свою ловкость и решила не откладывать побег.    Затем Сирра проскользнула в окно и начала спускаться, это было очень трудно, ведь у нее была всего одна рука.    Спустившись до половины, она вдруг почувствовала, что веревка рвется. Будь у нее две руки, она могла бы еще надеяться спастись, но теперь она погибла! Веревка затрещала в последний раз, и Сирра полетела вниз со страшной высоты.    Но даже в эту ужасную минуту присутствие духа не оставило Сирру, она протянула руку, и ей удалось удержаться за острый выступ стены. Но этот выступ был не больше четверти фута в ширину, и Сирра могла только держаться за него рукой. Внизу же ее ждала верная смерть.    Как часто бедная Сирра попадала в опасные ситуации, но еще никогда ее положение не было до такой степени безнадежным! Казалось, что на этот раз ей не спастись, и смерть ее неизбежна.

XX. Отдай мое дитя!

   Принцесса Рошана купила себе летний дворец по другую сторону Босфора и переехала туда. По секрету говорили, что она ищет уединения, чтобы дать время смолкнуть насмешкам, которые везде преследовали Рошану после приключения с Сади.    Но ее богатство позволяло ей украсить свое уединение всем, что только могли дать деньги.    Особенно роскошным был перед дворцом парк, в котором принцесса любила проводить время.    Мрачная ненависть наполняла сердце Рошаны. Она уже знала, что Сади-паша освобожден, выздоровел и снова соединился с Рецией. Но она торжествовала, что отравила смертью ребенка полное счастье ненавистных ей людей.    Однажды вечером, когда принцесса по обыкновению гуляла в парке, к ней подбежали несколько служанок с удивленными, испуганными лицами и сообщили, что приехал Сади-паша.    Рошана сейчас же догадалась, что привело к ней Сади.    По ее отвратительному лицу пробежала улыбка, глаза засверкали.    В это мгновение Сади уже подходил к принцессе, и прислужницы отступили.    Если бы покрывало не скрывало лица принцессы, то видно было бы, как она побледнела при виде Сади.    Увидев Сади, Эсма задрожала. Сердце ее трепетало при мысли о ребенке, и в то время как другие служанки пошли во дворец, Эсма спряталась за деревьями, чтобы подождать Сади.    – Ты удивлена, принцесса, что снова видишь меня у себя, – говорил между тем Сади, поклонившись Рошане. – Поверь мне, что этого бы не случилось, если бы меня не привела сюда необходимость.    – К чему это вступление, – гордо перебила его принцесса, – ты явился ко мне как проситель, и меня удивляет, что после всего, что было, у тебя хватает смелости просить меня о чем-то!    Сади побледнел, услышав эти оскорбительные слова.    – Сади еще ни разу ни о чем не просил тебя, – сказал он дрожащим голосом, – и сегодня он явился не с просьбой, а с требованием! Я явился, сознавая свое право, а не как проситель. Я требую у тебя обратно мое дитя, которым ты завладела недостойным образом...    – Остановись! Что ты осмелился мне сказать?    – Истину! Ты сама созналась мне, что завладела моим ребенком, – продолжал Сади, – я пришел потребовать его у тебя назад!    – Как приходил ко мне требовать мою невольницу, но опыт научил меня! Невольницу ты взял у меня, но ребенка тебе взять не удастся!    – Значит, ты не хочешь отдать мне мое дитя, так подло похищенное тобой?    – Говори осторожнее, не то я прикажу слугам вытолкать тебя из своего дворца, несмотря на то, что ты паша! – гордо сказала принцесса. – Мои слуги принесли мне ребенка из пустого дома толковательницы снов Кадиджи! Чем докажешь ты, что этот ребенок твой?    Сади невольно вздрогнул при виде злобы этой женщины и мысленно поблагодарил Аллаха, что вовремя вернулся к Реции.    – Моя любовь к ребенку должна служить достаточным доказательством, – отвечал он. – Перестань бороться со мной, мне ничего от тебя не надо, кроме ребенка! Отдай мне его, и ты никогда больше меня не увидишь!    – Ни о какой борьбе между нами не может быть и речи, так как я – принцесса, а ты – выскочка, которому я напрасно оказывала милость. Теперь место милости занял гнев!    – Итак, ты хочешь перенести свою месть на безвинное существо? Неужели ты – женщина, а не зверь?    – Ты не получишь ребенка, не думай тронуть меня или заставить отказаться от моего решения!    – В таком случае пусть султан рассудит нас! – с угрозой вскричал Сади. – Будь ты мужчина, спор между нами решило бы оружие!    – Ты осмеливаешься угрожать султаном мне, принцессе! – вскричала с гневом Рошана. – Так знай же, что твоего ребенка нет уже в живых, я приказала убить его! Теперь иди к султану!    – Да накажет тебя Аллах! – вскричал Сади, вздрогнув при этом ужасном известии.    Злодейка принесла невинное дитя в жертву своей мести! Этого не в силах был вынести Сади.    – Горе тебе! – сказал он дрожащим голосом. – Аллах, защищающий невинных детей, накажет тебя! Я с отвращением отворачиваюсь от тебя! И никогда нога моя не переступит порога твоего жилища!    – Я поклялась разбить твое счастье, и мне это удалось!    – Аллах рассудит нас, это мое последнее слово, – сказал Сади, поворачиваясь, чтобы уйти.    Между тем наступил вечер.    Сади шел как можно быстрее, торопясь оставить это проклятое место.    Проходя мимо кустарников, он вдруг увидел перед собой Эсму, с мольбой протягивающую к нему руки.    – Выслушай меня, паша, – прошептала она, – никто не должен знать, что я говорю с тобой, не то я погибла безвозвратно.    – К чему ты подвергаешь себя этой опасности? – спросил Сади.    – Потому что я должна тебе сознаться!    Сади сейчас же подумал о своем ребенке.    – В чем? – поспешно спросил он.    – Не так громко, заклинаю тебя! Никто не должен знать, что я здесь говорю с тобой! То, что я хочу тебе передать – глубочайшая тайна. Принцесса дала мне твое дитя, чтобы я убила его.    – Так, значит, ты была исполнительницей этого ужасного преступления!    – Она приказала мне утопить ребенка!    – Ужасно! У этой принцессы нет сердца, как у остальных людей!    – Она угрожала мне смертью, если я не исполню ее приказание. Ты знаешь мою повелительницу, благородный паша, она непреклонна и ужасна в гневе, она приказала бы меня убить, если бы я ослушалась ее, но в то же время я почувствовала сострадание к невинному ребенку.    – У тебя сострадательное сердце! Но говори скорее, что ты сделала?    – Это было не так давно, ночь была бурная! Я подошла к берегу и хотела бросить ребенка в воду. Сердце у меня сильно билось, я со страхом оглянулась вокруг, не подсматривают ли за мной. Я не знала, что мне делать, и была, как безумная. Я положила ребенка в тростник, но потом снова вернулась, боясь, что кто-нибудь бросит бедняжку в воду. Когда я увидела стоявшую поблизости лодку, я, сама не знаю как, положила ребенка в лодку и оттолкнула ее от берега...    – Ты отвязала лодку?    – Да, отвязала!    – И положила ребенка в пустую лодку?    – Да, я не могла сделать ничего другого, я даже сама не знаю, почему поступила именно так.    – Но ребенок, без сомнения, погиб, он нашел смерть в волнах.    – Я должна была сознаться тебе во всем!    – Несчастная Реция, – прошептал Сади, – я не могу дать ей никакой надежды.    – Ах, я думала, что поступаю справедливо, я поручила ребенка покровительству Аллаха! Какой-то тайный голос говорит мне, что твой ребенок жив!    – Твоя надежда обманчива! Я не обвиняю тебя в случившемся, Эсма, я знаю, что ты должна была повиноваться!    – Ты прошаешь меня, благородный паша?    – Не ты виновата! – отвечал Сади и пошел прочь.    Эсма поглядела ему вслед и исчезла в кустах.    Около дворца Сади ждал экипаж, в который он сел и отправился в город.    Мы не будем описывать чувства, с которыми Сади возврашался домой, они вполне понятны.    Доехав до дома, он поспешно выскочил из кареты, но едва переступил порог, как навстречу ему в смятении кинулись прислужницы гарема с выражением испуга и ужаса. В доме слышны были крики печали.    Сади был удивлен. Что бы это значило? Неужели его ждало новое несчастье?    К нему подошла старая смотрительница гарема, в отчаянии ломая руки.    Сади сейчас же подумал, что, вероятно, что-нибудь случилось с Рецией, что, вероятно, здоровье ее ухудшилось!    – Чего вы кричите? – спросил он. – Говорите, что случилось в мое отсутствие?    – Увозил ли ты нашу милостивую повелительницу, знаешь ли ты, где она находится? – спросила старая прислужница.    Сади с удивлением посмотрел на нее.    – Ты ведь знаешь, что я уехал один! – сказал он, – Где моя жена?    Крики и плач усилились.    – Ах, господин, помоги нам! – вскричала старая смотрительница гарема. – Наша повелительница исчезла!    – Реция? Она оставила дом?    – Никто из нас не видел этого.    – Когда это случилось?    – Слушай, благородный паша! Час тому назад наша госпожа приказала нам идти обедать, – начала старая смотрительница. – Мы спокойно обедали, как вдруг нам послышался шум в передней, будто чьи-то шаги. Я открыла дверь, в передней было темно, тем не менее, мне показалось, что там был какой-то человек. Я вскрикнула, тогда незнакомец повернул ко мне голову, и на лбу его что-то засверкало.    – Это был Золотая Маска?    – Да, благородный паша. Никто не знал, как он сюда вошел. Я поспешно захлопнула дверь...    – Ты испугалась Золотой Маски?    – Никто не знает, что это такое!    – Золотая Маска делает только добро!    – Остальные прислужницы разбежались! Я осталась одна!    – Какая глупость! Чего они разбежались?    – Они боялись таинственного посетителя! Тогда до меня вдруг долетел слабый крик из комнаты нашей госпожи! Я была одна, прости меня, господин, со страха я была неспособна на что-нибудь решиться! Но, наконец, я собралась с мужеством, взяла свечу и пошла в комнату госпожи! Но, о ужас!..    – Что случилось?    – Непонятная вещь, благородный паша! Комната была пуста, наша госпожа исчезла!    – Реция... Моя Реция... Исчезла? – вскричал Сади. – Звала ли она кого-нибудь из вас?    – Никто ничего не знает, никто ничего не видел, так как все служанки убежали в дальние комнаты.    Тогда Сади бросился в комнаты. Что произошло в его отсутствие? Что значило появление Золотой Маски?    Он вошел в комнаты Реции, они были освещены, но везде было пусто! Напрасно Сади звал Рецию, никто не отвечал на его зов! До его слуха долетали только слезы и жалобы служанок.    Перед Сади была неразрешимая загадка: что произошло? Куда могла Реция отправиться так неожиданно, что даже не сказала об этом своим прислужницам? Не поспешила ли она ему навстречу? Или, может быть, она не могла дозваться прислужниц, испуганных появлением Золотой Маски?    На все эти вопросы не было ответа.    Сади поспешно оставил дом. Ночь уже наступила. Он искал Рецию, безуспешно бродя повсюду, все еще надеясь, что она пошла ему навстречу. Но проходил час за часом, а он не мог найти никаких следов исчезнувшей.    В смертельном страхе Сади поспешил обратно домой, надеясь, что за это время Реция успела вернуться, но он нашел только плакавших прислужниц.    Реция исчезла бесследно!    Наступило утро, а Сади все еще напрасно ждал возвращения возлюбленной! Что с ней случилось? Что могло заставить Рецию покинуть его, не оставив никакого знака?    В ее верности Сади ие сомневался, он боялся нового несчастья...

XXI. Казнь Гассана

   Погребение министров было произведено с большим великолепием и почестями, как будто они заслужили этот почет.    Поступок Гассана загладил их проступки, превратил их в мучеников, так как только немногие знали, что было причиной действий Гассана.    Гассан был приговорен к позорной смерти на виселице, но, как мы знаем, он нисколько не боялся смерти, он жертвовал жизнью ради своих убеждений, он страшно отомстил за смерть своего повелителя, он достиг своей цели и не желал ничего больше.    Мы оставили Гассана в то время, как он упал, тяжело раненный кавассами, и был отнесен в башню сераскириата. Он был ранен в спину и в голову, никто не знал, были ли его раны смертельными, но этого было достаточно, чтобы сломить сопротивление Гассана.    Когда Гассан был доставлен в тюрьму, известие о смерти Гуссейна уже распространилось среди солдат, и они отовсюду спешили, чтобы отомстить за смерть Гуссейна, и в слепой ярости бросались на Гассана, так что кавассы едва могли защитить его.    Но когда Гассана передали страже, то та без жалости бросила его в предназначенную для него камеру, не заботясь о его ранах.    На другой день по приказанию султана в тюрьму явился визирь с несколькими офицерами, чтобы допросить убийцу министров.    Войдя к Гассану, они нашли его, лежащего на полу в луже крови, на том самом месте, куда его накануне бросили солдаты.    Визирь наклонился к нему...    – Мы пришли к покойнику! – сказал он глухим голосом.    – У великого шейха Гассана две глубокие раны, – прибавил один из офицеров.    – Он уже почти совсем окоченел, – сказал другой.    – В этом виноваты его сторожа, – сказал после небольшого молчания визирь, – и они не избегнут строгого наказания. Тем не менее мы подвергнемся большой опасности, если скажем об этом.    – В таком случае мы умолчим об этом. Пусть другие, кто придет после нас, сообщат это неприятное известие, которое помешает публичному наказанию преступника.    – Пусть другие донесут об этом! – согласились все офицеры.    – Пусть его смерть будет нашей тайной, – решил визирь, – мы ничего о ней не скажем.    Мертвый Гассан был оставлен на полу в луже черной, запекшейся крови. Комиссия оставила его, не тронув, двери были заперты, и ни султан, ни оставшиеся в живых министры, ни народ не подозревали, что приговоренный к виселице Гассан давно избавлен смертью от земного наказания.    Правда, стража донесла Кридару-паше, что Гассан не шевелится и лежит холодный и вытянувшийся...    Но Кридар-паша запретил повторять это под страхом смерти, так как убийца министров не должен был умереть.    Этого приказания было достаточно, чтобы заставить всех молчать.    В башне сераскириата распространился слух о смерти Гассана, но никто не смел говорить об этом открыто. Он был мертв, но это выдавали за неправду, так как он был приговорен к смерти на виселице.    Неожиданная смерть Гуссейна и последовавшие за ней события сделали несвоевременным захват Золотых Масок, которым должен был руководить Лаццаро, все еще находившийся в сераскириате.    Лаццаро тоже узнал, что Гассан мертв, и это представляло большое затруднение, так как его публичная казнь должна была состояться во что бы то ни стало.    Тогда Лаццаро попросил аудиенции у Кридара-паши и был принят им.    – Ты – грек Лаццаро, обещавший выдать нам людей, которых зовут Золотыми Масками? – спросил Кридар.    – К твоим услугам, благородный паша! Прошу тебя выслушать меня, я хочу передать тебе нечто о Гассане-бее, могу ли я говорить?    – Говори!    – В Афинах я был однажды свидетелем казни одного разбойника, которому, однако, удалось умереть раньше!    – Какое же это имеет отношение к Гассану-бею?    – Так как для устрашения других разбойника надо было казнить во что бы то ни стало, – продолжал Лаццаро, – то поступили следующим образом: виселицу сделали очень низкой, любопытных держали как можно дальше и повесили мертвого, так что никто из толпы и не заметил, что палач показал свое искусство над трупом.    – Все это дело Будимира, а не твое и не мое, – резко сказал Кридар и без разговора отпустил грека, но затем отдал приказание, как только придет Будимир, сейчас же отвести к нему Лаццаро.    Между тем день казни Гассана был уже объявлен, и в таком городе, как Константинополь, нашлось немало людей, желающих посмотреть на казнь.    Известие о смерти Гассана не было распространено в народе, который радовался предстоящему зрелищу.    В день казни черкес-палач явился в башню сераскириата. Этот человек, в котором, казалось, давно уже умерли все чувства, был странно взволнован известием о том, что ему придется казнить Гассана.    Войдя в тюрьму и увидев на полу безжизненное тело Гассана, палач почувствовал еще большее волнение.    – Хм, у него такой вид, как будто он уже умер! – раздался голос возле Будимира.    Палач обернулся, за ним стоял грек Лаццаро как человек, имеющий на это право.    – Над Гассаном-беем нельзя исполнить никакого приговора, – отвечал палач, – он мертв.    – Тем не менее он должен быть казнен, – заметил Лаццаро.    – Пусть его казнит, кто хочет! – ответил палач.    – Это значит, что ты не хочешь его вешать? – спросил Лаццаро.    Палач немного подумал, затем повернулся к греку.    – Ты прислан допрашивать меня? – спросил он.    – Нет, я прислан только дать тебе совет, – дипломатично отвечал Лаццаро.    – Это не моя обязанность – вешать мертвых!    – Ты не так понял меня, Будимир, – перебил Лаццаро рассерженного черкеса, – я должен дать тебе совет не относительно того, что надо казнить мертвеца, а относительно того, как устроить казнь, чтобы никто не заметил преждевременной смерти.    Будимир покачал головой.    – Побереги свой совет для других, – сказал он, – я не нуждаюсь в твоих советах.    Лаццаро постоял еще несколько минут около черкеса, затем вышел вон.    Когда Будимир хотел уйти, то в коридоре его остановил караульный, говоря, что комендант башни требует к себе палача.    – Комендант? – рассерженно спросил Будимир. – Скажите, какая честь! Иди вперед, я следую за тобой.    Черкес понял, что что-то не так, но он был совершенно спокоен и хладнокровен.    Придя к Кридару-паше, он поклонился ему.    Паша пристально взглянул в ужасное лицо палача, выражавшее непоколебимую волю.    – Был ли ты у приговоренного? – спросил Кридар-паша.    – Да, я был у мертвого Гассана-бея, – отвечал палач.    – Завтра, после заката солнца, ты должен исполнить вынесенный ему приговор.    – Этого я не могу сделать, благородный паша.    – Не можешь?    – Это не моя обязанность – казнить мертвых!    – И все-таки ты должен это сделать!    – Кто это говорит? – спросил Будимир, глядя в лицо паше.    – Такой отдан приказ!    – Я не стану казнить мертвого!    – Ну, так тебя принудят к этому! – с гневом вскричал Кридар.    – Кто?    – Я!    – Этого ты не можешь сделать, благородный паша! – со злобной улыбкой возразил Будимир.    – Ты останешься здесь до казни, может быть, будешь тогда сговорчивее.    – Силой ты от меня ничего не добьешься, благородный паша. Ты можешь держать меня здесь, но ты не сможешь принудить меня вздернуть на виселицу мертвого перед собравшимся народом. Кроме того, еще надо поставить виселицу.    – Довольно! Ты думаешь, что только ты один можешь казнить, но есть и другие, способные сделать то же самое. Я нашел такого человека. Ты не хочешь совершить казнь, за которую назначено тройное вознаграждение, хорошо, в таком случае этот другой заменит тебя! Потому что казнь должна быть совершена! Ты же останешься здесь!    Казалось, что эти слова произвели неописуемое впечатление на Будимира, может быть, это была только ловкая ложь со стороны Кридара, подметившего слабую сторону этого непоколебимого человека, во всяком случае, слова Кридара не остались без внимания.    – Что ты говоришь? – поспешно спросил палач, – Другой?    – Ты отказываешься исполнить свою обязанность, хорошо! Тогда твое дело исполнит другой и получит тройное вознаграждение...    – Что мне за дело до вознаграждения! Но никто другой не должен занимать моего места!    – Ты думаешь, что только ты один способен на это?    – Другой, когда я еще жив! Такого позора Будимир не перенесет.    – Кто же виноват в этом...    Будимир, видимо, боролся с собой, затем подошел к Кридару.    – Я исполню приговор! – сказал он.    – Как над живым?    – Пока я жив, никто не займет моего места! Я согласен! Отпусти меня!    – Твоих слов для меня достаточно. Ты свободен! Исполни завтра после заката солнца твой долг! – закончил разговор Кридар-паша и отпустил черкеса.    К утру следующего дня на рыночной площади была готова виселица, но на этот раз она была построена гораздо ниже обыкновенного.    Еще задолго до заката солнца на площадь были приведены войска и поставлены густой стеной вокруг эшафота, чтобы помешать народу приблизиться к месту казни. Даже все ближайшие дома были заняты солдатами, так что никто из посторонних не мог бы увидеть вблизи, что будет происходить на эшафоте.    Несмотря на это, площадь была битком забита народом, который и не подозревал, что собрался смотреть на казнь мертвеца, и только уже впоследствии слухи об этом дошли до народа из иностранных газет.    Что касается опасений визирей относительно восстания из-за Гассана, то о нем не могло быть и речи, вся толпа собралась только из одного любопытства.    Редиф-паша и Кридар-паша находились в одном из домов на площади и смотрели из окна. Они лично убедились, что не грозит никакая опасность, и только хотели видеть, как исполнит палач свое отвратительное дело.    Солнце уже зашло, а кареты с преступником все не было видно, казалось, что Будимир запаздывал. Любопытные с удивлением качали головами, так как с Будимиром это случилось впервые.    Никто не знал, что ему было предписано опоздать, чтобы сильнее стемнело.    Наконец вдали показалась карета.    Солнце давно зашло, и вечерний сумрак уже распространился над Константинополем.    Напрасно толпа хотела рассмотреть казнь, темнота и войска, окружавшие эшафот, делали это совершенно невозможным.    По окончании казни войска удалились, и у виселицы было оставлено только несколько часовых. Толпа также стала расходиться.    На другое утро Будимир снял труп с виселицы. Так окончилась эта отвратительная комедия.