Текст книги "Султан и его враги. Том 2 "

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

XXII. Доказательство любви

   – Я думаю, бей, – говорил Зоре граф Варвик, сидя у него в гостях, – я думаю, что вас привела сюда любовь к леди Страдфорд.    – Вы думаете, граф, что я не взял места в Мадриде единственно из-за леди? Вы ошибаетесь! Я не принял места потому, что принять его было бы для меня унижением и что я ничем не заслужил выказанной мне неблагодарности...    – Конечно, нет. Я думаю, что в Турции все идет вверх дном.    – Главные виновники уже наказаны Гассаном-беем! – продолжал Зора в волнении. – Что касается меня, то у меня есть на что жить и без службы, поэтому я решил ее бросить!    – Но во всяком случае причина вашего возвращения и решения жить здесь не кто иной, как прекрасная вдова, которую вы освободили от ее мучителя.    – Да, граф, я не стану лгать, вы правы!    – Я знаю, что вы любите леди!    – И это правда.    Граф Варвик помолчал немного.    – А я знаю, что вы не любите леди, – сказал Зора.    – Сказать, что я ее не люблю, было бы слишком много, – возразил граф, – я признаю ее красоту, любезность и ум, но...    – Говорите, не стесняйтесь!    – Я боюсь, что она не в состоянии сделать человека действительно счастливым!    – Другими словами, вы считаете леди бессердечной кокеткой!    – Да, что-то вроде этого.    – Я боюсь, что вы ошибаетесь, граф.    Варвик засмеялся.    – Вы неизлечимы! – сказал он. – Но все-таки я сомневаюсь, чтобы леди смогла полюбить по-настоящему! Я не верю, что она может чувствовать подлинную, бескорыстную любовь. Это мое внутреннее убеждение, и я считаю своим долгом сказать вам об этом, чтобы предостеречь вас!    – Я сначала также сомневался в ней, граф, пока не узнал историю ее жизни.    – Вы в состоянии сделать решительный шаг, не оставляйте без внимания моих сомнений! – сказал с жаром граф Варвик. – Я боюсь, что леди известно о вашем громадном богатстве и что оно играет немалую роль в ее привязанности к вам.    – Граф Варвик, – с упреком сказал Зора, – мне кажется, что вы заходите слишком далеко.    – Простите мне мои слова, я говорю, желая вам добра. Я не могу избавиться от мысли, что леди думает только о себе и что ваше богатство имеет для нее немалую цену. Не сердитесь на меня!    – Мне очень жаль, что вы имеете о ней такое мнение, и моя обязанность защищать ее, так как я знаю историю ее страданий! Но слова на вас не действуют, поэтому я дам вам другое доказательство своей правоты.    – Доказательство ее любви! – сказал Варвик.    – Хорошо! Вы утверждаете, что леди корыстолюбива, что она не в состоянии любить самоотверженно, что она мечтает о моем богатстве, я же утверждаю обратное! Я верю в любовь и бескорыстие леди Страдфорд! Я готов дать вам блестящее доказательство того, что вы заблуждаетесь!    – Вы очень обрадуете меня этим и... удивите!    – Хорошо, сегодня же вечером вы будете иметь это доказательство.    – Каким образом?    – Это вы узнаете сегодня вечером или завтра утром, и даю вам слово, что леди ничего не будет подозревать.    Варвик встал.    – Я с нетерпением буду ждать вашего доказательства, – сказал он, прощаясь. – Прощайте и не сердитесь на вашего друга.    – Вы идете домой?    – Да, я буду ждать вашего доказательства!    – В таком случае, вы поедете по Реджент-стрит, и я попрошу вас довезти меня до дома леди Страдфорд.    – С удовольствием.    Молодая вдова, чувствовавшая себя необыкновенно счастливой после смерти адмирала, только что вернулась домой, сделав несколько визитов, когда ей доложили о приезде Зоры, которого она еще не видела со времени его возвращения из Турции. Она сейчас же приказала принять его.    – Как я счастлива, что вижу вас! – воскликнула она радостно, протягивая Зоре руки. – Когда вы вернулись в Лондон?    – Два дня тому назад, миледи!    – И только сегодня приехали ко мне!    – Я чуть было совсем не уехал, не простившись с вами лично, миледи! – отвечал Зора.    – Что с вами, Зора, – вскричала леди Страдфорд, – я так рада, что вижу вас, а вы холодны со мной, как никогда! Что случилось? Что встало между нами?    – Я приехал, чтобы проститься, миледи!    – Вы хотите снова оставить Лондон?    – Я приехал только для того, чтобы устроить свои дела.    – А куда вы едете?    – Меня назначили в Мадрид, но я думаю бросить службу.    – Вы не едете в Мадрид?    – Нет, миледи, я бросаю службу!    – Если вы чувствуете себя оскорбленным, то я вполне сочувствую вашему решению.    – И я думаю возвратиться в Стамбул!    – В Стамбул? Почему же вы не хотите остаться здесь?    – Я буду говорить с вами откровенно, Сара! Я оставляю Лондон потому, что не могу больше здесь жить! Я беден и, выходя в отставку, лишаюсь последних средств, но я не стыжусь признаться в этом потому, что не считаю бедность пороком.    – И поэтому вы хотите уехать?    – При перемене моих обстоятельств мне будет легче там, где меня знают!    – Вас и здесь знают, Зора!    – Да, меня знали, пока я был при посольстве, пока дела мои были сравнительно блестящи, но теперь совсем иное, дорогая леди! Зору-бея, атташе при посольстве, все знали и любили, но Зору-бея без места и без средств не будут ни знать, ни любить.    – В основном вы правы, Зора, но есть и исключения!    – Я не желаю сострадания, миледи! Я ничего больше ненавижу, чем сострадание.    – Вы слишком горды, Зора, чтобы внушать сострадание!    – Как бы то ни было, в Стамбуле мне легче будет занять новое положение.    – И ваше решение окончательно?    – Да, миледи, я только хочу привести здесь в порядок свои дела, а затем вернусь в Константинополь. Я приехал к вам, чтобы проститься!    – Это для меня так... неожиданно... – сказала Сара, побледнев и едва преодолевая свое волнение, – такой быстрый, неожиданный отъезд...    – Теперь уже ничего нельзя изменить, миледи, я не могу служить при настоящем правительстве... Прощайте, Сара!    – Неужели я вас больше не увижу?    – К чему лишние прощания!    – Мне кажется, что вы действуете слишком поспешно, из ложной гордости, Зора!    – Повторяю, что изменить ничего больше нельзя!    – И вы думаете, что ваши друзья бросят вас, потому что ваши обстоятельства изменились? О, прошу вас, не думайте так, Зора. Не сомневайтесь во мне! Эта мысль не даст мне покоя, или вы хотите силой разорвать все прежние связи...    – Так будет лучше!    – Вы думаете, что эта перемена будет иметь последствием унижение...    – Вы знаете все, Сара, прощайте!    – Боже, и я должна пережить это!    – Будем тверды, может быть, нам еще придется снова увидеться! Вы совершенно свободны! Сознавая это, мне легче расстаться с вами!    – Свободна?.. Да, вы правы, Зора... – Сара не могла дальше говорить, голос ее задрожал, она отвернулась и протянула руку человеку, которого она любила и который хотел с ней расстаться.    – Прощайте... – прошептала она чуть слышно дрожащим голосом. – Да защитит вас Бог... Наверное, так должно быть!    Зора готов был заключить в объятия женщину, любовь которой для него была несомненна, но для графа Варвика этого было мало, это было не то доказательство, которого он требовал. Сам Зора больше не сомневался, он знал, что Сара любила его не за богатство, что она одинаково любила бы и бедного Зору, он знал, что одного его слова достаточно, чтобы Сара бросилась в его объятия.    Он поднялся – Сара отвернулась и закрыла лицо руками, она больше всего на свете любила этого человека и должна была разлучиться с ним!    Когда Зора приехал к себе домой, то получил депешу о казни Гассана.    Это известие так сильно взволновало Зору, что он не спал всю ночь и только к утру ненадолго заснул.    Около полудня ему передали письмо, принесенное слугой леди Страдфорд.    Зора поспешно распечатал его.    "Дорогой друг! – писала Сара. – Позвольте мне так в последний раз назвать вас, я знаю, что я вас недостойна и терпеливо переношу свою судьбу! Но вы не можете помешать мне вечно любить и уважать вас! Вы были единственным человеком, которого я истинно любила и уважала, единственным, кому я верила, рядом с которым мне было легко. Увидев вас, я испытала совершенно новое чувство".    Буквы наполовину расплылись от упавших на них слез.    "Но вчера все погибло, все кончено, Зора! Вы уезжаете! Вы подумали, что я изменилась оттого, что вы обеднели... Я все надеялась, что вы меня любите, Зора... Теперь я на это больше не надеюсь, потому что, если вы так думаете, значит, не любите меня! Но все-таки я хочу сказать вам, что я горячо любила и вечно буду вас любить... Когда вы получите эти строки, меня уже не будет в Лондоне".    Зора бросился из комнаты, чтобы приказать удержать слугу, но тот уже ушел.    "Я продала мой дом, – говорилось далее в письме, – и все, что у меня было лишнего, и получила за это порядочную сумму. Мне немного надо, Зора, потому что я буду жить в уединении! Не сердитесь на меня, Зора, и согласитесь на мою просьбу: примите от меня половину этих денег, которые положены мною в банк на ваше имя! Не откажите, еще раз прошу вас, в моей просьбе! Вы бедны, я тоже хочу быть бедной!..".    Зора был не в состоянии читать дальше... Буквы расплылись у него перед глазами от слез.    В это время на пороге кабинета появился граф Варвик.    – Ну, что? – спросил он. – Готово доказательство?    Вместо ответа Зора молча протянул ему письмо леди Страдфорд.

XXIII. Опоясывание мечом

   В Константинополе шли приготовления к великому торжеству опоясывания султана Абдула-Гамида мечом Османа.    Наконец наступил день, в который это торжество должно было состояться в мечети Эюба.    В половине двенадцатого новый султан Абдул-Гамид в сопровождении знатнейших сановников государства выехал из Долма-Бахче, направляясь в предместье Эюб.    В час пополудни среди собравшейся толпы разнеслась весть, что шествие приближается.    Впереди ехал военный министр Редиф-паша в открытой коляске, сопровождаемый громадной свитой пеших и конных слуг. Затем следовал Камаль-паша, церемониймейстер и множество различных придворных, каждый в сопровождении большой свиты слуг.    После этого ехали верхом улемы в белых чалмах.    Среди них виден был меккский шериф, а позади всех – Шейх-уль-Ислам Кайрула-эфенди.    Затем следовали министры с Мидхатом-пашой во главе по случаю болезни великого визиря Мехмеда-Рушди-паши.    Наконец, все шествие замыкал султан, ехавший под роскошным балдахином в сопровождении множества слуг и невольников, которые едва были в состоянии сдерживать напор толпы, кричавшей: "Да здравствует султан!".    После церемонии опоясывания мечом, происходившей внутри мечети, султан отправился к гробу своего отца Абдула-Меджида, чтобы произнести там молитву. После чего все шествие двинулось к Софийской мечети, и только в пять часов пушечная пальба возвестила, что султан вернулся в свою резиденцию.    Вечером начались различные развлечения для народа, продолжавшиеся три дня.    Вечером того дня, когда происходило опоясывание мечом, Кридар-паша неожиданно отдал приказ, чтобы к полуночи отряд из сорока надежных солдат был отдан под начало Лаццаро для совершения ареста. В приказе не было сказано, кого надо арестовать, так как Золотые Маски, как в народе, так и среди солдат, пользовались таинственной славой и внушали боязнь и уважение.    За час до полуночи Лаццаро в сопровождении солдат оставил башню сераскириата.    Лаццаро ставил в эту ночь на карту все! Не удайся ему неожиданная поимка Золотых Масок – и он погиб! Они приговорили его к смерти, и попадись он им еще раз в руки, смерти ему не миновать.    Но Лаццаро предполагал, что с помощью солдат ему удастся арестовать Золотых Масок. Взяв семь главных начальников, он мог надеяться, что всякая опасность для него исчезнет.    В это время в развалинах Семибашенного замка действительно собрались Золотые Маски. В середине Золотых Масок, сидевших кругом, воздвигнут был эшафот, на котором лежала секира.    Молча сидели семь Золотых Масок на своих обычных местах, торжественное молчание царило на освещенной луной площадке, которая имела какой-то волшебный вид.    Тогда появились новые Золотые Маски, ведя связанного Мансура-эфенди, и поставили его в круг семи судей. Его голова была закутана темным покрывалом, так что он не мог видеть, куда его привели.    Когда Мансура поставили перед эшафотом, один нз Золотых Масок стал позади него, другой остался рядом.    По знаку председателя покрывало сняли с головы приведенного.    Мансур с ужасом сделал шаг назад, увидев перед собой блестящую секиру, на одно мгновение он потерял самообладание!    – Мансур-эфенди! – сказал председатель. – Настал твой последний час! Приговор тебе вынесен! Ты заслужил смерть!    – Вы не имеете никакого права убивать! Ты – мулла Кониара, а вокруг тебя сидят другие служители церкви, вы не должны убивать. Не пятнайте своих рук кровью! – сказал Мансур.    – Не хочешь ли ты сознаться еще в чем-нибудь, Мансур-эфенди? – спросил председатель, не обращая внимания на слова Мансура.    – Вы слышали мое последнее слово! На вас падет ответственность за мою смерть!    – Преклони колени и молись, Мансур-эфенди, приготовься проститься с этим миром!    Золотая Маска, стоявшая позади Мансура, заставил его преклонить колени.    Должно быть, Мансур понял, что погиб безвозвратно, потому что он не сопротивлялся и, казалось, молился.    Когда он хотел подняться, стоявший позади Золотая М. аска развязал ему руки и привязал его к эшафоту.    Тогда Мансур почувствовал, что на голову ему снова было наброшено покрывало. Сознание как будто покинуло его, ему казалось, что он чувствует на шее холодную сталь и умирает...    Его голова бессильно повисла, руки и ноги болтались, как у спящего.    Но меч не опустился! Золотая Маска снова отвел Мансура от эшафота. От страха или от чего другого, но Мансур имел вид мертвеца.    В это время на площадке появились еще три или четыре Золотые Маски.    – Грек Лаццаро ведет сюда отряд солдат, – донесли они. – Отряд уже начал занимать развалины! Но проход под стенами башен свободен. Им можно воспользоваться, если вы хотите оставить развалины.    – На что вы решаетесь, братья? – спросил председатель.    – Мы остаемся! – единогласно решили все.    – Уведите Мансура! – приказал мулла Кониара. – Но будьте готовы по моему знаку схватить грека Лаццаро! Судьба Мансура – также и его судьба! Его преступлениям должен быть положен конец. Он думает, что может предать нас суду и тем избежать наказания, но он не знает, насколько наша власть стоит выше его подлой измены! Мера его преступлений переполнилась! В эту ночь приговор над ним будет исполнен.    В это мгновение послышался шум приближающихся шагов и голосов.    Золотые Маски неподвижно остались на своих местах.    – Сюда! – послышался голос Лаццаро. – Мы их поймали! Хватайте их!    На площадке появился Лаццаро в сопровождении пяти солдат, указывая им на Золотые Маски.    – Никто не уйдет! – продолжал грек. – Вот так удачная охота!    Но солдаты с испугом попятились, они узнали Золотые Маски и, исполненные священного ужаса, отступили назад вместо того, чтобы следовать за греком! Никакая власть на свете не могла бы заставить их схватить эти таинственные существа.    Лаццаро не подумал о возможности такого оборота дела. Он повернулся к солдатам и увидел, что они отступают.    – Сюда! – закричал он. – Схватите этих людей! Это что такое? Или вы не солдаты, а трусы? Сюда, а не то вы будете расстреляны!    Но никакие угрозы не могли подействовать на солдат. К тому же Лаццаро не был их начальником.    Он увидел, что они оставляют его одного.    – Назад, трусливые собаки! – закричал он вне себя от ярости, видя, что солдаты уходят. – Смерть вам, подлые трусы!    Остальные солдаты, занявшие выходы из развалин, точно так же не хотели нападать на Золотых Масок! Узнав от товарищей, кто находится в развалинах, они, не колеблясь ни минуты, решили как можно скорее оставить развалины и вернуться в город.    Лаццаро остался один среди врагов, которых он хотел выдать...    Ярость наполнила его душу при виде бегства солдат. Что он сделал? Вместо того, чтобы уничтожить Золотые Маски, он попал в их руки!    – Возьмите грека! – раздался голос председателя, когда Лаццаро хотел последовать за солдатами.    При виде угрожавшей опасности Лаццаро решил защищаться и выхватил из-за пояса кинжал.    Двое из Золотых Масок, повинуясь полученному приказанию, бесстрашно бросились к греку. Но злобный взгляд Лаццаро как бы загипнотизировал одного из них.    Лаццаро, воспользовавшись этим, кинулся на Золотую Маску и ударил его кинжалом, но кинжал скользнул, не причинив Золотой Маске никакого вреда...    В это время другой из Золотых Масок быстро набросил покрывало на голову грека и тем положил конец его сопротивлению.    Через мгновение Лаццаро был связан Золотыми Масками, тогда как солдаты возвращались в сераскириат.

XXIV. Изгнание Сади

   Это было накануне казни Гассана.    Известие об ужасном приговоре сильно опечалило Сади.    Уже два дня прошло с тех пор, как Реция бесследно исчезла, а теперь Сади получил еще и этот новый удар.    Мысль, что Гассан должен умереть позорной смертью от руки палача, не давала ему покоя. Правда, вина Гассана была велика, но и убитые им были также виновны!    Сади твердо решил умолять султана об изменении приговора и сорвать маску с тех, кого султан одарил своим доверием.    Он отправился во дворец Долма-Бахче, который новый султан выбрал своей резиденцией.    Обстановка при дворе султана была самая неблагоприятная, так как получены были очень неприятные известия не только о военных действиях в Сербии, но и относительно намерений России.    Все эти обстоятельства привели султана в дурное расположение, так что он не хотел и думать о каких бы то ни было переменах.    Султан принимал Мидхата-пашу, когда ему доложили, что Сади просит аудиенции.    Само собой разумеется, что новый султан не мог доверять сановникам, которые остались верными его свергнутым предшественникам. Тем не менее он был расположен к Сади-паше, которого знал лично, хотя знал и о его разрыве с принцессой Рошаной, своей близкой родственницей.    Знай Абдул-Гамид, что произошло между Сади и принцессой, он, может быть, судил бы иначе, но теперь он думал, что бывший великий визирь оскорбил принцессу, поэтому хотя и велел принять его после ухода Мидхата, но встретил очень холодно.    Сади едва заметил это, он не привык обращать внимание на выражение лица. Зато султан был неприятно поражен гордым видом Сади.    – Тебя освободили по приказанию моего несчастного брата, – сказал султан, – я не хочу изменять этого, хотя мне и советовали так поступить! Ты просил аудиенции, Сади-паша, говори!    – Я явился к вашему величеству с просьбой!    – Говори, хотя только что прощенному и не следовало бы обращаться с новой просьбой.    – Я прошу не за себя, я прошу только правосудия.    – Правосудия имеет право требовать и самый последний из моих подданных.    – Это прекрасные слова, ваше величество!    – Говори, в чем состоит твоя просьба, – перебил султан.    – Великому шейху Гассану вынесен ужасный приговор, я пришел просить смягчения этого приговора.    – Как! Ты просишь за убийцу?    – Я прошу ваше величество только изменить приговор! Если бы все ваши слуги, из которых одни погибли от руки Гассана, другие еще находятся на службе, также поплатились бы за свою вину, тогда...    – За какую вину? – перебил султан пашу. – Ты говоришь об убийце!    – Наказанные Гассаном и их товарищи также замышляли убийство против меня!    – Против тебя?    – Да, ваше величество! – бесстрашно отвечал Сади. – Я должен был быть убитым, и меня спасло только вмешательство несчастной девушки.    – Какое обвинение! – побледнев, сказал Абдул-Гамид. – Докажи его!    – В тюрьме сераскириата есть комната, в которую я был заключен и над постелью которой находится балдахин, опускающийся на спящего и удушающий его. Девушка, о которой я говорил, предупредила меня.    – Эго воображение, фантазия! – вскричал султан.    – Я не говорил бы об этом вашему величеству, если бы не считал своим долгом сделать это в виде предостережения. потому что еще не все люди, которых я обвиняю в убийстве, погибли. Ваше величество называете мои показания фантазией, я не стану противоречить, но для того, чтобы наверняка умертвить меня в тюрьме, был принесен отравленный шербет, и я, выпив всего несколько капель, чуть было не умер.    – А кто из тех, кого ты обвиняешь, находится еще в живых?    – Мансур-эфенди и Гамид-кади, ваше величество!    – Я прикажу провести следствие, и справедливость восторжествует, – холодно сказал султан. – Не тот ли ты Сади-паша, которого одно время терпели во дворце принцессы Рошаны?    Сади почувствовал унижение, заключавшееся в этих словах, и понял, что его несправедливо обвинили.    – Вашему величеству, кажется, неверно передали, в чем дело, – сказал он, – я никогда не посещал дворца принцессы с корыстными целями, никогда не было, чтобы меня там только "терпели"! Я обязан принцессе только одним советом, который она дала мне в начале моей карьеры! За этот совет я был очень благодарен ей, и было время, когда я уважал и... даже любил принцессу!    – Что же случилось потом?    – Есть такие дела, ваше величество, которых лучше не касаться, к таким принадлежит и то, что произошло между мной и принцессой.    – Принцесса поступила опрометчиво, оказывая тебе милость, забыв, что не следует дарить всякого своим расположением! – сказал султан. – Но я требую, чтобы ты назвал мне причину, по которой отказался от ее милости!    – Мне будет тяжело исполнить приказание вашего величества, и я просил бы позволения не отвечать.    – Я хочу знать причину! Говори!    – Принцесса сама может сказать, что произошло между нами!    – Я приказываю тебе говорить под страхом моей немилости!    – Ваше величество и так оказываете мне немилость! – твердо и спокойно сказал Сади.    – Довольно! – вскричал, побледнев, султан. – Можешь идти! Я больше не хочу тебя видеть! В течение месяца ты должен оставить мою столицу и государство! Ступай!    – Ваше величество изгоняете меня из страны? – спросил Сади.    – Мой приказ об этом будет тебе передан! Мое государство навсегда закрыто для тебя. Довольно! Иди!    Сади молча поклонился и вышел. Когда он проходил через приемную, то все бывшие друзья отворачивались от него.    Сади спешил из дворца, его точно давила какая-то тяжесть, ему назначено было самое тяжелое наказание – оставить родину! Он был один, у него не осталось никого и ничего, кроме сознания, что он верно служил своему отечеству.    Вечером в дом Сади явился мушир и привез подписанный приказ об изгнании, кроме того, муширу приказано было передать, что Гамид-кади также изгнан, а Мансур-эфенди бежал или исчез бесследно. Это известие, по словам мушира, было для того приказано передать Сади-паше, чтобы он знал, что справедливость равно оказывается всем, невзирая ни на что.    Когда мушир удалился, а Сади остался один, все еще держа в руках приказ, ему послышались в соседней комнате шаги.    Был уже вечер, но огонь еще не зажигали.    – Сади-паша! – послышался глухой голос.    Сади пошел и отворил дверь.    В темноте мелькнул Золотая Маска.    – Ты зовешь меня, – сказал Сади, – я повинуюсь твоему приказанию и слушаю тебя.    – Ты ищешь Рецию – не сомневайся в ее верности! – раздался голос Золотой Маски.    – Я не могу найти Рецию, но не сомневаюсь в ее любви н верности.    – Оставь в эту же ночь Стамбул, – продолжал Золотая Маска. – Поезжай к Адрианопольской заставе.    – Как, неужели я должен сегодня же ночью бросить Стамбул!    – Ты найдешь Рецию! Кроме того, здесь твоей жизни угрожает опасность.    – Я не боюсь смерти!    – Но ты должен защитить себя от руки убийцы! Ты должен жить ради Реции.    – Я последую твоему совету и сегодня же ночью оставлю Стамбул! – сказал Сади.    – Все остальное ты скоро узнаешь. Ты снова найдешь Рецию, и ее исчезновение объяснится! – проговорил Золотая Маска и покинул дом Сади.

XXV. Последние минуты заклинателя змей

   Абунеца пал, сраженный выстрелами.    Но он был не убит, а только тяжело ранен. Его взоры все еще были обращены вдаль, как будто он ожидал увидеть там свое дитя. Мысль, что он не увидит Рецию, не давала ему умереть спокойно. Смерть быстро приближалась, но все-таки Абунеца был еще жив, еще мог увидеть свою дочь.    Солдаты, казалось, не обращали на него внимания.    Офицер видел, как Абунеца повис на привязывавших его веревках, и, не приказав его отвязать, велел солдатам возвращаться в город. Заклинатель змей должен был оставаться на месте казни до утра.    Абунеца остался один. Никто не сжалился над ним. Никто не пришел к нему на помощь. Этот человек, всю жизнь помогавший другим, умирал теперь, оставленный всеми!    – Реция! Дочь моя! – прошептал он, и глаза его закрылись. – Я умираю, а ты не идешь! Милосердный Аллах, дай мне еще раз увидеть мое дитя.    Но кругом все было тихо, даже шаги удалявшихся солдат смолкли. Последний потомок Абассидов опустил голову на грудь, как мертвый, кровь медленно струилась из его ран...    В это время в сумерках показалось странное шествие. На богато убранной белой лошади сидела женщина, закутанная в покрывало, за узду лошадь держал Золотая Маска, двое других следовали на некотором расстоянии.    Прохожие, встречавшие это шествие, отступали и низко кланялись, прикладывая руку к сердцу и говоря: "Мир с вами!".    Шествие приблизилось к площади, на которой произошла казнь.    В это время взошла лупа и осветила Абунецу, повисшего на веревках, привязывавших его к столбу.    – Все копчено! – раздался голос Золотой Маски. – Мы опоздали.    – Опоздали! – вскричала женщина в покрывале, которая была не кто иная, как Реция, дочь Альманзора. – Говори, где мой отец, к которому ты обещал меня привести? Где он?    Золотая Маска указал на столб.    – Он уже казнен! – раздался в ответ голос Золотой Маски, в то время как двое других поспешно пошли отвязать Альманзора. – Посмотри туда. Мы опоздали!    Реция вскрикнула от ужаса и закрыла лицо руками, увидев привязанного к столбу старика.    Этот старик был ее отец, которого она так долго оплакивала и так желала видеть и которого теперь должна была, наконец увидеть, но увидеть уже мертвого.    Между тем Золотые Маски отвязали Абунецу и положили на траву.    Реция соскочила с лошади и поспешила к отцу. Она с криком отчаяния бросилась на труп, и этот крик, казалось, пробудил к жизни Абунецу.    Голос дочери заставил снова забиться его сердце!    При виде того, что Абунеца зашевелился, Золотая Маска подал ему флягу.    Несколько капель воды имели оживляющее действие. Старый Альманзор выпрямился, лицо его снова оживилось, улыбка радости мелькнула на лице, он узнал Рецию!    Рыдающая Реция схватила отца за руку.    – Да, это ты, я узнаю тебя! – вскричала она. – Наконец-то я нашла тебя! Как долго я ждала этого свидания! Как долго я жила между страхом и надеждой. Я никогда не верила, что ты умер! Но теперь я только для того увидела тебя, чтобы снова проститься!..    – Не плачь, дочь моя, успокойся! – заговорил слабым голосом старый заклинатель змей. – Я не боюсь смерти, по я чувствую, что у меня еще достаточно времени, чтобы сказать тебе все, что меня терзает, и благословить тебя! Господь сжалился надо мной и посылает мне знак своего благоволения. Я молил его об этой милости, и моя молитва услышана, я вижу тебя, дочь моя!    Реция со слезами на глазах наклонила голову, старик положил на нее свои дрожащие руки, как бы желая удостовериться, что дочь около него.    – О мой бедный, дорогой отец! – сказала Реция. – Как я желала тебя видеть! Я не переставала надеяться увидеть тебя!    – Я все знаю, дочь моя, я часто бывал около тебя так, что ты не знала этого!    – Внутренний голос всегда говорил мне, что ты жив, хотя в Стамбуле говорили, что ты умер!    – На меня действительно напали в начале путешествия разбойники, подкупленные Мансуром, чтобы убить меня. Мансур и Кадиджа преследовали меня из корыстолюбия! Они знали, что в моей власти находятся бумаги калифов рода Абассидов, от которых мы происходим, они знали, что среди этих бумаг находится указание, где спрятаны сокровища старых калифов.    – Теперь я понимаю ненависть старой Кадиджи, – сказала Реция, – но Сирра сделала все, чтобы загладить вред, который причинила нам ее мать!    – Я давно уже знал, что сокровищ калифов не существует больше, – продолжал Альманзор. – Я был в пирамиде в пустыне Эль-Тей и обыскал всю пирамиду! Сокровищ не было, но все-таки они принесли нам много горя и потерь!    – Не жалей, отец, что эти сокровища не попали нам в руки!    – Я никогда не жалел об этом! Но должен был разыскать их в интересах моих детей! Документы были в моих руках, и Мансур старался во что бы то ни стало овладеть ими. Для этого он приказал преследовать меня, и ему действительно удалось овладеть документами. Что касается меня, то я спасся благодаря мулле Кониара, и на тайном собрании представителей церкви было решено противодействовать преступным действиям Мансура. Последствием этого собрания было образование союза Золотых Масок. Я, твой отец, был Бейлер-беги Золотых Масок, я направлял их поступки, я был их главой...    – Ты, отец мой?    – Золотые Маски должны были противодействовать преступлениям Мансура и его сообщников, должны были защищать невиновных и беззащитных, наказывать виновных, их правилом было изречение: "Бог есть любовь! Все люди – братья!"    – Это прекрасное изречение, отец! О, если бы все люди следовали ему!    – С моей смертью дело Золотых Масок не оканчивается, – продолжал старик, – другой будет их главой, им остается еще много дел, и я боюсь, что они недолго будут в состоянии противостоять христианству. Но я чувствую, что мои силы слабеют, мои минуты сочтены, а мне еще много надо сказать тебе, дочь моя! Я знаю, что ты находишься под защитой Сади, он благородный человек, я оставляю тебя ему, будучи убежден, что он составит твое счастье! Но послушайся моего совета: не оставайся в Турции! Уезжай вместе с Сади и создай себе в другой стране семейный очаг, потому что здесь ты подвергаешься опасности лишиться своего защитника!    – Ты хочешь, чтобы мы уехали, отец мой, чтобы мы оставили Стамбул? После твоей смерти ничто не будет удерживать меня в стране, в которой ты и Сади не испытали ничего, кроме несправедливости и притеснений.    – Совершенно верно, дитя мое, твое обещание успокаивает меня! Такие люди, как Сади, редкость в Турции, и зависть преследует их! Неблагодарность была наградой за его дела – я знаю все! Он не обогатился, будучи визирем, но и в бедности он будет счастливее всякого богача. Кроме того, ты получишь в наследство все мое состояние, которое хотя и не так велико, как разыскиваемые сокровища Абассидов, но оно не стоит никому ни одного вздоха, ни одной слезы и приобретено честным путем.    – Я не знала, что у тебя есть состояние, отец!    – Мое состояние состоит из ста тысяч фунтов стерлингов, лежащих в английском банке, бумаги для получения будут переданы тебе муллой Кониара или кем-нибудь из братьев нашего общества.    – Какое богатство, отец! – вскричала Реция.    – Пусть оно принесет вам счастье! Но меня беспокоит еще одно! – сказал Альманзор слабеющим голосом.    – Что такое, отец, говори? Твоя воля для меня священна! – сказала Реция дрожащим голосом.    – Мы должны проститься, дочь моя! Я старик, и уже довольно прожил на свете. Я чувствую, что настает моя последняя минута...    Реция рыдала и покрывала поцелуями уже холодевшие руки старика.    – Благословляю тебя, дитя мое... Знай, что я больше не мусульманин... Я христианин... Обряд крещения надо мной совершил иерусалимский патриарх... Мое последнее желание, чтобы и ты... по убеждению... перешла со временем в христианство, потому что эта религия учит: "Бог есть любовь... Все люди – братья...".    Голос изменил умирающему. Альманзор расстался со своей последней тайной...    Реция не могла выговорить ни слова. Она обняла умирающего отца. Старик, собрав последние силы, положил руки на голову дочери...    – Благодарю тебя, Боже... – прошептал он. – Теперь я умру спокойно... Прощай, дочь моя... Благословляю тебя и Сади... Думайте обо мне...    Старик вздохнул в последний раз и умер. Его душа приобрела, наконец, покой.    Подошедшие ближе Золотые Маски стали с молитвой вокруг умершего... Реция опустилась на колени.