Текст книги "Султан и его враги. Том 2 "

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

VIII. Замужество леди Страдфорд

   – Вы пришли, Зора, вы исполнили мою просьбу, несмотря на все случившееся! – сказала леди Страдфорд, встречая Зору в саду своего дома. – Благодарю вас за это!    – Как мог я возложить на вас ответственность за поступки человека, который кажется мне проклятием вашей жизни! – отвечал Зора, целуя руку Сары.    – Проклятие моей жизни! – повторила печальным голосом Сара. – Я хочу рассказать вам о событиях моей жизни, чтобы вы могли судить, подарили вы вашу симпатию достойной или нет.    – Это доверие, Сара, служит мне новым доказательством, что вы принимаете мою симпатию и отвечаете на нее!    – Вы один узнаете мою жизнь, кроме папы, которому я также ее рассказала и который расторг мой брак с адмиралом и вернул мне свободу. Вы первый человек, которому я решаюсь раскрыть всю мою душу! Перед другими я скрываю свое горе, гак как они или не поняли бы его, или не поверили бы мне. Свет так легко готов бросать камни в одинокую, беспомощную женщину. Узнав свет, я стала ненавидеть и презирать его. Меня называли авантюристкой, я же нашла наслаждение в дипломатических интригах, нити которых я сумела захватить в свои руки. Но сейчас вы все узнаете, Зора, и я знаю, что ваше сердце поймет меня!    – Шесть лет тому назад, – начала свой рассказ Сара, – я жила с матерью, леди Кей, в нашем замке Кей-Гоуз.    – Как, Кей-Гоуз, этот рай, принадлежал вам?    – Да, он принадлежал моей матери, у которой я была единственной дочерью. Моя мать была слаба и больна и думала тогда, что ее дни сочтены. В это время и появился в Кей-Гоузе адмирал и сумел завладеть полнейшим доверием моей матери. Она была так очарована ям, что, даже не пытаясь разузнать, что он за человек, решила отдать ему мою руку. В то время адмирал был уже в отставке и пользовался сомнительной репутацией, но никто не смел говорить что-нибудь о нем открыто, так как он был известным дуэлянтом и задирой. Но ничего этого моя мать не знала! Мне было тогда всего шестнадцать лет, и, не будучи приучена к самостоятельности, я повиновалась во всем матери, нисколько не думая о своей будущей судьбе. Я вышла замуж за адмирала, и мы поселились в этом доме, который был подарен мне матерью. Кроме того, она дала адмиралу значительную сумму денег. Я была так беспечна и неопытна, что меня нисколько не интересовало, как велика была эта сумма и что надо с ней делать. Я удивилась только, когда через несколько месяцев стали появляться люди со счетами, по которым не было уплачено. Адмирал сумел еще раз обмануть меня относительно своего состояния и положения в обществе, и я начала уже смутно понимать, что мне никогда не полюбить этого человека и что, отдав ему свою руку, я слепо пошла навстречу несчастью. Мало-помалу это становилось для меня все очевиднее, и наконец передо мной открылся целый лабиринт обманов и низостей, Тогда во мне произошла полная перемена, причиной которой был этот человек, не постыдившийся принести меня в жертву своим целям. О, вы не знаете, что я тогда вынесла! Если бы вы знали меня ребенком, вы были бы испуганы происшедшей во мне переменой!    – Если бы я вас тогда знал, Сара! – тихо сказал Зора.    – Зятю леди Кей, – продолжала после минутного молчания Сара, – ростовщики из Лондона открыли огромный кредит, и адмирал вел самую разнузданную жизнь, нисколько не заботясь обо мне. В это время моя мать была при смерти, но и от нее не укрылись поступки адмирала, и она перед смертью успела спасти меня от нищеты, написав в завещании, что все свое состояние она оставляет мне одной. И тут адмирал проявил всю свою низость! Узнав, что не имеет никакого права на оставленные мне богатства, он пришел в бешенство и не постыдился даже сказать мне в лицо, что он женился на мне только ради моего состояния.    – Этот презренный не достоин, чтобы солнце освещало его, не достоин жизни! – в негодовании вскричал Зора.    – Не успели похоронить мою мать, как меня со всех сторон осадили кредиторы адмирала. Одна за другой обрушивались на меня ужасные вести. Я узнала, что адмирал надавал фальшивых векселей, и я должна была продать Кей-Гоуз, чтобы спасти свое имя от бесчестья. Но это нисколько не остановило адмирала, он постоянно требовал от меня новых сумм, так что наконец я вынуждена была в отчаянии просить о расторжении нашего брака. Папа решил дело в мою пользу. Адмирал согласился вернуть мне свободу за большую сумму денег, и я думала уже, что избавилась от его преследований. Но моя надежда оказалась напрасной, я уезжала в Париж, потом в Брюссель, но адмирал всюду находил меня и требовал мои последние деньги. Наконец он довел меня до того, что я стала авантюристкой, одним словом, тем, чем вы знали меня в Константинополе.    – Но чего же хотел от вас этот презренный после того, как вы все ему отдали?    – Он думал, что у меня еще есть деньги и хотел угрозами заставить меня отдать их ему. Недавно я получила наследство от одного дальнего родственника. Едва адмирал узнал об этом, как бросился ко мне, как жадный коршун, чтобы вырвать у меня и это. Я поделилась с ним. Но к чему это привело? Не прошло и нескольких месяцев, как я узнала, что адмирал подделал не только мою подпись, но и подпись герцога Норфолька. Герцог хотел замять это дело из уважения ко мне, но я потребовала суда. Мое терпение кончилось, и я хочу, чтобы суд избавил меня от позора носить имя этого презренного.    – Да, вы правы, Сара. Все, все потеряли вы по вине этого негодяя...    – Идут! – прервала вдруг Сара. – Кто это? Боже! Это он!.. Адмирал!..    – Отчего вы так испугались, Сара? – спросил Зора-бей. – Я рядом с вами, и в моем присутствии адмирал не осмелится оскорблять вас!    – Вы не знаете его, Зора! Прошу вас, оставьте меня!    – Не просите, Сара, это было бы трусостью и только подтолкнуло бы адмирала к новым дерзостям.    – Он подходит... Уже поздно!.. О, Боже мой! Я боюсь...    – Чего вы боитесь?    – Я боюсь за вас!    – Благодарю вас за эти слова, Сара, но теперь я прошу вас оставить меня одного с адмиралом, – сказал Зора-бей.    – А! – вскричал адмирал, подходя и слегка пошатываясь. – Моя жена с офицером, да еще с турецким! Мне очень приятно, миледи, что я еще раз застал вас в обществе вашего нового поклонника!    – Остановитесь, милостивый государь! – прервал его в негодовании Зора-бей. – Нам надо свести старые счеты, но только не в присутствии этой дамы!    – Почему же нет? – спросил, смеясь, адмирал, – Эта дама может все слышать.    – Извините, миледи, но я должен вас оставить, – сказал Зора, обращаясь к Саре.    – Что вы хотите делать? – спросила она в испуге.    – Не бойтесь ничего, миледи, – отвечал Зора. – Предоставьте мне действовать! Не угодно ли вам пойти со мной в эту боковую аллею? – продолжал он, обращаясь к адмиралу.    Тот повиновался и последовал за Зорой.    – Что вы хотите мне сообщить? – спросил он.    – Что вы негодяй, которому не избежать тюрьмы! – хотел сказать Зора, но сдержался.    – В моей власти было бы, – сказал он, – отдать вас первому полицейскому за ваш поступок в олд-кентской таверне, но из уважения к миледи...    – Ха-ха-ха! Из уважения!.. – засмеялся адмирал. – Уже не думаете ли вы, что я тоже из уважения к миледи стал бы щадить вас, если бы мне пришла фантазия влепить вам нулю в лоб!    – Я опережу ваше желание. Я хотел послать к вам моего секунданта, графа Варвнка, но теперь вынужден сам передать вам мой вызов!    – Как?.. Что?.. Вызов?..    – Конечно! Вас, я думаю, это удивляет, так как вы сознаете, что недостойны такой чести, не так ли? Я предоставляю вам выбор оружия и места, сам же назначаю только время. Я хотел было кончить все сегодня вечером, но так как вы теперь не в нормальном состоянии, то я откладываю дуэль до завтра. Рано утром мы можем встретиться.    – Согласен! – вскричал адмирал. – Пистолеты! Двадцать шагов! Уэмбли-парк! Девять часов!    – Согласен! А оружие?    – Я привезу его с собой. Вы захватите доктора.    – Мой секундант – граф Варвик. Кто же ваш?    – Я еще не знаю! Я поищу.    – Значит, я буду ждать вас завтра утром в девять часов в Уэмбли-парке.    С этими словами Зора холодно поклонился и вышел из сада.    Адмирал, в первую минуту показавший храбрость и решительность, казалось, не ожидал такой скорой и решительной развязки.    После ухода Зоры он несколько раз молча и сосредоточенно прошелся по саду, затем вышел и, сев в кэб, поехал к своему другу капитану Гризби, капитану без корабля и команды, бывшему секунданту по профессии.    С этим Гризби адмирал переговорил о предстоящей ему дуэли, и тот согласился не только сопровождать адмирала в парк, но и привезти пару пистолетов, с виду совершенно одинаковых, но из которых хорошо стрелял только один...    Наутро противники сошлись, как и договаривались, на краю Уэмбли-парка.    – Что скажете вы насчет попытки примирить противников? – сказал с почти комической важностью капитан Гризби, обращаясь к графу Варвику.    – Мой друг Зора-бей, – отвечал Варвик, – ни в коем случае ие согласится на примирение.    Слуга капитана принес ящик с пистолетами и положил его на находившийся вблизи каменный стол. Граф и капитан зарядили пистолеты и отмерили условленные двадцать шагов.    Капитан Гризби, верный своему обещанию, выбрал хороший пистолет, предоставив Варвику другой, плохо стрелявший.    – Первый выстрел принадлежит адмиралу! – объявил капитан, когда оружие было вручено противникам.    Секунданты и доктор отошли в сторону.    – Готово! – скомандовал капитан. – Дуэль начинается! Адмирал, стреляйте! Раз, два, три!    Выстрел глухо раскатился под тенистыми деревьями парка.    – Кровь! – вскричал капитан, поспешно бросаясь к Зоре, на щеке которого показались капли крови.    – Ничего, – ответил тот хладнокровно.    – Да, это пустяки, царапина! – сказал граф Варвик, также подошедший в это время.    – Готово! – скомандовал снова капитан. – Дуэль продолжается! Господин офицер турецкого посольства стреляет! Раз, два, три!    Снова раздался выстрел, и последствия его были совершенно неожиданными.    Зора хорошо прицелился, так что адмирал, пораженный пулей в грудь, упал без чувств на землю, но в то же время пистолет разорвало и ранило руку Зоры.    Рана адмирала казалась более опасной, и поэтому доктор поспешил прежде к нему, чтобы сделать на скорую руку перевязку, которая позволила бы перевезти адмирала в ближайший госпиталь.    – Что это значит? – спросил Зора графа Варвика. – Смотрите, сюда приближаются несколько человек.    – С виду они похожи на полицейских агентов.    – Уж не донесено ли о нашей дуэли?    Граф Варвик вышел навстречу приближавшимся незнакомцам, и они объявили ему, что им поручено арестовать бывшего адмирала Страдфорда, обвиняемого в подлоге и подделке векселей.    – Адмирал опасно ранен, – отвечал Варвик. – Его отвезут сейчас в госпиталь.    В это время доктор и капитан с помощью слуг понесли адмирала к карете, полицейские последовали за ними.    Через несколько часов Зора, Варвик и доктор были уже в Лондоне, где рука Зоры была тщательно перевязана, причем оказалось, что рана гораздо опаснее, чем сначала казалось, и даже угрожает стать смертельной.

IX. Приказание принцессы

   На другой день после неудачной попытки Реции освободить Сади Лаццаро снова явился к принцессе.    – Я принес тебе важное известие, – сказал он, – новость, которой ты не ожидаешь!    – Если твоя новость стоит награды, ты получишь ее! – гордо отвечала Рошана.    – Такие новости не часто бывают, ваше высочество, – продолжал грек. – Я видел сегодня труп.    – Труп? Что значат твои слова?    – Да, труп! И как ты думаешь, чей, принцесса? Труп Сади-паши! Он лежит теперь в караульной комнате.    – Сади-паша умер? – спросила принцесса, казалось, испуганная тем, чего она так страстно желала. – Ты лжешь!    Лаццаро заметил действие, произведенное его словами на принцессу.    – Я думал, что ты желаешь его смерти, – сказал он, – что тебе приятнее видеть его мертвым, чем в объятиях прекрасной Реции. Но, может быть, я ошибся? Однако мне кажется, принцесса, что для тебя гораздо лучше, что он умер. Подумай только: что если бы Сади-паша снова соединился с Рецией? Что если бы он нашел своего ребенка? Что бы ты тогда сказала?    Рошана молчала.    – Или, может быть, ты думаешь, – продолжал грек, – что Сади не удалось бы найти ребенка? Тогда, значит, ты не знаешь Сади!    – Молчи! Я не хочу тебя слушать! – гневно вскричала Рошана.    – Прости, принцесса, если я сказал что-нибудь тебе неприятное, я не хотел этого! Я хотел только передать тебе весть...    – Бери свои деньги и ступай! Я хочу остаться одна! – приказала Рошана, бросив греку несколько золотых монет.    – Лаццаро повинуется! Благодарю за твое великодушие! – сказал грек и, накинув на голову покрывало, поспешно скрылся, подобрав брошенные ему деньги.    Тотчас после его ухода принцесса поспешно позвонила.    Вошла Эсма, ее доверенная невольница.    – Где дитя, которое я тебе поручила? – спросила ее принцесса.    – Оно у садовницы, ваше высочество! – отвечала Эсма.    – Оно должно погибнуть! – приказала Рошана. – Возьми его, отнеси на берег и там, привязав к нему камень, брось в море!    Привыкшая к безусловному повиновению невольница не посмела возразить ни слова и молча вышла из комнаты принцессы.    Но четверть часа спустя она вернулась с ребенком на руках и бросилась к ногам Рошаны.    Дитя не подозревало о готовящейся ему участи и, улыбаясь, смотрело на принцессу.    У Эсмы слезы выступили на глазах. Она чувствовала, что у нее не хватит мужества лишить жизни невинное существо.    – Сжалься, принцесса! – вскричала она дрожащим голосом. – Сжалься над ребенком! Смотри, он улыбается тебе!    – Что? – крикнула в гневе Рошана. – Как ты смеешь говорить это! Или ты хочешь умереть вместе с ребенком? Берегись!    Эсма знала характер своей госпожи, знала также, что турецкие законы не наказывают за убийство рабов. Она покорилась, зная, что просьбы и мольбы не тронут принцессу.    – Я повинуюсь твоему желанию, повелительница, – сказала Эсма. – Я твоя раба, и твоя воля – для меня закон!    – Ночь наступает, ступай скорее на берег! – приказала принцесса.    Эсма взяла на руки ребенка и, закутав его платком, вышла из дворца, чтобы исполнить приказание принцессы.    До берега моря, где можно было бы незаметно бросить несчастного ребенка, было далеко, и когда Эсма достигла его, была уже ночь.    Между тем небо заволокло облаками, душный, неподвижный воздух предвещал бурю. На горизонте мелькали молнии, и слышались глухие раскаты грома.    Подойдя к берегу, Эсма развернула платок и вынула из него ребенка. Наступила решительная минута!    Надо было исполнять приказание принцессы, но в ту минуту, когда Эсма хотела уже бросить ребенка в волны, в ней снова заговорила жалость. Она чувствовала, что не в состоянии лишить жизни несчастное дитя.    После минутного колебания Эсма положила маленького Сади в тростник, решившись оставить его на произвол судьбы.    "Если ему суждено умереть, – думала она, – волны унесут его, если же нет, то его, наверное, найдет какой-нибудь сострадательный человек, как некогда малютку Моисея".    Но в ту же минуту ее обуял страх при мысли, что кто-нибудь из слуг принцессы может следить за ней и донести о ее поступке.    Вдруг сверкнула молния, и разразился страшный удар грома, оглушивший Эсму. В страхе и ужасе, не владея больше собой, она бросилась на берег и, положив Сади в стоявший поблизости челнок, оттолкнула его от берега. Сделав это, она бросилась бежать от моря, как бы преследуемая фуриями.    Между тем предоставленный волнам челнок медленно поплыл, покачиваясь, в открытое море.

X. Отчаяние

   В маленьком старом доме Кадиджи у окна стояла Реция и с нетерпением ожидала возвращения принца Юссуфа.    Проводив ее сюда, принц отправился в сераскириат, чтобы узнать о судьбе Сирры и Сади и попытаться их освободить.    Проходил час за часом, а ни принца, ни Сирры не было, нетерпение и беспокойство Реции увеличивались с каждой минутой.    Наконец ей послышался отдаленный плеск весел.    Спустя несколько минут послышались чьи-то приближающиеся шаги, кто-то открыл дверь. Реция поспешила навстречу вошедшему.    Это был принц.    Волнение Реции было так велико, что она не заметила печального выражения лица Юссуфа.    – Какую весть принес ты мне, принц? – спросила она.    Юссуф хотел постепенно подготовить Рецию к ужасной вести, которую он ей принес. Он видел Сади, лежащего мертвым.    – Я надеялся на лучшее, – сказал он, – я надеялся, что мне удастся сделать что-нибудь для освобождения Сади-паши.    – Значит, твои старания были напрасны? О, не печалься об этом, принц! Я уверена, что рано или поздно истина восторжествует, и заслуги моего Сади будут вознаграждены! Видел ли ты там Сирру?    – Нет!    – Был ли ты у Сади?    – Да, я был у него.    – Ты говорил с ним?    – Нет, я только видел его!    – Только видел? Что это значит?    – Я ужаснулся!    – Ты ужаснулся? Что случилось? Мой Сади болен?    – Он, должно быть, внезапно захворал.    – Что значит твой мрачный вид, принц? О, говори! Не скрывай от меня ничего! Мой Сади умер? Они убили его?    – Я надеюсь, что его еще можно спасти!    – Ты надеешься... Его еще можно спасти... – сказала Реция дрожащим голосом. – Он умер! Умер!    Ужасная весть, казалось, поразила ее, как громом.    – Я не думаю, что он умер, моя бедная Реция. Он только лежит без чувств! Он скорее похож на спящего! Я просил Редифа-пашу послать за доктором, и он согласился.    – Благодарю тебя, принц! – беззвучно сказала Реция. Ее глаза были сухи, ни один крик горя или отчаяния не вырвался из ее груди. Ее горе было слишком велико, чтобы его можно было высказать словами, облегчить рыданиями.    – Я хочу просить тебя еще об одной милости, принц, – продолжала она через несколько минут, когда, казалось, снова овладела собой. – Это мое последнее желание! Дай мне увидеть Сади-пашу! Отведи меня к нему.    – Я боюсь, что это только усилит твое горе!    – Будь спокоен, принц, не жалей меня! Реция знает, что ей надо делать. Исполни, умоляю тебя, мою просьбу! Отведи меня к Сади! Я хочу в последний раз его увидеть!    – Хорошо! Пусть будет, как ты хочешь! Кто мог бы устоять против твоих просьб. Но еще раз повторяю, не отчаивайся, может быть, Сади еще можно спасти!    Реция не верила словам принца, она приняла их за попытку утешения.    – Как должна я благодарить тебя за твою доброту, принц?! – сказала Реция дрогнувшим голосом. – Но если молитва испытанного горем сердца может принести счастье, то тебе оно должно скоро улыбнуться. Когда это случится, вспомни о несчастной дочери Альманзора, которая для того только узнала счастье, чтобы потерять его навеки.    – Что это значит? Это похоже на прощание, Реция! Что ты хочешь сделать? Я предчувствую несчастье. Нет! Я не могу вести тебя в сераскириат.    – Отчего же нет, принц? Не отступай от своего первого решения. Кто хочет умереть, тому не надо для этого специального места, – сказала Реция с почти неземным спокойствием. Казалось, в ней произошел какой-то переворот.    Принц не решился больше противоречить и вышел из дома старой гадалки в сопровождении Реции. Потом они сели в каик принца, который повез их к сераскириату.    Но что давало Реции такое мужество, такую силу переносить горе? Это была мысль о том, что она скоро соединится с Сади, так как она решила убить себя у его трупа. Ее смущала сначала мысль о сыне, но она знала, что Сирра будет для него второй матерью и станет без устали его отыскивать. "Еще несколько минут, – думала она, – и конец всем земным горестям!".    Мысль о том, что Сади, быть может, еще жив и его еще можно спасти, не приходила ей в голову. Она была уверена в его смерти, и у нее было только одно желание: соединиться с ее дорогим Сади.    Наконец каик остановился, принц помог Реции выйти, и они пошли ко входу в сераскириат. Часовые знали принца и видели его раньше входившим в сопровождении Редифа-паши, поэтому они не осмелились остановить его и беспрекословно отперли ворота.    Дверь башни была открыта, и принц беспрепятственно ввел свою спутницу в караульную комнату.    Наступила решительная минута.    Посреди обширной комнаты стоял диван, на котором лежал недвижим, как мертвец, Сади. Но что это? Уж не вечерние ли лучи солнца окрашивали его лицо? Его щеки не были бледны! На его лице не было ни малейшего выражения боли и мучений. Он больше походил на спящего, чем на мертвого. Казалось, что вот сейчас откроются его полузакрытые глаза, и он поднимется с дивана.    Но Реция не обратила на все это внимания. Она видела только, что Сади лежал перед ней безжизненный, и, бросившись около него на колени, спрятала свое лицо у него на груди.    Уважая ее печаль, Юссуф остановился в отдалении, не желая мешать ей в эту торжественную минуту.    Отчаяние овладело Рецией, и она без колебаний и страха готовилась расстаться с жизнью.    Она вынула спрятанный на груди маленький кинжал и, глядя в лицо Сади, твердой рукой вонзила его себе в сердце.    Кровь хлынула ручьем на диван, и Реция со вздохом опустилась на пол.    – Что ты сделала? Ты ранила себя? – вскричал Юссуф, увидев Рецию всю в крови.    – Прости... мне... что я... сделала... – прошептала прерывающимся голосом Реция с болезненной улыбкой.    – Аллах, сжалься над ней!.. Она умирает!.. – вскричал принц. – Принесите диван! Пошлите скорее за доктором! – приказал он поспешно солдатам, стоявшим у входа в башню.    Приказание Юссуфа было немедленно исполнено.    Двое солдат принесли диван, на который тотчас же уложили бесчувственную Рецию, и через несколько минут явился доктор, старый грек...    – Что за кровавая драма разыгралась здесь? – сказал вполголоса грек при виде лужи крови около мертвого, по-видимому, Сади и лежащей без чувств Реции.    Когда он осмотрел рану Реции, его лицо омрачилось. Казалось, рана была смертельна.    – Теперь еще нельзя исследовать рану, – сказал он тихо принцу, накладывая перевязку, – я сомневаюсь в выздоровлении больной, она слишком слаба от потери крови.    – Она не должна умереть! Проси все, что хочешь, я готов пожертвовать всем, только спаси ее.    – Я сделал все, что от меня зависит, – отвечал доктор, – но у меня нет никакой надежды на успех.    – Тут лежит Сади-паша, – продолжал Юссуф, – часовые принесли его сюда, считая мертвым.    Старик подошел к Сади и стал его осматривать, между тем как Юссуф, весь поглощенный своим горем, остался молча и неподвижно стоять около Реции.    – Паша не умер! – сказал доктор, снова подходя к нему. – Я надеюсь скоро привести его в чувство.    – Сади-паша не умер? – вскричал принц. – А Реция должна умереть? О, горе без конца!    – Но паша не должен ничего знать о случившемся. Сильное волнение может иметь гибельные последствия, – заметил доктор, – против которых все мое искусство будет бессильно!    С этими словами он вернулся к дивану Сади и вынул из кармана маленький флакон с какой-то жидкостью, поднес его ко рту и носу Сади и смочил несколькими каплями его губы.    Действие было мгновенным.    Сади тотчас же открыл глаза и с удивлением огляделся вокруг.    Затем он глубоко вздохнул, как бы пробудившись от долгого сна, и слегка приподнялся.    – Где я? – спросил он слабым голосом.    – Ты спасен, благородный паша! – ответил доктор и тотчас же приказал вынести Сади из караульной комнаты.

XI. Месть Лаццаро

   Старый нищенствующий дервиш, закутанный с головой в шерстяное покрывало, сел на берегу Скутари в большой каик и велел перевозчику везти его к сералю.    Был поздний вечер.    В ту минуту, когда лодочник уже хотел отъехать, на берегу показались два незнакомца в поношенных халатах и, подойдя к каику, тоже сели в него.    – Вы также хотите к сералю? – спросил их лодочник.    Один из незнакомцев молча кивнул головой и подал лодочнику несколько пиастров, полагающихся за перевоз. В эту минуту лодочник взглянул на его лицо и заметил, что на лбу у него виднелась золотая повязка.    Это был Золотая Маска!    Лодочник невольно наклонил голову и не хотел брать деньги, но Золотая Маска положил их на скамейку и, молча поклонившись в ответ на приветствие, сел рядом с дервишем, спутник его поместился по другую сторону дервиша.    Это неожиданное соседство обеспокоило Лаццаро, так как дервиш был не кто иной, как он.    Почему они сели с ним в одну лодку? Почему они сели так, что он оказался между ними? Было ли это с намерением, или, может быть, это простое совпадение?    Скоро каик достиг сераля; Лаццаро вышел на берег, Золотая Маска с товарищем тоже покинули лодку.    Тут должно было выясниться, следили они за ним или нет.    Не предчувствуя ничего хорошего, Лаццаро поспешно выскочил на берег и зашагал к находившемуся поблизости рыбному рынку, который в это время был необыкновенно оживлен.    Лаццаро смешался с толпой, думая, что Золотые Маски не решатся за ним следовать, и к величайшему своему удовольствию увидел, что его надежда оправдалась и таинственные маски исчезли.    Радуясь своей хитрости, грек пробрался через рынок и вошел в находившуюся на другой стороне его узкую пустынную улицу.    Но не успел он сделать и несколько шагов, как невольно остановился в ужасе: впереди него показался один из Золотых Масок. Он хотел бежать, но было уже поздно: другой из Золотых Масок преградил ему отступление.    – Грек Лаццаро! – раздался глухой голос. – Следуй за мной!    – Куда? – спросил грек дерзким тоном.    – Куда я поведу тебя! – отвечал Золотая Маска.    – Зачем ты меня преследуешь?    – Ты не исполнил своего обещания!    – Такое дело быстро не делается! Я хотел сегодня вечером привести Мансура на ваше собрание.    – На собрание? Но разве ты знаешь, где оно бывает? – спросил Золотая Маска.    – Так назови мне это место. Ведь должен же я выдать вам Мансура.    – Ты должен привести его к ограде кладбища, там тебя будут ждать.    – Хорошо! В одну из ближайших ночей я приведу его туда.    – Тебе дается еще три дня срока! – сказал один из Золотых Масок.    С этими словами они оставили Лаццаро и удалились.    Три дня были подарены ему, но затем опять грозила бы верная смерть. Нечего было и думать скрыться от преследований. Лаццаро видел, что был не один, а семь Золотых Масок, а быть может, к этому тайному союзу принадлежали сотни и тысячи. Их власть была огромна и простиралась далеко за пределы Турции. Было только одно средство спастись, и Лаццаро жадно ухватился за него. Это средство – выдать правительству места сборищ Золотых Масок. Только после уничтожения таинственного союза Лаццаро мог бы вздохнуть свободно.    Поэтому он решил следить за Золотыми Масками и, скрываясь в тени домов, осторожно следовал за ними на некотором расстоянии. Пройдя несколько улиц, Золотые Маски подошли к старинному деревянному дому и вошли в него. Лаццаро притаился вблизи, ожидая их выхода, чтобы продолжать следить за ними.    Но прошло более получаса, а Золотые Маски не показывались. Тогда Лаццаро осторожно подошел к дому, куда они скрылись, надеясь узнать, кто в нем живет и не служит ли он убежищем для Золотых Масок.    Подойдя к дому, он осторожно тронул ручку двери. Дверь отворилась. Казалось, дом был необитаем, в нем было темно и тихо. Выйдя во двор, грек, несмотря на темноту, тотчас же понял, что Золотые Маски его перехитрили, и все его труды пропали даром. Во дворе был выход на другую улицу, куда, верно, и вышли уже давно Золотые Маски.    Несмотря на поражение, Лаццаро не отказался от своего плана, он только сказал себе, что надо действовать еще хитрее и еще осторожнее.    С этими мыслями он отправился в гостиницу и лег спать, чтобы собраться с силами для предстоящей ночной работы.    На одной из лучших улиц города у Мансура-эфенди был если не роскошный, то обширный конак. В его доме не было гарема, казалось, его нисколько не интересовали красивые женщины.    Все его мысли и стремления были направлены на усиление своей власти как невидимого главы государства и соперника султана.    У него не было другой страсти, кроме громадного честолюбия, которому он приносил в жертву все.    В центре города дома расположены довольно тесно, так что конюшни Мансура находились не у его дома, а на одной из ближайших улиц, так как около дома для них места не было.    Почти каждый вечер Мансур ездил в развалины Кадри. Это случилось и в тот день, накануне которого Лаццаро безуспешно преследовал Золотых Масок.    Кучер Мансура, Гамар, закладывал лошадей, когда к нему подошел старый дервиш, закутанный с головой в темное шерстяное покрывало.    – Ты не Гамар ли, кучер мудрого Баба-Мансура? – спросил он, подходя к кучеру.    – Да, – отвечал Гамар. – А ты, дервиш из развалин, зачем ты попал сюда?    – Не возьмешь ли ты меня сегодня с собой? Мудрый Баба-Мансур, наверное, поедет в Кадри?    – Я не могу никого брать, – отвечал не очень дружелюбно кучер. – Спроси у самого Баба-Мансура. Только не думаю, чтобы он позволил тебе. Мог дойти сюда, сумеешь и назад вернуться.    – Хочу тебе кое-что сказать, – сказал Лаццаро, подходя ближе к кучеру.    – Что ты лезешь? Что тебе надо? – вскричал тот с неудовольствием.    – Не кричи так! Можно, право, подумать, что тебя режут! – сказал Лаццаро, следуя за Гамаром к конюшне.    Настойчивость дервиша взбесила Тамара.    – Ни шагу! – вскричал он. – Убирайся!    – Тише! Тише! – сказал Лаццаро, не переставая идти за кучером.    Вдруг покрывало упало с его головы, и вместо старого сгорбленного дервиша перед кучером явился высокий здоровый человек. Прежде чем он успел крикнуть, Лаццаро схватил его за горло, и началась борьба не на жизнь, а на смерть.    Это продолжалось недолго. Лаццаро с поразительной ловкостью выхватил из рук Тамара тяжелый бич и с такой силой ударил его рукояткой по голове, что тот повалился без чувств на каменный помост конюшни.    Воспользовавшись этим, Лаццаро поспешно надел кучерское платье и, сев на козлы кареты, поехал к дому Мансура.    Вскоре вышел Мансур и, сев в карету, велел везти себя в развалины.    Он не заметил обмана, и план Лаццаро пока что безусловно удавался.    Благодаря закрытой карете Мансур не видел, что кучер везет его вовсе не туда, куда было приказано. Только около кладбища Мансур заметил, что его везут не в развалины, и отворил дверцу кареты. Но было уже поздно. Лаццаро ударил лошадей, и через мгновение экипаж остановился у ограды.    – Куда ты привез меня? – послышался голос Майсура.    Лаццаро не отвечал.    Мансур вышел из кареты, в ту же минуту к нему подошли Золотые Маски.    Предоставив Мансура его судьбе, Лаццаро медленно отъехал, но на некотором расстоянии остановился, чтобы не терять из виду Золотых Масок.    Он увидел, как они, несмотря на сопротивление Майсура, схватили его и завязали ему глаза платком.    Тогда Лаццаро соскочил с козел и, подкравшись к Золотым Маскам, стал следить за ними, идя в нескольких шагах позади них. Наконец они исчезли в развалинах семибашенного замка. Лаццаро знал уже достаточно и, не рискуя продолжать наблюдение, вернулся к карете, все еще стоявшей у кладбища.    Тут он снова вскочил на козлы и, вернувшись к конюшням Мансура, оставил там экипаж и кучерскую одежду, а сам пошел дальше, довольный собой.    В это время очнувшийся Гамар шумел и кричал, запертый в конюшне.