Текст книги "Султан и его враги. Том 2 "

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

XIII. Помощь в нужде

   Снова пришла зима, и в столице Турции установилась погода с дождем и ветром.    Темнеть начинало рано, и богатые жители Стамбула покинули свои загородные виллы на берегу Босфора.    Вечером одного прекрасного зимнего дня по широкой дороге, ведущей к Долма-Бахче, шел какой-то человек спокойным, мерным шагом. На голове его была зеленая арабская повязка, из-под которой виднелась закрывавшая лоб золотая полоса.    Двое старых турок, проходивших по дороге, при встрече с незнакомцем заметили при колеблющемся свете фонарей, тут и там мелькавших по дороге, его золотую повязку и, почтительно поклонившись ему, прошептали, прикладывая левую руку к сердцу: "Салем-Алейкум!"    Золотая Маска отвечал им поклоном головы и продолжал свой путь.    Стоявшие у дверей часовые также почтительно склонились перед незнакомцем, видя его золотую повязку.    Наконец Золотая Маска подошел к маленькому домику в парке, где год тому назад Реция нашла убежище вместе с принцем Саладином.    Теперь парк был печален и мрачен на вид. Деревья стояли обнаженные, и ветер носил по дорожкам опавшие сухие листья.    В нише стены около домика, который был уже заколочен по случаю наступления зимы, спала женщина, держа в руках ребенка.    – Реция и ее ребенок! – прошептал Золотая Маска, взглянув на спящую.    С этими словами Золотая Маска опустился на колени и сложил руки, как для молитвы.    Через несколько минут он поднялся и пошел назад той же дорогой, оставив около Реции хлеб, плоды и небольшую сумму денег.    Пройдя Перу, Золотая Маска вошел в Галату и остановился у деревянного домика, в котором жила Кадиджа.    Подойдя к двери, Золотая Маска постучал в нее. Но, очевидно, этот стук не был услышан, так как в доме все оставалось по-прежнему тихо.    Тогда Золотая Маска постучал еще раз и, отойдя на несколько шагов от двери, позвал Сирру глухим голосом.    В окне под крышей показалась голова Черного гнома.    – Матери Кадиджи пет дома! – крикнула она.    – Я это знаю, – отвечал Золотая Маска повелительным тоном, – я зову тебя, а не ее.    Несмотря на темноту, Сирра узнала, кто стоит перед ней.    – А! Это ты! – вскричала она. – Я сейчас иду!    С этими словами она вылезла в окно и с ловкостью кошки спустилась на маленький балкон, находящийся над входом.    – Зачем ты звал меня? – спросила Сирра.    – Ступай по дороге в Долма-Бахче, – сказал Золотая Маска, – там около садового дворца ты найдешь Рецию с ребенком.    – Рецию? Бедную Рецию?    – Ступай туда и приведи ее в дом твоей матера, пусть она найдет здесь себе убежище!    – Твои приказания для меня священны, – отвечала Сирра, – но позволь мне только сказать тебе, что моя мать ненавидит Рецию!    – Я знаю это, но твоя мать теперь далеко и не может скоро вернуться. Но спеши же, ты знаешь, где найти Рецию! Спеши, ночь скоро кончится.    С этими словами Золотая Маска отошел от дома Кадиджи и пропал во мраке.    Сирра поспешно соскользнула с балкона и быстро пошла по дороге к Долма-Бахче на поиски Реции.    Между тем Реция все еще продолжала крепко спать, спрятавшись в нише стены.    Уже светало, когда она проснулась. Можно себе представить, с каким удивлением увидела она лежавшие около нее хлеб, плоды и деньги. Кто мог принести все это? Она спала так крепко, что приближение Золотой Маски не разбудило ее, и эта неожиданная помощь казалась ей теперь чем-то волшебным.    Вдруг ей послышались шаги. Со страхом, прижав к груди спавшее еще дитя, она глянула на дорогу.    Но утренний туман скрывал окрестности и мешал различать предметы. Шаги между тем все приближались, и наконец на повороте дороги показалась женщина.    Это была Сирра.    – Как ты попала сюда, Сирра? – вскричала с удивлением Реция. – Как ты могла узнать, что я здесь?    – Я видела Золотую Маску, и ом сказал мне, где я могу тебя найти, – отвечала Сирра. – Как я рада, что наконец нашла тебя!    – Золотая Маска? Значит, это он принес мне и пищу, и деньги! Я еще ни разу не могла высказать своей благодарности этому таинственному человеку, который так часто помогал мне и спасал меня от опасности, он приходит и исчезает, как дух.    – Да, Реция, ты права, и я тоже ему многим обязана! Но это не всегда один и тот же человек. Я думаю, что Золотых Масок несколько.    – Я ничего об этом не знаю. Если их и много, то они повинуются воле одного. Все они одинаково добры и благородны.    – Я пришла сюда, чтобы позвать тебя в наш дом в Галате.    – В ваш дом, Сирра? – спросила с удивлением Реция. – Разве твоей матери там нет?    – Нет, Реция, ее нет дома, и она долго не вернется, так сказал мне Золотая Маска, он же и велел позвать тебя к нам.    – О! В таком случае я иду с тобой!    Сирра взяла на руки дремавшего еще ребенка и покрыла его поцелуями. Затем они двинулись в путь по направлению к далекой Галате, и по дороге Реция рассказала своей спутнице, какую нужду и лишения вынесла она за последнее время.    Было уже совсем светло, когда они достигли дома Кадиджи.    – Знаешь, где я теперь живу? – спросила Сирра. – Там, наверху, под крышей, – продолжала она, указывая на небольшое окно под самой крышей старого дома.    – Ты возьмешь меня к себе наверх, – сказала Реция, – тогда нас никто не побеспокоит.    – Подожди здесь немного. Мать заперла дом, когда уходила, но дома есть ключи, которые, я думаю, могут подойти к двери. Ты ведь не можешь карабкаться, как я.    С этими словами Сирра вскарабкалась на балкон и исчезла в узком отверстии окна.    Через несколько минут за дверью послышался звон ключей. Черный гном скоро нашла подходящий ключ, и дверь отворилась.    Таким образом, по странной игре случая Реция нашла убежище в доме своего злейшего врага. Но что если старая гадалка скоро вернется назад?    Эта мысль пришла в голову Реции, и она сообщила ее Сирре.    – О! Будь спокойна, моя дорогая Реция, – сказала с дружеской улыбкой Черный гном. – Золотая Маска охраняет нас и не покинет в минуту опасности!    – Да, ты права, Сирра, я и забыла об этом благородном, таинственном покровителе, – сказала Реция, поднимаясь вслед за Сиррой на второй этаж дома по узкой и темной деревянной лестнице.    – Мать сюда никогда не ходит, – сказала Сирра, входя в маленькую комнату под самой крышей. – Она поднимается иногда наверх, чтобы порыться в старье, которое здесь хранится, но никогда не заглядывает в эту пустую комнату.    – Что у тебя там лежит около стены? – спросила Реция, глаза которой еще не привыкли к полумраку, царившему в комнате.    – Это моя постель, – отвечала Сирра. – Правда, она сделана из соломы и морской травы, но ее будет достаточно для нас обеих. Тут есть и одеяло.    Утомленная продолжительной ходьбой Реция опустилась на солому, Сирра села около нее, и они начали разговаривать и рассказывать друг другу, что случилось с каждой из них в последнее время. Они говорили о смерти старой Ганнифы, о преступлении, совершенном Лаццаро, и о защите, оказанной ему Мансуром-эфенди, а также об ужасных часах, которые Сирра провела у черкеса-палача.    Несколько дней прошло в полном покое. Реция оставалась постоянно наверху, и только Сирра иногда оставляла дом.    Однажды, когда Реция вышла на балкон, чтобы подышать чистым и свежим морским воздухом, ей бросилась в глаза проплывавшая невдалеке великолепная яхта.    Может быть, она и не обратила бы на эту яхту особого внимания, если бы ее не поразило то обстоятельство, что два человека, стоявшие на палубе, смотрели на нее и оживленно о чем-то разговаривали.    Яхта плыла по направлению к Константинополю и скоро исчезла из глаз Реции.    Вскоре вернулась Сирра, уходившая ненадолго из дома.    – Ты видела эту красивую яхту, которая недавно проплыла мимо нас? – спросила Сирра.    – Да, Сирра, чья она?    – Бруссы, богатого торговца невольниками.    – Значит, это он, должно быть, стоял на палубе? – спросила в беспокойстве Реция, вспоминая слова жены башмачника-перса.    – Ты говоришь про одного из тех, кто стоял на палубе? Я не могла разглядеть их, но мне показалось, что один был одет в ливрею слуг принца Юссуфа, – отвечала Сирра. – Брусса, должно быть, привез невольниц, и принц захотел купить одну из них.    – Не знаю отчего, но мне вдруг сделалось страшно, – сказала Реция. – Я предчувствую, что мне грозит какая-то опасность.    – О, не бойся ничего, моя дорогая Реция, – возразила Сирра. – Кому придет в голову искать тебя здесь? Под крышей этого дома ты больше в безопасности, чем где-либо в другом месте.    – Я боюсь не за себя, а за мое дитя, за моего маленького Сади, который будет живым портретом отца! – прибавила Реция. – Я уже привыкла к ударам судьбы и готова теперь ко всему. Но меня страшит мысль, что какое-нибудь несчастье может разлучить меня с моим мальчиком. О, я не перенесу этого!    Вечером, когда Реция и Сирра давно уже спали, к берегу недалеко от дома Кадиджи подошла лодка. Из нее вышел толстый турок, богато одетый и со множеством колец на руках.    На всей его фигуре лежал отпечаток напыщенной гордости, характеризующей выскочек.    Вслед за ним из лодки вышли еще двое, один из них был, очевидно, раб толстого турка, а другой носил ливрею слуг принца Юссуфа.    – Джем! Это и есть дом галатской гадалки, о которой ты мне говорил? – спросил турок своего раба.    С этими словами Брусса, так как это был не кто иной, как торговец невольниками, указал пальцем на дом Кадиджи.    – Да, господин, это ее дом! – отвечал раб.    – Тут-то ты и видел красивую женщину?    – Да, она стояла тут на балконе. У ней на руках был, как мне показалось, ребенок. Впрочем, этого я не мог хорошо разглядеть.    – Но хорошо ли ты видел женщину?    – Да, господин, она прекрасна, как роза! Ее глаза блестели, как звезды! – отвечал Джем.    – А ты, Фазиль, узнал ее? – спросил Брусса другого своего спутника.    – Да, я узнал ее, это была Реция, красавица Реция, к которой мой господин давно уже чувствует любовь.    – Принц не мог найти ее?    – Да, насколько я знаю, все его поиски были безуспешны. Но я уверен, что принц все еще любит ее, и, чтобы обладать ею, не остановится ни перед чем.    – В таком случае необходимо захватить эту женщину, чтобы оказать услугу принцу.    – За которую он щедро вознаградит! Принц не пожалеет денег!.. А ведь если бы не я, ты ничего не знал бы о прекрасной Реции, – заметил Фазиль.    – Другими словами это значит: "Брусса, заплати мне за мою помощь!" Не так ли?    Джем и Фазиль засмеялись.    – Да, – сказал последний, – я думаю, что мне перепадет что-нибудь.    – Будь спокоен на этот счет, но только ты должен, разумеется, помочь мне овладеть Рецией.    – Для этого-то я и здесь, Брусса! Джем и я, мы проберемся в дом и похитим красавицу.    – А если старая гадалка станет шуметь и поднимет тревогу?    – Тогда мы ее свяжем! В темноте она нас не узнает, да если бы даже и узнала, то и тогда тебе нечего бояться, так как ты исполнишь сердечное желание принца, и он не откажет тебе в защите.    – Эта женщина должна быть довольна! – заметил Джем. – Сколько других желали бы быть на ее месте! Все будут ей завидовать.    – Ступайте же за ней, – сказал Брусса, – я буду ждать вас в лодке.    Джем и Фазиль повиновались и осторожно направились к дому гадалки.    Когда дело шло о выгоде, оба они не имели себе равных по ловкости и решительности.    Дверь дома Кадиджи была заперта, но дерево, из которого она была сделана, было так старо, что Джем без труда одним напором плеча сломал ее. Шум был невелик, ни Реция, ни Сирра не проснулись.    Войдя в дом, Фазиль и Джем зажгли маленькую лампу и тщательно осмотрели весь нижний этаж дома.    – Старухи дома нет, – заметил Фазиль, – но Реция должна быть тут.    – Я видел ее на балконе, – сказал Джем, – наверное, она живет наверху, под крышей. Надо подняться туда.    – Хорошо, оставь лампу здесь и пойдем как можно тише.    Сирра и Реция спали крепким сном, не подозревая о приближении опасности.    В маленькой комнатке под крышей было почти совсем темно, так как свет мог проникать в нее только через узкое отверстие в стене.    Осторожно поднявшись по лестнице, Фазиль и Джем проникли в тесную комнату под крышей, и Джем, глаза которого уже привыкли к темноте, тотчас же заметил спящих.    Джем указал на Рецию и на себя, потом на Сирру и на Фазиля.    Фазиль кивнул головой в знак согласия, и оба осторожно подкрались к своим жертвам.    Послышались слабый крик и шум короткой борьбы.    Реция и Сирра были связаны прежде, чем они успели прийти в себя. Затем им завязали рты, чтобы их крики не привлекли внимания. Сирру и ребенка бросили на солому, а пораженную ужасом Рецию перенесли в лодку, которая тотчас отплыла от берега.

XIV. Ужасная ночь

   Как мы уже видели, ужас объял Мансура и его спутников, когда обрушились камни со свода, потрясенного взрывом.    Мансур опомнился первым, и к нему быстро вернулось его обычное присутствие духа.    Осмотрев разрушение, причиненное обвалом, он подумал, что можно будет при помощи дервишей разобрать камни, закрывавшие проход, и проложить дорогу на свободу.    Но он не знал всей величины опасности.    Он не видел, что весь проход был завален камнями, далеко превосходящими величиной те, которые лежали внутри пирамиды.    – Надо приниматься за работу! – сказал Мансур-эфенди, обращаясь к дервишам. – Возьмите ломы и попытайтесь разобрать камни, завалившие выход.    В то время как дервиши и Лаццаро при свете двух ламп начали порученную им работу, сам Мансур, взяв третью лампу, направился в глубь пирамиды.    На том месте, где прежде был камень, падение которого вызвало обвал, зияло темное отверстие. Было очевидно, что дальше находились другие камеры пирамиды.    Мансур заглянул в отверстие и увидел, что там было довольно большое пространство, в котором стояли каменные саркофаги.    Не там ли были скрыты сокровища калифов? Мансур не сомневался, что он нашел путь к сокровищам, все поиски которого были до сих пор бесплодны, потому что никто или не решался взорвать стену, или эта мысль просто никому не приходила в голову.    Он мечтал уже о том, каких огромных успехов достигнет он в исполнении своих планов благодаря обладанию этими неизмеримыми богатствами.    Вдруг ему пришла в голову мысль – что если Кадиджа и Лаццаро найдут смерть внутри пирамиды? Их помощь становилась теперь бесполезной, и в то же время они были опасны, так как знали о существовании сокровищ.    Но как этого достичь? Их не могли задавить камни, так как больше уже ничего не сыпалось со сводов и никакая сила на свете не могла принудить дервишей заложить новую мину.    В эту минуту к Мансуру подошел один из дервишей.    – Пойди и взгляни сам, мудрый Баба-Мансур, – сказал он, – обломки камней засыпали весь проход, кажется, там все обрушилось!    Искаженное ужасом лицо дервиша показывало, какое отчаяние и страх овладели спутниками Мансура-эфенди.    – Отчего ты дрожишь? – спросил Мансур.    – О, мудрый и могущественный Баба-Мансур, мы погибли! Ничто не может спасти нас!    – Чего ты боишься? – продолжал Мансур. – Ты боишься смерти, маловерный?    – Не гневайся на меня, великий шейх! Я боюсь не смерти, но жизни до смерти.    – Что хочешь ты этим сказать?    – Мы отделены от всего света, мудрый шейх, и даже твоя воля будет не в силах уничтожить завал, преграждающий нам путь к спасению. Мы обречены на медленную смерть от голода и жажды. Я не боюсь смерти, но дрожу при мысли о предсмертных мучениях, которые нам предстоят!    Мансур не ответил ни слова и, схватив свою лампу, пошел к заваленному проходу.    Там, около камней, неподвижно стояли дервиши, бросившие в отчаянии свою работу.    – А! Это ты! – вскричал в смертельном страхе Лаццаро, видя подходящего Мансура. – Ты мудр, ты всемогущ! Покажи же нам теперь свое могущество, спаси нас из этой могилы, где мы похоронены заживо!    – Да, помоги нам, спаси нас! – кричала старая гадалка. – Мы не хотим гибнуть здесь! Мы хотам жить!    – Что значат эти безумные речи? – суровым тоном спросил Мансур. – Разве я не с вами?    – Что нам за польза в том, что ты тоже похоронен с нами. Умирай! Но мы хотим, мы должны жить! – кричала обезумевшая от страха Кадиджа и, выхватив лом из рук одного из дервишей, бросилась к груде камней с криком: "За мной! Помогайте! Надо вынуть эти камни! Сюда!"    Грек последовал примеру Кадиджи, но дервиши остались на своих местах, ожидая приказаний Шейха-уль-Ислама. Они не дошли еще до такого отчаяния, когда человек перестает быть человеком, и среди них сохранялась еще дисциплина.    Они пока готовы были повиноваться тому, кого они так долго считали своим верховным начальником.    Мансур все еще не представлял всей опасности, грозившей ему и его спутникам, он думал, что удастся легко расчистить выход. Поэтому все его мысли были сосредоточены на сокровищах, и он хотел во что бы то ни стало осмотреть всю внутренность пирамиды. Время показалось ему удобным для поисков, так как все его спутники думали сейчас только о спасении и можно было легко уйти от них незамеченным.    – Ступайте, – приказал он, – возьмите ломы и старайтесь расчистить выход. Если каждый будет исполнять свой долг, мы скоро будем на свободе.    Дервиши бросились исполнять волю своего повелителя, а тот снова взял лампу и направился в глубь пирамиды, где находилось отверстие в стене.    Отверстие было довольно велико, так что Мансур без труда пролез в него.    Подняв над головой лампу, Мансур огляделся вокруг: так же, как и в первой камере, здесь стояли посередине два каменных гроба с мумиями.    Было очевидно, что сокровища, если только они скрыты в пирамиде, должны находиться именно здесь, так как ничто не указывало, что дальше есть еще камеры.    Но здесь не было ничего. Тогда взгляды Мансура упали на каменные гробы. Не в них ли скрыты сокровища Абассидов? Может быть, они находятся под мумиями?    Эта мысль мелькнула в голове Мансура, и, бросившись к гробам, он начал осматривать их с лихорадочной поспешностью.    Не довольствуясь осмотром, он принялся шарить руками в гробах, не обращая внимания на мумии. Вдруг ему бросился в глаза лежавший на дне гроба пожелтевший от времени лист бумаги.    Он поспешно схватил его и прочитал следующие слова, написанные на арабском языке:    "Ты ищешь напрасно, корыстолюбец! Сокровища калифов лежат не здесь. Уже многие искали их раньше тебя и заплатили жизнью за свою жадность! Беги!    Альманзор, последний потомок Абассидов".    Мансур стоял, как пораженный громом, и с ужасом, смешанным с изумлением, смотрел на письмо. Как!? Значит, старый толкователь Корана, которого он считал мертвым, еще жив? Он успел, значит, перенести сокровища в безопасное место!    Итак, Мансур и его спутники напрасно подвергались опасностям, все их труды и усилия были напрасны!    Но где же мог быть Альманзор? Где он скрывается?    Вдруг послышался крик ужаса и отчаяния, глухой стук, и затем все стихло.    Что случилось?    Бумага выпала из рук Мансура и, схватив лампу, он бросился назад в первую камеру пирамиды.    Там царила глубокая тишина, прерываемая только тихими стонами.    Дервиши больше не работали, а стояли молча, столпившись все вместе.    – Что случилось? – сурово спросил Мансур-эфенди.    – Взгляни, мудрый и могущественный Баба-Мансур! – ответил один из дервишей. – Случилось ужасное несчастье! Со свода упал большой камень, ранил твоего слугу и убил старую гадалку!    В ту же минуту Мансуру бросилась в глаза Кадиджа, лежавшая в луже крови, почти совсем раздавленная каменной глыбой. Это был уже труп! Ее агония длилась всего несколько секунд.    Рядом с ней лежал, стеная, грек, но он был скорее испуган, чем ушиблен. Камень только слегка задел его при падении.    Часть желания Мансура исполнилась. На свете стало одним человеком меньше, знавшим о сокровищах, которые Мансур все еще надеялся отыскать, несмотря на найденную им бумагу.    Но в эту минуту близкая опасность заставила его забыть на время о сокровищах.    Только тут Мансур понял всю опасность, которая грозила ему и его спутникам.    Дервиши с отчаянием в голосе сообщили ему, что весь проход завален камнями, вытащить которые нет никакой возможности, так как едва пошевелят один, как сверху осыпается еще несколько.    – Ты не ранен? – спросил Мансур лежавшего без движения Лаццаро.    – Я сам еще этого не знаю, господин! – отвечал грек слабым голосом. – Мы все погибли! Все, и ты тоже!    – Вы говорите, что нельзя разобрать камни? – сказал Мансур, обращаясь к дервишам.    – Взгляни сам, мудрый Баба-Мансур! – вскричали они. – Камни лежат грудой и грозят убить каждого, кто осмелится их тронуть. Нет больше никакой надежды! Мы погибли!    – Камни не могут падать вечно! – сказал Мансур твердым голосом. – Мы должны разбирать их, пока ничего больше не будет осыпаться.    – Все напрасно! – возразил один из дервишей. – Даже если нам и удастся после долгих трудов и усилий вынуть некоторые камни, все-таки...    – Ни слова больше! – вскричал гневно Мансур. – А что будет, если вы станете сидеть сложа руки? Знаете ли вы, что вам не избежать тогда голодной смерти!    – И здесь смерть тоже неизбежна! – мрачно сказал один из дервишей. – Смотри, старая гадалка плавает в крови!    Мансур невольно вздрогнул. Он видел, что его послушные слуги, его рабы, переставали повиноваться ему и думали только о спасении своей жизни.    – А, неверные собаки! – вскричал он. – Разве вы не знаете, что всегда должны быть готовы умереть без ропота, если на то будет моя воля!    – Разве ты не мудрый Баба-Мансур? – сказал один из дервишей, которому отчаяние и безысходность давали мужество смотреть без страха в лицо повелителя. – Разве ты не могущественный Баба-Мансур? Если ты так мудр и могуч, то помоги нам и спаси нас от гибели!    – Я приказываю вам взять снова ваши ломы! – вскричал Мансур. – Кто хочет спастись, пусть следует за мной!    С этими словами он схватил лом и бросился сам к груде камней, преграждавших выход.    Дервиши последовали его примеру, и даже Лаццаро присоединился к ним, убедившись, что он не ранен и даже не ушиблен.    Наконец после продолжительной и тяжелой работы удалось отодвинуть один большой камень, не вызвав нового обвала, затем другой, третий, но тут силы работавших истощились, а голод и жажда начали мучить их.    Мрачное отчаяние овладело спутниками Мансура. Они ясно видели, что работа им не по силам и что им не удастся расчистить весь проход. Усталость давала уже себя знать, и нечем было подкрепить упавшие силы, так как у них не было никакой пищи.    Прошел еще день, и лампы одна за другой потухли. Воцарился глубокий мрак, еще более усиливавший отчаяние заживо похороненных.    На третий день голод и жажда достигли высшей степени, так как кончилась вся вода, бывшая в дорожных фляжках дервишей.    Безумие овладело дервишами, дикие крики и вопля перемешивались с громкими молитвами. Выкрикивая все девяносто девять свойств Аллаха, они просили его даровать им хлеба и воды.    Наконец голод вынудил Лаццаро и некоторых дервишей переступить границу, отделяющую людей от зверей. Они решились утолить свой голод мясом мертвой Кадиджи.    Один Мансур не принимал участия в этом каннибальском пиршестве. Он страдал не менее других, но его железная воля давала ему силы молча выносить страдания. Кроме того, он нашел у себя в кармане несколько фиников, которыми мог отчасти утолить голод, но зато жажда стала мучить его все больше.    На шестой день, когда мучения от голода и жажды стали невыносимыми, Мансур созвал своих спутников.    – Очень возможно, – сказал он, – что мулла в Дамиетте, который знает о нашей поездке, видя, что мы не возвращаемся, пошлет на поиски нас. Но кто знает, когда придет эта помощь! Я слышу ваши крики отчаяния, я сам чувствую, что если мы скоро не найдем пищи я питья, то все погибнем. Поэтому один из нас должен принести себя в жертву для спасения других. Его мясо и кровь сохранят нам жизнь!    – Да, ты прав! Один из нас должен пожертвовать собой! – закричали с дикой радостью спутники Мансура, в которых не было уже ничего человеческого: голод и жажда превратили их в диких зверей.    – Вы все, значит, согласны, – продолжал Мансур. – Хорошо, здесь есть заряженный револьвер, тот, кому придется умереть, может при помощи его лишить себя жизни. Но теперь остается решить, кто должен принести себя в жертву?    – Мы должны бросить жребий! – закричали дервиши. – Да, жребий! Пусть жребий решит это!    – Мы не можем бросать жребий, – возразил Мансур, – здесь слишком темно. Я предлагаю другой способ. Один из нас пусть ловит других, и тот, кто по велению судьбы будет пойман, и будет убит.    – Да, да! Ты прав, Баба-Мансур, пусть будет так, но никто не должен быть исключен, и ты, и грек должны тоже участвовать в этом.    – Разве мы не здесь? Мы не можем никуда бежать: перед смертью все равны! Пусть сегодня Лаццаро будет отыскивать жертву!    Дервиши согласились с этим, и началась ужасная охота за людьми.    Воцарилась мертвая тишина: каждый боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего убежища. Слышны были только легкие шаги грека, отыскивавшего жертву.    План Мансура был хорошо продуман. Назначая Лаццаро, он знал, что тот подвергается такой же точно опасности, как и жертва, которую он схватит.    По всей вероятности, произойдет борьба, так как всякому дорога жизнь, и неизвестно, кто выйдет из нее победителем: схвативший или схваченный.    Мясо побежденного послужило бы пищей остальным, которые не стали бы разбирать, кто побежденный и кто победитель.    Прошло несколько томительных минут.    Вдруг Лаццаро начал приближаться к каменным гробам, на одном из которых сидел Шейх-уль-Ислам.    Несмотря на все свое хладнокровие, Мансур невольно почувствовал, что холодный пот выступил у него на лбу.    Но его опасения были напрасны. Не его схватили руки грека. Кто-то из дервишей, думая, что Лаццаро не посмеет схватить своего господина, стал вблизи последнего, рассчитывая таким образом быть в безопасности.    Во мраке началась отчаянная борьба не на жизнь, а на смерть. Пойманный дервиш прилагал все усилия, чтобы вырваться из цепких рук Лаццаро, державшего его, как железными щипцами.    Кто борется с греком? Кто победит? Кто послужит пищей обезумевшим от голода? Темнота скрывала все.

XV. Бумага под номером 713

   Австрийский посланник в Лондоне давал большой обед, на который был приглашен весь дипломатический корпус.    Граф Бейст прилагал все усилия, чтобы достойным образом принять своих гостей, и к концу обеда благодаря шампанскому разговор сделался чрезвычайно оживленным.    На одном конце стола сидели маршал Грант, маркиз де Вилэн – французский посланник – и герцог Норфольк.    Между ними завязался разговор о красавицах Лондона, о светилах оперы и балета, и наконец маршал заметил, что он любит первую красавицу Лондона и пользуется взаимностью.    – О, позвольте, маршал! Я оспариваю ваши слова, – заметил с улыбкой герцог.    – Оспариваете?    – Я могу утверждать, что красивейшая женщина Лондона принадлежит мне.    – Извините, господа, – вмешался маркиз, – позвольте и мне вставить слово. Я думаю, вы хорошо знаете мой вкус. Я знаю в Лондоне одну даму, расположением которой я имею счастье пользоваться, я могу признать ее первой красавицей Лондона.    – Значит, вы оспариваете, маркиз, что моя дама превосходит всех красотой? – спросил герцог Норфольк.    – Значит, вы сомневаетесь и в моем вкусе? – прибавил маршал.    – Я вижу, – сказал с улыбкой маркиз, – что каждый из нас считает свою даму красивейшей. Очень легко решить, кто из нас прав. Выслушайте мое предложение.    – Я готов держать какое угодно пари! – вскричал маршал.    – Ия тоже, конечно, – заметил герцог, уверенный в победе.    – Я предлагаю пригласить в одно и то же место наших дам, и тогда спор наш решится, – сказал маркиз.    – Согласен! – вскричал маршал.    – Один вопрос, маркиз, – сказал герцог, обращаясь к французу. – Где вы думаете устроить это свидание?    – Сегодня вечером в опере! Что скажете вы о моем предложении?    – Я думаю, что оно вполне выполнимо, – ответил герцог. – Сейчас скоро восемь часов, двух часов будет, я думаю, достаточно, чтобы все устроить.    Впрочем, в душе герцог был не вполне спокоен, так как он был в несколько натянутых отношениях со своей дамой.    Он уже давно раскаивался, что отказал ей в ее оригинальной просьбе, и велел уже принести бумагу под номером семьсот тринадцать, чтобы рассмотреть ее и обдумать, нельзя ли будет пожертвовать ею для заключения мира.    Обед уже кончился, и маршал Грант, не теряя времени, встал из-за стола, чтобы написать записку своей даме, прося ее приехать в оперу.    Его соперники последовали его примеру, причем герцог в своей записке выразил желание исполнить просьбу своей дамы касательно одной известной бумаги.    Послав записки, все трое успокоились, вполне уверенные каждый в своей победе.    Когда слуга маршала Гранта принес Саре Страдфорд любезное приглашение приехать в оперу, она вспомнила, что не пробовала еще достать важную для нее бумагу через маршала, поэтому она тотчас же решила воспользоваться удобной минутой.    "Я буду, маршал!" – эти слова без всякой подписи стояли на записке, которую Сара дала посланному для передачи маршалу.    Через несколько минут явился слуга маркиза де Вилэн также с приглашением в оперу.    Ответ был тот же: "Я буду!" – и тоже без подписи.    Наконец явился и посланный герцога.    Насмешливая улыбка скользнула по лицу Сары, когда она увидела третье приглашение. Но когда она прочитала, что бумага, которую она просила, уже лежит на письменном столе герцога, ее глаза блеснули странным огнем, и она велела позвать слугу, принесшего письмо.    – Когда герцог написал это письма? – спросила Сара, когда тот вошел.    – Полчаса назад, миледи!    – Герцог у себя дома?    – Нет, миледи, его светлость на обеде у австрийского посланника.    – Там он и написал это письмо?    – Точно так, миледи!    – Кто еще был на обеде?    Слуга назвал несколько имен, в том числе маркиза де Вилэн и маршала.    Узнав это, Сара угадала все остальное. Ее гордость возмутилась при мысли, что она должна удовлетворять желание, внушенное вином людям, которых она привыкла видеть у своих ног.    – Подождите, великие дипломаты! – прошептала с саркастической улыбкой Сара, отослав слугу герцога с запиской, в которой, как и в двух первых, стояло: "Я буду!"    – О, сегодня я перехитрю вас! – продолжала она. – Игра должна наконец кончиться! Сегодня у меня будет бумага, которая так нужна Зоре.    Поспешно одевшись, Сара велела заложить экипаж и поехала к герцогу Норфольку.    Как она и предвидела, герцога не было дома, по всей вероятности, он решил отправиться в оперу прямо с обеда.    Это обстоятельство благоприятствовало, как нельзя более, планам Сары. Она выразила желание войти в кабинет герцога, чтобы написать ему записку. Прислуга, знавшая хорошо леди Страдфорд, не посмела противиться.    Войдя в кабинет, Сара подошла к письменному столу и стала разглядывать лежавшие на нем бумаги.    Торжествующая улыбка скользнула но губам Сары, драгоценная бумага была в ее руках!    Схватив поспешно карандаш и лист бумаги, она начала переписывать содержание документа, имевшего для Турции такое важное значение.    Что если бы в эту минуту вернулся герцог? Эта мысль нисколько не смущала Сару. Она спокойно переписала бумагу и, положив ее на старое место, спрятала копию у себя на груди.    Затем она сняла с себя богатый бриллиантовый убор, подарок герцога, и положила его также на стол, рядом с запиской, на которой написала два слова: "Моей преемнице!"    Сделав это, она вышла из кабинета герцога и, сев в карету, велела везти себя в оперу.    – Герцог – лисица! – прошептала она, когда экипаж тронулся с места. – Он хотел привлечь меня обещанием отдать эту бумагу, которой он никогда не решился бы пожертвовать. Но теперь он увидит, что я его перехитрила!    Через несколько минут Сара входила уже в свою ложу, в которой она часто принимала своих многочисленных поклонников.    В находившейся напротив ложе сидели в нетерпеливом ожидании герцог, маркиз и маршал.    Герцог бросил гордый, торжествующий взгляд на маршала, невольное движение которого при виде Сары он счел за выражение удивления и восхищения. Маршал также увидел Сару и улыбнулся, будучи вполне уверен в победе.    – Ну, что вы теперь скажете? – спросил герцог, обращаясь к маршалу.    – Я удивляюсь, – отвечал тот, – отчего не явились еще ваши дамы?    – Как? Что вы говорите? – вскричал герцог.    – Жаль, что ваши дамы не приехали! – заметил маркиз. – Что вы скажете о моем вкусе?    – Но ведь в ложе напротив нас сидит леди Страдфорд. Что вы скажете о моем вкусе? – спросил герцог.    – Леди Страдфорд и есть та дама, о которой я вам говорил, – сказал маршал.    Все трое взглянули друг на друга с выражением глубочайшего изумления.    – Мне кажется, что я понял, в чем дело, – заметил с улыбкой маркиз. – Нам очень легко решить наш спор, так как мы все трое думали про одну и ту же особу.    – Как? И вы тоже думали о леди Страдфорд? – спросил озадаченный маршал.    – Конечно, о леди Страдфорд, – ответил герцог.    – Значит, между нами царствует полнейшее единодушие, – засмеялся маркиз.    – И ни один из нас не знал ничего об остальных! – вскричал маршал. – Право, я начинаю думать, что эта прекрасная дочь Альбиона – великолепный дипломат.    Герцог вспомнил в эту минуту о бумаге под номером семьсот тринадцать и, поспешно оставив оперу, вернулся домой.    На письменном столе в кабинете он нашел доказательство недавнего визита Сары, неприятно его поразившее, так как оно означало, что между ними все кончено.