Текст книги "Султан и его враги. Том 2 "

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

XXIX. Таинственное путешествие

   – Заклинаю вас, сохраните мне жизнь! – молил Лаццаро двух незнакомцев, в которых по их костюму можно было узнать Золотых Масок. Казалось, что, попав в руки Золотых Масок, Лаццаро совершенно изменился. – Умоляю вас, сохраните мне жизнь!    Золотые Маски не отвечали. Они молча вели грека, руки которого были связаны на спине, а голова закутана платком.    – Сжальтесь! – продолжал Лаццаро. – Дайте мне только несколько дней! Отпустите меня! Дайте мне еще несколько дней срока!    Грека привели на площадь, где снова собрался суд семи Масок.    – Я сознаюсь в своей виновности! Я раскаиваюсь в своих поступках! Дайте мне еще короткий срок, я ни о чем больше не прошу...    В эту минуту покрывало упало с головы грека...    Лаццаро, дрожа, упал на колени, взор его с ужасом остановился на эшафоте.    Этот ужасный вид, освещенный лунным светом, отнял у грека последние силы и твердость! Он был не в состоянии вымолвить ни слова.    – Грек Лаццаро! – раздался голос председателя. – Настал последний час твоей жизни среди людей! Ты получишь наказание за свои бесчисленные преступления! Человечество не будет больше страдать от твоей злобы и подлости! Молись!    – Сжальтесь! – вскричал Лаццаро, зубы которого от страха стучали так сильно, что он едва был в состоянии говорить. – Сжальтесь! Не дайте мне умереть! Я стал лучше! Я раскаиваюсь в том, что совершил!    – Молись! – повторил прежний голос.    – Вы хотите убить меня... Убить... – вскричал Лаццаро. – Дайте мне возможность жить! Я буду служить вам!    – В третий раз говорю тебе: молись! Час твоего наказания пробил! – снова сказал председатель.    Трус Лаццаро хотел молиться, но, казалось, не мог найти слов для молитвы. В короткий промежуток, предшествовавший казни, Лаццаро сто раз перенес смерть! Страх его был ужасен.    Мулла Кониара сделал знак.    В то же мгновение на голову Ланцаро было наброшено покрывало.    Его крик замер... Ему казалось, что он чувствует на шее холодное железо... перестает жить... что приговор над ним исполнен, голова и руки его повисли, как у мертвого...    А между тем меч не опускался над его головой. Покрывало, которое набросили на голову Лаццаро, по всей вероятности, было пропитано каким-то особым составом, потому что когда грека подняли с эшафота, он только казался мертвым.    На этот раз кровь была точно так же не пролита, как и во время мнимой казни Мансура.    По знаку председателя грека подняли и понесли, не открывая головы. Около развалин стояла карета, Золотые Маски внесли в нее Лаццаро и сели сами, затем карета поехали к морю.    На набережной их ожидала большая лодка. Золотые Маски вынесли бесчувственного грека из кареты и внесли в лодку, не сказав ни слова трем гребцам, находившимся в ней.    Лодка не походила с виду на обыкновенный каик Константинополя, а, по всей вероятности, принадлежала какому-нибудь судну, стоявшему на якоре в гавани.    Гребцы начали грести прямо к одному из таких кораблей, подъехав к которому, Золотые Маски внесли грека на палубу, откуда перенесли его в совершенно темную каюту, затем заперли дверь и молча поднялись на палубу, а потом так же молча оставили корабль и, сев обратно в лодку, исчезли во мраке.    По всей вероятности, капитан корабля принадлежал к союзу Золотых Масок нли обязан был служить им и, наверное, служил уже давно, потому что между ним и Золотыми Масками не было надобности ни в каких объяснениях.    Корабль оставил Константинополь и направился на юг, в Средиземное море. Лаццаро лежал в крошечной темной каюте, где в небольшой впадине в стене на расстоянии его руки стояла кружка с водой и лежал кусок хлеба.    Когда наконец после долгого обморока Лаццаро пришел в себя, он не знал, ни что с ним произошло, ни где он находится.    Он не знал также, сколько времени он пробыл без чувств... Впрочем, он даже не скоро собрался с мыслями... Сначала ему показалось, что он очнулся уже на том свете.    Затем он стал ощупывать себя в темноте, сорвал с головы покрывало, темнота осталась та же, но он ощупал, что голова у пего на плечах! Он стал ощупывать вокруг себя и почувствовал, что лежит на жестком матрасе и накрыт чем-то шерстяным.    Он вышел из своего полубессознательного состояния только тогда, когда в двери открылось небольшое отверстие и через него мелькнул слабый свет, при котором он мог хотя бы несколько оглядеться, и с жадностью накинулся на еду, так как чувствовал сильный голод.    Теперь он знал, где он, – он плыл в каюте корабля! Он все яснее слышал шум волн, и этот шум вместе со скрипом снастей говорил ему об этом.    Но он еще не видел и не слышал никакого человеческого существа. Но пища и питье, возобновлявшиеся каждый день, доказывали, что он не один. Но, вероятно, еда приносилась ему во время сна, потому он ни разу не видел, как это делается.    Куда его везли? Как попал он на корабль? Что должно было с ним произойти? Как избежал он смерти там, на площади? Или, может быть, Золотые Маски довольствовались тем, что подвергли его мукам страха перед смертью?    Лаццаро пробовал выйти из каюты, но дверь была крепко заперта и не поддавалась его усилиям. Он постучал – никто не отвечал.    Что предстояло ему в будущем? Этот вопрос не давал ему ни минуты покоя, пока в один из последующих дней корабль не подвергся такой качке, что ему казалось будто он умирает, и его мучения были так ужасны, что он готов был сам лишить себя жизни, если бы у него под рукой было какое-нибудь оружие.    Морская болезнь так мучила Лаццаро, что он лежал, как труп, и все-таки не умирал.    Грек уже ничего не чувствовал, когда корабль остановился наконец в гавани Александрии, ему все еще казалось, что его кидает из стороны в сторону. Полное равнодушие чувствовал он ко всему.    В это время на корабле снова появились, как и прежде, Золотые Маски.    Капитан почтительно поклонился им, не говоря ни слова. На берегу их ждали верблюд и два осла.    Золотые Маски сошли вниз, отворили дверь в каюту, где лежал Лаццаро, и, подняв его, закутали в плащ и перенесли на верблюда. Один из Золотых Масок вел верблюда на веревке, другой шел рядом с верблюдом Таким образом все шествие направилось в Каир. В самое жаркое время они остановились, чтобы дать отдохнуть верблюду, а вечером снова двинулись в путь и к утру уже были в Каире.    Тут они не остановились ни на минуту, а, пройдя через город, остановились на расстоянии в четверть часа от него, в небольшой пальмовой роще.    Нигде пальмы не бывают такими роскошными, как в Египте. Роща, в которой остановились Золотые Маски с Лаццаро, представляла собой земной рай.    Один из Золотых Масок удалился и оставил другого с полубесчувственным Лаццаро и верблюдом.    К вечеру он вернулся, и все они снова отправились в путь, направляясь к берегам Нила. На берегу их ждала лодка, приспособленная для дальнего пути и снабженная для этого всем необходимым. Два гребца-негра ждали в ней, а третий негр стоял на берегу, чтобы взять животных, на которых они приехали. Над кормой лодки было натянуто белое полотно, и тут же лежали провизия, оружие и была устроена маленькая кухня.    Золотые Маски перенесли Лаццаро, снова начинавшего приходить в себя, в лодку, затем передали бывшему на берегу негру верблюда и ослов.    Золотые Маски снова не обменялись ни одним словом ни с негром, взявшим животных, ни с гребцами, казалось, что все делалось по заранее отданному приказанию.    На вопросы Лаццаро Золотые Маски тоже не отвечали, как будто не слышали их, и обращались с ним, как с мертвым. Они положили его под полотняный навес, и сами сели невдалеке, тогда как негры оттолкнули лодку и поплыли вверх по течению.    Продвигаться вперед было нелегко, так как не было ни малейшего ветра, и приходилось все время идти на веслах, по сильные негры, казалось, привыкли к такой работе, так что лодка плыла достаточно быстро.    Между тем, оправившись от морской болезни, Лаццаро начал мучиться неизвестностью. Куда его везут? Он не знал, что с ним будет, он даже не знал, где он.    Тогда он решил, что расспросит негров, когда Золотые Маски уснут. Он надеялся, что, может быть, ему даже удастся упросить гребцов приблизиться к берегу, чтобы он мог оставить лодку и избавиться от власти Золотых Масок, намерения которых были ему неизвестны. Почему оставили они его в живых? Почему везли его куда-то как пленника? Куда везли они его, и что предстояло ему?    Он наблюдал за всем, что происходило вокруг. Золотые Маски сидели у борта под полотняным навесом, тогда как негры продолжали неутомимо грести.    Во время полуденного зноя была сделана небольшая остановка. Лодка причалила к берегу, но Золотые Маски зорко стерегли своего пленника. Негры отправились спать в трюм, а вечером оттуда появились два новых негра, до сих пор еще не показывавшиеся. Но так как негры вообще похожи, то Лаццаро не заметил перемены и думал, что это прежние.    Когда лодка снова пустилась в путь, один из Золотых Масок взял хлеб, маис и фрукты и разделил их с товарищем, дав также часть и греку.    После этого Золотые Маски легли спать, и Лаццаро также мог последовать их примеру, но он не устал и, кроме того, его планы не давали ему покоя.    Когда он заметил, что Золотые Маски уснули, то, подождав еще около получаса, чтобы дать им покрепче уснуть, он тихонько приподнялся. Внимательно оглядев спящих, он встал и осторожно вышел из-под навеса к тому месту, где гребцы неутомимо гребли.    Он подошел к одному из негров и дотронулся до его плеча, затем поспешно поднес палец к губам в знак того, что тот должен молчать.    Негр с удивлением посмотрел на грека своими большими глазами.    – Где мы, мой друг? – спросил Лаццаро.    Негр поглядел в лицо Лаццаро, видимо, не понимая его.    – Я спрашиваю тебя, в какой мы стране и по какой реке плывем?    Негр покачал головой и пробормотал несколько непонятных для грека слов.    – Понимаешь ли ты меня? – снова спросил Лаццаро.    Но все было напрасно. Негр не отвечал ни слова, как будто слова Лаццаро не касались его. Казалось, что им невозможно понять друг друга, но Лаццаро все-таки не терял надежды.    Он снова обратился к неграм, стараясь жестами дать им понять, что готов работать за них и что они могут передать ему весла.    Один из негров принял это предложение, и, передав Лаццаро тяжелые весла, сел перед ним на корточки. Лаццаро желал приблизиться по возможности к берегу и затем ловким прыжком выскочить из лодки, чтобы во что бы то ни стало избавиться от Золотых Масок.    Его намерение, казалось, начало удаваться ему. Лодка стала мало-помалу приближаться к берегу. Другой негр, который продолжал грести, с неудовольствием смотрел на Лаццаро, но последний, не замечая этого, продолжал преследовать свою цель, и ему удалось, наконец, настолько приблизить лодку к берегу, что ему пришлось бы проплыть всего несколько саженей.    Тогда Лаццаро поспешно кинул негру весла и хотел броситься за борт. Но негр в то же мгновение был на ногах и так сильно толкнул Лаццаро, что тот отлетел обратно в лодку и сильно ударился головой.    Негр снова опустил весла в воду, и, как ни в чем не бывало, принялся выгребать на середину реки.    Шум разбудил спавших Золотых Масок, они увидели, что Лаццаро оставил навес, и нашли его в крови на другом конце лодки.    Они сейчас же поняли в чем дело и, перенеся грека на прежнее место, перевязали его.    Удар в голову и сотрясение, им вызванное, были так сильны, что Лаццаро некоторое время был без сознания, но его сильная натура взяла верх, и он снова начал поправляться.    А маленькое судно все продвигалось вперед, вверх по Нилу, и уже вошло в пояс тропических стран.    Наконец, когда состояние Лаццаро улучшилось настолько, что он мог есть и пить и вполне пришел в сознание, цель длинного путешествия была, казалось, достигнута.    Недалеко от города Ассуана в Нубии лодка, наконец, причалила к берегу. Золотые Маски вышли из нее, и Лаццаро также должен был следовать за ними. Двое негров остались в лодке, двое других взяли оружие, и путешествие продолжалось пешком.    Негры, казалось, были здесь как у себя дома и знали заранее, куда должен отправиться маленький караван, потому что они стали во главе группы и направились к возвышенности, видневшейся вдали.    Здесь был сделан отдых во время полуденного зноя, когда же настал вечер, путешественники снова двинулись в путь.    На следующий день дорога путников шла по пустынной, обширной плоскости, и скоро их взорам предстала ужасная, бесконечная пустыня Сахара.    Лаццаро все еще не знал, куда ведет их путь и что с ним будет.    Три дня двигались они вперед по пустыне, когда же остановились на ночлег в конце третьего дня, то с одной стороны слышался рев царя зверей, а с другой доносились крики шакалов и гиен, но Лаццаро был так утомлен, что, несмотря на это, скоро заснул.    Когда наконец он проснулся, то солнце поднялось уже высоко и стояла страшная жара.    Он вскочил и дико огляделся вокруг. Где он был? Где были Золотые Маски, негры?    Вокруг него расстилалась пустыня – он был один! Люди оставили его! Тогда все вдруг стало ему ясно! Его привели в пустыню, чтобы он окончил здесь свою жизнь! Это было исполнение смертного приговора, вынесенного ему Золотыми Масками.    Около него лежали ружье, сабля, кинжал, рожок с порохом и пулями и съестные припасы – на первые дни или недели его снабдили всем необходимым.    Лаццаро поспешно взял саблю, засунул за пояс кинжал, повесил за спину ружье и бросился по следам, оставшимся на песке. Он надеялся еще догнать оставивших его, надеялся по их следам найти дорогу, чтобы вернуться к реке, но негры были догадливы. В скором времени следы привели его на каменистую почву, на которой не было никаких признаков присутствия здесь человека...    Напрасно искал здесь Лаццаро следы, напрасно бродил туда и сюда – он не нашел ничего! Скоро его начала мучить жажда, и он поспешно вернулся к прежнему месту стоянки, где вместе со съестными припасами был оставлен бочонок с водой, к которой было примешано вино. Он утолил жажду и закопал в землю драгоценный напиток. Лаццаро был один среди пустыни и понимал, что ему надо хорошенько обдумать, что предпринять для спасения своей жизни.    Съестных припасов, оставленных ему, не могло хватить надолго, он должен был постараться охотой добыть свежие припасы и, кроме того, приготовиться к борьбе с дикими зверями.    Он знал теперь, что находится в пустыне Африки, он понял теперь вынесенный ему приговор!    Но все-таки грека не покидала надежда найти выход из ужасного положения, надежда выбраться из пустыни, в которую его привели Золотые Маски.    Но наказание было ужаснее, чем он думал, потому что жизнь в Сахаре была постоянной борьбой с опасностями, и Лаццаро скоро почувствовал это!    Съестные припасы быстро приходили к концу, и надо было заботиться о новых!    Напрасно Лаццаро целые дни бродил по пустыне, надеясь найти караванную дорогу или какой-нибудь оазис. Куда бы он ни шел, нигде не находилось ничего подобного.    Он с ужасом ожидал того дня, когда кончатся его съестные припасы.    Однажды вечером, гоняясь за антилопой, Лаццаро лопал в ту каменистую часть пустыни, где потерял след Золотых Масок. Бродя по ней, он неожиданно попал в небольшую долину, где росло несколько пальм. Это место показалось ему раем, и его радость еще больше возросла, когда он заметил вдали приближающегося человека.    Он уже хотел крикнуть, но вдруг голос замер у него в груди. Человек, шедший по долине, был ему знаком, грек не мог ошибиться – это был Мансур, загорелый от солнца и с ружьем за спиной...    Лаццаро прилег, чтобы, не будучи замеченным Мансуром, наблюдать за ним. Грек не ошибся, это был действительно Мансур. У него был построен среди деревьев шалаш, и теперь он возвращался в него с охоты.    Итак, Мансур тоже был здесь! Он разделял с Лаццаро одиночество пустыни!..

XXX. Смерть принцессы

   Принцесса могла быть вполне довольна: Сади-паша был навсегда изгнан султаном! Кроме того, говорила она себе, если Сади действительно снова соединился с Рецией, чего она, впрочем, наверняка и не знала, то их счастье было навеки омрачено тем, что у них не было их ребенка, и это счастье никогда не могло вернуться, так как принцесса была уверена, что их ребенка нет в живых.    Однажды утром, когда принцесса приказала позвать к себе Эсму, ей доложили, что та неожиданно сильно заболела.    Рошана так привыкла к своей верной служанке, что была сильно раздосадована ее болезнью.    Сильная горячка лишила Эсму сознания, и в бреду она произносила дикие, бессвязные слова.    Принцесса приказала позвать к Эсме доктора, но последний выразил мало надежды на выздоровление. В те минуты, когда Эсма приходила в сознание, на нее нападал такой страх, что горячка еще больше усиливалась. Тогда она говорила о ребенке в лодке, об ужасной буре, о страхе перед принцессой и снова впадала в бред, в котором большую роль играла бурная ночь.    Наконец молодая девушка начала, казалось, поправляться, потому что в одно прекрасное утро она была вполне спокойна и совершенно пришла в сознание, но доктор покачал головой и объявил, что это улучшение обманчиво и что к вечеру больной уже не будет в живых.    Эсма тоже, казалось, чувствовала это, тем не менее она не жаловалась, а спокойно покорилась судьбе, но у нее было только одно желание: сообщить перед смертью одну вещь принцессе.    Когда принцессе донесли о последнем желании умирающей, она согласилась исполнить его и отправилась в комнату Эсмы, которую предварительно как следует проветрили.    Увидев принцессу, Эсма громко зарыдала.    – Я не могу умереть, принцесса, не сделав тебе одного признания, – вскричала она.    – Признания? – сказала Рошана, подходя к постели. – Говори, в чем ты хочешь мне признаться?    – Обещан простить и помиловать меня, принцесса. Сжалься над умирающей.    – Будь спокойна, я прощу тебя. Если ты что-нибудь тайно похитила у меня, то я слишком богата, а ты достаточно наказана угрызениями совести.    – Я ничего не похищала у тебя, повелительница, я только не исполнила одного твоего приказания!    Принцесса не подозревала, что это было за приказание.    – Это я тоже могу простить, – сказала она.    – О, благодарю, благодарю тебя, повелительница! – вскричала Эсма. – Если ты прощаешь меня, то я умру спокойно. Мне тяжело было хранить эту тайну, но если я поступила несправедливо по отношению к тебе, то не по отношению к несчастному ребенку...    – Какому ребенку? – вздрогнув, спросила принцесса.    – Ты приказала мне убить ребенка, который был отдан на попечение садовнице Амине!    – Говори! Что же ты сделала?    – Я не убила его!    – Ты оставила его в живых?    – Я была не в состоянии своими руками утопить малютку!    – Ты – неверная служанка! – в неописуемом гневе вскричала Рошана. – Ты не исполнила моего приказания!    – Сжалься! – прошептала Эсма слабым голосом.    – Говори, что ты сделала?    – Я принесла ребенка на берег. О принцесса, это была ужасная ночь, с той ночи я не нахожу себе нигде покоя! Гром гремел, и молния поминутно освещала небо, я не могла бросить ребенка в волны, я положила его в лодку, отвязала ее от берега и пустила на волю ветра и волн...    – Правда ли это? Не лги в последние минуты! – сказала принцесса.    – Клянусь тебе! Ветер и течение увлекли лодку с ребенком в открытое море!    Рошана вздохнула свободно, как будто с нее сняли огромную тяжесть.    – В таком случае он нашел смерть и без твоей помощи, – сказала она.    – Я и сама так думала, но садовница Амина сказала мне еще до моей болезни, что Черный гном, которую она встретила на улице, уверяла ее, что ребенок спасен!    – Черный гном? Не дочь ли это галатской толковательницы снов?    – Да, принцесса. Но, – продолжала Эсма слабеющим голосом, – умоляю тебя, прости меня...    – Как я могу тебя простить, – вне себя от ярости вскричала принцесса, – когда твое решение не исполнить мою волю может иметь ужасные последствия, одна мысль о которых заставляет меня трепетать! Если дитя действительно живо... Если его спасли...    – Сжалься, прости! – прошептала Эсма.    – Я должна узнать истину! – вскричала принцесса и поспешно оставила комнату умирающей.    Рошана вернулась к себе в будуар и приказала сейчас же послать во дворец в Скутари за Аминой.    Страшное беспокойство овладело принцессой. Что если Сади и Реция опять вместе? Что если в довершение своего счастья они нашли своего ребенка? Эта мысль была для Рошаны невыносимой.    Слуги провели дрожащую от страха Амину к принцессе.    – Ты видела некоторое время тому назад дочь галатской толковательницы снов? – спросила Рошана.    – Да, светлейшая принцесса, несколько недель тому назад!    – Что она тебе сказала? Я хочу знать правду!    – Она сообщила мне, что ребенок, которого Эсма пустила в лодке в море, спасен!    – Что она еще говорила?    – Услышав эти слова, я подошла к ней и спросила, кто спас ребенка и каким образом. Тогда она рассказала мне, что капитан Хиссар плыл на своем бриге из Родосто в Стамбул, в гавани увидел лодку с плачущим ребенком и, несмотря на сильную бурю, спас его!    – Довольно! – вскричала принцесса и, повернувшись к слуге, приказала сейчас же отыскать капитана Хиссара и привести к ней.    Слуга поспешил исполнить приказание своей госпожи, а испуганная садовница была отпущена, счастливая, что так дешево отделалась.    Принцесса была в сильном волнении, она надеялась, что, может быть, ребенок еще у капитана Хиссара на корабле и, значит, все еще можно будет исправить!    После долгого ожидания слуга вернулся и. действительно не один, а в сопровождении капитана Хиссара.    Капитан еще не знал, чему обязан честью быть позванным к принцессе, но эта честь нисколько не лишила его обычного хладнокровия и спокойствия. Он вошел в комнату принцессы, как в комнату обыкновенной смертной.    – Я позвала тебя, чтобы задать тебе один вопрос, – сразу начала принцесса, как только вошел Хиссар, – Но прежде скажи мне, ты ли капитан Хиссар?    – Да, ваше высочество, я капитан Хиссар из Родосто.    – Правда ли, что несколько недель тому назад в одну бурную ночь ты спас ребенка с опасностью для собственной жизни?    – Да, ваше высочество, я спас мальчика!    – А где он теперь? – с лихорадочным нетерпением спросила Рошана.    – Его родители нашлись, и я передал ребенка им.    – Родители... Кто же оии?    – Изгнанный великий визирь покойного султана Абдула-Азиса Сади-паша, – отвечал Хиссар.    – Он сам взял у тебя ребенка?    – Он и его супруга.    – А знаешь ли ты ее имя?    – Ее зовут Реция, кажется, она дочь мудрого толкователя Корана Альманзора.    Рошана с трудом могла сохранять внешнее спокойствие.    – Они оба были у тебя? – снова спросила она.    – Точно так, светлейшая принцесса: благородный паша, его супруга и уродливая девушка, которая, собственно, и нашла у меня ребенка и у которой, по ее словам, мальчик был постыдным образом украден!    Хиссар не знал, что это было сделано по приказанию принцессы, но знай он это, он еще меньше колебался бы сказать это.    Рошана была не в состоянии произнести ни слова больше и рукой сделала знак, что капитан может идти.    Когда Хиссар вышел, принцесса опустилась на диван, совершенно подавленная тем, что узнала.    Сади и Реция снова вместе и нашли своего ребенка! Ее месть не удалась!    Дрожа от бешенства, принцесса вскочила с дивана.    – Еще не все потеряно! – прохрипела она, казалось, что мщение, которым она только и жила, внушило ей новую мысль: "Они еще в моей власти и почувствуют мою силу!" Но вдруг она остановилась.    – А что если они уже оставили Стамбул и находятся в безопасности? Тогда все погибло! – прошептала она в волнении и громко позвонила.    В комнату вбежало несколько слуг.    – Спеши в Стамбул, – сказала она одному из них, – найди дом Сади-паши и узнай, там ли еще Сади-паша, его супруга Реция и их маленький сын! Поторопись, я жду ответа.    Слуга сейчас же отправился исполнять данное ему приказание.    Что касается принцессы, то гнев ее был так велик, что она готова была убить Эсму, виновницу всего, но Эсма уже умерла и тем избавилась от всякого наказания.    Через несколько часов вернулся слуга из Стамбула.    – Ну, что, нашел ты дом Сади-паши? – вскричала принцесса.    – Да, повелительница, по крайней мере, мне говорили, что это был дом Сади-паши и что другого у него небыло, – отвечал слуга.    – Был дом Сади-паши? – повторила принцесса, объятая ужасным предчувствием.    – Паша недавно продал его, принцесса.    – Был ли ты в доме?    – Да, его купил у паши богатый торговец оружием Калеб и теперь живет в нем.    – А Сади-паша?    – Его нет больше в доме.    – А не слыхал ли ты, куда он отправился?    – Сади-паша с супругой, сыном, прислугой и дочерью галатской толковательницы снов уехали вчера ночью по железной дороге.    – Уехали!    – Да, так говорил Калеб.    – Уехали...    – Сади-пашу изгнали. Он никогда больше не вернется в Стамбул!    Последняя надежда уничтожить ненавистных ей людей пропала для принцессы. Полученное известие произвело на нее ужасное впечатление, страшный гнев заставил ее забыть о присутствии слуги. Затем, увидев, что он все еще стоит у двери, она бросила в него большую хрустальную вазу. Слуга кинулся вон, а ваза разбилась.    Всю ночь принцесса, как безумная, металась по дворцу, так что все слуги попрятались, опасаясь за свою жизнь.    Наутро она немного, казалось, успокоилась и велела приготовить себе ванну.    Так как принцесса принимала ванну почти каждый день, то ее приказание никого не удивило, и прислужницы поспешили все приготовить. Затем они раздели принцессу, по не сняли с лица покрывала и оставили ее одну.    Тогда принцесса сорвала с себя покрывало, и сходство ее лица с лицом мертвеца было так велико, что, увидев себя в зеркале, Рошана с ужасом отшатнулась.    Разбив один из флаконов с душистой эссенцией, которой прислужницы натирали ее после ванны, Рошана перерезала себе вены на руке и села в ванну, вода которой быстро покраснела от крови...    Прошел час, а принцесса все не звала своих прислужниц. Тогда одна из них решилась заглянуть в ванну.    Рошана лежала в ванне, как спящая, но вода была ярко-красная от крови.    Прислужница вскрикнула, и на крик ее вбежали другие, но все в ужасе отступили при виде лица Рошаны, которое они видели в первый раз.    Были призваны доктора, но помощь их была уже не нужна – жизнь навсегда покинула Рошану!

XXXI. Шакал и гиена

   Лаццаро, точно шакал, подкарауливал проходившего Мансура. Греку приходилось разделять одиночество пустыни со своим смертельным врагом.    Действительно, придуманное Золотыми Масками наказание было ужаснее смерти! Они свели здесь двух преступников, руки которых были запятнаны кровью бесчисленного множества жертв.    Мансур, эта ползущая гиена, совесть которого не трогали вопли несчастных, павших жертвами его планов, казалось, примирился со своей судьбой и со свойственной ему предприимчивостью начал заботиться о себе.    Может быть, он надеялся на освобождение.    Нагруженный птицами, убитыми на охоте, Мансур не заметил Лаццаро, который был так поражен встречей, что еще не придумал, что ему делать.    Шалаш, построенный Мансуром и защищавший его от палящих лучей солнца, возбудил в Лаццаро сильную зависть и желание завладеть им. Делить же его со своим смертельным врагом греку и в голову не приходило. Во всяком случае, поселись даже они вдвоем, эта жизнь должна была скоро кончиться смертью одного из них, а Лаццаро, конечно, не желал быть этим одним.    Кроме того, Лаццаро имел то преимущество, что он знал о присутствии Мансура, тогда как тот не догадывался о греке.    Скоро наступил вечер, и Лаццаро начал чувствовать сильную жажду. Наверное, в шалаше Мансура было чем утолить ее.    Лаццаро бродил около шалаша, как вдруг Майсур вышел из него, по всей вероятности вдоволь подкрепившись пищей и питьем. Казалось, что с наступлением ночи Мансур снова отправлялся на охоту, так как он нес ружье за спиной.    Лаццаро бросился на землю и старался прицелиться в Мансура. Один выстрел – и все было бы кончено, и ему нечего было бы бояться Мансура, но в случае промаха тот узнал бы о присутствии врага.    Но в то мгновение, когда Лаццаро хотел спустить курок, Майсур вдруг повернул направо и исчез за стволом дерева.    Грек не достиг своей цели, случай спас на этот раз Мансура. Приходилось снова ждать, так как Лаццаро решил, что ему еще представится случай убить Мансура.    На этот раз грек довольствовался тем, что отправился в шалаш Мансура, чтобы утолить жажду.    Войдя внутрь, Лаццаро невольно удивился благоразумию Мансура: весь шалаш, как пол, так и стены, был покрыт шкурами животных. Днем они защищали от солнца, а ночью сохраняли тепло.    Во внутренней части шалаша было устроено нечто вроде очага из камней, над которым висели куски мяса, приготовленные для копчения. Около очага были оставлены сабля и нож.    Но Лаццаро сильно мучила жажда, а он до сих пор еще не находил, чем утолить ее, по всей вероятности, если у Мансура и была вода, то он зарыл ее, но где? Выйдя из шалаша, грек заметил около него довольно большой камень и решил, что, вероятно, Мансур прячет под ним воду. Отодвинув камень, он начал рыть землю и, действительно, очень скоро открыл бочонок с водой, из которого и утолил жажду.    Между тем ночь уже наступила, и вышедшая луна светила так ярко, что свет ее проникал внутрь шалаша, куда лег Лаццаро, положив около себя заряженное ружье, в ожидании возвращения Мансура.    Ночь надвигалась, луна светила по-прежнему ярко. Вдруг тишина ночи была нарушена глухим, далеким ревом, угрожающе пронесшимся по пустыне.    Лаццаро узнал этот рев: это лев бродил по пустыне. Может быть, царь зверей нашел его след, и в нем проснулась жажда человеческой крови.    Рев повторился. Затем все стихло. Грек внимательно смотрел и слушал. Вдруг его испугал шум за шалашом, он стал внимательно прислушиваться, может быть, это Мансур возвращался с Другой стороны? Это было очень вероятно.    Лаццаро тихонько взял ружье, приготовившись к нападению.    Тогда он ясно расслышал, что кто-то приближается к хижине.    Наконец Лаццаро увидел посетителя! Холодный пот выступил у него на лбу, а волосы встали дыбом – громадный лев приближался к шалашу.    Красивое животное слегка помахивало хвостом и, описывая круги, все ближе подкрадывалось к шалашу!    Лаццаро устремил на льва свой гипнотический взгляд, но темнота ночи уменьшала его силу, а то, может быть, лев не избежал бы его власти.    Лаццаро должен был принять какое-нибудь смелое решение, чтобы спастись от гибели, так как лев его увидел.    Когда щелкнул курок, лев сделал прыжок и прилег на некотором расстоянии от входа в шалаш. Его хвост лежал на земле, а налитые кровью глаза сверкали. Он припал к земле, как кошка, готовясь броситься на добычу.    Лаццаро прицелился в глаз своему врагу, битва с которым совершенно не входила в планы грека. Легко могло случиться, что гром выстрела привлечет Мансура к месту битвы, тем не менее Лаццаро не мог колебаться, ему грозила смерть, так как лев уже готовился к прыжку.    Лаццаро прицелился, но рука его дрожала. Выстрел грянул и громко раздался в тишине пустыни. Лев испустил короткий рев, казалось, что пуля ранила его, и одним прыжком он достиг шалаша, который затрещал под его тяжестью, но ярость помешала ему сделать верный прыжок. Грек успел отскочить в сторону и, воспользовавшись минутой, когда лев лежал на шалаше, хотел бежать. Он отбросил в сторону разряженное ружье и выхватил из-за пояса кинжал.    Но лев, раненный пулей в голову, не потерял из виду своего врага и приготовился снова прыгнуть на него. Настала минута, когда только чудо могло спасти Лаццаро.    Видя, что ему не уйти, грек повернулся ко льву с кинжалом в руке. Страх придал особенную силу взгляду Лаццаро, и лев на мгновение был заколдован...    Это было странное зрелище! Животное лежало в нескольких шагах от грека и не шевелилось. Его налитые кровью глаза были как бы прикованы к глазам грека. Никогда еще сила взгляда Лаццаро не проявлялась так, как в этом случае, когда лев лежал, как пленник, у его ног. Но как долго могло это продолжаться? Пока Лаццаро глядел на льва, тот боялся его, но о бегстве не могло быть и речи.    Лаццаро не шевелился... Сердце у него перестало биться, он знал, что его ждет, если он пошевелится. Не переводя дыхания, придумывал он способ спасения. Он видел, что убежать ему невозможно, но ничего другого не приходило в голову.    Вдруг случилось нечто, чего Лаццаро не ожидал. Ужасная ситуация приняла неожиданное направление...    Мансур, отправившийся перед этим на охоту, вдруг услышал выстрел в направлении своего шалаша.    Он остановился – ошибиться он не мог. Итак, вблизи было человеческое существо! Или, может быть, какие-нибудь охотники в первый раз забрались в эти места?    Эта мысль заставила Мансура сейчас же повернуть назад. Хотя эти люди могли быть неграми и, может быть, врагами всякого белого, но он все же мог надеяться с их помощью выбраться из ужасной пустыни.    Не колеблясь, он пошел в сторону выстрела и, приближаясь к шалашу, стал подкрадываться, как гиена, чтобы посмотреть, в чем дело.    Он различил рычание льва: значит, битва происходила со львом, но он еще не видел людей.    Наконец при свете луны Мансур увидел лежащего на земле льва, приготовившегося к прыжку, и человека, неподвижно стоящего в нескольких шагах перед ним. Мансур остановился, чтобы посмотреть, что будет дальше.    Но странное дело! Человек не шевелился, и лев тоже продолжал лежать!    Это было совершенно необъяснимо для Мансура, и он начал медленно и осторожно приближаться...    Вдруг он вздрогнул и остановился, побледнев, точно увидел привидение. Мансур узнал ненавистного грека!    Не колеблясь ни минуты, Мансур поднял свое ружье и прицелился в Лаццаро. Раздался выстрел.    Грек зашатался и схватился рукой за грудь: пуля попала ему в сердце.    Но лев не бросился на свою умирающую жертву, как того ожидал Мансур. Выстрел привлек внимание животного и дал его ярости другое направление. С громким ревом кинулся лев на Мансура, угадывая в нем нового врага.    Тот быстро выстрелил из другого ствола, но пуля только ранила, а не убила зверя, который так громко заревел, что даже умирающий Лаццаро приподнялся, и дьявольская улыбка мелькнула на его лице. Он имел удовольствие видеть, как раненый лев бросился на Мансура и повалил его.    Затем жизнь оставила Лаццаро. Он уже не чувствовал, как рассвирепевший лев, убив Мансура, бросился на него и растерзал его.    Насытившись мясом побежденных врагов, лев оставил то, что не доел, хищным птицам и снова удалился в пустыню.