Текст книги "Политическая и военная жизнь Наполеона"

Автор книги: Генрих Жомини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Моро удовольствовался в этот день тем, что под моим главным начальством командовал батальоном, с которым он и был направлен к Люксембургскому дворцу; эта роль согласовалась также дурно с ролью республиканца, которым выставлял он себя во многих случаях, как и с предложениями восстановления королевского престола, которые Бурбонам угодно было приписать ему в 1843 году.

По уничтожении советов они были замещены законодательной комиссией; сверх того, особенному комитету было поручено составить новую конституцию. Сийес одарил нас своим проектом великого избирателя, который имел бы право выбирать двух консулов и сменять их, в случае, если они дерзнут употребить во зло данную им власть. Один из этих консулов должен был управлять политикою и военным ведомством, другой внутренними делами. В самом этом подчинения общественного управления двум независимым друг от друга консулам заключалась уже нелепость: как будто внутреннее управление не имеет влияния на мир или войну, а победы, или выгодные договоры не касаются внутреннего управления государства? Но забавней всего был этот избиратель без власти и силы, имевший право руководствовать и сменять консула, командовавшего армией в полмиллиона.

Очевидно, что Cийес готовил для себя эти постановления; он полагал, наверно, быть этим всемогущим избирателем и управлять всем, без труда и ответственности со спокойствием каноника. Этот род далай-ламы не приличествовал такому воинственному народу, как французы; и еще менее народу, глубоко погрузившемуся во все бедствия неслыханной революции и внешней и внутренней войны, беспримерной в летописях истории.

Я выставил эти недостатки, и предложил избрать первого консула как верховного правителя и двух других, как совещательных членов. Предложение это было одобрено к большой досаде нового Ликурга, обманувшегося в расчете. По всей справедливости, первая роль принадлежала мне; и для избегания всякого соперничества я старался, чтобы товарищи мои были избраны не из военных и не из честолюбцев; мне удалось заставить выбрать Камбасереса и Лебрена(4). Первый из них был известный ученостью законовед, а другой просвещенный административный человек: оба люди деловые, но без сильной воли, словом точно такие, каких мне было надобно.

Министерство получило следующий состав: военным министром сделан был Бертье [в апреле этот портфель получил Карно, сдавший его обратно Бертье, по возвращении сего последнего из Италии]; министром иностранных дел Талейран, который был однако же назначен целым месяцем позже; я с ним еще не помирился за то, что он не хотел ехать в Константинополь, чтобы оправдать нашу египетскую экспедицию. Финансы поручил я Барбе-Марбуа и Годеню; морским министерством управляли попеременно Бурдон, Форфе и Декре; министерством юстиции Абриаль, а после Ренье; министерством внутренних дел сначала правил Лаплас, потом брат мой Луциан, сдавший его Шапталю(5); полиция не могла миновать неизбежного Фуше; важное место государственного секретаря, бывшее некоторым образом средоточием всех ветвей управления, было отдано Маре, соединявшему в себе способности государственного человека с познаниями дипломата, прошедшего революцию безукоризненно. Общий голос дал мне первое место в государстве. Сопротивление, которое мне противопоставляли, не беспокоило меня, потому что происходило от людей, не имевших веса в общественном мнении. Роялисты не показывались, видя, что их предупредили. Масса народа, убежденная в том, что революция нашла во мне надежнейшую поруку, имела ко мне доверенность. Я был могуч только тем, что сделался первым защитником созданных ей выгод; заставив ее идти назад, я бы поставил себя в положение Бурбонов.

В образовании моей власти все должно было быть новым, чтобы всякий род честолюбия мог найти для себя пищу; однако ж, в этом образовании не было ничего определенного. Теоретики, которые во всем ищут определительности, скажут, что это была ошибка; но, напротив, в этом то и было главное достоинство нового образа правления, который был не что иное, как диктаторство, скрытое под иными формами, и более всякого другого соответствовал времени перелома и переворота в порядке вещей. Быть может, я сделал бы лучше, если бы прямо присвоил себе звание диктатора; тогда каждый мог бы оценить мою власть, и это было бы лучше. Диктаторство имело ту выгоду, что не допускало делать предложений на счет будущего, могло остановить волнение мнений и устрашить неприятеля, показав ему твердую решимость Франции; но самое название оскорбляло еще слух и время для учреждения определительного порядка вещей еще не приспело.

Но, если я, по уставу конституции, был только первым чиновником республики, зато мой жезл был меч, страшнее сабли Скандербека(6). Трудно было согласить мои конституционные права с тем влиянием, которое давали мне сила моего характера и моя слава. Просвещенная часть народа, чувствовала это так же как и я; и потому дела не могли оставаться в прежнем положении; все само собой готовилось к переменам, которые должны были иметь целью силу и твердость государства.

Я нашел более ласкателей, нежели желал; передние мои были полны, и я нисколько не беспокоился на счет утверждения моей власти. Положение Франции внушало мне более опасений. Несмотря на возможность удачи, я посчитал нужным просить мира. В то время мне нетрудно было на это решиться; мир был бы для меня счастьем, а предшествовавшие бедствия произошли не от меня. Если бы я стал просить мира несколько позже, я бы унизился в общем мнении.

Питт отверг мои предложения, и сделал величайшую ошибку; потому что это мгновение было, может быть, единственное, в которое союзные державы могли с уверенностью заключить мир с Францией. Требуя мира, она признавала себя побежденной, а народы легко оправляются от всех бедствий, кроме необходимости склониться под иго превратности счастья.

Английский министр [Гренвилль] отказом своим заставил меня открыть себе обширнейший круг действия, и этим помог мне распространить владычество над всей Европой. Форма отказа была так же необыкновенна, как и самые причины его. Я обратился непосредственно к английскому королю; письмо мое осталось без ответа; а секретарь министерства иностранных дел написал Талейрану ответ, в котором говорил, что возвращение Бурбонов во Франции есть единственное средство для окончания беспокойств в Европе.

Странно было видеть, что правительство, которое, два раза договариваясь в Лилле, признавало республику и Директорию, впоследствии не хотело вступить в переговоры с правлением, более твердыми прославленным победами. Конечно, шаткое правление Директории более нравилось Англии, находившей свои расчеты во всех наших бедствиях.

Предлагая Англии мир, я в то же время старался сблизиться с Россией. Император Павел I негодовал на неудачи, которые его войска претерпели в Голландии, и приписывал их англичанам; Суворов жаловался на австрийских генералов, которые очистили малые кантоны в то самое время, когда он производил свое смелое движение. Оскорбленный действиями их, принудившими его к гибельному, хотя и славному отступлению, он имел неудовольствия с эрцгерцогом Карлом, вследствие которых российская армия отделилась от австрийской и вступила в Баварию.

Я воспользовался этим случаем, чтобы примириться с императором Павлом I. Без обмена и выкупа я возвратил ему от 5 до 6000 человек пленных, одев их, как говорится, с ног до головы; этот поступок произвел желаемое действие; правда, что между нами не было заключено никакого договора; но русские не принимали более участия в коалиции, и армия их вскоре после того отступила в Польшу. Хотя сила этой армии простиралась только от 30 до 35 000, но, тем не менее, отступление было решительным событием.

Заставят ли меня упорно вести войну отказы Англии и Австрии? Хотя действия на твердой земле Европы более всего обращали на себя мое внимание, но, тем не менее, я не забывал армии, недавно мною оставленной, и необходимых для усиления ее морских вооружений.

Между тем великие события совершались на востоке; в то самое время, когда я снял осаду Сен-Жан-д'Акра, пал старинный союзник наш в Индии Типпо-Саиб, английское министерство, получив достоверное известие о высадке моей в Египет, сосредоточило все бывшие в его распоряжении силы в устье Таго, в Гибралтаре и других гаванях, в со всевозможной поспешностью отправило морем в Индию до 5000 человек.

Маркиз Уелльслей решился немедленно воспользоваться этим подкреплением, для нанесения Типпо-Саибу решительного удара и тем лишить нас могущественной опоры, которую этот мусульманский военачальник представлял нам в самом центре Индостана. Обезопасив себя союзом Низама и нейтралитетом Синдияха и Мараттов, непримиримых врагов мусульман, англичане под командой генералов Харриса, Стюарта(7) и Уелльслея (впоследствии Веллингтона) напали на владения султана, и после нескольких более или менее упорных дел осадили Серингапатам, пробили брешь, и взяли город после знаменитого, но весьма некровопролитного приступа 3-го мая 1799 года. Верный своей славе, Типпо-Саиб пал под развалинами своего чертога, и владения его были разделены между компанией и ее приверженцами. Этот важный и решительный удар, и вероятность скорого падения Мальты, блокированной уже два года, делал положение нашей армии в Египте сомнительным, но однако ж еще не отчаянным.

Я приказал Гантому отплыть туда из Бреста с войсками, оружием и амуницией. Так как испанский флот еще не вышел из этой гавани, в которую он возвратился вместе с адмиралом Брюи, а голландский еще не совсем оправился от поражения при Кампердюине, то я не имел средства предпринять на море, что-нибудь решительное. Ирландия не могла уже представить нам тех выгод, как во времена Директории. Высадка небольшого отряда генерала Юмбера заставила Англию сделаться внимательнее, и лондонский кабинет, чтобы избавиться от постоянных беспокойств в этой стране, сосредоточил там сильную армию под командой лорда Корнуолисса [Чарльза]; более 40 000 человек были туда переправлены; инсургенты, обманутые обещаниями, которых мы не умели выполнить, большей частью сложили оружие. На Сан-Доминго дела приняли с 1796 года более выгодный оборот: там Туссен-Лувертюр со своими неграми принял сторону республики, восстановил порядок на плантациях, взял верх над белыми и запер англичан в Сен-Марке, где генерал Мэйтленд, отчаявшись победить его, предложил признать его государем Гаити. Директория отправила к нему Эдувиля(8); но коварный и недоверчивый Туссен принудил его силой возвратиться во Францию; таким же образом отверг он предложения наших неприятелей в надежде избежать явного разрыва с нами, и притворно показывал совершенную преданность республике. Гваделупа хорошо держались; Мартиника уже шесть лет находилась в руках англичан: голландские колонии Суринам и Эссеквибо на твердой земле Южной Америки и остров Кюрасао также подпали под власть их.

Если морская война представляла деятельности моей мало надежды на успех, то тем более занимала меня война на твердой земле. Итальянская армия уменьшилась до 30 000 и была оттеснена к скалам генуэзским; 10 000 человек охраняли береговые Альпы и Дофине. Рейнская армия, силой более 100 000 человек, была расположена на кантонир-квартирах в Альзасе и Швейцарии, от Страсбурга до Шафгаузена.

Войска наши не осмеливались снова перейти Альпы ввиду превосходящих сил неприятеля, сосредоточенных в долине реки По; однако ж нам необходимо было или в одно и тоже время ворваться в Италию и Германию, или нанести на Дунае такие решительные удары, чтобы, предписывая Австрии мир, можно было снова приобрести полуостров. В Вене мы должны были взять обратно Мантую, Алессандрию и Милан; таков был план мой.

Я созывал конскриптов, приготовлял оружие, возбуждал чувство народной чести, которое в душе французов бывает усыплено, но никогда не угасает совершенно; скоро я составил армию, хотя из молодых и неопытных, но пылких, храбрых солдат.

Следствия наших неудач отозвались в Вандее, где снова вспыхнула междоусобная война. Я послал туда две превосходные дивизии армии Брюна, прославившейся победами в Голландии. Приближение этих войск и более умеренное управление заставило начальников роялистов положить оружие, и я мог употребить эти войска на восточной границе.

Как дурна была армия в Италии, также превосходны были соединенные теперь армии рейнская и швейцарская; я вверил начальство над ними Моро, отправив к нему необходимое число рекрутов, чтобы пополнить его корпуса и дать ему возможность действовать наступательно. Остаток бывших в моем распоряжении войск я собрал под Дижоном, где приказал образовать 40-тысячную резервную армию, которая должна была быть в готовности идти с этого центрального пункта, смотря по обстоятельствам, в Швабию, Швейцарию или Италию. Основание этой армии составляли дивизии, восстановившие порядок в Вандее.

Обладая Швейцарией, мы имели ту важную выгоду, что могли взять в тыл операционные линии неприятеля в Италии и Швабии. Первым моим намерением было оставить армию Массены в Апеннинах в оборонительном положении, и выдвинуть в долину Дуная резервную и рейнскую армии. Так как по конституции VIII года не позволялось консулам лично начальствовать войсками, я решился вверить кому-нибудь резервную армию, а большую предоставить Моро; но следуя за главной квартирой этой последней, я мог сам управлять действиями обеих. Я намерен был направить Моро так, чтобы он, выйдя из Шафгаузена, зашел в тыл Краю; оттеснил его в угол, составляемый Майном и Рейном, и отрезал от Вены; одним словом, чтобы он действовал так против левого фланга австрийского генерала, как действовал я пятью годами позже против правого фланга Макка при Донауверте: тогда бы мы беспрепятственно вступили в Австрию и в Вене завоевали Италию. Но не было никакой возможности преодолеть упрямство Моро, непременно хотевшего играть блистательную роль. Во-первых, он отказался от начальства, если я прибуду к армии; а во-вторых не согласился с моим предложением перейти Рейн в Шафгаузене, находя это слишком опасным. Я еще не довольно утвердился, чтобы войти в открытую вражду с человеком, имевшим значительное число приверженцев в войсках, которому не доставало только силы воли, чтобы стать на мое место. Надлежало с ним договариваться как с самостоятельной властью, потому что он действительно имел тогда весьма сильную власть. Итак, я должен был оставить ему начальство над прекраснейшей армией, какой Франция давно уже не видела, и позволить ему вести ее к Дунаю по его произволу; а сам решился идти с конскриптами своими через С. Готард в Ломбардию и приказал Лекурбу содействовать мне при первых успехах Моро.

В это время дела наши в Италии, казалось, были потеряны без возврата. Англия готовилась высадить туда армию; а Неаполь, Тоскана и Рим, наученные прошедшими событиями, могли собрать значительные средства для ее подкрепления.

Когда мы должны были оставить Италию, Директория вздумала отвезти Пия VI во Францию. Подобный поступок с этим достопочтенным старцем можно назвать непростительной ошибкой. Под правлением иллюмината Ларевельера Директория не могла надеяться переселить во Францию вместе с Папой и влияние его; но в тоже время она не имела средств к уничтожению этого влияния. Пий VI стоял уже одной ногой в могиле, и сошел в нее через несколько дней после своего приезда в Бриансон. Если бы он и остался жив, то конклав все-таки назначил бы преемника пленному папе [Наполеон также перевез папу во Францию; но тогда Рим был во власти его и он хотел только перенести престол св. Петра в Париж: в этом есть разница].

По смерти Пия VI конклав избрал знаменитого Киарамонти, епископа Имолы(9), который своими республиканскими проповедями не очень этого заслуживал. В начале 1800 года он был провозглашен папой под именем Пия VII. Впрочем, он был превосходный папа, и чувства, которые он питал ко мне, не изменялись никогда. Оба мы не раз сожалели о том, что наше взаимное положение делало нас противниками. Церковь хочет властвовать – и притом властвовать исключительно: политика Ватикана не изменялась со времен Григория; если и случалось, что она дремала при более умеренных и человеколюбивых папах, то всегда пробуждалась с большей дерзостью, и Европа никогда не должна переставать ее остерегаться. Я один был в таком положении, что мог соединить выгоды ее с пользами моей великой державы. Но об этом после; возвратимся к делам полуострова.

Англия, не упускавшая ни одного случая для вытеснения нас из какого бы то ни было приморского пункта, составила совокупно с Австрией новый план, чтобы выгнать нас даже из Генуи. Генерал Аберкромби, возвратившийся из своей неудачной экспедиции в Голландию, получил повеление собрать 20-тысячный корпус англичан в Минорке и подкрепить им имперцев. Весьма вероятно, что виды лондонского кабинета простирались далее Лигурии, и что он, в полной надежде на воинское счастье прекрасной армии Меласа, полагал водрузить знамена союзников даже на стенах самого Тулона.

Австрийскому генералу, армия которого втрое превосходила силой находившиеся в генуэзских владениях французские войска, действительно удалось 6-го апреля прорваться из Капро к Савоне, и таким образом разрезать надвое нашу оборонительную линию. Массена нашел необходимым броситься в Геную с правым флангом армии силой в 12 000 человек. Мелас приказал генералу Отту блокировать его с 35 000 австрийцев, между тем как Кайм должен был прикрывать Пьемонт; а сам он с оставшимися у него 30 000 обратился против левого фланга французской армии, которым командовал Сюше. Этот генерал, имея едва 8 или 9 000 человек, теснимый с фронта превосходящими силами и беспрестанно обходимый с левого фланга, должен был отступить до Вара, за которым и занял позицию; он был еще довольно счастлив, что успел спасти свой корпус, который легко мог быть отрезан в горах.

Как ни неприятны были сами по себе эти известия, но они мало беспокоили меня: они служили доказательством, что генуэзские владения обратили на себя все внимание Меласа, и что он отнюдь не готов отразить тот удар, который я намерен был ему нанести. Я чувствовал, что наступила выгоднейшая минута исполнить мой план и напасть на Италию с той стороны, с которой меня менее всего ожидали. Нельзя было терять ни одной минуты, чтобы успеть спасти Геную; переход через С. Готард был бы несколько продолжителен; и потому я предпочел двинуться через С. Бернард, предоставляя первую из этих двух дорог корпусу, который я намеревался взять в подкрепление из рейнской армии. Я отправился в Дижон в первых числах мая, чтобы ускорить прибытие подкреплений, которые Моро должен был мне прислать, ему необходимо было начать действовать наступательно, и его армия тронулась в последних числах апреля. Силы его простирались до 100 000, не считая значительных гарнизонов в Майнце, Страсбурге и других крепостях на Рейне. Противник его, Край, был, по крайней мере, так же силен; но гофскригсрат лишил его возможности действовать левым флангом, приказав оставить его в горах форарльбергских. Моро, благоприятствуемый этим обстоятельством, доставившим действующим его войскам превосходство, сделал несколько ложных движений к Келю, двинулся с половиной своей армии от Базеля к Энгену и соединился тут с Лекурбом, перешедшим Рейн в Шафгаузене со швейцарской армией, долженствовавшей составить правый фланг Моро.

Край, расположенный близ источников Дуная, у Донауэшингена, не только не принял приличных мер, чтобы воспрепятствовать этому соединению, нo еще напротив сам вдался в сеть, двинув правый фланг свой к Келю. Однако ж он тотчас возвратился назад и при Энгене наткнулся на армию Моро; но было уже поздно. Он был разбит 3 мая. Лекурб наиболее содействовал этой победе взятием Штокаха, одного из важнейших пунктов, угрожавшего линиям отступления неприятеля.

Два дня спустя Край потерпел новое поражение при Мескирхе, несмотря на то, что он притянул к себе свой правый фланг прежде, чем успел левый фланг Моро. Австрийцы отступили к Ульму двумя колоннами, из которых одна была еще раз разбита 8 мая при Биберахе. Край понес в этих делах значительный урон, и решился занять пространный укрепленный лагерь, еще за год до того приготовленный под пушками Ульма. Бертье, назначенный главнокомандующим резервной армии, сдал Карно портфель военного министра. Предполагая, что в равнинах энгенских уже решен успех действий рейнской армии, я послал к Моро нового министра, с поручением отрядить через С. Готард на Тессин 20 000 человек, а сам отправился из Дижона в Женеву.

Моро видел в поручении, данном Карно, одну обидную недоверчивость, которая сильно его оскорбила; но после того, что произошло между нами относительно плана кампании, мог ли я броситься очертя голову в Ломбардт, не будучи совершенно уверен, что требуемое мной подкрепление будет отправлено без противоречия и замедления?

8 мая я прибыл в Женеву, и приказал сделать несколько демонстраций к Дофине, между тем как колонны резервной армии уже тянулись через Лозанну в нижний Валис. Переход верхних Альп был чрезвычайно затруднителен, но я знал, что он возможен. Главную 35-тысячную колонну я направил через большой С. Бернард; генерал Шабран с небольшой дивизией из 4000 человек двинулся по дороге через малый С. Бернард; генерал Монсеё, отряженный с 15-тысячным корпусом из рейнской армии, получил приказание спуститься с С. Готарда к Беллинцоне; небольшая колонна под командой генерала Бетанкура должна была идти через Симплон в направлении к Домо-Доссоле; генералу Тюрро(10) я приказал для отвлечения внимания неприятеля собрать из разных крепостей в Дофине тысяч пять войска и идти через Мон-Ценис и Мон-Женевр к Сузе.

Эти хорошо соображенные движения увенчались полным успехом. Мелас, поставленный в неизвестность моим пребыванием в Женеве и демонстрациями на Мон-Ценис, оставался еще в Вентимилле. Сначала он имел намерение двинуться в Пьемонт с 20 000, но раздумал и отправился туда потом только с двумя сильными бригадами. Армия его тогда была раздроблена: Вукасович, командовавший правым флангом, стоял на верхнем Тессине, у подошвы С. Готарда; Лаудон(11) наблюдал за проходом через Симплон; Брие прикрывал долину Аосты с трехтысячным отрядом; Гаддик и Кайм с 20 000 занимали равнину Пьемонта, выход к Иврее и долины Сузы, Пиньероля и Кони; главные же силы армии находились в Лигурии и на р. Варе.

Генерал Ланн, командовавший моим авангардом, вышел 17 мая из местечка Сен-Пьер и направился на большой С.Бернард; обоз был по возможности облегчен, пушки сняты с лафетов, и люди везли их в корытах и в колодах, выдолбленных на подобие саней. Присутствие мое и величие самого предприятия одушевляли войска, не знавшие преград, когда они следовали за мною.

Я вступил в ущелья Альп, исполненный самого счастливого предчувствия. Эхо вторило громким, радостным кликам армии, предвещавшим мне несомненную победу. Я снова приближался к Италии, первому поприщу моих военных подвигов. Гренадеры мои, взошедши на вершину С. Бернарда, бросали вверх украшенные красными перьями шляпы свои, с громкими криками, обыкновенными предвестниками победы. Мы сделали привал у монастырской гостиницы, где распоряжениями моими, с помощью добрых монахов, совершенно посвятивших себя человеколюбию, заготовлено было несколько жизненных припасов для освежения наших войск. После кратковременного отдыха они весело взялись за оружие и спустились с горы, южный скат которой, представляющий прелестнейшее зрелище, восхищал моих пылких воинов и воспламенял их мужество. Армия перевалилась за Альпы и, как бурный поток, готова была разлиться в долины Пьемонта. Мы тогда все были молоды: и солдаты, и генералы. презирали труды и опасности, и не заботились ни о чем, кроме славы.

Между тем препятствие, которого важность не была вполне оценена, могло остановить победоносный поход наш в самом его начале. Армия спускалась по долине Дории, опрокинув при Шатильоне небольшой неприятельский отряд, слишком слабый, чтобы остановить наше движение, и достигла крепостцы Бард, совершенно неприступной и заслонявшей нам дорогу. Гарнизон, составленный всего из 400 человек, не внимал никаким предложениям и отбил все нападения, произведенные мною с помощью штурмовых лестниц. Можно было прийти в отчаяние, видя себя остановленным подобною горстью неприятелей; но труды и отвага освободили нас из этого сомнительного положения. Пехота Ланна взобралась по тропинке на высоты Альбаредо, но ни лошади, ни орудия не могли следовать за нею.

Я приказал проложить новую дорогу посреди скал, чтобы провести мою кавалерию. Подобно воинам Аннибала мои солдаты шли по дороге, проложенной их собственными руками. Карфагенского полководца затрудняли его слоны, а меня мои орудия. Я отважился провезти их на полуружейный выстрел от крепости через улицы предместья, обстреливаемые с укреплений. Чтобы неприятель не услышал стук колес, я приказал обернуть их соломой. Все удалось, и мы, полные новою надеждою, продолжали свое движете к Иврее. Этот город уже был взят Ланном, а занимавшие его австрийцы опрокинуты к Романе. Только 3 000 человек находились на пути нашем в долине Аосты; но более 30 000 было рассеяно в долинах Тессина и По. Мелас не понял моих движений. Он воображал, узнав о походе резервной армии к Женеве, что мы не имеем другого намерения, как отвлечь его внимание от генуэзских владений демонстрациями против северного Пьемонта, и тем облегчить затруднительное положение Массены и Сюше. Чтобы удержать нас, он полагал достаточным отрядить семитысячный корпус из Вентимилле в Турин. Вскоре он и сам последовал за этим отрядом с другой дивизией, оставив генералу Отту 25 000 для осады Генуи, а генералу Эльсницу(12) 18 000 для прикрытия этой осады со стороны Вара. Не оставляя прежнего мнения, что мы хотим только сделать сильную диверсию, Мелас дал себя обмануть нападением Тюрро на Сузу 22-го мая, и не только приказал генералу Кайму двинуться из Турина против этой небольшой колонны, но еще направил туда большую часть подкреплений, приведенных им из Ниццы; 24-го числа он сам двинулся к Савильяно.

И так все силы, назначенные противостоять 60 000, приведенным мною в Ломбардию, состояли только из 18 000 человек, и были разделены на три корпуса, под начальством Вукасовича, Лаудона и Гаддика.

В самый тот день, как Мелас вступил в Савильяно, я прибыл в Иврею, оставив Шабрана для продолжения осады крепостцы Бард. Тюрро, взявший с бою сузский проход, занял позицию при Буссолино, из которой угрожал Турину. Монсей спустился с С. Готарда, а Бетанкур приближался к крепостце Ароне. План мой приходил уже в полное, блестящее развитие, а неприятель не имел еще о нем ни малейшего сведения.

Генерал Гаддик, выступив из Турина к Киузелле, принял войска, опрокинутые Ланном в Иврее, и таким образом усилился до 10 000 человек; Ланн атаковал его 26-го мая, овладел мостом через Киузеллу, оттеснил неприятеля до Кивассо, куда и сам вошел на другой день. Гаддик отступил к Турину, и соединился там с Меласом.

Я только для того двинул свой авангард в Кивассо, чтобы заставить неприятеля думать, что иду к Турину, но вовсе не намерен был взять это направление. Чтоб успешно исполнить предположение мое и овладеть всем и сообщениями австрийцев, должно было непременно действовать против Милана: взятие его нанесло бы блистательный удар который, в одно и то же время действуя на мнение народов Италии и распространяя ужас в неприятельской армии, ускорил бы соединение мое с 15-титысячным корпусом, который вел Монсей из рейнской армии. Я продолжал движение от Ивреи через Сантию, Верчелли и Новару к Тессину.

Авангард Ланна, сделавшись теперь арьергардом, маскировал мое движение, двинувшись к Паши через Крешентино, Трино и Мортару. Новый авангард, под начальством Мюрата, овладел 31-го мая переправой через Тессин близ Турбиго. Генерал Лаудон собрал немного войск для обороны этой реки, но был разбит и потерял 1500 человек. Вукасович, спешивший к нему на соединение из долин верхнего Тессина, опоздал и едва имел время спастись за Адду. Австрийцы бросили 2000 гарнизона в миланскую цитадель, а с остальными войсками (в числе 6000) отступили к Минчио. 2-го июня я вступил в Милан.

Мелас, все еще не знавший, с какими силами имел он дело, хотел сначала перейти По в Казале и напасть на нас с тыла; но, видя из донесений Вукасовича и Гаддика, что у меня в Ломбардии до 60 000 войска, отказался от этого намерения, поняв необходимость притянуть к себе 40 000 человек Отта, и Эльсница, прежде чем отважиться вступить в сражение. Эльсниц, оставшийся с 18 000 на реке Варе, и не успевший, несмотря на превосходство сил, вытеснить Сюше из его позиции на правом берегу этой реки, получил повеление отступить вниз по долине Танаро до Асти. Отту приказано было скорее окончить переговоры с Массеной, или в противном случае снять блокаду Генуи, перейти Боккетту и спешить к Пиаченце, для обороны реки По.

Эльсниц начал свое отступление 28-го мая. Корпус Сюше, усиленный до 12 000, преследовал его стремительно до Танаро, опередил его у прохода Тенде искусным действием против правого фланга, прорвал центр и нанес ему значительный урон, простиравшийся до 8 000 человек.

После этого успеха Сюше двинулся через Финале к Савоне, спеша на помощь к Генуе; но уже было поздно: Массена капитулировал 5 июня, выдержав 60 дней самой жестокой блокады и мучения ужаснейшего голода. Он уже с 3 мая вел переговоры с генералом Оттом, когда сей последний получил повеление согласиться на все условия, на которых Массена решится немедленно сдаться, или снять осаду, если французский генерал вздумает держаться долее. Это обстоятельство спасло Массену от отчаянного предприятия, которое он готов был скорее выполнить, нежели сдаться военнопленным. Он хотел броситься со своими изнуренными голодом войсками в тосканские владения; приказания Меласа спасли его. Восьми тысячам, оставшимся от гарнизона Генуи, был дозволен свободный выход; но только шесть из них успели соединиться с Сюше в окрестностях Савоны.

Отт, гордясь своим завоеванием, поспешил перейти обратно через Боккетту, оставив в Генуе сильный гарнизон и направился через долину Скривии к Тортоне, с намерением воспрепятствовать нашей переправе через р. По; но уже было поздно: 6 июня Ланн перешел реку при Сан-Чиприяно, а Мюрат в тоже время в Ночетто близ Пиаченцы, опрокинув без большого труда сопротивлявшиеся им неприятельские отряды.

События быстро приближались к развязке. Хотя я и утвердился уже в тылу неприятеля, но он мог еще ускользнуть по правом у берегу р. По, если бы спустился до Боргофорте, против Мантуи. Надобно было отнять у него это последнее средство и я решился перейти По с дивизиями Ватрена, Шамбарлака, Гарданна(13), Моннье, Буде и кавалерией Мюрата, что составляло до 30 000 ч., прочие же войска должны были обеспечивать собственный наши сообщения с Швейцарией и охранять левый берег По. Дивизия Шабрана, которую сдача крепостцы Бард возвратила в мое распоряжение, направилась к Верчелли в заняла Иврею, Кивассо, Крешентино и Трино. Бетанкур продолжал блокаду Ароны; Монсей оставался в миланских владениях. Одна из дивизий его была расположена под Павией; другая осаждала миланскую, цитадель, а третья занимала Крему и Брешию, и удерживала австрийские войска, расположенные на Минчио. Дивизия Луазона осаждала Пидзигетоне в замок Пиаченцы, наблюдала за нижним По и прикрывала тыл моей армии. Сознаюсь, что войска мои была разбросаны, и что мысль окружить Меласа и вместе с тем все прикрывать была несколько отважна. Гораздо благоразумнее было бы собрать тысяч пятнадцать лишних войск около Тортоны, потому что, если бы Мелас двинулся к Минчио через Милан, то я точно так же бы завоевал Италию одним движением и, соединившись с Массеной, не нуждался бы более в сохранении сообщения через С. Бернард; но успехи делают нас слишком самоуверенными: я хотел все или ничего. К тому же я надеялся, что Массена удержится несколько дней долее, и что нам легко будет, двинувшись к Тортоне, соединиться с ним через Нови.