Текст книги "Герои Таганрога"

Автор книги: Генрих Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

IX

Фронт по-прежнему стоял у Самбека. Частая артиллерийская канонада, каждодневные налеты советских самолетов на скопления немецкой техники говорили о непрекращающихся напряженных боях. Красная Армия рвалась к Таганрогу. Но и гитлеровцы подтягивали свежие силы. Нескончаемым потоком через город к фронту двигались танки, артиллерия, автомобили и мотопехота врага. Видимо, Брандт сказал правду. Требовалось срочно предупредить советское командование. Но как? Для этого и зашел Морозов к Василию Афонову.

За окном небо хмурилось свинцовыми тучами. Распоров грозовую мглу, яркая молния вонзилась острием в землю. Косые струи долгожданного ливня ударили по крыше. Вслед за ними запоздало грохнули громовые раскаты. Будто огромные железные бочки, наполненные камнем, перекатывались в небесах.

– «Буря! Скоро грянет буря! Это смелый буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы: „Пусть сильнее грянет буря!“» – продекламировал Николай Морозов. – Прямо про нас написано...

– Что ты мне Горького цитируешь? Ты, буревестник, лучше скажи, что делать будем? Как передадим на ту сторону? Связная твоя до сих пор не вернулась.

– Видимо, не дошла до наших, – с грустью сказал Морозов.

– Конечно. Если бы дошла, давно кого-нибудь прислала бы для связи.

– Надо еще рискнуть. Пошлем сразу двоих. Может, хоть один доберется, – предложил Николай.

– Согласен. Мы обязаны сделать все, чтобы предупредить наше командование о немецком наступлении.

– Кого пошлем?

– Николая Каменского и Василия Пономаренко. Они еще зимой готовились, только ждали твою связную. Костя два пробковых пояса раздобыл. На них и поплывут на тот берег. Море сейчас теплое.

– Решено! – согласился Морозов. – А жаль, черт возьми, что мы с теми военнопленными никаких явок не передали. Глядишь, уже связь бы наладили.

– Кто их знал, что они доберутся. Народ непроверенный. Как им явки дашь? Не забывай, Николай, жизнями рискуем.

– А Каменский и Пономаренко не подведут?

– Думаю, что не подведут.

– Хорошо. Сегодня и посылай. В такую погоду, – кивнул Николай на грозовое небо, – в самый раз на ту сторону.

– И я так думаю. Ты посиди. Я сейчас жену за ними пошлю.

Василий вышел из комнаты. За окном пузырились лужи.

Глядя на них, Николай размышлял о своем предстоящем разговоре с Афоновым. В связи с увеличением численности патриотических групп он хотел предложить Афонову создать боевые дружины.

Таганрогское подполье уже насчитывало в своих рядах более ста пятидесяти человек. На тайных складах хранилось три пулемета, около двух десятков автоматов, много винтовок и пистолетов, имелись мины, патроны и даже ручные гранаты. Но еще не все подпольные группы были вооружены.

Николай мечтал о равномерном распределении боеприпасов по боевым дружинам, о назначении опытных, проверенных командиров, о конкретных задачах каждому на случай подхода советских войск к городу.

Основная и наиболее многочисленная группа действовала на заводе «Гидропресс». Ею руководили Георгий Тарарин и Климентий Сусенко. Василий Афонов тоже работал на «Гидропрессе» слесарем авторемонтного цеха, но для конспирации не являлся членом этой группы. Только делопроизводитель завода Лидия Лихолетова, выполнявшая роль связной, да Георгий Тарарин знали, что Афонов руководит всем таганрогским подпольем.

За последние месяцы по заданию центра создал подпольную группу на котельном заводе Василий Лавров, Федор Перцев – на кожевенном заводе № 1, Юрий Лихонос – на железной дороге, Анатолий Кононов – в пригородном хозяйстве, были созданы группы учителей, медиков. Молодежная группа Петра Турубарова почти полностью обосновалась в сельскохозяйственной школе.

Все эти разрозненные группы подпольщиков поддерживали связь с городским центром через связных. От них получали листовки и боевые задания. Изредка на совещания штаба являлись к Василию руководители групп. Однако четкого, продуманного плана совместных действий все еще не было. Это тревожило Николая Морозова. После долгих раздумий он решил предложить Василию организацию боевых дружин. И сейчас, ожидая его возвращения, готовился к серьезному разговору.

– Жена пошла за ними. Если дома, сейчас придут, – сказал Василий, войдя в комнату и присаживаясь напротив.

Неожиданно вбежал Михаил Данилов. Его осунувшееся лицо сияло от радости:

– Готов приемник! Только сейчас прослушал сводку. Теперь в восемнадцать ноль-ноль передача будет. Приходите, послушаем вместе.

– Значит, и мы с приемником, – улыбнулся Василий.

– Молодец, Данилов! Молодец, Михаил! – Морозов от души потряс его руку. – Теперь регулярно будем Москву слушать...

Данилов кивнул и, глубоко вздохнув, проговорил:

– И у меня будто гора с плеч свалилась...

Вот уже больше двух месяцев он выполнял задание Василия Афонова: собирал самодельный радиоприемник. Издавна Михаил Данилов увлекался радиотехникой. Не один приемник собрал за свою жизнь. До войны это было просто. Заходи в магазин, выбирай лампы, проводники, сопротивления, контуры. А где теперь взять нужные части?

Получив приказ подпольного центра, Данилов целыми днями ходил по городу. Его часто видели на базаре, в различных мастерских, основанных предприимчивыми кустарями, возле немецких складов, где хранились аккумуляторы и электрические батареи.

Постепенно Данилов нашел все нужные части для будущего приемника. Он торопился, потому что знал, как необходим приемник подполью. Кроме того, Василий подгонял его, ругал за медлительность. Подпольщикам был известен крутой нрав Афонова – он требовал незамедлительного выполнения своих приказов. Поэтому долгими ночами просиживал старый мастер, собирая приемник, забывал про усталость, не щадил себя, напрягал глаза, утомленные светом коптилки.

– Я его так запрятал, что ни одна ищейка не унюхает, – он хитро прищурил глаза. – Настроил – и в печку. Только антенну в трубу вывел. А наушник через отдушину протащил. Вот увидите, здорово получилось...

– Вместе пойдем, Василий? – спросил Морозов.

– Нет. Иди один... Ты занимаешься листовками, ты и послушай сегодня. А я тех связных инструктировать буду. Надо им рассказать, что мы сделать успели. Глядишь, и о нас Москва сообщит по радио.

– Хорошо! Я приду, – сказал Морозов Данилову. – Нам с Василием еще поговорить надо.

Данилов понимающе кивнул и вышел из комнаты.

Морозов подробно изложил Афонову план создания боевых дружин. Василий пристально посмотрел на него узкими щелками глаз:

– Все правильно. Только не рано ли?

– По-моему, вопрос этот давно назрел. Красная Армия со дня на день может прорваться к Таганрогу. Чем мы ее поддерживать будем?

– А то, что немцы наступать собираются, ты забыл? – усмехнулся Василий. – Или считаешь, что Брандт обманул Трофимову?

– Нет, наступать они, видимо, будут. Но неизвестно еще, что из этого получится...

За дверью послышались тяжелые шаги. В комнату вошел высокий человек с пышной шевелюрой. Над губой его ленточкой чернели усы.

– Здравствуйте, Сахниашвили, – приветливо сказал Василий, поднимаясь с табуретки.

– Что нового, кацо? – спросил Морозов и тоже пожал ему руку.

– Зачем спрашивать? Раз пришел, сам расскажу.

Сахниашвили расстегнул ворот промокшей от дождя рубашки, причесал влажные вьющиеся волосы и, усевшись на стул, положил ногу на ногу.

– У нас в больнице все утихло, – сказал он. – Никого больше не вызывают. Будто и не было побега. Но дальше так действовать нельзя. Зачем зря рисковать? Меня прикрепили к лагерю военнопленных. В больнице я аптекарь, а в лагере фельдшером буду. Так начальник сказал. Вот мы и придумали новый вариант. Я пленных командиров из лагеря в больницу стану класть. А Сармакешьян и Козубко продержат их в палате недели три-четыре, а потом подпишут заключение о смерти. Этот документ я в лагерь коменданту отнесу, для отчета, а людей на ту сторону. Вот какой план прорабатывать надо.

– А что, ловко придумали, – согласился Морозов.

– Молодцы, действуйте! – Василий хлопнул себя по колену и потом спросил: – Сармакешьян входит в медицинскую комиссию по набору рабочей силы в Германию?

– Зачем один Сармакешьян? Там и Козубко работает...

– Мы договорились, чтобы они наших людей браковали.

– Нет, так не надо делать. Наши не каждый день в комиссии работают. А там есть две девушки, на бирже труда сидят. Хорошие девушки. Они у меня листовки брали. Надо с ними поговорить. У них бланки, они могут освобождение написать. Их твой брат Костя знает. Потом есть еще один рецепт. Руки в негашеную известь обмакнуть. Язвы появятся. Немцы очень боятся экземы. Сразу освобождение дадут. А на руках язвы быстро проходят.

– Спасибо за совет. Попробуем все использовать, – сказал Василий. – Надо помогать тем, кто не хочет в Германию ехать. Так ведь, кацо?

– И этим надо помогать и другим тоже. У нас в больнице военнопленные с голоду пухнут. Чем помочь можем?

Василий задумался.

– Давай Кононова подключим к этому делу. Пусть с подсобного хозяйства продукты подбрасывает, а уж мы найдем дорогу к военнопленным, – предложил Николай.

– Согласен. Пора собирать совещание штаба. Тогда и о дружинах поговорим. Так, что ли, комиссар?

– Когда соберемся?

– Если успеешь оповестить народ, хоть завтра.

– Лучше послезавтра. Вернее будет. – Николай посмотрел на часы. – Время-то смотри как летит. Уже три, а мне еще Турубарова повидать надо и к шести быть у Данилова.

– Иди, иди, раз торопишься. Если я до шести освобожусь, тоже приду послушаю, – пообещал Василий.

* * *

К Михаилу Данилову Морозов пришел за пятнадцать минут до начала передачи последних известий.

– Ну, показывай свою машину, – шутливо попросил он. Данилов подвел его к печке, открыл дверцу и, кивнув на груду щепок, пересыпанных золой, похвастался:

– И анодные батареи там же спрятаны.

– Где ж ты их раздобыл?

– Пришлось обручальное кольцо у жены забрать. Немцы больно охочи до золота. Договорился я с одним немцем на узле связи. Рассказал ему байку, что один румын мне за анодные батареи пуд пшеницы дает. И выменял их на кольцо. Фриц аж облизнулся, так ему кольцо приглянулось. Притащил мне батареи... – Данилов вздрогнул. – Только вот кольцо жалко... Двадцать лет его жена носила.

Морозов ласково похлопал его по плечу.

– Молодец, дядя Миша... Не горюй. Наши вернутся, раздобудем тебе самое лучшее кольцо.

– Эх, поскорее бы наши пришли, – снова вздохнул Данилов. – Бог с ним, с кольцом-то! Давай-ка лучше послушаем, что там на фронте делается, – он достал из отдушины наушники и протянул их Морозову.

За треском и шорохом эфира Николай услышал наконец два длинных и один короткий гудок.

«...Восемнадцать часов по московскому времени», – прозвучал до боли знакомый голос диктора.

Напрягая слух, Николай старался не пропустить ни слова. В сообщении Советского Информбюро говорилось о боях местного значения на Центральном и Ленинградском фронтах, о действиях белорусских партизан, которые уничтожили немецкий обоз с продовольствием, о героизме моряков, обороняющих Севастополь.

Афонов пришел, когда передача последних известий уже подходила к концу.

– За вчерашний день наши летчики сбили в воздушных боях двадцать девять фашистских самолетов, – с радостью повторил Николай последние слова диктора и передал наушники Афонову.

Надев их, тот долго и сосредоточенно случал.

– Чего тянешь? Передача уже закончилась.

– Подожди, Николай, – отмахнулся Василий. – Первый концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром...

В течение нескольких минут наушники переходили из рук в руки. С затаенным дыханием ловили люди звуки знакомой мелодии. После бравурных немецких маршей, громыхавших с утра до вечера в городской радиосети, музыка Чайковского лилась словно из далекого сказочного мира.

– Хватит, товарищи. Надо беречь батареи, – сказал Данилов и, просунув руку за дверцу печки, выключил приемник. – В какое время завтра придете слушать?

– Это пусть Морозов решит, – кивнул Афонов на Николая. – Он у нас и агитация и пропаганда. Ты, Михаил, вместе с приемником поступаешь в полное его распоряжение.

– Приду ночью, в половине двенадцатого, – сказал Морозов. – В это время передают самые последние сообщения...

– А на патруль не боитесь нарваться? – спросил Данилов.

– У меня заготовлен ночной пропуск.

– Буду ждать, – сказал Данилов коротко.

Когда Морозов и Афонов вышли от Данилова, солнце склонялось к западу. Было светло и пахло морем. Низко над городом ревели немецкие бомбардировщики. Неуклюже растопырив шасси, они разворачивались над крышами зданий и планировали в сторону аэродрома.

– Смотри! Авиацию подбрасывают. Значит, действительно со дня на день наступать собираются, – тихо, сквозь зубы процедил Василий.

– Неужели наши ничего не знают?

И словно в ответ на это в прозрачной бездонной голубизне появилась белая нить инверсии, протянувшаяся за крохотным силуэтом самолета.

Со всех сторон ударили зенитки. Серые точки разрывов в беспорядке повисли вокруг советского разведчика. За надрывным ревом фашистских бомбардировщиков не было слышно гула его моторов, но белый след продолжал упорно ползти в голубом океане безоблачного неба. Будто снежки на стене, лепились возле самолета разрывы зенитных снарядов, и вдруг на самом острие инверсии показался ядовито-черный дым. Огромный ком пламени, переломив плавную линию полета, заскользил к земле, оставляя в небесной синеве огромный траурный шлейф.

– Сбили, гады! – вырвалось у Василия.

– Этот уже не расскажет о том, что видел, – Николай снял с головы фуражку и, продолжая следить за падающим разведчиком, спросил: – Каменский и Пономаренко идут на ту сторону?

– Сегодня ночью отправляются. Константин им уже передал пояса.

Горящий самолет упал в море. Никто из летчиков так и не воспользовался парашютом. Над городом по-прежнему ревели моторы немецких бомбардировщиков.

* * *

С появлением радиоприемника распространение листовок по городу пошло более успешно. Теперь сестра Василия Таисия Каменская ночами не отходила от пишущей машинки. Когда радио приносило сводки об успешных действиях Красной Армии, Морозов сам составлял листовки и требовал от Таисии подготовить к утру не менее пятидесяти экземпляров. А утром в квартиру Каменских приходили тайные почтальоны – Мария Кущенко, Тина Хлопова, Лидия Лихолетова и Дора Галицкая. Они получали по десятку бюллетеней и распространяли их в городе. Для подпольных групп листовки через связных отправлял сам Василий или Николай.

Так эти бюллетени, названные подпольщиками «Вести с любимой Родины», размножались на пишущей машинке десятками экземпляров, расклеивались по улицам, передавались знакомым, разбрасывались на предприятиях города.

Случалось и Таисии Каменской распространять листовки между своими знакомыми. Однажды к ее больному ребенку пришла врач Нина Козубко. Она осмотрела мальчика и, выписывая лекарства, стала рассказывать о положении на фронтах. Таисия и ее муж переглянулись. Заметив это, доктор Козубко достала из портфеля смятую, замусоленную листовку:

– Можете сами прочесть, если не верите...

Таисия Каменская узнала свой бюллетень «Вести с любимой Родины» и, вернув его доктору, принесла другой, с новыми данными. С этого дня Нина Козубко стала забегать по утрам к Таисии за свежими новостями.

На второй машинке работала жена Федора Перцева. В общей сложности подпольщики Таганрога выпускали порой до ста листовок в неделю. Так проводились в жизнь указания подпольного центра об усилении пропаганды среди местных жителей. И это давало свои плоды.

Как-то во время обеденного перерыва кузнец котельного цеха Максим Плотников вызвал Василия Афонова из авторемонтных мастерских и повел его за полуразрушенную кирпичную стену, туда, где высились груды металлолома. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что вокруг никого нет, он сказал:

– Сегодня после работы зайдем ко мне на квартиру. Там нас один человек дожидаться будет.

– Кто такой? – насторожился Василий.

– Мой знакомый, из Михайловки.

– А что он хочет?

– Хочет связаться с городским подпольем. Но я ему ничего еще о нас не говорил. Понимаешь, к ним в село попала наша листовка «Вести с любимой Родины». Она у них кое-кого за живое задела. В городе, мол, советские люди действуют, а мы, мол, что, хуже других. Вот и создали они у себя подпольную группу. Пока у них всего четверо. Но среди этих четырех и начальник полиции Михайловки. Он и нам очень может сгодиться...

– Явная провокация, – перебил Плотникова Василий.

– Погоди, Вася, не горячись. Я ведь тоже себе не враг. Руководителем они моего старого дружка Акименко выбрали. Парень крепкий и свой. Он и приходил ко мне вчера вечером. Попросил по дружбе узнать, с кем из городских связь наладить. Я ему, конечно, ни слова о нашем штабе, а про себя подумал, не грех нам и этих к своему делу приобщить. Вот и хочу, чтоб ты сам с Акименко покалякал. Он сегодня к вечеру обещал наведаться.

– Не нравится мне этот визит, – задумчиво проговорил Василий. – Почему он тебе с первой встречи все рассказал? Даже начальника полиции назвать не побоялся.

– Так я ж тебе объясняю. Мы с этим Акименко дружки. В свое время хлеб-соль пополам делили. Я за него руку на отсечение не пожалею, – горячо стал доказывать Максим.

– А чего ж ты сам ему не доверился? – Василий лукаво прищурил глаз, исподлобья глянул на Плотникова.

– Дисциплина не позволила. Без тебя не решился на такое. Я ему пообещал с народом поговорить, выяснить, может, кто знает подпольщиков. Вот он и явится вечером за ответом.

– Хорошо! – согласился Василий. – Жди вечером и меня в гости. Я еще кое с кем посоветоваться должен.

На том и расстались.

Перед тем как отправиться к Плотникову, Василий встретился с Морозовым и сообщил ему о состоявшемся разговоре. Николай одобрительно отнесся к предложению Плотникова, но посоветовал действовать осторожно. Решено было, не раскрывая городскую подпольную организацию, связаться с подпольщиками села Михайловки и на деле проверить их.

В этот вечер Василий допоздна засиделся у Плотникова. Акименко не вызвал у него подозрений. Это был молодой, коренастый парень лет двадцати пяти, с открытым и добродушным лицом.

Он рассказал Василию об остальных трех членах их малочисленной организации. Оказалось, что Сергей Шубин пошел работать в полицию по единодушной просьбе своих же односельчан и всячески помогает людям в трудные минуты.

– Нам ведь для чего с городскими встретиться нужно? Их, небось, специально оставили. Они с той стороной сообщаются. И нам бы подсказать могли, каким делом заняться. А то мы сами себе и начальники и подчиненные. Шубин вон из полиции ящик с патронами утащил, а куда нам их столько, у нас ведь и ружьев-то нету, – рассказывал Акименко.

– А как же вы с немцами бороться собираетесь? – спросил Василий.

– А мы пока не боремся, мы вредим.

– И что ж, успели навредить?

– У нас в большом амбаре фрицы семенной фонд закладывают, вот мы и надумали бирки на мешках поменять.

– Для чего? – не понял Василий.

– Ну, на яровые – озимые повесить, а на озимые – яровые. Вместо урожая немцы шиш соберут.

– Этого ни в коем случае делать пока нельзя, – мрачно сказал Василий. – До урожая еще год жить, а за это время и наши вернуться могут. Кому же вы навредите?

– Если наши придут, мы обратно все перевесим.

Афонов промолчал, задумался. Он понял, что этих лихих ребят нельзя оставлять на произвол судьбы. Иначе они могут провалиться на пустяковом деле, погибнут без пользы. А если ими руководить, если направлять их действия, немалую помощь окажут они своим односельчанам да и городскому подполью в тяжелые дни фашистской оккупации.

Чтобы окончательно убедиться в надежности этих людей, Василий договорился с Акименко, что пришлет человека за ящиком с патронами.

– А хотите, мы сами их вам доставим. Шубин часто на мотоцикле в Таганрог приезжает, – предложил Акименко, уже прощаясь.

– Что ж, можно и так. Привозите сюда, к Максиму Плотникову. Ты как, Максим, не возражаешь?

– Пусть привозят ко мне, спрячу в хорошем месте.

Когда Акименко ушел, Василий сказал, обращаясь к Максиму:

– Кроме твоего дома, они ни к кому не должны ходить. И, кроме тебя, никто о них знать не должен. Эту группу в Михайловке поручаю лично тебе. Через тебя и связь с ними поддерживать будем. Ясно?

* * *

На очередном совещании штаба предложение Морозова о создании боеспособных дружин было принято единогласно. Решили организовать три боевых отряда. Командование ими поручили Георгию Тарарину, Виктору Гуде и Федору Перцеву. Это были наиболее грамотные и наиболее зрелые в военном отношении люди.

Максим Плотников, как ответственный по сбору оружия, получил указание распределить винтовки, автоматы и боеприпасы и выдать их поровну представителям каждого отряда. Казалось, все устраивалось как нельзя лучше. Подпольщики Таганрога готовились к решительным боям с гитлеровскими захватчиками. Руководители городского центра ожидали возвращения своих посланцев с той стороны.

Морозов еще спал, когда в землянку заглянула мать.

– Николай! К тебе Андрей Афонов пришел.

– Сейчас. – Морозов поднялся с топчана, натянул рубашку, брюки, зашнуровал ботинки и стал выбираться из своего убежища.

Возле дома на крыльце стоял связной штаба Андрей Афонов.

– Идемте быстрее. Василий вызывает, – сказал он, не успев еще отдышаться после быстрого бега.

– Что-нибудь случилось? – насторожился Николай.

– Не знаю. Кажись, кто-то с той стороны пришел, – ответил Андрей, опуская глаза. – Я к нему по делу зашел, а он как шуганет. «Живей, – говорит, – за Морозовым. Чтоб одна нога здесь – другая там». Вот я и примчался.

– Откуда же ты узнал, что с той стороны пришли?

– Так у Василия Николай Каменский сидит, – выпалил Андрей.

– Мама! Я ухожу! – крикнул Николай в раскрытую настежь дверь.

– Постой! Съешь хоть бурак. Опять целый день голодный пробегаешь, – Мария Бенедиктовна выбежала на крыльцо, но сын уже исчез за калиткой.

Морозов торопился. Радостное возбуждение не покидало его. «Наконец-то! Значит, связь с Красной Армией восстановлена. Теперь хоть не будем работать вслепую. Можно рассчитывать на помощь с той стороны».

В комнате Василия Николай увидел сидевшего рядом с хозяином свежевыбритого человека. Волосы его были аккуратно зачесаны назад, из-под пиджака виднелась белая отутюженная рубашка, но лицо выглядело усталым.

– Знакомься, Морозов. Это и есть Николай Каменский, – сказал Василий каким-то неестественно хриплым голосом и мрачно кивнул на продолжавшего сидеть человека.

Пожимая холодную руку Каменского, Морозов никак не мог поймать его взгляда. Карие глаза его бегали по сторонам.

– Что ж, Каменский, может, я чего и не понял, расскажи-ка еще раз, все с самого начала. Пусть твой тезка теперь послушает. Садись, Николай, – предложил Василий, пододвигая Морозову стул.

– Чего же рассказывать? Не верят нам на той стороне, вот и весь сказ.

– Нет, нет! Давай уж по порядку, – в голосе Василия послышались повелительные нотки.

По-прежнему избегая взглядов Морозова, Каменский начал рассказывать:

– Отплыли мы от берега вместе с Пономаренко. Подальше в море подались. Немцы с обрыва прожектором воду щупали. От луча мы под пояса подныривали. Проскользнет свет над головой, мы опять на поверхность. Далеко уже ушли, когда я вынырнул, а Пономаренко нет. Пояс его пробковый возле меня болтается, а самого не видать. Позвал – не откликается. Может, захлебнулся, может, судорогой свело. Страшно стало одному. Я хотел было назад вертаться. Да совестно стало, что задание не выполнил. Поплыл дальше. Вода теплая, что молоко парное, я и плыву, звезды считаю. Так всю ночь и барахтался. Погребу руками, передохну малость и снова гребу. К рассвету до середины залива добрался. Гляжу, до этого и до того берега одинаково рукой подать, только попробуй дотянись. И от холода уже зуб на зуб не попадает. – Каменский облизнул пересохшие губы, посмотрел на Афонова и попросил: – Дай-ка водички попить.

Василий встал, вышел в коридор, вернулся со стаканом воды. Каменский выпил ее торопливо большими глотками и продолжал:

– Днем у самого берега меня матросы с катера заметили. Подплыли, выволокли из воды. Кто такой? Откуда? Я им все рассказал, попросил в штаб к начальству доставить. Они меня перво-наперво покормили, бельишко помогли выжать и подсушить. На берег доставили, только не в штаб я попал, а в особый отдел. Тут-то и начались мои муки. Хоть кол на голове теши. Я им о нашем подполье рассказываю, а они знай одно твердят: шпион, вражеский лазутчик, рассказывай, кем послан, с какими целями.

Три дня допытывались. Я им одно, они мне другое. Отвезли в трибунал. А там быстро. Пятнадцать минут – и приговорили к расстрелу. Два дня в ростовской тюрьме продержали. Ночью перевезли в какой-то товарный вагон на железной дороге. Там еще человек сорок арестованных. На мое счастье, немцы бомбить эшелоны стали. Наш вагон набок свалился. Выбрался я из-под обломков, убежал в ночь. Пошел на северо-запад. Возле Матвеева Кургана через фронт перебрался. Больше недели до Таганрога топал. Только к рассвету домой пришел. Побрился, переоделся – и сюда. Вот он, весь я перед вами. Хотите – верьте, хотите – нет.

После минутного молчания Каменский взял с подоконника стакан и протянул Василию:

– Принеси еще водички. В горле все пересохло.

И опять он звучно пил большими глотками. И Морозов и Афонов пристально смотрели на него, пытаясь понять то, что услышали. Вдруг пустой стакан выскользнул из руки Каменского и, упав на пол, не разбившись, покатился в сторону.

– Ладно, иди домой, отдыхай, – буркнул Василий, поднимая стакан.

Каменский тяжело встал с табуретки. Когда он вышел, Василий спросил:

– Ну, что скажешь?

– Не верю. Тысячу раз пусть рассказывает эту байку, все равно не верю. Давай размышлять здраво. Допустим, его действительно приняли за предателя, но ведь он отрицал это. Неужели только по подозрению его приговорили к расстрелу?

– Ну, а если все же приговорили? Если не разобрались и все-таки решили расстрелять? Что тогда? – Василий не спускал глаз с Морозова.

– Тогда? – переспросил тот. – Зачем тогда отправлять куда-то да еще по железной дороге? Ведь идет война. Расстреляли бы прямо в Ростове.

– Правильно, Николай! Правильно мыслишь. И я о том же подумал. И Пономаренко этот из головы не выходит. Как с пробковым поясом утонуть можно? Мне тут недавно рассказывали, что к нашему берегу советского летчика прибило. Немцы его вытащили. Ни одной раны на теле, а мертвый. Видно, от разрыва сердца погиб или от жажды. Говорят, его на поясе больше месяца в море болтало. От самой Керчи сюда принесло. А Пономаренко почему утонул? Не мог он, по-моему, пояс бросить.

– Да. Это еще одна загадка, – согласился Николай и, немного помолчав, добавил: – Василий, а ты не допускаешь, что их немцы могли поймать? Одного убили, второго завербовали.

– И такой вариант возможен.

Василий встал, озабоченно прошелся по комнате.

– На всякий случай надо принять меры предосторожности, – посоветовал Морозов. – Кого он знает из нашей организации?

– Для явочной квартиры я им давал адрес Пономаренко на Ново-Тюремной, двадцать восемь и дом тестя Каменского по Донскому переулку. А из людей, кроме меня и Кости Афонова, он знает Юрия Каменского, мою сестру Таисию и Максима Плотникова. Больше, пожалуй, никого. Но я просил их передать на ту сторону, что в организации у нас около ста человек народу.

– Может, убрать его, пока не поздно?

Василий вскинул брови, смерил Николая суровым взглядом:

– Ты сейчас сам говорил, что по одному подозрению не могли наши человека к расстрелу приговорить. На каком же основании здесь такое предлагаешь?

– Ты прав, не то я сказал... Просто голова кругом идет. – Морозов смущенно потер рукой лоб. – Он хоть рассказал на той стороне о немецком наступлении?

– Говорит, рассказал, только ему не поверили. – Василий поднес стакан к глазам и через донышко посмотрел на Морозова. – Чужая душа – потемки. Вон через кривое стекло и то лучше видно.

– Нет, Василий, так работать нельзя. Мы должны быть уверены в каждом человеке, обязаны лучше проверять людей. А то на такое важное задание послали человека, а теперь гадаем о каждом его слове...

В самый разгар спора в комнату вошел Михаил Данилов.

– Немцы Севастополь взяли, – взволнованно проговорил он.

Морозов посмотрел на часы. Стрелки показывали одиннадцать.

– Ты что, передачу слушал?

– Какую там передачу! По всему городу фрицы объявления вывесили. Кричат на все лады, что Севастополь пал. Перечисляют, сколько пленных взяли, какие трофеи достались.

– Ладно. Дядя Миша, иди домой и жди меня. Сегодня в двенадцать часов послушаем, что нам Москва скажет...

– Как, Николай, будем поступать? – спросил Василий, когда Данилов ушел.

– Надо срочно проверить Каменского в деле. Дать ему какое-нибудь задание. Ему одному. По тому, как он выполнит его, многое станет ясным. Кроме того, следует установить за ним наблюдение.

На другой день Морозов пришел к Афонову раньше обычного. Опустившись на стул, он оперся локтями на расставленные колени, обхватив голову руками.

– Николай, что случилось? – настороженно спросил Василий.

– Дело дрянь. Сегодня ночью арестовали Михаила Данилова. К счастью, во время обыска приемник не обнаружили...

– Кто арестовал, немцы или русская вспомогательная полиция?

– Жена сказала, что были немцы. Перерыли книги, белье, но ничего не нашли. Как думаешь, это не Каменский?

– Думаю, что он ни при чем. – Василий махнул рукой. – Во-первых, Каменский Данилова в глаза не видел и ничего о нем не знает. Во-вторых, если это он предал, то в первую очередь нас бы с тобой взяли. Тут другое быть может. Когда немцы регистрацию коммунистов объявили, Михаил по глупости чуть не первым зарегистрировался. Может, поэтому его и арестовали.

– Может быть, все может быть. – Морозов встал, выпрямился. – Важно, как он на допросах себя поведет. Я на твоем месте ушел бы на время из этого дома.

– Пожалуй, ты прав. Береженого бог бережет. Только куда идти?

– Перебирайся ко мне в землянку. Сейчас, в жару, там одно удовольствие.

– Согласен. А сейчас надо кого-то послать к Даниловым, приемник перепрятать.

– Раз при обыске не нашли, там уже искать не будут. Теперь это самое надежное место. Если, конечно, Данилов не раскроется.

– Данилов не раскроется, – уверенно сказал Василий. – Я его хорошо знаю.

– Что ж, тебе виднее, – сказал Морозов и, нервничая, прошелся по комнате.

– Василий! Как же нам все-таки быть с Каменским? – через некоторое время спросил он.

– Каменский сегодня утром в Матвеев Курган на жительство переезжает.

– Это еще почему? – удивился Морозов.

– Говорит, нашел там работу. В Таганроге оставаться не хочет. Струсил. Просил не считать его больше членом подпольной организации. Но поклялся, что сохранит в тайне то, о чем знает.