Текст книги "Герои Таганрога"

Автор книги: Генрих Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– А чего ты скрываешь? Здесь все члены штаба собрались. Лишних никого нет, – сказал Тарарин. – Так, что ли, Василий?

– Вроде так. Просто сухо у него во рту, вот и не хочет рассказывать. Налей-ка ему, Максим.

– Правильно, пусть поначалу выпьет за фюрера, царство ему небесное, – поддержал Максим Плотников.

Вайс выпил полстакана самогонки, закусил огурцом и сказал коротко:

– Нашел я Манина.

– Где? – встрепенулся Пазон.

– Лида Лихолетова у одного рыбака обнаружила... Ходил я к нему.

– Ну и что? Почему он сбежал? – в один голос спросили Тарарин и Плотников.

– Говорит, испугался. Пазон с Николаем Кузнецовым все перешептывались за его спиной. Подумал он недоброе, да и махнул в окно. Ушел через сад.

– Хорошо, если все так, а не иначе, – сказал Василий, – почему же тогда Сахниашвили арестовали?

– По какому-то доносу. Это я установил точно. Во время обыска у него нашли в кармане нашу листовку.

– Откуда у тебя такие сведения? – спросил Максим Плотников.

– А это уже его личное дело. Тайна, так сказать, о которой даже я не расспрашиваю, – остановил Максима Василий.

– То, что сведения точные, могу поручиться. Сахниашвили сидит в арестном отделении полиции. Это в подвале бывшего Дома пионеров. Там и Морозова содержали... А Копылова там нет. Видно, в гестапо он или в зондеркоманде. Кстати, могу доложить членам штаба, что мной установлено наблюдение за полицией и полевой жандармерией. Туда дважды ходила Раневская, сожительница старшего лейтенанта Мусикова, который является членом нашей организации. Раневская работала в госпитале военнопленных и знает Первеева и Сахниашвили. Доктор Сармакешьян рассказывает, что Сахниашвили называл и ее в числе тех, кому он давал наши листовки...

– Постой, постой, Вайс – прервал его Василий. – Во-первых, Мусиков знает меня, знает, что я член подпольной организации. Видимо, и Раневская знает об этом. Да и Пазон с Тарариным ходили к нему домой. Она и их, наверное, видела... Но нас-то не арестовали.

– Нет, Василий, – вмешался Тарарин, – когда мы к нему заходили, у него никого не было.

– Как члены организации, мы его мало интересуем. А что ты командир, он может только догадываться, – сказал Вайс.

– Тогда понятно, почему он через фронт не пошел, – проговорил Пазон.

– А давайте проверим этого Мусикова, может, и Раневская чем-то себя покажет, – предложил Константин Афонов.

– Мы его уже проверяли. Листовки он расклеил. И во время диверсии на заводе вел себя по-настоящему. Но, наверное, следует его еще раз проверить. А как?

– Дадим ему задание немца убить в городе, а сами проследим, как он это выполнит.

– Что ж, ты прав, Костя, можно и так, – согласился Вайс. – В общем, учтите, с ними что-то нечисто. К господину Брандту советские граждане приходят только под конвоем. А эта дамочка за несколько дней дважды там побывала. И Мусиков мне не нравится.

– Да, Василий, теряем мы бдительность, – сказал Тарарин. – Организация разрослась. Если посчитать все группы, больше полтыщи народу наберется. Так и провокатора нетрудно подцепить. Мы ведь с февраля даже клятвы от новых членов принимать не стали.

– Кто ж его знал, что фронт на Миусе остановится? Ведь со дня на день Красную Армию ждали... «Согласен бить немца, добывай оружие и бей с нами». Не ты ли сам этот лозунг выдвинул? А теперь поумнел сразу. – Василий задумался. – За Сахниашвили я поручусь – не выдаст...

– Да, он не подведет, – согласился Вайс. – А вот за Копылова поручиться трудно. Мало мы знаем этого парня.

– Вы меня простите, но мне кажется, мы сами себя подводим. Несерьезно действуем, – вмешался в разговор Петр Турубаров, не проронивший до этого ни слова.

– Говори, коли начал, – Василий повернулся к нему.

– После похорон наших летчиков народ толпами на кладбище валит. И я и мы все преклоняемся перед мужеством этих героев. И, честно скажу, ежели что, я сам живым в руки не дамся. Последняя пуля в обойме – всегда моя. Это твердо... Но зачем штаб приказал расклеивать на кладбище листовки?

– Какие листовки? – недовольно поморщился Василий.

– Вы же приказывали, сами и должны знать.

– Так это не листовки, а призывы, всего одна фраза: «Отомстим гитлеровцам за смерть советских летчиков!»

– Про это я и веду речь. Ладно бы один раз расклеили, а то ведь каждый день, и все в одном месте, на кладбище. А немцы, думаете, дураки? Выследят и поймают кого-нибудь...

– Может, нам с перепугу всю работу свернуть, носа нигде не показывать? – в гневе сказал Василий и стукнул кулаком по столу.

– Василий! Правильно он говорит, – поддержал Петра Максим Плотников. – Когда мы по всему городу расклеиваем листовки – попробуй поймай нас. А тут каждый день и все в одном месте. Сами палец Стоянову в рот кладем. Смотри, как бы он у нас руку не оттяпал.

– Ладно, – примирительно сказал Василий. – С этим вопросом кончено... Костя! Скажи Андрею, чтобы с утра передал в группы: пусть прекратят клеить листовки на кладбище.

– Теперь надо решить, что делать с Маниным, – напомнил Вайс.

– Где он сейчас?

– Остался у рыбака.

– Это у Глущенко, наверно?

– Да, у него.

– Завтра вместе сходим к нему, хочу сам побеседовать. А с Раневской и Мусиковым ты, Сергей, не затягивай. Поручи Пазону, поручи другим ребятам, и чтоб глаз с них не спускали. Мусикову Тарарин завтра же на заводе передаст задание штаба убить немца. Потом доложите, как он выполнит. Ну что? Если больше вопросов нет, можно выпить за скорейшее освобождение.

– А как с первомайским праздником? – спросил Тарарин.

– По-моему, ясно. Ведь договорились уже. Ты, Георгий, готовишь лозунг для завода «Гидропресс». Кому вывешивать – сам назначишь. Перцев обеспечит лозунг для кожзавода, Лихонос на вокзале. В ночь на Первое мая и вывесят... – Василий оглядел всех, остановил взгляд на брате. – Что-то вы, Костя, с зондерфюрером Диппертом долго тянете?

– Где ж его взять? Уже неделя, как он в Германию укатил, и никто не знает, когда вернется. Может, его сами немцы теперь расстреляют. У нас ведь что получилось? На подсобном хозяйстве огромный семенной запас был заложен. Кто-то еще осенью бирки на мешках перевесил. Яровые озимыми пометили, а озимые – яровыми. Так и посеяли. Теперь снег сошел, а на полях ни одного всхода. Сейчас озимые сеять заканчивают...

– Вот это уж зря. Наши придут, а вместо хлеба – солома. – Василий вспомнил Акименко, который рассказывал ему об этом.

– Что теперь сделаешь? Не идти же к немцам с повинной. Да и не известно, кому еще урожай убирать придется. – Константин Афонов встал из-за стола.

Поднялся и Василий, расправил ремень на гимнастерке, спросил:

– Ночные пропуска у всех есть? – и, получив утвердительный ответ, добавил: – Тогда пошли, поздно уже.

Все направились к двери и по одному стали выходить на улицу.

Только Петр Турубаров остался на ночь у Максима Плотникова.

* * *

Николай Кондаков жил на одной улице с семейством Перцевых.

В последние дни апреля он случайно заскочил к соседям по какому-то пустячному делу. Федор Перцев малевал первомайский лозунг на полотнище красного ситца. Он развел зубной порошок и клей в небольшой стеклянной банке и выводил кисточкой жирные буквы.

– Чем это ты занялся? – удивленно опросил Кондаков.

– Не видишь? К Первому мая готовлюсь.

Кондакова даже в жар бросило от такой находки: «Сотня обеспечена!»

– Ты что же, сам придумал или кто посоветовал? – с безразличным видом поинтересовался он.

– А зачем тебе знать?

– Так и я бы мог помочь.

– Это надо обмозговать... Есть тут один человек. Могу свести тебя с ним. – Федор опустил кисточку в банку и вытер руки.

– Не художник ты, сразу видно, – Кондаков взял кисть и стал подправлять неровные буквы. – Что за человек? – спросил он между делом. – Где работает?

– На «Гидропрессе» слесарничает... Коммунист.

– У немцев регистрировался?

– Нет.

– Значит, настоящий... Я, наверно, и сам его знаю. Я там со многими знаком. – Кондаков продолжал старательно подправлять кривые буквы. – Фамилия-то его как?

– Афонов Василий, – проговорил Федор и сразу же спохватился, что сболтнул лишнее.

Но Кондаков будто не слышал его слов и продолжал водить кисточкой по кумачовому полотнищу.

В этот день он задержался у Перцевых дольше обычного. Смеялся, шутил, ругал немцев, а перед уходом попросил Федора познакомить его с Афоновым.

Но через несколько дней он решил не ждать этой встречи. Уж очень заманчиво было получить деньги за незарегистрированного коммуниста.

Сразу же после первомайского праздника Кондаков донес в СД-6 и на Перцева, и на Василия Афонова.

В русскую вспомогательную полицию он давно не ходил, потому что был обижен на Стоянова. Пообещав орден за выдачу Костикова, начальник полиции не сдержал своего слова. Больше того, он не заплатил Кондакову за других комсомольцев, которых удалось задержать по найденным у Костикова клятвам. «Черт с ним, с орденом, – в конце концов решил Кондаков. – А денег жаль... Ведь по моему следу на всех вышли».

И он порвал отношения со Стояновым, но исправно сотрудничал с шефом зондеркоманды СД-6. Гауптштурмфюрер Миллер, а впоследствии и штурмбаннфюрер Биберштейн всегда аккуратно выплачивали деньги. И хотя они были фальшивыми, Кондаков охотно брал их, так как не знал об этом.

* * *

Затея с лозунгами не удалась. В ночь на Первое мая гитлеровцы усилили охрану промышленных предприятий города. И утром на крыше управления кожзавода полоскался по ветру обрывок красного ситца – все, что осталось от лозунга, который поспешили содрать охранники.

Василий огорчился. Ни погожий, солнечный день, ни передача из Москвы, которую он слушал накануне, не радовали его. Он послал Андрея Афонова предупредить членов подпольного штаба, чтоб завтра, 2 мая, к трем часам дня все собрались у него. Лишь когда высоко в небе появилась большая группа советских бомбардировщиков и бомбы посыпались на немецкие батареи, стоявшие на берегу залива, Василий несколько успокоился. И уж совсем повеселел, увидев, как два «мессершмитта», объятые пламенем, рухнули в море.

Правда, один советский истребитель был тоже подбит. Оставляя в воздухе дымный след, он со снижением уходил в сторону Ростова. Но вот от самолета отделилась маленькая точка, и мигом распахнулся белый купол парашюта. Восточный ветер нес летчика на окраину Таганрога.

В тот же день Василию доложили, что командир эскадрильи 620-го истребительного полка капитан Попов с перебитой рукой доставлен немцами в госпиталь военнопленных.

– Молодец! Замечательно дрался. Таких в первую очередь выручать надо... Постой-ка, постой-ка, Костя. Какой ты назвал истребительный полк?

– Шестьсот двадцатый.

Василий вспомнил, что еще вчера в разговоре с летчиком Маниным он слышал номер этой же части. Манин рассказывал, что служил в 620-м истребительном полку. Это натолкнуло Василия на новую мысль.

– Вот что, Костя! – обратился он к брату. – Свяжись немедленно с Вайсом и передай: пусть сходит в госпиталь и выяснит у Попова, знает ли он капитана Манина. Это очень важно.

Когда Константин ушел, Василий задумался: «Если Манин действительно летчик, он не может быть провокатором». К летчикам Афонов относился с особым доверием. Читая в газетах о подвигах Чкалова, Громова, Водопьянова, Василий втайне завидовал им. Летчики стали для него символом стойкости и преданности Родине. Это мнение укрепил в нем и случай с двумя советскими летчиками на Таганрогском аэродроме.

Под вечер Сергей Вайс сообщил Василию, что виделся с капитаном Поповым.

– Ну и что он сказал?

– Манина знает хорошо. Он тоже командовал эскадрильей в этом полку. Был сбит в конце января в районе станции Пролетарская.

– Значит, все правильно. Не он выдал Сахниашвили... В каком состоянии этот Попов?

– Осколок у него из руки вытащили. Ранение легкое. Температурит немного, но ходит. Сармакешьян ему операцию делал. Говорит, через несколько дней можно выписывать.

– Вот и занимайтесь им. Да подумайте, где его спрятать после побега.

– Может быть, тоже к Глущенко отвести? Пусть там и ждут вместе с Маниным, пока мы переправу организуем.

– Я не возражаю. Только предупреди рыбака.

– Об этом не беспокойтесь. Все будет в полном порядке...

– Какой же, к черту, порядок, когда вы с Пазоном самовольничаете? Думаешь, я не знаю, кто спалил сегодня два грузовика на улице?

Сергей виновато опустил голову, но через мгновение смело глянул в глаза Василию.

– Вы извините. Уж очень удобно они стояли. И вокруг ни одного солдата. Надо же чем-то первомайский праздник отметить!

– Надо, только не время сейчас. Ваши выстрелы такой переполох подняли в городе, что дай бог сухими из воды выбраться. Было же указание не рисковать людьми из-за мелочей накануне решающей битвы. Вот завтра на собрании штаба и поговорим по этому поводу... Что с Мусиковым выяснили?

– Наблюдаем пока и за ним и за Раневской. К ней в дом заглядывают некоторые военнопленные, которых немцы еще в сорок первом выпустили. Через одного удалось узнать, что она их почти в открытую призывает бороться с германской армией. Может, провоцирует, а может, и впрямь патриотка. А Мусиков задание выполнил?

– Он вчера Тарарину сказал, что сегодня или завтра этим займется.

– Вот и хорошо. Ребята с утра до ночи глаз с него не спускают.

На другой день у Афонова собрались руководители подпольных групп и боевых дружин. Многим досталось и за неумелое выполнение боевых заданий, и за самовольные действия. В самый разгар гневной речи руководителя таганрогских подпольщиков небо содрогнулось от гула и грохота, задребезжали стекла.

В голубом небе среди множества зенитных разрывов плыла огромная группа советских бомбардировщиков. Они пролетели в сторону Мариуполя, туда, где носилось по степи отдаленное эхо артиллерийской стрельбы.

– Все-таки лупят немца. Когда же до нашего города очередь дойдет? – со вздохом сказал Тарарин.

– Когда твои люди научатся выполнять задания штаба, – сердито ответил ему Василий, намекая на первомайский лозунг, который так и не появился на «Гидропрессе». – Ждем с нетерпением наступления Красной Армии, а у самих неразбериха. Одни самовольно жгут немецкие автомашины, другие даже лозунги вывесить не сумели... Я понимаю, осторожность нужна, она необходима в нашей работе. Но трусости мы не должны терпеть и не потерпим, прошу учесть на будущее. Наши предположения на скорое освобождение, как видите, не оправдались. Немцы подбрасывают новые подкрепления. В городе все улицы заставлены военной техникой. Может, они опять к наступлению готовятся.

– Вряд ли у них на это пороху хватит, – улыбнулся Вайс. – Я ведь немецкий язык хорошо знаю. Сегодня на трамвайной остановке два немца заспорили. Один говорит: «Офицеров на солдатский паек поставили. Плохо с хлебом». А другой строит планы: «Летом возьмем Сталинград и Астрахань, перережем Волгу, на Кубань двинемся. Тогда белого хлеба вдоволь будет». Тот посмотрел на него, как на прокаженного, и ответил: «Ты, видно, долго в тылу просидел, раз так рассуждаешь. А с меня, – говорит, – хватит. Я кубанский хлеб уже ел. Понюхай теперь ты, чем он пахнет». Так и спорили, пока трамвай не подъехал. Сегодня у немцев настроение не наступательное...

– А что, мы сами того не видим? Они, почитай, каждый день на Петрушину балку своих дезертиров водят, – вставил Константин Афонов.

– Что же мы приговор предателям не приведем в исполнение? – после паузы с грустью спросил Георгий Пазон. – Вон редактор газеты ко дню рождения фюрера второй орден заполучил. Директора театра и того наградили немцы. А мы еще за своих ребят не рассчитались со Стояновым.

– Сперва стрелять научиться надо, – одернул его Василий. – В генерала – мимо, в бургомистра – мимо. Раздразнили немцев. Теперь ждите, пока успокоятся. Одно могу разрешить: убрать Стоянова. Но этим Петр Турубаров занимается. У него с ним личные счеты, да и стреляет он, как пограничник, не в пример другим...

* * *

В понедельник около полудня к госпиталю военнопленных подкатила легковая машина.

Лейтенант войск СС выбрался из нее на тротуар и, хлопнув дверцей автомобиля, направился в хирургическое отделение. Это был Сергей Вайс.

В коридоре, как и было условлено, его поджидала медицинская сестра Анна Головченко. Она чуть заметно кивнула ему головой и повела к доктору Сармакешьяну.

– Немедленно доставить сюда пленного летчика Попова! – распорядился «эсэсовец», окидывая присутствующих строгим взглядом. Он протянул дежурному врачу бумажку с печатью гестапо.

Сармакешьян попросил Анну Головченко привести капитана Попова и вежливо предложил лейтенанту стул. Две сестры испуганно вышли из кабинета. Вайс уселся посреди комнаты, закинул ногу на ногу.

– Хорошо играешь, Сережа. Тебе бы артистом быть, – тихо проговорил доктор Сармакешьян.

– У Тарарина тоже неплохо получается. Сидит за рулем, как настоящий гестаповец.

– Куда повезете Попова?

– К одной девушке, поближе к морю. На днях переправим на ту сторону.

– Манин еще не ушел?

– Пока нет. Вместе с Поповым будет перебираться.

За дверью послышались шаркающие шаги. Через мгновение в кабинет в сопровождении Анны Головченко вошел высокий человек в гимнастерке без пояса. Левая рука его была забинтована и висела на перевязи.

– Шнель! Шнель! – сердито заторопил его Вайс и, кивнув на дверь, вывел пленного летчика в коридор.

Он спокойно прошел мимо полицейского, дежурившего возле ворот, подтолкнул Попова к автомобилю. Когда тот забрался на заднее сиденье, Вайс сел рядом, захлопнул дверцу. Заскрежетал стартер, мотор взвыл на больших оборотах, и черный «оппель-капитан» резко сорвался с места.

– Вот теперь здравствуйте, – проговорил Сергей и приветливо протянул летчику руку. – Медлить нельзя. В этом свертке старые брюки и толстовка с ремнем. Переодевайтесь прямо на ходу, пока мы будем петлять по переулкам.

Летчик сбросил драные полуботинки, которые, видимо, получил вместо отобранных сапог, начал стаскивать синие галифе с голубым кантом. Вайс помог ему натянуть брюки, накинул через голову серую рубашку.

– Все в порядке. Полдела сделано. Сейчас сойдете в Донском переулке. Идите прямо по ходу машины. Не торопитесь, к вам подойдут наши люди.

– Спасибо. Огромное вам спасибо, – срывающимся голосом проговорил Попов.

– Благодарить еще рано. Вот ваш паспорт. Этот человек уже умер, так что можете быть спокойны. Родился он в Краснодаре в четырнадцатом году. Это вам надо запомнить на всякий случай. Но, думаю, все будет в порядке... А я тороплюсь. Надо успеть возвратить машину...

В Донском переулке Тарарин, сидевший за рулем, остановил автомобиль. Попов вылез из машины. Через два квартала выскочил из нее и Вайс. Вся операция по освобождению капитана Попова заняла немного более часа.

«Оппель-капитан» действительно принадлежал таганрогскому гестапо. Его только сегодня закончили ремонтировать в автомастерских завода «Гидропресс», и Георгий Тарарин выехал на нем в пробный рейс по городу. А бланк справки с печатью гестапо раздобыла Нонна Трофимова у себя на службе. Казалось, все было предусмотрено. Поэтому, когда вечером Василию Афонову доложили, что летчик Полов укрыт в надежном месте, и он, и Вайс, да и другие исполнители этого смелого замысла успокоились.

XIX

Накануне Вайс доложил Василию, что окончательно убедился в принадлежности Мусикова и Раневской к немецким разведывательным органам.

– А мне Тарарин сказал, что Мусиков вчера ночью выполнил наше задание и ухлопал немецкого солдата на Петровской улице, – возразил Василий.

– Может, он его в офицерском кафе убил? – спросил Вайс с иронией. – Мои ребята видели, как он вчера вместе с Раневской туда ходил. Пробыли они там почти до закрытия, а потом вернулись домой. Разве ты им давал ночной пропуск?

Василий задумался.

– Надо с ними кончать, – сказал он решительно через некоторое время. – Подумай, кому это можно поручить. Завтра встретимся.

Но встретиться им уже не пришлось. Когда Вайс на другой день шел к Василию, его перехватил Константин Афонов.

– К брату не заходи. Взяли его сегодня. Днем, прямо с завода увезли...

Сергей побледнел, оторопело глянул на Константина:

– Кто? Немцы или полиция?

– Немцы.

– Надо срочно выяснить, где он сидит. Пойдем к Данилову. У него среди немцев много знакомых. Может, он через них что-нибудь узнает.

– Был я у него только что. Жена перепугана. Говорит, что второй день его нет. Вроде бы на окопные работы угнали.

– Час от часу не легче.

Решили идти к Константину, чтобы там спокойно, без помех обсудить создавшееся положение.

На пороге дома их встретила жена Константина с маленьким сыном на руках.

– Погуляй, Валюша, с Витасиком. Нам с Сергеем поговорить надо, – как можно спокойнее попросил ее Константин.

Он провел Вайса в просторную, аккуратно прибранную комнату, придвинул стул.

– Ты знаешь, кто предал брата? – спросил он.

– Уверен, что это дело рук Мусикова и Раневской. Я еще вчера Василию докладывал. Он принял решение их убрать. Просил подумать, кому это поручить...

– Может, возьмешь на себя? А я займусь тайниками с оружием. Хочу немедленно все перепрятать, предупредить наших людей. Пусть, кто может, укроется у знакомых... Мы не знаем, кого еще выдали провокаторы. Ведь Мусиков знаком и с Тарариным, и с Пазоном, да и со мной тоже...

– В лицо знает, а где они живут, ему неизвестно...

– Все равно ему надо заткнуть глотку как можно быстрее... Теперь о побеге. Можешь узнать, куда посадили Василия?

– Этим я займусь сегодня же вечером... Мы потеряли Морозова. Василия надо спасти.

Исхудавшее, болезненное лицо Вайса (в последнее время процесс в легких усилился) выглядело печальным. Арест Василия очень огорчил его.

И Константин и Вайс отлично понимали, какая страшная участь ждет Василия, если немцы узнают, что у них в руках руководитель городского подполья.

Шаги в прихожей прервали их разговор. В дверях показалась Валентина.

– Костя! Тарарин пришел, тебя спрашивает. Я сказала, посмотрю, дома ли ты.

– Зови его сюда.

– Сергей, здравствуй. Ты мне и нужен, – взволнованно сказал Тарарин, как только вошел в комнату. – Василия продал Мусиков. Это точно!

– Откуда вы взяли? – спросил Константин.

– Когда Василия уводили из цеха, этот гад глаза поднять боялся. А потом сказался больным и ушел домой... Он предал! Не пойму только, почему меня не забрали...

– Действительно, странно, – задумчиво проговорил Вайс. – Ведь Мусикова вы вербовали в подполье.

В комнату стремительно влетел Андрей Афонов. За ним вошла раскрасневшаяся от волнения миловидная девушка и смущенно остановилась у дверей.

– Нина? Зачем ты сюда пришла? – удивился Вайс.

– Это я ее привел, – сказал Андрей. – Послушайте, что она вам расскажет.

* * *

Подпольщица Нина Жданова работала воспитательницей детского сада, который располагался рядом со зданием городской полиции. Большое окно детсада выходило во двор и находилось всего в четырех-пяти метрах от зарешеченных окошек подвальных камер, где содержались арестованные.

Май выдался жарким, а потому окно было распахнуто целый день. Собираясь уходить домой, Нина подошла, чтобы закрыть его, и вдруг... У девушки замерло сердце. За одной из тюремных решеток она увидела Василия Афонова.

Василий тоже заметил ее и стал подавать какие-то знаки. Нина высунулась из окна, склонилась над подоконником.

– Передай ребятам, что я здесь и Сахниашвили тоже, – негромко сказал Василий.

Он говорил еще о чем-то. Но Нина не расслышала, только разобрала фамилию – Мусиков. Переспросить же Василия ей не удалось. Во дворе появились два полицая.

– Все ясно, – сказал Вайс, выслушав рассказ Нины. – Предал Мусиков. Его я беру на себя... Теперь о побеге. В полиции арестованных выводят на прогулку в пять утра. В это время они выносят парашу. Самый подходящий момент. Подбирай, Константин, решительных ребят – человек восемь-десять, нападаем на полицию. Только надо условиться с Василием и подготовить какой-нибудь грузовик. Мы ведь и Морозова так же хотели освободить, да не успели.

– Машиной займется Тарарин. В крайнем случае, прямо с завода возьмем. Я людей подготовлю. А ты, Сергей, пока с Мусиковым и Раневской не кончишь, не приходи сюда.

– Сегодня не успеем. Надо еще Пазона найти. А впрочем, может быть, и сегодня управимся. Но завтра крайний срок.

– Желаю успеха, – сказал Константин. – Бейте наверняка.

– Костя! Я тоже хочу Василия выручать, – решительно сказал Андрей, глядя на старшего брата.

– Где же без тебя обходились?! Конечно, пойдешь с нами. Смотри отцу с матерью не проговорись.

– Не... Что я, маленький, что ли?

Когда Вайс ушел, Тарарин и Константин проинструктировали Нину Жданову, что передать Василию. Потом, проводив ее за калитку, вернулись в дом и стали прикидывать, кого еще привлечь к нападению на полицию.

Андрей и двое связных городского подпольного штаба ходили в это время по квартирам руководителей групп, предупреждая их об аресте Василия.

* * *

Поздно вечером Сергей Вайс забежал к Пазону, вызвал его на улицу.

– Я уже спать собрался, – проговорил Пазон, зевая и потягиваясь всем телом.

– Потом выспимся. Есть срочное задание. Штаб поручил нам уничтожить предателя...

– Кого?

– Мусикова. Это он выдал Василия. Бери пистолет и айда со мной. Ты же знаешь, где он живет?

– Дом знаю, а квартиру найдем...

Сонливость словно сдуло ветром. Пазон вернулся в дом за оружием и вскоре вышел к Вайсу.

– Сергей! Давай возьмем с собой Юрку Товеля, – предложил он. – У него немецкая форма есть и документ, что он работает переводчиком на электростанции. Если на патруль напоремся, легче будет выкрутиться. Я для него на всякий случай браунинг прихватил. А то он у нас пока безоружный.

– Документ-то у него не липовый?

– Что ты! Нонна Трофимова у своего шефа чистый бланк выкрала. Его и заполнили.

– Хорошо! Идем за Товелем.

Товель жил в Донском переулке, неподалеку от Пазона.

Возле дома четырнадцать Георгий оставил Вайса у ворот, а сам скрылся за калиткой. Через несколько минут он вышел вместе с Товелем, на котором аккуратно сидела форма солдата гитлеровской армии.

– Пошли! – Вайс первым шагнул в темноту. – Давай и мы белые повязки наденем, – предложил он. – Так будет безопаснее, раз идем в открытую. Немецкий солдат с двумя полицаями ни у кого не вызовет подозрения.

– А если встретим немецкий патруль? – спросил Пазон.

– Пойдем нахально навстречу. Станут документы спрашивать – убьем гадов. Только это на крайний случай. Основное – выполнить задание штаба. Убить Мусикова! Ясно?

По дороге они договорились, как будут действовать, у Вайса был уже подготовлен план.

На темных улицах не было ни души. Но на одном из перекрестков неожиданно раздалось короткое «Хальт». Возле большого дома ребята увидели трех полицаев с винтовками.

– Сволочи! Немецкий выучили, – тихо процедил Пазон. – А ну, Юрий, выругай их за то, что пугают.

– Не надо! – строго предупредил Вайс и громко ответил: – Свои, что, не видите?

Не сбавляя шагу, подпольщики миновали полицейский патруль, перешли на другую сторону улицы. До самого Некрасовского переулка, где проживали Мусиков и Раневская, им больше никто не встретился.

– Кажется, здесь. – Пазон осветил фонариком номер дома. – Юрий, ты в форме, стой во дворе у ворот, а мы с Вайсом пойдем вытаскивать его из квартиры. Только в какой он живет, это еще надо выяснить. Я тогда с Тарариным не заходил, возле ворот оставался.

Он подошел к ближайшему окну и смело постучал.

– Вам кого? – донесся из форточки настороженный голос, и тут же к стеклу прильнуло испуганное женское лицо.

– Простите, Мусиков где проживает?

– Вон с того крыльца ступайте. Левее двери его окно.

Вайс с Пазоном поднялись на ступеньки, настойчиво постучали по стеклу. В комнате послышались возня, грохот падающего стула.

– Кто там?

– Полиция, открывайте!

– Сейчас, сейчас, – ответил мужской голос.

Через минуту звякнул крючок, дверь отворил сам Мусиков. Пазон сразу узнал его, Вайс же видел впервые. Освещая фонариком темные сени, они прошли вслед за Мусиковым в комнату. На железной кровати, натянув одеяло до подбородка, приподнялась Софья Раневская.

– Одевайтесь! Вас приказано доставить в полицию, – сказал Сергей.

Мусиков торопливо стал натягивать галифе. Раневская потянулась за платьем.

– За что вы нас арестовываете? – спросила она.

– Мы ничего не знаем. Нам приказано доставить вас в полицию.

Мусиков чиркнул спичкой и, освещая угол комнаты, молча вытащил из ящика хромовые сапоги.

Вайс глянул на стенные часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. За окном захлопали залпы зениток.

Когда Мусиков и Раневская оделись, Вайс и Пазон вывели их во двор. В районе порта громыхали взрывы. Небо было увешано фонарями осветительных бомб. Окна домов искрились бликами.

Раневская с большим портфелем в руке шла рядом с Мусиковым. В трех шагах позади следовали Пазон и Вайс. Возле ворот к ним присоединился Товель. Форма немецкого солдата, видимо, немного успокоила предателей. Они перестали оглядываться, вышли на улицу и на перекрестке хотели повернуть направо, в сторону Петровской улицы, где находилась городская полиция.

– Нет, идите налево! – властно скомандовал Вайс.

– Почему? В полицию же сюда, – удивилась Раневская.

– Идите, куда вам приказывают.

Пожав плечами, Раневская, а за ней и Мусиков свернули за угол. Неподалеку громко стреляли пушки. Зенитные снаряды вспарывали воздух. За гулом самолетов слышался посвист бомб. В порту вновь прокатилась серия взрывов.

– По предателям Родины, – прошептал Вайс и, вытащив пистолет, прицелился в затылок Раневской.

Пазон и Товель взяли на прицел Мусикова. Прогремел выстрел. Вслед за ним, почти одновременно, раздались еще два. Мусиков взмахнул руками, шагнул вперед и, будто споткнувшись, повалился на землю. Вскрикнув, упала и Раневская.

Не сговариваясь, ребята бросились бежать в разные стороны.

Через полчаса в Донском переулке Вайс настиг Пазона и Товеля.

– Ну, кажется, обошлось, – сказал он.

– Все в порядке, – подтвердил Товель.

Однако Товель ошибался. Раневская была всего лишь ранена. От удара да и от страха она ненадолго потеряла сознание, а когда пришла в себя, поняла, что стреляли в нее подпольщики.

Поднявшись с земли, она потрогала голову, нащупала липкую кровь, огляделась вокруг. На улице не было ни души. Оставляя дымный след, с неба плавно опускались осветительные бомбы. Мусиков неподвижно лежал на тротуаре. Убедившись, что он убит, Раневская отыскала свой портфель и, пошатываясь, направилась было к дому, но тут же вспомнила про новые сапоги. Она вернулась обратно и, пересиливая боль, с трудом стянула с Мусикова сапоги. «Зачем пропадать добру», – раздумывала она, унося обновку, которую накануне сама же надарила своему сожителю.

* * *

– Задание штаба выполнено! Предатели уничтожены! – радостно сообщил Вайс Константину Афонову, переступая порог его комнаты.