Текст книги "Герои Таганрога"

Автор книги: Генрих Гофман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Продовольственный склад, – сказал Морозов. – Гони сюда лошадей, – приказал он Петру Турубарову. – А ты, Плотников, поставь кругом людей с автоматами. На всякий случай!

Опасения оказались напрасными. Четыре немца, охранявшие склад, поддавшись искушению, встречали Новый год вместе с полицаями, и уже были убиты. Перепуганные жители после первых же взрывов попрятались в погребах и боялись выйти на улицу. Подпольщики погрузили в сани три мешка с крупой, несколько ящиков масла и, подпалив склад, укатили в степь.

Зябкий ветер со свистом и воем гнал по земле поземку, леденил лица, рвал полы полушубков. Только к концу ночи добрались подпольщики до подсобного хозяйства кожевенного завода, где не было ни немцев, ни полицаев. Здесь они дождались рассвета. А когда рассвело, по двое, по трое, усталые, но радостные вернулись в Таганрог.

Несколько дней гитлеровцы рыскали по станицам в надежде поймать партизан, разгромивших полицию в Бессергеновке. Поиски ни к чему не привели. А подпольщики Таганрога, окрыленные удачной вылазкой, продолжали действовать все более дерзко.

В ночь на 18 января по заданию штаба боевые дружины Плотникова, Гуды, Турубарова и Пазона вышли охотиться за фашистами на улицы города. Одиночные выстрелы прогремели в разных районах: возле кожевенного завода, у металлургического, на углу Петровской улицы и Итальянского переулка. Утром полиция обнаружила трупы шести немецких солдат и одного офицера. Ортскомендант майор Штайнвакс был взбешен. Начальник русской вспомогательной полиции получил строгое указание усилить патрульную службу в ночное время.

* * *

Фельдшер Александр Первеев был на ночном дежурстве, когда к нему в больницу наведался Сергей Вайс.

– Сереженька! Здравствуйте! Хорошо, что зашли. Я уже сам намеревался встретиться с вами, – обрадованно проговорил Первеев и, крепко сжав руку Сергея чуть выше локтя, повел его через прихожую в темную боковую комнату, служившую местом свидания выздоравливающих больных с родными и близкими.

– А что случилось? – насторожился Вайс.

– Нет, нет, Сереженька! Ничего особенного не произошло. Просто к нам поступил один больной из лагеря военнопленных. Он рассказывает удивительные вещи. На днях к ним доставили советского летчика, который участвовал в боях под Сталинградом. Оказывается, на западном берегу Волги наши окружили целую немецкую армию. Советские войска перемолотили танковую группировку Манштейна и успешно продвигаются на запад. Сейчас я приведу этого человека. Пусть он сам все расскажет.

– Быть может, ему трудно ходить?

– Нет, нет. Он может. Ему только завтра будут делать операцию. Сереженька, я хочу, чтобы вы все это услышали сами.

В тускло освещенной прихожей мелькнула невысокая, чуть сгорбленная фигура Первеева. Оставшись в темной комнате, Сергей Вайс невольно улыбнулся своим мыслям: «Забавный старик. Ведь ему в дни Великой Октябрьской революции было уже двадцать семь лет. Много больше, чем мне сейчас. Ладно уж, пусть так и называет меня Сереженькой. Правда, не очень солидно, но что поделаешь».

Из прихожей донеслись шаркающие шаги. Рядом с Первеевым Сергей разглядел худого изможденного человека.

– Николай! – хрипло представился тот, когда подошел ближе и протянул руку.

– Коленька! Прошу вас, расскажите, пожалуйста, моему другу все, что вы слышали от этого летчика, – попросил Первеев. – Присаживайтесь. Здесь вдоль стены есть скамейка.

– Можно и рассказать. Я сам, когда рассказываю, вроде бы еще раз хорошую весть слушаю... – Николай нащупал скамейку и, опустившись на нее, продолжал: – Так вот, летчика к нам в барак привезли. Грузин он по национальности. Долаберидзе фамилия. Девятого января он с группой штурмовиков наносил удар по Сальскому аэродрому. Там немцы множество транспортных самолетов сосредоточили. Возят оттуда по воздуху продовольствие и боеприпасы под Сталинград, в окруженную группировку. Наши летчики по ним и ударили. Долаберидзе говорит, что их группа больше пятидесяти трехмоторных «юнкерсов» там уничтожила. А в его самолет зенитный снаряд угодил. Пришлось парню садиться на вынужденную возле Маныча. Так он в плен и попал.

А под Сталинградом фрицам здорово всыпали. В окруженной группировке немцы всех лошадей уже съели. Правда, держатся еще, сопротивляются из последних сил. Только теперь напрасно все это. Наши их крепко в тиски зажали. Долаберидзе говорит, что советских войск там видимо-невидимо... Даже танковую армию Манштейна, которая на выручку окруженным была брошена, и ту наши разгромили. Видно, скоро и сюда доберутся.

– Скорей бы уж! – со вздохом проговорил Первеев.

– Это хорошо! Спасибо вам за подробную информацию, – сказал Вайс и тут же спросил: – А каково положение у вас в лагере?

– О каком положении вы говорите? – повышая голос, прохрипел Николай. – Люди мрут, как мухи. Мрут от голода, мрут от холода. Сами посудите. Мороз изрядный, а набросить на себя нечего. Немцы все теплые вещи отобрали. Сами мерзнут. Особенно плохо у нас азиатам...

– Кому, кому? – не понял Сергей.

– Азиатам, говорю. Много у нас таджиков, узбеков, киргизов. Эти к теплому климату привычны, а тут мороз на их голову. Вот и гибнут они. В «мертвом сарае» штабелями, вроде дров, лежат замерзшие нагие трупы. И все в основном азиаты.

– Ну, а бежать из этого лагеря не пытаются? – поинтересовался Вайс.

– Говорят, из госпиталя или из лазарета бегают. А из лагеря не убежишь. Правда, томились там вместе с нами два морячка. Те попробовали. Долго мечтали о побеге, наконец выпал случай. Бежали они не так давно. Работали мы тогда с ними в этом «мертвом сарае». Немцы начали мерзлые трупы за город из лагеря вывозить. На какой-то Петрушиной балке их закапывали. А нас, пленных, заставляли эти трупы из сарая выносить и ровно, рядками на сани складывать...

Сергея поразило, как спокойно, будто о чем-то обычном, рассказывает об этом Николай. А тот продолжал:

– Возил эти трупы один старичок, Захар Титыч, царство ему небесное. На шее у него трое малых внучат оставалось, вот и пошел к немцу работать, чтобы их прокормить. Познакомились мы с ним, разговорились. Видим, человек свой. Начали просить: «Помоги убежать», а он отвечает: «Ничем, ребята, пособить не могу. Разве кто нагишом под эти трупы ляжет, тогда вывезу из лагеря». Наши морячки согласились.

К вечеру дед Захар во второй раз приехал. Морячки быстро в сарай, разделись там. Охраны возле нас в ту пору не было. Вынесли мы их, да на сани. А морозец, надо сказать, градусов пятнадцать. Помните, небось, под Новый год это было. Только мы того мороза от волнения не чувствовали. Навалили на товарищей мертвецов, холстом прикрыли, одежонку ихнюю дед Захар под себя спрятал. Так и выехали они из лагеря. Может, теперь уже до своих добрались...

Сергей задумался: «Надо рассказать об этом Морозову. Надо организовать побеги прямо из лагеря военнопленных».

– Ну, а дальше что? – прервал его мысли фельдшер Первеев.

– А дальше? Дальше... На вечерней проверке немцы двоих недосчитались. Комендант лагеря профилактику нам устроил. Бил толстым резиновым шлангом. Грозил повесить каждого десятого... В тот вечер решили убежать и мы с товарищами. Тянули жребий, кто будет следующий. Жребий выпал одному капитану-пехотинцу и Саше чахоточному, дружку моему. В ту ночь оба глаз не сомкнули, все утра не могли дождаться.

Еще затемно вывели нас на работу. Теперь уж мы сами в сарай напросились. Вскоре подъехал туда и дед Захар. Улыбается старик, доволен, рассказывает, что морячки ушли благополучно. Но в этот раз согласился он только одного взять: отругали его немцы за то, что на двух мертвецов меньше привез. Норма у них была – двенадцать трупов на одни сани, – пояснил Николай. – Саша мой по доброте своей уступил очередь капитану пехотному. Разделся капитан, расцеловался с нами, и тронулись они с дедом Захаром в свой последний путь.

Николай вздохнул, попросил у Сергея закурить. А когда затянулся едким махорочным дымом, продолжал негромко:

– Совсем немного времени прошло. Не успели мы следующие сани загрузить, слышим со стороны ворот выстрелы. А потом узнали, в чем дело. Остановили немцы деда Захара у ворот лагеря и начали штыками трупы колоть. Капитана в спину пырнули. Не выдержал он, застонал. Комендант тут же его и прикончил... А деда Захара вечером на плацу повесили... Нас всех, кто в «мертвом сарае» работал, на неделю в карцер отправили. Там я чуть концы не отдал. Насилу выкарабкался...

Николай замолчал, и Сергей Вайс не стал его больше расспрашивать. Лишь когда Николай поднялся, собираясь уже уходить, Сергей задал ему последний вопрос:

– Скажите, пожалуйста, а есть ли в вашем лагере решительные люди, которые могли бы создать подпольную организацию среди военнопленных?

– Думаю, что такие найдутся. И немало. Только осторожность нужна. Среди пленных ведь тоже сволочей предостаточно. А вы что же, подпольщик? – спросил он с живейшим интересом.

– Нет. Просто прикидываю, как лучше наладить помощь военнопленным. Ведь мы же советские люди. Должны помогать друг другу в это тяжелое время.

– Ну, ну. Попробуйте. Только не тяните со временем. Люди в лагере каждый день с голоду вымирают.

Николай ушел. Распрощался с Первеевым и Сергей Вайс. Всю дорогу размышлял он над тем, как создать подпольную группу в лагере военнопленных.

На другой день Вайс доложил Афонову и Морозову о разговоре с Николаем и о своих планах проникновения в лагерь. Поддержав его предложение, руководители подпольного центра приняли решение об организации массового побега советских военнопленных к моменту подхода Красной Армии к Таганрогу.

* * *

К концу января 1943 года, после долгого перерыва, над Таганрогом вновь появились советские самолеты. Сквозь черные шапки зенитных разрывов они пролетели на большой высоте к аэродрому и сбросили бомбы на стоянки фашистских «юнкерсов». Теперь не только листовки «Вести с любимой Родины», а сама Красная Армия напоминала жителям Таганрога о своем успешном наступлении.

Фронт неотвратимо катился на запад. Ежедневно в немецкие госпитали прибывали все новые и новые партии раненых. По льду Азовского моря в Таганрог хлынули разрозненные казачьи сотни, бежавшие от возмездия с Кубани и Терека. Хорунжие, есаулы, подъесаулы с золочеными орлами в кокардах гарцевали на тощих взмыленных конях по улицам города, подыскивая пристанище. Голодные, оборванные, укутанные женскими платками, в огромных соломенных калошах плелись через Таганрог немецкие и румынские солдаты.

Гитлеровские наместники – директора предприятий, зондерфюреры – покидали свои заводы и спешно грузили награбленные вещи в отходившие на запад эшелоны. Паника обуяла предателей Родины. На заводах фашисты снимали оборудование и отправляли его в Германию, а все, что не поддавалось перевозке, готовили к взрыву.

15 февраля к Василию прибежал Морозов.

– Я только что от Данилова, – в радостном волнении проговорил он. – Вчера наши овладели Ростовом. Василь! Еще несколько дней – и они будут здесь. Немцы бегут без оглядки. Посмотри, что делается в городе...

– Знаю! Нужно срочно писать воззвание к жителям Таганрога. Надо спасать заводы. Иначе немцы все подорвут.

– Следует без промедления поставить задачи боевым дружинам, распределить между ними секторы действий, – предложил Морозов. – Я беру на себя группы Пазона, Лихоноса, Турубарова. А ты – Тарарина, Плотникова, группу Перцева... Пусть они попытаются организовать охрану промышленных предприятий.

В комнату быстро вошли Георгий Сахниашвили, Сергей Вайс и Максим Плотников. Поздоровавшись, Вайс протянул Афонову записку. Василий прочитал, довольно улыбнулся.

– Молодцы ребята! На вот, читай, Николай, – он передал записку Морозову.

На клочке бумаги ровным ученическим почерком было написано: «Под Вереновский мост немцы заложили аммонал. Под резервуар станции Таганрог тоже подложен аммонал. Там дежурят наши люди. Взорвать не дадим. Через море по льду в сторону Семибалки пошел провокатор. Вооружен. Одет в черное пальто с барашковым воротником, кубанка, серые валенки. За ним пошли двое наших. До места не допустим». Морозов вспомнил тетрадь Николая Кузнецова, его школьное сочинение и узнал его руку.

– Эти не подведут, – сказал он Василию, возвращая записку.

– А как нам быть, Василий? Немцы уводят военнопленных из лагерей. Гонят на запад по берегу моря. А тех, кто не в силах идти, расстреливают в бараках, – взволнованно сказал Сахниашвили.

Морозов и Василий переглянулись.

– Разрешите, я приму меры? – обратился к ним Вайс.

– Что ты предлагаешь? – спросил Василий.

– Повидаю Сармакешьяна, Козубко, Александра Первеева. Договорюсь, чтобы они забрали в госпиталь тех военнопленных, с которыми мы уже связаны. Немцы и своих-то раненых вряд ли успеют эвакуировать, а до русских больных у них руки не дойдут.

– Действуй, Сергей, не теряй времени. Большое дело задумал, желаю удачи. – Василий пожал Вайсу руку.

Вайс и Сахниашвили собрались уже уходить, когда Морозов остановил их:

– Передайте врачам, чтобы вечером прислали связного за новыми листовками. Вчера Красная Армия освободила Ростов.

И Вайс, и Сахниашвили, и Плотников, будто по команде, переглянулись.

– Вот это здорово!

– Ай да подарочек!

– Значит, ко Дню Красной Армии и у нас будет праздник! Все заулыбались, радостно жали друг Другу руки.

– Наша задача, чтобы об этом в городе знали все, – сказал Морозов.

XII

Обескровленную в последних боях 111-ю пехотную дивизию немцев вновь вывели в тыл для пополнения личным составом и боевой техникой.

Едва Вилли Брандт с группой тайной полевой полиции успел расположиться в станице Буденновской, как русские прорвали фронт и устремились к излучине Дона. Через несколько дней армия Паулюса оказалась в кольце советских войск. Все произошло так неожиданно и быстро, что, узнав об этом, Брандт в первый момент растерялся. Происшедшее не укладывалось в сознании, не поддавалось анализу.

Он снова успокоился лишь тогда, когда танковый клин Манштейна врубился в русскую оборону. Казалось, вот-вот кольцо окружения будет прорвано и 6-я армия с честью выйдет из трудного положения. Так же думал и командир дивизии генерал Рекнагель.

Его пополненные части шли в бой вслед за «бронированным кулаком» Манштейна. Однако немецкий танковый молот при каждом ударе отскакивая от русских, как от наковальни.

Оставляя на снегу обгоревшие остовы танков и самоходок, усеяв вольную степь тысячами трупов, теряя на дорогах сотни покореженных автомашин, разбитые дивизии Манштейна покатились на запад под стремительным натиском Советской Армии. Вместе с ними бежали к Ростову и пехотные полки генерала Рекнагеля.

Ночью русские с ходу ворвались в станицу Буденновскую. Вилли Брандт спасся чудом. В нижнем белье, успев подхватить шинель и мундир, он выбежал из натопленной хаты. К счастью, предусмотрительный шофер, чтоб не замерзнуть, с вечера грел мотор автобуса. В машину уже набилось несколько подчиненных.

– Гони! – в панике закричал Брандт.

Вырывая светом фар из темноты уцелевшие хаты и развалины с торчавшими к небу печными трубами, автобус помчался в ночь. А над землей уже разыгрался грозный фейерверк из красных, синих, зеленых трассирующих пуль. И вместе с леденящим ветром неслось с востока многоголосое, дружное «ура».

...После ночного бегства от русских Вилли Брандт долго не мог прийти в себя. Несколько дней колесил он с остатками своей группы по зимним дорогам, запруженным отступающими немецкими и румынскими частями. С большим трудом удалось ему связаться со своим шефом – полицайкомиссаром Майснером, штаб которого находился в Донецке.

Выслушав сбивчивый доклад капитана Брандта, начальник тайной полевой полиции ГФП-721 приказал ему следовать в Таганрог.

Брандт был растерян, устал и втайне радовался временной передышке от тяжелой фронтовой жизни. Он думал, что расстался со 111-й пехотной дивизией, которая снова вела напряженные оборонительные бои с превосходящими силами русских. Но когда в Таганроге он явился к ортскоменданту, майор Штайнвакс сообщил ему доверительно, что 111-я дивизия на днях прибывает в город и ее командир, генерал Рекнагель, назначен начальником Таганрогского гарнизона.

Это известие Брандт воспринял с нескрываемой радостью. Со своим земляком, генералом Рекнагелем, у него давно установились дружеские отношения. Он не хотел оставаться в его дивизии только потому, что боялся фронта. С некоторых пор Вилли стал понимать, почему солдаты фюрера называют «адом» грохот советской артиллерии и атаки советских танков.

Теперь они вместе с генералом отдохнут в Таганроге, и он приведет в порядок свои истрепанные нервы.

Сообщение ортскоменданта о непрекращающихся диверсиях на заводах, об убийстве немецких офицеров насторожило Брандта, но не испугало.

– В отношении бандитов я буду применять самые суровые наказания. Расстреливать каждого, кто стоит на нашем пути, – сказал он майору.

– Мы это делаем, но пока никаких результатов, – брезгливо поморщился ортскомендант. – Только вчера неизвестные убили одного офицера и несколько наших солдат. А сегодня утром за аэродромом мы расстреляли тридцать заложников.

– И вы думаете, среди них находились убийцы?

– Нет. Но я полагаю, такая мера остановит руку действительных убийц, которых пока не удается обнаружить.

– Плохо работаете, господин майор.

Штайнвакса передернуло. Брандт был младше его по чину. Ему захотелось оборвать этого выскочку капитана, но он сдержался. Выдавил из себя улыбку и спокойно ответил:

– Надеюсь, вам это удастся лучше, чем мне. Можете целиком рассчитывать на помощь русской вспомогательной полиции. Она переходит в ваше полное распоряжение. И, конечно, на мою помощь, если в этом появится необходимость.

– Конечно, конечно. У нас один долг перед фюрером и фатерландом, – примирительно проговорил Брандт.

Выйдя от коменданта, он направился по адресу, где надлежало разместить его группу. К вечеру посыльный майора Штайнвакса доставил ему ключи от предназначенной для него квартиры и проводил до дома. Устроившись в двух просторных, шикарно обставленных комнатах, Брандт решил на другой же день навестить Нонну Трофимову.

Но ни в следующий день, ни в другие дни он не смог этого сделать. Работа по выявлению дезертиров, бежавших с фронта, не оставляла свободного времени. Брандт хотел встретиться с Нонной, когда на фронте наступит решительный перелом. Но в начале февраля трехсоттысячная армия фельдмаршала Паулюса, прекратив сопротивление, сдалась в плен и советские войска подошли к Ростову.

Немцы уже были выбиты из Батайска и Азова.

Вопреки ожиданиям Брандта и в Таганроге начинался ад. С востока уже доносился гул артиллерии, над городом вновь стали появляться советские самолеты. Со стороны порта, с аэродрома то и дело слышались взрывы бомб и частая стрельба зенитных орудий. Каждый день Брандту докладывали о новых трупах немецких солдат, обнаруженных на улицах Таганрога.

Начальник полиции Стоянов поклялся, что в ближайшее время поймает бандитов, действующих в городе. Брандт тоже начал распускать щупальца своей агентуры: приехавшего в Таганрог инспектора ростовской полиции Волобуева он направил в госпиталь военнопленных, откуда, как ему сообщили, исчезают советские офицеры.

В эти дни негласным агентом тайной полевой полиции стала и Софья Раневская. Она сама добилась приема у Брандта и предложила свои услуги. Раневская не понравилась Брандту, но видно было, что эта «дамочка» основательно запуталась и сделает все, чтобы заслужить благосклонность своих хозяев. В конце концов именно такие люди были его опорой в работе. Они ему были необходимы.

Помимо группы Брандта, в работу включились и другие немецкие разведывательные органы. Отступая с Кавказа, Кубани, Дона, в Таганроге, кроме местного гестапо и службы безопасности СД-6, обосновались: разведотделы пехотных дивизий, группа морской разведки и политическая полиция команды внешних сношений. Но основную разработку операций по борьбе с большевистским подпольем в городе генерал Рекнагель поручил вести капитану Брандту. Это было решено на общем совещании руководителей всех немецких разведывательных органов. И Брандт понял, что ему надо сделать все, чтобы оправдать доверие генерала.

Вот почему он так обрадовался, когда к нему явился начальник лагеря военнопленных и рассказал, что по донесению русского военнопленного лейтенанта в городе действует подпольная большевистская организация, которая помогает осуществлять побеги советских командиров. Кто в нее входит и с кем она связана, тайный агент не узнал. Но все равно это была та ниточка, ухватившись за которую можно было попробовать размотать весь клубок.

– Как фамилия этого лейтенанта? – заинтересовался Брандт.

– Мусиков, – сообщил начальник лагеря.

Брандт вспомнил русского пленного, которого жестоко избил на первом допросе. «Кажется, того тоже звали Мусиков. Если это он, его можно использовать. Он тогда отвечал на вопросы довольно охотно». Брандт задумался. В голове его зародился план.

– Хорошо. Пленного привезите ко мне, а потом его необходимо будет выпустить на свободу. Но так, чтобы это не вызывало подозрений... Через несколько дней к вам явится женщина и скажет, что Мусиков ее брат. Отдайте его ей на поруки. Вам ясно?

– Будет исполнено, господин капитан!

Когда обер-лейтенант ушел, Брандт самодовольно улыбнулся, открыл тяжелую дверцу сейфа и, достав бутылку французского коньяка, наполнил рюмку. «За успех начинания», – мысленно произнес он.

* * *

...Кондаков торопливо шел по Петровской улице. Все его существо рвалось вперед, и только сознание, что кто-нибудь может обратить на него внимание, удерживало от желания побежать.

Возле здания городской полиции он на мгновение остановился, огляделся по сторонам и шмыгнул в подъезд. Не переводя духа, взбежал вверх по лестнице, миновал коридор, влетел в кабинет Стоянова.

– Деньги готовьте! – воскликнул он, увидев, что начальник городской полиции стоит у окна и наблюдает за рабочими, которые воздвигают у парка постамент памятника Петру I. – Долго разыскивал, но нашел. Вот она, новая листовочка, в сельскохозяйственной школе раздобыл. Левка Костиков там всех мутит...

Стоянов взял у него листовку, заскользил взглядом по строчкам.

Бюллетень № 8

ВЕСТИ С ЛЮБИМОЙ РОДИНЫ

В последний час

Части Красной Армии, усиленно продвигаясь вперед, заняли города Волчанск. Чугуев, Печенеги, Белый Колодезь, Приморско-Ахтарскую.

В районе Ростова наши части вели ожесточенные бои с противником; сломив сопротивление врага и прорвав линию обороны, наши войска вышли на железнодорожную линию Новочеркасск – Ростов. Имеются трофеи и пленные. В районе Краматорской наши части, сломив упорное сопротивление врага, продвигаются вперед, заняв несколько населенных пунктов.

Прочитав, передай товарищу

– Откуда знаешь, что Левка Костиков? – Стоянов поднял глаза от листовки и уставился на Кондакова.

– Это точно. Он одному моему знакомому уже третью листовку передает. Да еще уговаривал его в какую-то организацию поступать. Стыдил за то, что тот зарегистрировался как комсомолец.

– Так, так. В организацию, говоришь, предлагал? – Стоянов оперся на палку, нервно постучал пальцами по ручке.

Потом, подойдя к столу, он позвонил начальнику политического отдела и приказал ему срочно зайти. Через несколько минут в кабинете появился Петров.

– А ну-ка, расскажи все снова, – приказал Стоянов Кондакову.

Тот повторил.

– Ясно, где зверь притаился? А мы все по заводам рыскаем, – зло сказал Стоянов. – Арестовать этого Костикова немедля, сегодня же ночью, – распорядился он, когда Петров, прочитав листовку, отдал ее обратно.

– Слушаюсь. Может, через него и до всей стаи доберемся?

– Я этого гада сам допрашивать буду. Только смотрите не дайте ему уйти.

– Все будет в полном порядке, господин начальник.

– Ладно, ступай.

Петров скрылся за дверью. Повернувшись к окну, Стоянов мысленно представил себе лицо капитана Брандта, когда тот узнает, что русская вспомогательная полиция напала на след подпольщиков. Стоянову с тех пор, как Брандт стал его непосредственным начальником, очень хотелось добиться расположения капитана. «Теперь-то он останется доволен работой вспомогательной полиции. Тут уже ничего не скажешь». Поглощенный своими мыслями, Стоянов забыл о Кондакове. Но тот сам напомнил ему о себе.

– А деньги-то когда заплатите?

– Погоди ты! Если банду накроем, к ордену тебя представлю.

– Орден это неплохо, а только мне деньги нужней.

– Никуда они не денутся. Позднее получишь – целее будут. Тебе марками или рублями выписывать?

– Мне все одно.

– Ладно, сегодня восемнадцатое, приходи двадцать пятого за получкой. Куда девать их будешь?

– В оборот пущу. Свое дело открывать собираюсь.

– Ишь ты, что задумал! – рассмеялся Стоянов. – Ну да ладно, ступай. И мне пора. Только смотри, Костиков – мой. Штурмбаннфюреру Биберштейну ни звука.

– А деньги-то двадцать пятого отдадите?

Вопрос насторожил Стоянова. «Что, если этот болван, боясь, что ему не заплатят, сообщит о Костикове в зондеркоманду СД-6?»

– Эх ты, Фома неверующий! Пойдем, прикажу сейчас выдать.

Он сам проводил Кондакова к бухгалтеру и распорядился немедленно выплатить двести рублей. И просчитался.

Теперь, когда две сторублевые бумажки похрустывали в кармане, Кондаков прямо из полиции помчался к зданию Чеховской школы, где размещалась зондеркоманда СД-6, с которой он давно уже сотрудничал.

В надежде заработать еще две десятки Кондаков сообщил и о Костикове, и о своем приятеле – зарегистрированном комсомольце, который получает и читает антигерманские листовки. Но шеф зондеркоманды СД-б, гауптштурмфюрер Миллер в отличие от Стоянова не стал торопиться с арестом Костикова. Он позвонил в оперативное отделение зондеркоманды службы безопасности СД-6 и, рассчитывая ухватить нить, ведущую к подпольной организации большевиков, приказал установить слежку за Костиковым и другими учащимися сельскохозяйственной школы.