Текст книги "Тропою грома"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

II

Был уже одиннадцатый час. Сари напряженно всматривалась в даль. Если он запоздает, придется отложить поездку, а этого ей не хотелось. И потом – так чудесно было бы скакать вдвоем в одном седле, при свете луны. Она потрепала рукой морду лошади.

– Поднимешь нас вдвоем, а, Бетси?

Бетси утвердительно топнула передней ногой.

– Ну вот, умница.

Издали донесся тихий свист. «Идет, – подумала она и всмотрелась внимательней, но на тропинке никого не было видно. – Странно. – Она повернулась в другую сторону, к той дороге, которая вела в крааль. – Да. Вот он. Но почему оттуда?»

Она окликнула его по имени. Снова донесся приветственный свист. Она засмеялась и погладила шею лошади. Когда Ленни подошел, она протянула руку, удерживая его на расстоянии, и строго спросила:

– Почему так поздно?

– Селия решила уехать, и я должен был проводить ее на станцию.

– Бедная Селия. Мне ее жаль.

– Ты не говорила мне о том, что вы виделись.

– Она просила не говорить.

– А мне сама сказала.

– Я так и думала, что она скажет.

Он увидел лошадь и спросил:

– Бетси, надо полагать? Зачем она здесь?

– Мы на ней поедем в гости.

– Оба?

– Да.

– А не тяжело ей будет?

– Не оскорбляй Бетси. Она фуру возила. И потом, я ее спрашивала, и она сказала «хорошо»… Ну, что ты так стоишь? Я хочу, чтобы ты меня поцеловал.

– Тогда убери руки.

– Ты, я вижу, не торопишься с поцелуем.

– Боюсь сломать тебе руки. Они такие маленькие.

Она засмеялась.

– А ты такой силач, да?

– Именно.

Вдруг она прыгнула на него. Они сцепились, упали и продолжали бороться. Наконец он прижал ее к земле. Она еще попробовала сопротивляться, потом сдалась.

– Моя взяла, – объявил он, запыхавшийся, но торжествующий.

– А запыхался-то как! – поддразнила она со смехом.

– Так ведь ты сильная.

– Это я и хотела доказать.

Он помог ей подняться.

– Ну, надо ехать, а то опоздаем в гости.

– А куда мы едем?

– Увидишь. Садись.

Она вскочила в седло и пригнулась к шее лошади. Он сел позади нее. Она вздохнула и выпрямилась.

– Хорошо сидеть в кресле с мягкой спинкой! – и она послала кобылу вперед.

Волосы цвета маиса ласкали его лицо, спина и плечи Сари удобно и доверчиво прижимались к его груди. Порой она оглядывалась, улыбалась ему, что-нибудь говорила, и тогда ее щека касалась его щеки.

Ветер пел у них в ушах, и жизнь была хороша, и так чудесно было быть молодыми и любить. Бетси бежала легко и весело. Какое счастье – жить!

– Мы с тобой ночные всадники, – сказала Сари, перекрикивая ветер.

– А что это за ночные всадники?

– А ты не слыхал про них?

– Нет.

– Ладно, расскажу. Только что мне за это будет?

– Фу, корыстная душа.

– Ну и пусть… А все-таки, что?

– Пенни.

– Не пойдет.

– Ну, три.

– Мало.

– Шесть пенсов.

– Хорошо. А еще что?

– Разве этого мало?

– Ах ты, скряга!

– Ну, еще поцелуй в придачу.

– Значит, так: поцелуй и шесть пенсов.

– Да.

– По рукам!.. Так вот, ночные всадники – это двое влюбленных. Юноша и девушка. По ночам они скачут на коне и где ни проедут, все кругом делается прекрасным, и светлым, и радостным. Когда их тень падает на что-нибудь безобразное, оно тотчас становится красивым.

– А если она падает на что-нибудь красивое?

– Она становится еще красивее, бестолковый!

– Понимаю. Вот как ты сейчас.

– Ты сумасшедший, но мне это нравится… Ну, вот тебе и все про ночных всадников.

– И за это ты требуешь шесть пенсов и поцелуй!

– Да.

– Это просто грабеж!

– Ну, ну, нечего. Расплачивайся!

– И не подумаю!

– Ах так! Ну погоди же!

Сари пустила кобылу вскачь и принялась раскачиваться в седле. Ленни, сидевшему без стремян, стало трудно удержать равновесие. Сари раскачивалась все сильнее. Бетси, видимо, привыкла к таким штукам. Ленни крепко вцепился в Сари, решив не поддаваться. Но Сари вырвалась из его рук и продолжала свое.

– Ладно, ладно! Заплачу! – закричал Ленни.

Сари громко и долго хохотала.

– То-то… Ну, давай шесть пенсов, а поцелуй потом.

– Подожди, пока доедем.

– Нет, сейчас, а то опять начну.

– Ладно, ладно!

После долгих усилий ему удалось засунуть руку в карман и вытащить монету. Это оказался шиллинг.

– У меня нет сдачи.

– Бери все, вымогательница!

Сари остановила лошадь и спрыгнула. Она потянула Ленни за собой, и оба, не удержавшись на ногах, кувырком покатились в траву.

– Ах, как я люблю тебя! – сказала она задыхаясь. – Я все могу, – дразнить тебя, мучить, отнимать у тебя деньги… До чего хорошо! Никогда не думала, что это такое удовольствие – тиранить человека. Погоди, это только начало. Ты у меня еще помучаешься! А теперь поцелуй меня!

Он поцеловал ее долгим и нежным поцелуем.

– Ты сумасшедшая, – восторженно объявил он.

– Знаю, – ответила она радостно. – Я могу быть с тобой совсем сумасшедшей, а могу быть разумной, нежной и заботливой, как мать, а еще могу быть, как сестра, а потом еще, как друг. Правда, приятно, когда тебя любят столько разных людей? Мне нравится.

– Мне тоже нравится, – сказал он. – И я люблю тебя, Сари. Я тебя очень люблю.

Она молча погладила его по лицу, потом внезапно вскочила и бросилась к Бетси.

– Теперь уже недалеко, Ленни. Едем, довольно баловаться.

Они поехали дальше молча, тесно прижавшись друг к другу, согретые теплом своей близости. Укрытые любовью, как мягким, непроницаемым покрывалом. Немного спустя впереди засветилось окошко. Они доехали до самого домика, спешились и привязали Бетси.

– Здесь? – с сомнением спросил Ленни.

Сари взяла его под руку.

– Не робей, милый.

Она потянула его за собой и толкнула дверь. Трое стариков разом повернули головы на скрип двери. Ночь была теплая, но в очаге горел огонь, и бабушка, Ханна, и муж Ханны сидели вокруг очага. Огонь был разведен не для веселья, как на празднике в Стиллевельде. Он нужен был тут, чтоб согревать старые кости и остывшую кровь.

– Кто там? – ворчливо спросила бабушка.

Ханна окинула Сари и Ленни быстрым, внимательным взглядом, от которого ничто не могло укрыться. Муж ее был так стар и дряхл, что ему уже было все равно. Он открыл глаза, потом снова уронил голову на грудь и задремал.

– Это я, – тихо сказала Сари. – Я, Сари.

– Сари умерла, – прошамкала бабушка с хитрой усмешкой.

– Я дочь приемыша, – пояснила Сари, – Я сегодня была здесь. Вы забыли.

Бабушка сморщилась от усилий припомнить, потом покачала головой и оглянулась на Ханну.

– Это верно?

– Да. Она приезжала сегодня утром. Она вас поила кофе.

Бабушка еще что-то пробормотала себе под нос, потом спросила:

– Она хорошая?

– Хорошая, – сказала Ханна.

– Поди сюда, дитя, – приказала бабушка.

Сари подошла и опустилась на колени перед старухой, как утром. И так же как утром, пальцы старухи стали ощупывать ее волосы и лицо.

– Да-а, – протянула бабушка. – Я помню. Ты Сари, дочка приемыша. А другую Сари Герт убил, потому что она не хотела им покориться…

– Я к вам привезла гостя, бабушка.

– Кто такой?

– Мой жених, бабушка. Его зовут Ленни Сварц.

– Сварц… – нараспев повторила бабушка. Пергаментное старое лицо сморщилось еще более. – Сварц… Нет. Никогда не слыхала. Не знаю никакого Сварца.

– Подите сюда, молодой человек… Поближе. Слышу-то я хорошо. Только вот глаза… Еще поближе. Скажите что-нибудь, молодой человек.

– Добрый вечер, бабушка!

Старуха нетерпеливо затрясла головой.

– Станьте так, чтобы я могла до вас дотронуться, молодой человек. Не понимаете, что ли?

Сари подтолкнула Ленни, и он встал на колени возле кресла старухи. Узловатые высохшие пальцы пробежали по его лицу и волосам. И вдруг старуха ахнула и отшатнулась.

– Прочь отсюда! Прочь! – выкрикнула она. – Ты Вильер! Прочь отсюда!

Сари обняла старуху за плечи.

– Это Ленни Сварц, бабушка. Мой жених. Он цветной. Он не любит Герта. Слышите? Он не любит Герта.

– Он Вильер, – плаксиво сказала старуха. – Я знаю. Все Вильеры вышли из моей утробы. Все они злые, и он тоже. Я знаю. Уведи его.

– Послушайте-ка меня, – сказала Ханна.

– Я всегда тебя слушаю, – сказала бабушка детским голоском.

– И сейчас послушайте. Вы ошиблись, он не Вильер. Дочка приемыша говорит правду. Он цветной, и он хороший. Не надо его бояться.

– А лицо, Ханна, а волосы? – жалобно настаивала старуха.

– Это божье дело, – спокойно возразила Ханна. – Бог иногда создает похожих друг на друга людей.

– Значит, он не Вильер?

– Нет. Вам надо подружиться с ним. Он не Вильер. Он хороший и будет защищать вас, когда придут черные.

– Правда? – обернулась старуха к Ленни.

– Правда, – ответил он.

– Вы им скажите, что я была добрая, не такая, как другие?

– Да, да. Я скажу им.

Бабушка сложила руки на коленях. Голова ее опустилась на грудь.

– Кофе! – потребовала она, не шевелясь.

Ханна улыбнулась и покачала головой.

– Нельзя вам кофе. Спать не будете.

Бабушка надула ввалившиеся щеки и приняла хитрый вид:

– Надо же гостей напоить кофе.

– Я напою. А вам пора спать. И тебе тоже, – сказала Ханна, повернувшись к мужу.

Без единого слова старик встал и поплелся из комнаты. Без единого слова бабушка позволила уложить себя в постель. Она легла на бок, свернулась клубочком под пестрым одеялом и сразу же заснула.

Ханна взяла в руки лампу и пошла в маленькую кухню. Они пошли за ней.

– Я сама сварю кофе, – сказала Сари.

Ханна опустилась в свое старое кресло и молча стала глядеть, как Сари хлопочет у плиты, а Ленни ей помогает. От умных старых глаз ничто не ускользнуло – ни взгляды, которыми они обменивались, ни касания их рук, искавших друг друга, ни любовь, которую они не в силах были скрыть. Ханна только покачивала головой и вздыхала.

Сари разлила кофе, и все трое уселись вокруг стола.

– Сегодня утром, – медленно проговорила Ханна, – вы спрашивали меня, кто такой Сэм Дюплесси. Я вам тогда не сказала. Хотите, сейчас скажу.

– О чем это, Сари? – спросил Ленни.

Сари отставила кружку и повернулась к нему.

– Когда-то давно-давно здесь жила другая Сари. Она умерла. Это было лет тридцать тому назад. Кажется, Герт любил ее; и мой отец тоже – он, наверно, потому и назвал меня этим именем. Но отец Герта, Старый Герт, хотел, чтобы Сари досталась Герту, и поспешил женить моего отца на моей матери, а сама Сари любила какого-то человека по имени Сэм Дюплесси.

Как видно, одна только бабушка была на стороне этого Сэма Дюплесси. Вообще с ним связана какая-то тайна, вот почему я этим заинтересовалась. Бабушка говорит, что Герт его убил, но она также говорит, что Герт убил Сари, а мой отец, который всех их знал, говорил мне, что Сари умерла от лихорадки.

Ханна отодвинула пустую кружку, сложила руки на коленях и подалась вперед.

– Я знаю все про Сэма Дюплесси, – сказала она. – Мы тогда еще жили в Большом доме. Хозяин еще был жив. Хозяин – это сын старой госпожи, отец теперешнего бааса Герта.

– Сэм Дюплесси был молодой человек вроде вас он долго жил по разным городам и привез много денег. – Она оглядела Ленни, словно измеряя его рост. – Он был не такой высокий, как вы. Немножко пониже. И цветом потемней. Но он был очень красивый. Красивее вас. На моих глазах мисс Сари впервые встретилась с ним. Это было в стиллевельдской лавке, только лавку тогда держал другой хозяин.

Душа у Сэма Дюплесси всегда смеялась, и это было видно по его глазам и слышно по его голосу. Он был сильный, пошире вас в плечах, и очень любил петь.

– В тот первый раз, в лавке, он заговорил с мисс Сари, но она отвернулась и не стала отвечать ему. – Ханна улыбнулась картине, ожившей в ее памяти.

Рука Сари нашла руку Ленни и сжала ее. Так обе руки и остались сплетенными.

Она отвернулась, а он принялся рассказывать смешные истории. Очень смешные. Мисс Сари не выдержала и засмеялась. Потом они еще раз встретились в лавке, потом еще, а потом стала я замечать: как наступит время идти за покупками, так у нее глаза совсем другие становятся, а подойдет к лавке – заблестят, как звезды. Ну я и поняла.

Тут Сэм Дюплесси вдруг уехал. И как же тогда мисс Сари убивалась, день ото дня все хуже. Но вот однажды в лавку пришло для нее письмо, и опять у нее появился блеск в глазах, а в сердце радость, которой не скроешь. Она мне рассказала, что он ездит по городам и раздобывает деньги, а когда раздобудет, вернется сюда и купит ферму. Вы ведь знаете крааль за холмом, – я там родилась, – а дальше есть участок земли, возле речки, вот этот участок он собирался купить. Там они и жить думали.

Потом еще пришло письмо, он писал, что деньги уже есть и он едет домой… Мисс Сари рассказывала мне все, потому что знала, что я никому не скажу. И я молчала. За всю мою жизнь только это одно я утаила от старой госпожи… Мисс Сари отправилась встречать Сэма Дюплесси. А когда вернулась, была как помешанная… С тех пор она все хворала… И скоро умерла.

– А Сэм Дюплесси? – спросил Ленни.

Ханна устремила взгляд в пространство.

– Теперь его зовут Сумасшедший Сэм, – глухо сказала она. Кровь отхлынула от лица Сари. Пальцы впились в руку Ленни.

– Это сделал Герт… – вырвалось у Сари.

– Никто не знает, – сказала Ханна. – Никто этого не видел. Может, мисс Сари видела. Может, это и убило ее. Я сама так думаю… Но никто не знает.

– Мне страшно! – вскрикнула Сари и ухватилась за руку Ленни.

– И мне тоже, – глухо отозвалась Ханна.

Ленни обнял Сари и привлек к себе.

– Не надо бояться, дорогая.

– Я боюсь, Ленни. Я боюсь за тебя. Я знаю, это сделал Герт. Мне теперь многое понятно.

– Ты права, дорогая, но не волнуйся. Мы что-нибудь придумаем.

– Ленни, Ленни! Что будет, если он узнает? – Она закрыла руками лицо, прячась от страшного видения.

– Уехать вам надо, – сказала Ханна.

Ленни посмотрел на Сари.

– Нам надо уехать, – сказала она твердо. – Куда бы ты ни поехал, Ленни, я с тобой.

– Да ведь всюду то же самое, хоть всю страну объезди, – сказала Ханна.

– Боже мой! – закричала Сари. – Неужели нет такого места, где бы нам можно было любить друг друга и не бояться? – Отчаяние зазвенело в ее голосе. – Мы никому не сделали зла. Мы только хотим, чтобы нам дали любить друг друга!

– Выслушай меня, Сари, – мягко сказал Ленни. – Успокойся и выслушай. Ничего еще не случилось. Слушай. Тебя не пугает бедность, может быть, даже нужда?

– Ты знаешь, что нет, Ленни. – Она немного успокоилась. Страшное видение исчезло.

– Тебя не испугает, если придется некоторое время терпеть недостаток в самом насущном? Это будет недолго.

– Пусть хоть всегда.

Ленни старался говорить без волнения.

– Жить среди людей, языка которых ты не знаешь?

– Я выучусь.

– Тогда слушай, Сари, дорогая. Это единственный выход. В прошлом году я ездил с футбольной командой в португальскую Восточную Африку. У меня даже завелись там друзья. В тех краях на образованных цветных дискриминация не распространяется. Она касается только неграмотных африканцев. Мы с тобой могли бы поехать туда.

– Поедем, Ленни! – страстно вырвалось у Сари из самой глубины души.

– Это не так просто. Мне не дадут разрешения на выезд, а ты не можешь просить о таком разрешении без ведома Герта. И потом, это очень затянет дело.

Лицо у Сари снова потемнело.

– Но у меня в Кейптауне есть один человек, – продолжал Ленни, – который знает, как это уладить. Он мой приятель и все для меня сделает. Я завтра же утром дам ему телеграмму.

– А деньги? – спросила Ханна со сдерживаемой надеждой в голосе.

– Достану в долг в Кейптауне, – сказал Ленни.

– Двадцать фунтов я могу достать, – сказала Сари, заглушая голос своей совести.

– Хорошо. Это пригодится на первых порах. Так вот, уложи побольше вещей в чемодан. И будь осторожна. Никто не должен знать. Я думаю, лучше всего нам ехать ночью. Завтра. В девять часов вечера есть поезд на Кейптаун. На станцию мы явимся врозь, и ехать нам тоже придется врозь. До самого Кейптауна. А там уже будет легче.

В маленькой кухне наступила тишина. Сари рукой повернула к себе лицо Ленни, так, чтобы видеть его глаза.

– А ты правда этого хочешь, Ленни?

Ленни улыбнулся.

– Это я тебя должен спросить, Сари. Ты ведь жертвуешь всем.

Она покачала головой.

– Нет, Ленни, это ты всем жертвуешь. Говорят, для женщины любовь – все, а для мужчины часть его жизни. Для меня любовь – все.

– А для меня ты – все, Сари.

– А когда мы приедем туда, куда ты говорил, там в самом деле все будет хорошо?

– Да, дорогая. Нам всюду можно будет ходить вместе, и вообще мы всегда будем вместе.

– И вместе лежать на солнце?

– Да.

– И под руку гулять по улицам?

– Да.

– И вместе заходить в кафе?

– Да, дорогая, да. Мы все будем делать вместе.

– И никогда не будем разлучаться?

– Только на время моих занятий. Я довольно свободно объясняюсь по-португальски, но мне придется немало поработать для того, чтобы я мог преподавать на этом языке.

– И я тоже буду учиться по-португальски?

– Ну, конечно, и ты тоже.

– Ах, как чудесно, Ленни!

– Мы еще не там, дорогая.

– Но мы будем там, правда, Ханна?

Ханна улыбнулась и кивнула.

– Да, да, только будьте осторожны.

Сари порывисто поцеловала старую африканку, а потом снова обняла Ленни.

– Ну, ступайте, – ласково сказала Ханна. – Я уж стара и устала за день. Не бойтесь. От меня никто не узнает, куда вы уехали, пусть хоть повесят.

Ханна вышла проводить их и, стоя на пороге, смотрела, как они усаживались на лошадь.

– Доброй ночи, дети, – сказала она на прощанье. – Да хранит вас бог!

По дороге Ленни еще раз объяснял Сари, что ей нужно делать, где и когда она должна встретиться с ним. Она внимательно слушала и заставляла его повторять, если ей что было неясно.

А душа у нее пела. Она уедет отсюда, уедет вдвоем с любимым. Там они будут всюду ходить вместе, жить простой, счастливой и свободной жизнью. Не прячась. Не боясь, что кто-нибудь узнает и причинит зло Ленни. Все будет хорошо. Она сможет заботиться о Ленни. Стирать ему белье, штопать носки, стряпать для него и следить, чтоб в доме было чисто и уютно. А по воскресеньям они вдвоем будут лежать на солнышке и слушать пение птиц. А вечерами гулять по освещенным улицам, и не надо будет бояться, как бы их кто не увидел. И вдруг она подумала о том, какое большое место в их жизни занимает страх. Страх, явный или тайный, управлял всеми их поступками. Он заставлял их избегать дорог, по которым ходили другие люди. Заставлял их искать для встреч скрытые, укромные уголки, ибо только там можно было безопасно отдаваться своей любви.

Но теперь всему этому конец. Скоро их любовь выйдет из ночного мрака на яркий солнечный свет, и никто не посмеет сделать им ничего дурного. То, что они любят друг друга, будет законно, естественно и в порядке вещей. Они станут свободны.

Кейптаун не пугал ее. Ленни сказал, что там есть у него знакомая девушка, которая даст ей приют. А после Кейптауна уже будет легче. Нужно только еще пережить завтрашний день, и все будет хорошо.

Она прислонилась к его груди. Ей казалось, что не на лошади они скачут, а парят на облаках, и блаженное чувство тепла и покоя разлилось по всему ее телу.

Она улыбнулась: ей вдруг пришло в голову, что он ни разу еще не искал телесной близости с ней. Она закинула голову, так что ее губы пришлись около его уха.

– Ты меня еще не любил по-настоящему, – шепнула она.

– Мы еще не муж и жена, – сказал он.

– Это пустая формальность, – сказала она, снова изумляясь тому, как ей с ним ничего не стыдно. – Ты не хуже меня знаешь, Ленни, что мы с тобой больше муж и жена, чем если бы нас сто раз венчали в церкви.

– Чудное ты дитя, Сари. Я думал, ты будешь бояться.

– Почему?

– Девушки всегда боятся.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю.

– Развратник!

– Ничего подобного.

– А откуда же ты знаешь?

– Я читал в книгах.

– Очень жаль, но я не девушка из книги.

– Я тебя ненавижу!

– Тогда не держи меня так крепко. – Бетси остановилась. Они соскочили и, держась за руки, прошли несколько шагов в сторону. Луна стояла высоко – и ночь была словно заколдованная. Ночь, созданная для любви. Они опустились на теплую гостеприимную землю, и на мягкой траве, в сиянии звезд и луны, они без слов сказали друг другу то, что было слишком глубоко и сильно для обыкновенной человеческой речи.

…О, Земля! Научи своих неразумных детей любить. Научи их, потому что им это нужно. Самые простые чувства нужны им. Сострадание и нежность и братская преданность. И любовь, которая сильней и больше, чем нация или раса; любовь, которая объемлет все нации и все расы; высшая любовь человека к человеку. И еще, о Земля, внуши им гнев, праведный гнев, который велит бороться со злом, а мир заключать лишь с людьми доброй воли. Скажи им, что каждое человеческое сердце священно, каждое человеческое сердце может болеть… Скажи им… Скажи, что до тех пор, пока всякий мужчина и всякая женщина не вольны в своей любви друг к другу, нет и не может быть безопасности для людей… Скажи им…

Легкое облачко заволокло луну. Сари пошевелилась и открыла глаза.

– Я люблю тебя, Ленни, – сказала она.

– И я люблю тебя, – сказал он.

Они встали и пошли дальше. Они шли, пока не очутились на месте своей первой встречи, казавшейся теперь такой далекой, – на вершине холма, разделявшего обе долины.

– Больше мы сюда не вернемся, – сказала Сари.

– До тех пор пока страна не станет свободной, – сказал Ленни.

– А будет это когда-нибудь?

– Все должно измениться, дорогая. Нельзя вечно держать целый народ под гнетом.

– Скорей бы… Я, должно быть, очень плохая европеянка, раз иду против традиций белого человека. Герт, наверное, сказал бы так.

– Да, европеянка ты, пожалуй, плохая, но вообще-то ты прелесть.

– А я так рада, что я плохая европеянка, а вообще прелесть. Мне совсем ни к чему этот престиж белого человека, Ленни. Это просто значит – того нельзя, этого нельзя. Мне, например, так хотелось сегодня пойти на праздник.

– Там, куда мы поедем, мы с тобой станем ходить на все праздники.

– Да, да. Ах, скорей бы уж завтра!

– А теперь иди домой, дорогая. И помни, я буду ждать тебя завтра там, где мы встретились сегодня. Пусть Сэм донесет тебе чемоданы, это, я думаю, не опасно. Только не опаздывай. Поезд стоит всегда две, три минуты. И не забудь деньги. Они нам очень пригодятся.

– Не беспокойся, Ленни. Обещаю тебе ничего не забыть и вовремя быть на месте. Мы успеем на поезд. Не беспокойся, дорогой. Спи спокойно

– Главное, будь осторожна, Сари.

– Милый, неужели ты думаешь, что я могу быть неосторожна, когда решается наше будущее.

– Прости меня, дорогая. Спокойной ночи.

Они обнялись. Дрожь прошла по телу Сари.

– Что ты?

– Мне так страшно возвращаться в этот дом, Ленни! У меня так и стоит перед глазами Герт, избивающий Сэма.

– Потерпи, Сари! Ведь только одна еще ночь.

– И весь завтрашний день!

– Да, правда. Но ты возьми себя в руки, дорогая.

Она закрыла глаза и прильнула к нему. Он крепче прижал ее к себе, гладя рукой ее светлые волосы.

– Ничего, – сказала она тихо. – Я уже взяла себя в руки.

Она нежно поцеловала его, вырвалась, схватила поводья Бетси и, прыгнув в седло, пустила лошадь по дороге к Большому дому.

Ленни еще немного постоял на холме. Он сызнова продумал весь план, до последней мелочи. Тут нельзя допустить ни единой ошибки. Все должно было идти как по рельсам. Он повернулся и быстрым шагом пошел к Стиллевельду.

Поселок был погружен в темноту. Только у них в окошке светился огонек. Видно, мать еще не ложилась. Ждет его. Думает, что он сердится на нее из-за Старого Герта. Бедная мама! Он вошел в кухню.

Она сидела в неудобной, настороженной позе, лицом к двери, спиной упираясь в острый угол стола. При взгляде на нее у него защемило сердце. Сколько уже времени она сидит вот так и ждет его прихода? В тоске и страхе? А теперь с трепетом глядит на него, ожидая, что он заговорит. Станет обвинять ее.

Он шагнул к ней и крепко ее обнял. И вся боль и стыд, которые она подавляла в себе целый вечер, поднялись и хлынули наружу. Она хотела заговорить, но вместо слов получился только жалобный крик.

Он молча гладил ее трясущиеся от рыданий плечи. Пусть выплачется. Потом они поговорят с ней, потом он скажет, что не о чем было плакать. «А пока плачь, милая, старенькая мама, слезы облегчат твое сердце. Тебе сразу станет лучше. У меня сильные руки. Они обнимут тебя, они тебя поддержат. Это руки твоего сына».

Постепенно ее рыдания стали утихать. Он чуть-чуть отстранил ее от себя и заглянул ей в лицо.

– Ну, как, легче?

Она молча кивнула.

– Вот и хорошо! Ты посиди тут, а я сварю кофе.

– Я сама сварю, – вскинулась она.

– Нет, не надо. Посиди спокойно.

Вода в котелке кипела. Он заварил кофе и налил в кружки. Потом отнес их на стол и сам сел с матерью рядом.

– Теперь выслушай меня, мама. Когда я сегодня вечером спросил тебя о прошлом, голос у меня был сердитый, я знаю. Но я сердился не на тебя. Я сердился, что чужой, посторонний человек рассказал мне об этом. И то я был неправ. Кто я такой, чтобы сердиться на свою мать за ее прошлое? Куда бы это годилось, если бы матери обязаны были отдавать детям отчет в своей прошлой жизни. Не мое это дело. Ты была мне хорошей матерью, ты дала мне образование, о каком большинство наших детей и мечтать не смеют. О чем же тут еще говорить?

– Пойми, сынок… – взволнованно начала старуха.

– Не надо, мама. Это твое личное дело. Я тебе не судья. Нечего тебе оправдываться передо мной. Ты моя мать. Я люблю тебя. Ты столько для меня сделала. И больше тут говорить не о чем.

Лицо старухи просияло гордостью, счастьем, любовью.

– Ты хороший сын, Ленни. И Селия, она тоже хорошая. Верно, это она помогла тебе понять…

– Да, – сказал Ленни, думая о Сари. – Она помогает мне понять очень многое. Она чудесная.

– И ничуть не гордая, сынок, верно?

– Ничуть. Простая и милая и все понимает.

– Вы скоро поженитесь?

Ленни достал папиросу и улыбнулся, закуривая.

– Знаешь, мама, среди всех планов, которые мы с ней строили, мы забыли только одно – свадьбу. Но ты не беспокойся. Мы поженимся непременно.

– Скоро?

– Очень скоро… Вот что, мама. Я завтра вечером уеду в Кейптаун. Может быть, задержусь немного. Так ты не тревожься, что бы ты ни услыхала, пока меня не будет. Потом все поймешь. Я напишу тебе.

– Ты надолго уезжаешь, сынок?

– Не тревожься. Я тебе обо всем напишу.

Старуху разбирало любопытство, но она только молча кивнула.

– Ладно, сынок.

– Ну а теперь ложись спать, мама, уже очень поздно. Я пойду укладывать чемодан.

– Ступай, сынок. Покойной ночи… Ох, совсем забыла! Фиета несколько раз заходила вечером. Какое-то у нее есть к тебе поручение, что-то важное. Когда бы он ни пришел, говорит, пусть зайдет ко мне, я не буду ложиться. Видно, и в самом деле что-то важное, Ленни.

– Спасибо, мама. Я схожу, узнаю. А ты ложись.

Он поцеловал морщинистый лоб. Старуха пошла в спальню.

Ленни задумчиво прошелся вокруг стола. «Что такое хотела ему передать Фиета? Это не может быть поручение от Сари, потому что с Сари он только что расстался. Надо все-таки узнать». Он затушил папиросу и торопливо вышел на улицу. В окнах у Фиеты было темно. Он тихонько постучал в дверь. Тотчас же послышалось чирканье спички и появился свет. Видно, Фиета ждала его.

Спустя минуту дверь отворилась; она вышла и тщательно притворила ее за собой. Она была совсем одета.

– Всю ночь вас дожидаюсь, – сердито сказала она.

– Простите, – сказал Ленни. – Что у вас за поручение?

– Никакого поручения нет, а просто я хотела кое-что вам рассказать. Вечером после праздника я ходила в Большой дом, посмотреть, нет ли там Сэма, и слышала разговор Герта с Вильджоном. Они меня не видели. Вильджон советовал Герту, чтоб он построже присматривал за Сари, а, то, говорит, чудные творятся дела.

– Дальше.

– Это все. Я решила, что вам не мешает знать.

– Больше они ничего не говорили?

– При мне – ничего.

– Спасибо.

– Меня благодарить нечего. Свою звезду благодарите, что я слышала этот разговор и предупредила вас. Сама не знаю, зачем мне это нужно.

– Пожалуйста, Фиета, скажите завтра утром Сари, чтоб она была поосторожнее.

– Надо думать, вы знаете, что делаете.

– Не беспокойтесь. Знаем.

– А я и не беспокоюсь. Это не моя печаль.

– Правильно. Спасибо, Фиета. Спокойной ночи. Только не забудьте сказать Сари.

– Не забуду. Спокойной ночи.

Ленни быстрым шагом пошел через улицу домой. Фиета, поджав губы, следила за ним, пока он не скрылся за дверью, потом передернула плечами, повернулась и вошла в дом.

Ленни на цыпочках прошел во вторую комнату и вынес оттуда свой чемодан. Он возьмет только этот один. Рано утром он отнесет его в лавку и там оставит. А то, если вечером выйти из дому с чемоданом, это привлечет внимание. Он уложил все, что собирался взять с собой, стянул чемодан ремнями и задвинул его под стол. «Еще пижама осталась у проповедника, – вспомнил он. – Ну и бог с ней. Пусть остается старику на память. А то пришлось бы еще и ему объяснять».

Он постоял с минуту, раздумывая. Больше сейчас делать нечего. До утра, во всяком случае. Надо отдохнуть. Он вытянулся на своем тюфяке, но сон не шел к нему. Он, впрочем, так и знал, что не заснет. Потому и лампы не погасил, ложась. Он закурил и стал думать о Сари. И опять, как всегда, ему не удалось представить себе ее внешний, телесный облик. Он видел только круглое лицо, волосы цвета маиса и глаза, которые все понимают. Все остальное – ее дыхание, звук ее голоса, ее сердце – жило где-то в глубине его сердца. И так будет всегда, ибо они связаны чем-то, что выше простого разумения.

Он встал и подошел к маленькому столику, где хранились школьные книги и тетради. Достав перо, чернило, бумагу, он сел за стол, посреди комнаты, придвинул к себе лампу и стал писать. Он писал письмо Сари. Свое первое письмо к ней…

В Большом доме Сари аккуратно свернула последнее платье и уложила его в чемодан. Теперь еще только завтрашний день. Только завтрашний день, а потом наступят дни смеха, любви и счастья. Ну, конечно, будут и трудные дни, но это будут трудности совместной борьбы за хлеб, за свой дом, за все те мелочи, которые делают дом самым лучшим местом на земле. Это будет их общий дом. И если даже придется голодать, что ж, и поголодают вместе. Они оба молоды. Могут работать. Им нужно только одно. Чтобы их не трогали, не мешали им жить по-человечески. С остальным они справятся. Они будут делить заботы и радости, болезнь и здоровье. Пусть у них будет самая скромная комнатка, Сари сумеет сделать так, чтобы он отдыхал там душой, вернувшись с работы.

Все вещи были уложены. Она ничего не забыла. Она подумала: что он теперь делает? Приподнявшись на цыпочки, она задула лампу. Потом открыла окно, пододвинула стул и долго сидела в темноте, любуясь красотою ночи. Ждала, когда займется день.

– Скорей! – шептали ее губы.