Текст книги "Тропою грома"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

Вам не удастся вечно скрывать свою любовь и хранить ее в тайне от всего мира. Вы живете в мире, и мир, рано или поздно, вас настигнет. И так как это вздорный и лишенный разума мир, он раздавит вас и вашу любовь и девушку, которую вы любите. Может быть, в другой стране, – к сожалению, таких стран мало, – в другой стране, где черный цвет кожи не считается преступлением, вы с ней могли бы быть счастливы. Здесь это невозможно.

Принесите же эту жертву ради своего народа, ради его будущего. Уезжайте отсюда. Боритесь за то, чтобы ваши соплеменники перестали быть рабами. Боритесь за такое будущее, в котором, если другой цветной юноша полюбит другую белую девушку, он сможет любить ее открыто, и любовь их никто не сочтет преступлением. Этим вы послужите своему народу.

И в этой борьбе вы найдете утешение и забудете свое горе. Видите ли, Сварц, мы с вами, все наше поколение рождено для борьбы. В этом, друг мой, наше предназначение. А на любовь нам не отпущено времени. Наше дело бороться за жизнь нашего народа, за наше право быть людьми, а не рабами. Не нам петь тихие песни по вечерам. Не нам останавливаться и слушать и смягчаться сердцем. Сердце у нас должно быть твердое, как железо. Когда это не так, мы погибаем, даже если остаемся жить. И приносим гибель другим, не только своему, но и следующему поколению.

Надо бороться за то, чтобы настало такое время, когда солнце будет сиять ярко и птицы петь громко, но свет в сердцах нашего народа будет ярче, чем свет солнца, и песнь их сердец будет громче птичьих песен. За это будущее мы должны бороться. Мы должны идти все вперед, брат мой, и бороться, не складывая оружия, ибо отдыха нам не дано. Так скажи мне теперь, брат: ты уедешь?

Ленни молчал, глядя перед собой. Мако и Исаак молча ждали, следя за выражением его лица. Вернулась Селия с двумя кружками кофе и пошла принести еще. Кругом плясали, кричали и смеялись, позабыв о незваных гостях. Только проповедник, прохаживаясь по ту сторону костра, все еще не мог разрешить свои сомнения. Селия опять вернулась, неся еще две кружки кофе, и опять ушла. Она чувствовала, что эти двое – ее союзники против белой девушки и что им не надо мешать. Наконец она принесла блюдо с печеньем и села к столу.

– Что же ты скажешь, друг? – мягко повторил Мако.

– Мне нечего сказать, – ответил Ленни.

Исаак вздохнул, откинулся на стуле, снял очки и принялся их протирать.

– Вы меня возненавидите за то, что я вам скажу, Сварц, – протяжно проговорил он. – Я надеялся, что можно будет обойтись без этого. – Он посмотрел на Селию: – Будьте добры, уйдите на минуточку.

– Я бы хотела остаться, – глухо сказала Селия. Страх вдруг холодком побежал у нее по спине.

– Пусть остается, – сказал Ленни.

Исаак пожал плечами и снова вздохнул.

– Может, вы еще передумаете и согласитесь уехать?

– Нет. Что вы хотели сказать? Говорите.

– Простите меня, Сварц… Но дело, видите ли, в том, что Старый Герт Вильер приходится вам родным отцом. Вы с Сари Вильер родственники. – Он еще глубже вздохнул и повесил голову.

Искра надежды вспыхнула в сердце Селии.

– Это ложь! – крикнул Ленни.

– Это правда, – печально откликнулся Исаак.

Ленни уставился на него, и недоверие в его взгляде постепенно сменилось ужасом, а ужас – растерянностью, болью, отчаянием. Он медленно встал и побрел прочь.

– Я пойду за ним, – с тревогой сказала Селия.

Мако удержал ее за руку.

– Не надо. Не трогайте его.

Ленни прошел мимо танцующих, никого не видя. С ним заговаривали, но он не слышал.

Он разыскал свою мать, сидевшую в кучке женщин по ту сторону костра, и тронул ее за локоть.

– Пойдем, – сказал он сдавленным голосом.

Старуха поглядела ему в лицо и торопливо встала.

– Что-нибудь случилось, сынок? – испуганно спросила она.

– Пойдем, – повторил он.

Они молча пошли к дому. Тревога грызла старуху. Ленни чиркнул спичкой, зажег лампу, потом запер дверь и повернулся к матери.

– Это правда? – охрипшим голосом спросил он. – Старый Герт Вильер – мой отец?

Старуха заплакала. Она беззвучно всхлипывала, с губ ее срывались невнятные звуки.

– Это правда? – бешено закричал Ленни.

– Правда, – жалким, испуганным голосом пролепетала она. По щекам ее катились слезы.

Ленни круто повернулся и вышел из дому. Тем же шагом, не останавливаясь, он пошел дальше. Он не знал, куда и зачем идет, он не думал об этом. Просто шел и шел, а в висках у него стучало словно тяжелым молотом.

Таким его и увидела Фиета, когда он, немного погодя, тем же шагом и все так же ничего не видя, вошел в кухню Большого дома. Она прикусила пальцы, чтобы подавить невольное восклицание и, схватив его за руку, мгновенно вытащила из кухни.

– Ты с ума сошел! – яростно прошипела она, тряся его за плечи.

– Я хочу видеть Сари, – проговорил он.

Фиета поняла, что что-то неладно. Ленни Сварц не в себе, на нем лица нет. Слава богу, что у нее оказалась эта прореха на рукаве, из-за которой она задержалась несколько лишних минут. А то бы она уже ушла пять минут тому назад, и один бог знает, что бы тогда было!..

– Подожди здесь, я пойду скажу ей. Понял? Стой тут, слышишь?

Она бегом побежала в дом, прямо к Сари в комнату. Сари подняла глаза от книги. Фиета подошла к ней и нагнулась к ее уху.

– Ленни Сварц тут, – прошептала она. – Ждет возле кухни. Что-то у него случилось.

Прежде чем она успела договорить, Сари уже не было в комнате. Она стрелой пронеслась через кухню во двор и через миг уже была возле Ленни, стоявшего в темном углу у стены, куда его толкнула Фиета. Взяв его за руку, она повела его прочь от дома. Она сразу почувствовала, что он весь как натянутая струна.

– Что случилось, мой дорогой? Что с тобой? Расскажи мне.

– Я сын Старого Герта Вильера, – глухо проговорил он.

Она сразу все поняла. Бедный Ленни!

– Но это ничего не значит, милый, – нежно сказала она. – Мы с тобой все равно не родственники. Во мне нет ни единой капли вильеровской крови. Слышишь, дорогой? Ни единой капли. Мой отец был приемыш. Он вовсе не Вильер. Старый Герт усыновил его и дал ему свое имя. Только и всего. И я совсем не Вильер, даже ни чуточки.

Ленни остановился, пытаясь в темноте разглядеть ее лицо.

– Это правда? – сказал он с мольбой.

– Правда, Ленни.

Она привстала на цыпочки, обвила руками его голову и, нагнув к себе, прижалась щекой к его щеке. Так они стояли долго. И мало-помалу напряжение покинуло его. Его голова склонилась к ней на плечо, он пошатнулся.

– Пойдем сядем, – сказала она и повела его к заросшему травой бугорку.

Они сели. И вдруг Ленни разрыдался. Она обняла его, прижала к груди и стала баюкать, как мать ребенка, – долго, долго, пока рыдания его не стихли.

– Все хорошо, – сказала она. – Теперь уже все хорошо, милый.

– Я думал, что я потерял тебя, – проговорил он уже обычным своим голосом, только полным невыразимого облегчения.

– Ты не можешь меня потерять, – сказала она с уверенностью. – Вспомни, что ты сам говорил: я у тебя в сердце.

Они прижались друг к другу.

– Я у тебя в сердце, – повторила она. – Всегда помни об этом, Ленни. Я у тебя в сердце, а ты у меня. Будешь помнить?

Он кивнул. Она отстранилась от него и поглядела ему в лицо.

– А теперь тебе надо идти, – сказала она. – Не порти им праздник.

– Селия приехала, – сказал он.

– Я знаю. Но теперь ты пойди к ним. И больше ни о чем не горюй. Ни о Селии, ни о том, что ты вдруг оказался Вильером. – Она помолчала, о чем-то думая, потом сказала, растягивая слова: – Очень все-таки странно, когда представишь себе, что ты Вильер. Последний из настоящих Вильеров. Это ведь выходит, что с Гертом кровные братья. Интересно: он знает или нет?..

– Тебе это неприятно? – с любопытством спросил Ленни. Ему самому это было просто отвратительно.

Сари засмеялась своим мягким, добрым смехом.

– Ну почему же неприятно? Какое мне до этого дело?

Она взяла его за щеки и близко придвинула к нему лицо. В лунном свете глаза ее казались бездонными; из них смотрела мудрость веков, сочувствие, жалость и нежность, и мудрое понимание, обретенное женщиной за многие века.

– Ни до чего мне нет дела, Ленни, кроме одного: чтобы ты был счастлив.

К горлу Ленни подступил комок; слова замерли на его устах. Он отнял ее руки от своего лица и начал страстно целовать их. Неудержимое ликование вдруг охватило Сари. Все хорошо, теперь уже все хорошо, какое счастье!.. Страх, сдавивший ей сердце в ту минуту, когда она бросилась к нему из комнаты, развеялся без следа. Она уже ничего не боялась, она была сильна – и без меры горда тем, что ее так любят, она была свободна, свободнее всех на свете… Сознание своей свободы опьянило ее…

Стыдливым и вызывающим жестом, предаваясь ему вся до конца, она кинулась в его объятия. Последние преграды, какие еще были между ними, пали.

– Меня больше нет, я растворилась в тебе, – сказала она и засмеялась от счастья.

Он понял, и блаженный покой наполнил его сердце.

Через минуту она выпрямилась и мягко оттолкнула его.

– Тебе надо идти, – вымолвила она со вздохом.

Он хотел сказать, что не пойдет, что не может, не хочет, но она зажала ему рот рукой.

– Хорошо, – покорно сказал он. – Значит, в десять?

– Да. Я буду ждать. А теперь иди.

Подождав, пока он отойдет, она встала и пошла к дому. В кухне Фиета, уже совсем готовая к уходу, встретила ее любопытным взглядом. «И она тоже знает, – подумала Сари и пожала плечами. – Ну и пусть себе знает. Пусть хоть все знают, лишь бы это не повредило Ленни».

– Все в порядке? – небрежно спросила Фиета, направляясь к выходу.

– Да… – Затем, после мгновенного колебания: – Спасибо, Фиета.

Фиета прошла мимо с непроницаемым видом, словно и не слыхала.

А внизу, в Стиллевельде, веселье было в полном разгаре. Никто и не заметил, с каким заплаканным лицом вернулась сестра Сварц и, отозвав проповедника в сторону, долго о чем-то с ним говорила. О вторгшемся на праздник кафре все тоже давно забыли. Пиво лилось рекой. Гармоника не умолкала. Все плясали, смеялись, болтали, с тем большим самозабвением отдаваясь веселью, что для них это было редкое счастье, единственный перерыв в скучной веренице трудных, жестоких, голодных и унылых будней. У всех развязался язык, каждый выкладывал, что у него было на сердце, – все свои затаенные мечты и желания, неосуществимые и от этого еще более заманчивые. Скромные это были мечты и малюсенькие желания! Заработать немножко денег, купить два-три платья, есть мясо три или четыре раза в неделю, да чтоб было вдоволь хлеба, – досыта накормить тощих ребятишек с раздутыми от голода животами. Одна старуха смущенно призналась, что ее мечта – скопить три фунта. Без всякой особенной цели. Просто ей казалось, что это, должно быть, ужасно приятно – иметь в доме столько денег! Другая торжественно объявила, что если б ей только хоть разок поесть сливочного масла, – ну после этого хоть умереть! Они упивались своими маленькими мечтами, они простодушно грезили вслух…

– Вон идет Сварц, – сказал Мако. Он прежде всех заметил появившегося из-за костра Ленни. Исаак тоже посмотрел туда. Они увидели, как кто-то остановил Ленни, что-то ему сказал, и Ленни с улыбкой вынул и дал ему папиросу. Исаак вдруг нахмурился.

– Что-то неладно, – пробормотал он и принялся протирать очки.

Ленни подошел, уверенным жестом отодвинул свой стул и сел к столу. Он оглядел Исаака и неторопливо кивнул.

– Ваши сведения оказались правильными, Финкельберг, – спокойно сказал он.

Селия положила руку ему на плечо. Он отодвинулся.

– Я это сделал потому, что желал вам добра, – не глядя на него, виноватым голосом проговорил Исаак.

– Очень вам благодарен, – сухо ответил Ленни.

– Так вы уедете? – неуверенно сказал Исаак.

Ленни улыбнулся.

– Нет. Не уеду. Спасибо за ваши заботы, но я не уеду.

– Почему? – резко спросил Исаак.

– Вы так хорошо умеете разгадывать чужие тайны. Ну вот разгадайте и эту.

Исаак покраснел и еще усерднее занялся протиранием своих очков. Ленни взял кружку с остывшим кофе и отхлебнул глоток.

– Дай, я принесу горячего, – с беспокойством сказала Селия, протягивая руку.

– Не надо. Хорошо и так.

Она прикусила губу и опустила глаза.

– Послушайте, друг мой… – начал Мако, но Ленни прервал его резким жестом. Немного кофе пролилось из его кружки на скатерть.

– Вы ждете, что я переменю свое решение, Мако. Напрасно. Я верю вам, что вы пришли сюда с наилучшими намерениями. – Голос его звучал спокойно. – Ну вот, я выслушал то, что вы с Финкельбергом хотели мне сказать. И ответить могу только одно: не мешайтесь не в свое дело. Когда мне понадобится помощь, ваша или Финкельберга, я ее у вас попрошу. Вы очень умны, Мако, но и вы не все знаете и не все понимаете. И я прошу вас понять, что я не хочу никакого вмешательства в мои дела.

Исаак уже открыл рот, чтобы заговорить, но Мако предостерегающе поднял руку и встал из-за стола. Глаза его обратились к Ленни; в них больше не было насмешливых огоньков, на губах не было обычной иронической усмешки. Только сочувствие и печаль читались в его лице.

– Простите нас, Сварц, – негромко сказал он. – Надеюсь, вы не сердитесь на меня или на Финкельберга. – Он протянул Ленни руку. Тот, после мгновенного колебания, нерешительно пожал ее. Мако ответил ему крепким пожатием. – Значит, мы с вами по-прежнему друзья? – спросил он.

Ленни кивнул.

– Да. Друзья.

– А со мной? – спросил Исаак, все еще занятый своими очками.

– И с вами тоже.

– Пойдемте, Финкельберг, – сказал Мако. – Нам пора. Благодарю вас за кофе, мисс Ричардс. Очень рад был с вами познакомиться.

Они шли молча, пока свет костра и шум праздника не остались позади. Исаак поглядел на Мако и покачал головой.

– Он сошел с ума, – сказал Исаак.

– Нет, мой друг, он не сошел с ума. Он наконец стал человеком. Их взаимная любовь сделала его человеком. Неверие в себя, скованность и страх, эти спутники рабства, наконец-то покинули его. Еще немного и он стал бы по-настоящему полноценным человеком, но успеет ли он? Трагический конец может настичь его раньше. Трагедия не в самом Сварце и не в самой девушке. Это трагедия нашей страны и нашего времени. Их любовь – это символ стремления людей подняться на более высокую ступень и разбить сковывающие их цепи.

– Но что она им принесет?

Мако пожал плечами и закурил трубку. Пламя от спички на миг озарило его невозмутимое лицо.

– Им самим – ничего хорошего. Страдания, преследования, тюрьму. – Он снова пожал плечами. – В конце концов их непременно разлучат.

– Сварца поймают где-нибудь и изобьют до смерти.

– Да, может быть и так. А может быть, при удаче он отделается тем, что пролежит несколько месяцев в больнице. Так что, видите, им самим эта любовь не сулит ничего хорошего. Зато для других это будет урок, и многие сумеют сделать из него правильные выводы. Вот и все.

– Как вы можете так спокойно говорить об этом! – воскликнул Исаак.

– Это война, – ответил Мако и снова пожал плечами.

Они шли в молчании, молодой еврей и молодой африканец. Ночь только начиналась, звезды не успели еще разгореться. Одна лишь луна ярким светом заливала темную землю. Исаак все поглядывал на Мако. Что делается в этой черной, курчавой голове? Почему он так легко примирился с отказом Ленни внять их предостережениям?

Что-то в голосе Мако, в его осанке, в печали, отражавшейся на его лице, мешало Исааку обратиться к нему со словами порицания. Внутренне он осуждал его, но укорять почему-то не решался. Он бы и совсем промолчал, если бы не пересилило любопытство: почему все-таки он так спокойно принял отказ Ленни?

– Почему вы так легко согласились? – спросил Исаак.

Мако улыбнулся.

– С чем я согласился, друг мой?

– Вы сами понимаете, с чем. Вот когда Ленни вернулся.

Мако тихо рассмеялся горьким, безрадостным смехом.

– Вы спрашиваете меня об этом, вы, считающий себя исследователем человеческой природы?

Исаак снял очки и принялся в темноте их протирать.

– Вы так и не сказали почему, – пробормотал он.

Мако остановился и обернулся назад, туда, где во мраке полыхали отблески от костра, откуда слабо доносился гомон голосов и веселый хохот.

– Прислушайтесь, – мягко сказал он. – Они счастливы, они веселятся. Они поют, и пляшут, и пьют, – почему? Потому что празднуют будущую свадьбу Ленни Сварца и мисс Ричардсон? Да, и поэтому тоже. Но еще больше потому, что этот праздник на короткий час освобождает их от самих себя, потому, что он дает им возможность помечтать и забыться. Таков человек. Он всегда найдет повод для радости. Разве это не поразительно, друг мой?

– Да, – нетерпеливо сказал Исаак. – Но как же насчет Сварца?

После долгого молчания Мако проговорил:

– Да. Насчет Сварца. У американского поэта, Каунти Каллена, есть одно стихотворение. Оно как будто написано про них. Слушайте:

 
Черный и белый проходят тропой,
Глядя друг другу в очи.
Один – ослепительный день, другой —
Скорбная гордость ночи.
Смотрит с опаской на них черный люд,
А белые требуют мести:
– Дерзость какая! Глядите, идут —
Эти двое… вместе. —
Но что им те взгляды и бранная речь, —
От дома идут они к дому…
Так молния, словно сверкающий меч,
Проходит тропою грома.
 

– Тут говорится о двух мальчиках, но то же самое можно сказать о Ленни Сварце и этой девушке, Сари Вильер. – Он тихо засмеялся. – Поэты умеют лучше объяснять происходящее, чем политики. Их истины вечны. Но вернемся к вопросу, который вы мне задали. Вы хотите знать, почему я так легко согласился. Я вам отвечу. Вы рассуждаете так: «Если они будут любить друг друга, это кончится плохо. Поэтому надо, чтобы они перестали любить». Вы хотите поднять руки к небу и приказать молнии: «Не смей сверкать, а то ты, чего доброго, сожжешь этот дом!» Вы хотите протянуть руку и повелевать грому! Можете вы это сделать, друг мой? – Голос его гневно зазвенел. – Вы говорите, зачем я так легко согласился. А вы скажите, чем вы можете заградить тропу грома?

– Но ведь последствия будут ужасные!.. Школу придется закрыть. Мало ли что еще может произойти!

– Да, мой друг, последствия будут очень плохие, и школу, возможно, придется закрыть. Но все это кому-то послужит уроком. И кто-то сделает надлежащие выводы. Гроза освежает и увлажняет землю, она валит сухостой, все старое и отмершее.

После грозы хорошо сажать и сеять, и выращивать новый маис, и пестовать новые молодые деревья. И как с землей, так и с сознанием людей…

После того как Исаак и Мако ушли, Ленни и Селия долго сидели молча. Одна мысль встала перед Селией с непреложной ясностью: это конец. Она только что видела это собственными глазами. Возле нее сидел совсем новый Ленни. Какой-то чужой, незнакомый человек. У него было лицо прежнего Ленни, и прежние жесты, и прежний голос. Но при всем том это был чужой человек, с которым она не знала, как разговаривать.

«Так лучше же кончить сразу, – сказала она себе. – Незачем еще мучиться. Отрезать одним ударом ножа, раз и навсегда. Оттяжки ничему не помогут». Но это больно. Это очень больно. Воспоминания о прошлых днях, прожитых вместе, об утрах, и ночах, и вечерах, наполненных радостью и смехом, о долгих прогулках рука с рукой, о мирном отдыхе друг подле друга, о танцах, об общих развлечениях и общих друзьях – все эти воспоминания цепко держали ее за сердце. Прошлое не отбросишь, как вырванный зуб. Память, словно жонглер, играет сердцем человека. Но все равно, надо кончать, и раз так, надо это сделать скорее, чтобы поменьше мучиться. Так подсказывает здравый смысл.

– Который час, Ленни?

Он посмотрел на часы.

– Половина девятого.

– Как ты думаешь, я поспею на станцию к девяти? В девять проходит поезд, и я хотела бы с ним уехать. Это, я думаю, будет самое правильное.

– Почему непременно сегодня?

– Чем скорей, тем лучше. Можно успеть?

– Если сейчас же выйти и бежать всю дорогу.

– Все равно, я должна уехать. Вещи ты мне перешлешь, хорошо? А сейчас я пойду попрощаюсь с твоей матерью и с проповедником. Я им скажу, что получила телеграмму, что мой отец тяжело болен.

– Отчего тебе не поехать завтра?

– Нет. Сегодня. Сбегай, пожалуйста, домой за моей сумочкой, она лежит на кровати. В ней билет и деньги. Больше я ничего не буду брать. И прямо иди на станцию. Я тебя догоню. И не спорь со мной. Так лучше для меня – и для нас всех.

Ленни еще раз взглянул на часы и зашагал к дому. Селия побежала туда, где стояли мать Ленни и проповедник. Она сразу заметила выражение стыда и боли на лице старухи, но запретила себе об этом думать. Еще новых волнений она не вынесет. Она должна поспеть на поезд, вот что сейчас главное. У проповедника тоже было встревоженное лицо.

Селия обняла старуху. Та закусила губу, стараясь удержаться от слез, но они все же покатились по ее щекам.

– Вы знаете, что сказал Ленни, – с болью проговорила она.

– Знаю, – ответила Селия.

– Но он хороший, право же, он ничем не хуже многих, чьи родители венчались в церкви.

– Не горюйте об этом.

– Он мне никогда не простит, Селия! Я тогда была молода. Я работала в Большом доме. Это было еще до того, как я встретилась со Сварцем. Я была совсем молодая и глупая.

– Не горюйте, не надо. Он вас простит. Я знаю.

– Нет, он осудит меня… Мне так стыдно.

– Мы все делаем ошибки. Не расстраивайтесь. Право же, это зря. Все будет хорошо.

– А вы меня не осуждаете, Селия?

– Конечно, нет, даже и не думаю. Это со всяким может случиться.

– Вы добрая девушка, Селия… Правда? – обратилась старуха к проповеднику.

– Очень добрая, – откликнулся тот.

– И вы будете его любить по-прежнему? – с мольбой сказала старуха.

Селия взяла себя в руки и утвердительно кивнула головой.

– Да. Я люблю его по-прежнему… Но сейчас я хотела поговорить с вами о другом. Молодой Финкельберг принес мне телеграмму. Мне сообщают, что мой отец внезапно захворал. В девять идет поезд. Я хочу на него поспеть. Поэтому мне нельзя терять ни минуты. Вещи я все оставляю. Может быть, я еще вернусь, а если нет, вы мне их перешлете. А теперь мне надо бежать, Ленни ждет.

Минуту или две она потратила на то, чтобы выслушать их соболезнования и уговоры отложить отъезд. Она была непоколебима, и под конец они сдались. Старуха взяла Селию за плечи и с каким-то мужеством отчаяния поглядела ей в глаза.

– Но вы уезжаете не потому… – Голос ее осекся, глаза молили девушку сказать правду.

«Я уезжаю потому, что он меня больше не любит», – хотелось крикнуть Селии, но она подавила рвавшийся из сердца крик.

– Конечно, не потому. Какие глупости!.. Я, наверно, скоро опять приеду. – Она поцеловала старуху и торопливо пошла прочь.

Обогнув костер, она пустилась бежать. Сердце колотилось у нее в груди. Она бежала все дальше и дальше, не ослабляя темпа. Вверх по склону. Мимо лавки. Далеко впереди, на залитой лунным светом дороге, она увидела фигуру Ленни. Ей стало жарко, она сбросила пальто, перекинула его через руку. Стало легче. Прохладный ночной воздух освежал тело. Только бы поспеть вовремя!.. Панический страх охватил ее при мысли, что она может опоздать на поезд. Нет. Этого нельзя. Она побежала быстрей. Теперь бежать было легче, к ней пришло второе дыхание. Она поравнялась с Ленни и пробежала мимо, крикнув ему: «Догоняй!» Он взял с места крупным, спринтерским шагом – и вскоре они уже бежали бок о бок. Так им случалось бегать не раз, когда надо было поспеть на последний автобус или поезд после прогулки где-нибудь в отдаленной части Капского полуострова. А теперь они бежали в последний раз, чтобы поспеть на поезд, который навсегда увезет ее из его жизни.

Ее душили рыдания, а Ленни думал, что она задыхается от бега. Один раз, когда она всхлипнула особенно громко, он крикнул ей, чтобы она остановилась и отдохнула. Но она продолжала бежать. Дальше. Все дальше. Наконец показалась станция. Но поезда нигде не было видно.

– Можно уже не бежать, – крикнул Ленни. – Поезда еще нет.

– Еще немножко, – отозвалась она.

Они пробежали еще немного, потом перешли на шаг.

– Поезд, кажется, стоит здесь всего одну или две минуты, – сказала Селия.

– Да, – сказал Ленни.

«Вот как это кончается, – подумала Селия. – Нам даже нечего сказать друг другу».

Издали слабо донесся гудок.

«Слава богу, скоро все кончится», – подумала Селия.

– Ну, Ленни, – сказала она с улыбкой. – Давай простимся здесь. Я знаю, ты не любишь долгих проводов, поэтому давай пожмем друг другу руки, и ты иди обратно.

– Прости меня за все, Селия…

– Я уже простила. Я тебе не сказала, но я виделась с Сари Вильер. Мы поговорили по душам, и я поняла, что вы не можете жить друг без друга. Ну что ж, желаю тебе счастья, Ленни… У нас с тобой было много хороших минут, есть что вспомнить… Не забрасывай школу. А твоя Сари – сильная девушка, что называется – с характером.

Поезд показался из-за поворота и начал замедлять ход.

Селия стиснула руку Ленни, сдерживая слезы.

– Прощай, Ленни.

– Прощай, Селия.

Она вынула сигарету и торопливо закурила, глядя, как он уходит по пыльной дороге. Она глубоко затянулась дымом, и это ее немного успокоило. Расправив плечи, она повернулась и пошла вдоль платформы навстречу подходящему поезду.

В сердце было пусто, какая-то зияющая, мучительная пустота. Нужно ее заполнить. Придется найти кого-нибудь, кто мог бы ее заполнить. Придется. Что поделаешь. Такова жизнь.

Она вошла в вагон для цветных, отыскала свободное купе первого класса и позвонила проводнику. К тому времени, когда он явился на звонок, Стиллевельд был уже далеко позади. Селия улыбнулась красивому цветному юноше в железнодорожной форме и велела приготовить постель. Когда он вышел, она села на диван и спрятала лицо в ладонях.

– Что же с ним будет? – прошептала она. – Что с ним будет?

Паровоз пронзительно загудел, и поезд начал втягиваться в туннель.