Текст книги "Тропою грома"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Я тебя замучил, – сказал он.

– Не беда, – коротко ответила она и вытерла слезы.

Он долго смотрел на нее, потом отвел взгляд.

– Я так мучаю тебя, как никто бы другой не сумел. Горше этой боли тебе никто и ничто не причинит. – Он попытался улыбнуться. Одна сторона лица у него искривилась. – Если бы я был мужчиной, а не жалким калекой, я бы сказал: «Фиета, я люблю тебя». Но я только тень, рехнувшийся призрак. Видишь ли, Фиета, то, что они сделали надо мной, навсегда связало меня с ней более крепкими узами, чем любовь. Я люблю тебя, одну тебя, но она всегда будет со мной. Я ничего не помню из своей прежней жизни, до того, как это случилось. Помню только ее. Не как человека, которого видишь, а как что-то, что только чувствуешь. А дальше ничего нет. Пустота. И всякий раз, как на меня находит припадок, она тут, возле меня. И всегда будет.

– Я это знаю. Я всегда знала. Но если ты меня любишь, все остальное мне безразлично.

– Неправда, Фиета.

– Нет, правда. Я хотела ехать в Кейптаун, а теперь не поеду. Это уже не имеет надо мной власти. Я останусь тут. И никогда никуда не поеду. Найду работу и буду тут жить.

– Я видел страдание в твоем лице, Фиета.

– Так это же было до того, как ты мне сказал. Я всегда знала, Сэм, что я для тебя самый близкий человек. Это все знают. Но это еще не любовь. Как долго я ждала, Сэм!

Опять одна сторона лица у него искривилась.

– И ты любишь вот это, – сказал он, оглядывая свое тело.

Глаза Фиеты засияли нежностью, лаской, торжеством.

– Я люблю тебя, Сэм. И всегда любила. – Про себя она прибавила: «Господи боже мой, да ведь только же это одно и есть для меня на свете».

Она встала и пошла к очагу – согреть кофе. Почему-то стало приятно делать все самые простые вещи.

– Сэм.

– Что, Фиета?

Она вдруг застыдилась, как молодая девушкам на своем первом любовном свидании.

– Мне хочется тебя о чем-то спросить.

– Ну?

– Мне стыдно.

– Ничего. Пусть стыдно, а ты все-таки спроси.

Как это похоже на Сэма. Умница, все понимает. У нее стало тепло на сердце.

– Когда ты полюбил меня? – робко и взволнованно проговорила она.

– Ох, очень давно. – В низком голосе Сэма звучал смех.

– А как давно, Сем?

– Больше пяти лет тому назад… Пожалуй, все десять.

– И ты все молчал?

– Я не хотел портить тебе жизнь.

Фиета засмеялась. Он заботился о ней, он щадил ее!

– Ты глупый, Сэм, – весело сказала она и стала разливать кофе. Как хорошо, что мать ушла на молитвенное собрание и всех детей забрала с собой. Они с Сэмом могут побыть вдвоем. Только они двое – и никого больше. Она и ее Сэм. Как долго она этого ждала!

Она подала ему чашку кофе, а свою поставила на подоконник. За окном уже темнело. На небе зажигались звезды. Какой тихий вечер. Но теперь все было не так, как раньше. Тишина уже не раздражала ее. Ей не хотелось суеты и шума, ее больше не тянуло в Кейптаун. Тишина была ей только приятна. В ней был покой.

Утром она пойдет в Большой дом и повидает Сари Вильер. Она наймется на место Мейбл, станет работать и зарабатывать деньги. Бедная Мейбл! Что с ней сейчас? Есть ли у нее кров над головой? Где она? Ну, что же тут поделаешь, придется ей самой отыскивать свою дорогу, самой добывать то, чего жаждет ее сердце. Никто ей не поможет. Да, а она пойдет завтра в Большой дом, поговорит с Сари Вильер и возьмет эту работу.

– Герт сегодня поехал пьянствовать, – сказал Сэм.

Фиета слушала музыку его голоса, слова до нее почти не доходили.

– А после того как он уехал, Сари тоже ушла. На свидание с Ленни Сварцем. Она любит его. От этого-то у меня и разболелась голова. – Смысл этих слов наконец дошел до Фиеты. Она круто повернулась и воззрилась на Сэма.

– Что?.. Не может быть!..

– Нет, это так, – сказал он.

«Опять, – в испуге подумала Фиета. – Опять. Все повторяется. Сперва Сэм, теперь Ленни Сварц. Зачем?.. Зачем?..»

– Да не может быть, Сэм!

– Нет, это правда, – спокойно сказал он. – Я знаю. Я видел.

Когда-то Сэм был таким же, как Ленни Сварц, молодым, сильным, здоровым. Блестящим, образованным. А потом над ним сделали… это. И вот теперь все повторяется сначала. Чем это кончится?

– А сам Ленни?

– Что сам?..

– Он ее любит?

– Да.

– Дурак! – возмущенно воскликнула Фиета. Опять. Опять все сначала. Ведь есть же у него эта хорошенькая девушка в Кейптауне, чего ему еще надо!

– Разве любить преступление? – тихо спросил Сэм.

– Здесь его все прямо на руках носят. Какие надежды на него возлагают!

– Но разве это преступление, что он ее полюбил?

– Ну к чему это. Кроме беды, ничего из этого не выйдет.

Сэм провел по лицу здоровой рукой. Левая щека у него болезненно кривилась. Из глаз глядела печальная мудрость. Фиета отвернулась. Невозможно смотреть на Сэма, когда у него этот свет в глазах. Как будто смотришь в лицо господу богу, – если существует господь бог.

– Это нельзя остановить, Фиета, – сказал он странным, далеким голосом. – Любовь сильна. Сильнее, чем даже ненависть. Только любовью можно победить ненависть, больше ничем. Ненависть умеет лишь разрушать. Поэтому любовь сильнее. Она созидает. Для всех цветных в нашей стране еще есть надежда, если хотя бы одна белая женщина может полюбить цветного. Человек жив только любовью. Она открывает ему глаза и дает силу бороться. Погляди на меня, Фиета. Слушай. Ленни Сварц и Сари Вильер не виноваты. Они не могут иначе.

– Но к чему это приведет, Сэм?

– Кто знает?..

«Это надо остановить, – думала Фиета про себя, – это надо остановить». И яростный гнев против Ленни Сварца поднялся в ее сердце.

Сари дотронулась до лица Ленни.

– Проснись, Ленни.

Пальцы ее пробежали по его волосам.

Ленни открыл глаза.

– Просыпайся. Пора вставать.

Луна уже стояла высоко, и в ее свете они ясно видели друг друга. Ленни зевнул и приподнялся.

– Хорошо поспал?

– Чудесно.

Она толкнула ногой спящую собаку.

– Кинг, и ты тоже! Вставай!

Она вскочила и протянула ему руки. Ленни схватил их и поднялся с земли. Они стояли, держась за руки. Кинг зевнул и громко встряхнулся. Ленни притянул ее к себе, обнял за плечи. Они прильнули друг к другу.

Им не нужны были слова. Им незачем было говорить «я люблю тебя». Они знали и так. Душой и телом, без признаний и объяснений, оба они это знали.

Потом Ленни отстранил ее, сжал в ладонях ее лицо и заглянул ей в глаза. На руку ему капнули слезы.

– О чем ты?

– Ни о чем. Просто я очень счастлива и вспомнила об отце.

Он нежно поцеловал ее в губы и отер ее слезы. И снова они крепко и страстно прижались друг к другу, и постепенно сухость и боль одиночества ушли из его сердца, и оно наполнилось до краев.

Когда она наконец подняла голову и взглянула ему в лицо, глаза ее сияли, как звезды.

– Помнишь, Ленни, что этот старик сказал о долине сердца?

– Помню.

Кинг нетерпеливо вертелся вокруг них, но они не обращали на него внимания. Весь мир принадлежал им. Земля и все, что есть доброго на земле, вся красота земная, свет и тепло и земная радость. А остальное все было забыто. Уродство и глупость, и низость, и злоба – все было забыто ими. И опасность тоже.

Они забыли о том, что нарушают главную заповедь своей страны, что совершают тягчайший грех, осужденный всеми, от церкви до лейбористской партии: свободный и равноправный брачный союз между людьми с разным цветом кожи. Они забыли о гнусном слове «метизация», которым заклеймят их любовь. Они забыли о всех вздорных страхах и предрассудках, которые давят и сковывают сознание людей.

Они были одни во всем мире – свободные, счастливые и влюбленные. Влюбленные юноша и девушка.

Сари тихонько высвободилась из его объятий и, взяв его за руку, повела по тропинке, спускавшейся к краалю Мако. Кинг носился вокруг них, убегал вперед, останавливался, потом мчался обратно. Так они шли с полчаса, в ненарушимой ночной тишине, касаясь друг друга плечами. Свернув налево, они обогнули крааль и поднялись на противоположный склон. Они двигались в заколдованном мире.

…Пойте о любви, дети. Пойте о любви, старики и женщины. Пойте о любви, юноши и девушки. Пойте о тех, чье сердце и мысли полны любовью. Пойте о радости, глубокой и безмятежной, и о смехе, беззвучном и всепобеждающем; о могучем смехе, что сметает рубежи, созданные ненавистью, что воздвигает плотину против тупости и невежества.

Пойте песнь нашего времени, дети. Не о ненависти. Не о войне. Пойте о любви. Велите земле – да восстанет от ложа мук, разорвет свои цепи и поет, ликуя. Велите утру, и полдню, и сумеркам, и ночи – да возвысят голос и поют песнь нашего времени. Не о ненависти, но о любви…

Сари поглядела в лицо Ленни. Она увидела там покой, и сердце ее возликовало.

– Пойдем к нам, – сказала она. – Герта нет дома, уехал пьянствовать со своим приятелем. Выпьем вместе кофе. Он не вернется до утра.

– А остальные?

– А больше никого нет.

– Хорошо.

Снова они шли рука об руку, в заколдованной тишине. Тишина окутывала долину, тишина одевала землю, по которой они ступали.

Сари открыла дверь кухни и вошла. Он вошел за ней.

– Зажги, пожалуйста, спичку.

В темноте он достал коробок из кармана и чиркнул спичкой.

– Лампа висит на середине комнаты.

Заслоняя ладонью крошечный огонек, он потянулся к лампе. Пламя мигнуло – раз, два, потом яркий свет залил комнату. Они увидели друг друга. На свету. Сари внезапно почувствовала смущение и опустила голову. Улыбка тронула уголки ее рта. Когда она опять подняла глаза, в них уже не было смущения. Она вгляделась в лицо Ленни. Да, оно опять стало, как маска. Опять он стал неспокойным и настороженным. С радостным удивлением она поняла, что читает в нем как в открытой книге, что ни одно его чувство, ни одно его душевное движение, даже самое мимолетное, не ускользает от нее. И нежность к нему горячей волной затопила ее сердце.

Она обняла его за шею, положила голову ему на грудь и закрыла глаза. Его руки обвили ее талию. Она чувствовала, как он постепенно успокаивается, и подивилась на самое себя, что совсем его не стыдится, сама его обнимает, забыв всякую сдержанность. Но так естественно было лежать у него на груди. Как у отца когда-то. И, вместе с тем, совсем иначе. Тут было что-то более сильное и глубокое.

Она тихонько оттолкнула его.

– Сядь, посиди, пока я буду готовить кофе.

Он смотрел, как она суетится вокруг стола. Это было очень приятно. Покойно и уютно, как будто все мечты сбылись и больше нечего желать. Она поставила кофейник на стол и села против него.

– Сари, – тихо проговорил он.

– Что?

– Ничего. Просто захотелось произнести твое имя.

– Ты сумасшедший, – радостно сказала она. – Ешь.

Некоторое время они ели молча. Сари сидела, задумавшись. Она вспомнила про карточку Селии. Что это за девушка, эта Селия? Любит ли она Ленни? А он – любит ли ее? Нет. Этого не может быть. В этом она уверена.

– Ленни.

– Да.

– Расскажи мне об этой девушке из Кейптауна.

– Откуда ты о ней знаешь?

– Мейбл показывала мне ее фотографию.

«Ах, чтоб ее, эту Мейбл», – сердито подумал он.

– Ты ее любишь? – она пристально следила за его лицом.

Ленни подумал, потом отрицательно покачал головой.

– Нет.

– А раньше любил?

Ленни наморщил лоб. Теперь все это казалось таким далеким и странным. Он думал о Селии, об их отношениях.

– Тогда мне казалось, что я ее люблю. Но теперь я понимаю, что это было совсем не то. С тобой все иначе.

– А она тебя?

– Не знаю, Сари. Она говорила, что любит. Мы всюду ходили вместе. В гости, на вечеринки. Все делали вместе. Она очень милая.

– Она очень красивая.

– Да. Очень.

– Ты, пожалуй, забудешь меня, если опять с ней встретишься.

– Нет. Этого не может быть. С тобой все иначе.

– Правда?

– Правда. Я знаю. Ты во мне, понимаешь?

Сари поглядела в сторону и постаралась себе представить, как это она в нем.

– Ты тоже во мне, Ленни.

Она встала и налила ему еще кофе.

– Ты говорил ей, что ее любишь?

– Да, – смущенно сознался он.

В глазах у нее заплясали шаловливые огоньки.

– Много раз?

– Да.

– Ты ее целовал?

– Да.

– Много раз?

– Сари, не надо…

– Много раз? Признавайся!

– Да, – сказал он жалким голосом.

Ее мысль пошла дальше, – и огоньки в глазах погасли. Кровь прилила к щекам. Она опустила голову и прикусила губы. Стыд, и тревога, и любопытство боролись в ней. Нет, все-таки она должна знать.

Ленни, глядя на ее опущенную голову, беспокойно заерзал на стуле.

– А ты с ней… – начала она чуть слышно. – Вы с ней… – Голос ее осекся. Наступило неловкое молчание.

Тревога охватила обоих. Обоим было тяжело и стыдно.

Ленни сделал огромный глоток кофе и поперхнулся. Несколько секунд он яростно кашлял. Сари сидела молча, сжимая и разжимая руки. Сердце колотилось у нее в груди.

– Скажи мне, Ленни… Пожалуйста, – прошептала она.

Ленни встал. Стул покачнулся и с грохотом упал на пол. Она поглядела ему в лицо, в глазах ее была боль. Ленни отвернулся.

– Ведь это было раньше, чем я тебя встретил, Сари. Откуда мне было знать, что я тебя встречу? Как я мог знать?.. – Это был крик боли, признание своей вины.

Сари еще ниже опустила голову.

Наступило молчание. Долгое, мучительное молчание. И его страдальческий голос отдался в душе Сари, и ревнивое, собственническое чувство ушло из ее сердца и сменилось жалостью и пониманием. Это ничего не значит. Это все в прошлом. Глупо было с ее стороны самой мучиться, еще глупее – мучить его.

– Это ничего, – сказала она. – Я понимаю, мужчина не может без женщины.

– Прости меня, – сказал он. – Ты теперь меня ненавидишь.

Она подняла к нему глаза и улыбнулась сквозь слезы.

– Я не могу ненавидеть тебя, Ленни.

– Я люблю только одну тебя.

– Я знаю. Я была глупая и злая, что вздумала об этом спрашивать. Сперва я просто шутила… А потом вдруг это пришло мне в голову, и я уже не могла остановиться…

– Ничего, – сказал он.

– Я очень глупая, – повторила она.

– А у тебя никогда не было дружка? – робко спросил он.

– Нет. Никогда.

– Если бы и был, то ничего, не важно. Мне это безразлично, – сказал он.

Сари взглянула на него и поняла, что он лжет. По лицу ее скользнула нежная и лукавая усмешка.

– Сядь, Ленни. Мы совсем забыли про кофе.

Он поднял стул и уселся. Но есть они так и не стали. Они сидели и смотрели друг на друга. Как завороженные.

«Странно, как неожиданно приходит счастье», – думала Сари.

«Я достану денег, и мы уедем, – думал Ленни. – В Восточную Африку, в португальские колонии, где в отношении образованных людей нет расовой дискриминации. Уедем туда и поженимся. И будем жить вместе, только вдвоем, Сари и я, и никого больше. Будем жить вместе и будем счастливы, всю жизнь до самой смерти».

«Старик был прав, – думала Сари. – Когда двое любят друг друга, сердце перестает быть пустынной, мрачной долиной».

«Всюду будем ходить вместе, – думал Ленни, – и никто нам не помешает». – «Больше мне ничего не нужно, – думала Сари. – Ничего на свете. Теперь у меня все есть. Вчера мне еще так многого хотелось, а чего, я и сама не знала. А сегодня у меня уже есть все». Она улыбнулась и стряхнула с себя грезы.

Она принялась убирать со стола. Ленни ей помогал. Вдвоем они перемыли чашки и тарелки и убрали их в шкаф. Потом остановились, глядя друг на друга. Так много надо было сказать. И вместе с тем так мало. Казалось, что они уже давно тут живут, что это их дом. Они стояли, держась за руки, оглядывая прибранную, чистенькую кухню.

– Пойдем в ту комнату, – сказала Сари и потащила его в темную столовую.

Вдвоем они втиснулись в старую качалку, она тихо покачивалась, баюкая их. Сари закрыла глаза.

– Закрой глаза, – пробормотала она.

– Я уже закрыл, – ответил он счастливым голосом.

– Ну так спи, – сказала она и положила голову ему на плечо. Она стала что-то тихонько напевать в такт покачиваниям кресла. Потом пение превратилось в сонное мурлыканье, потом стихло. Она вздохнула, примащиваясь у него на плече.

Они заснули.

Сари очнулась. Сон разом соскочил с нее, и вся она насторожилась. Из кухни доносились какие-то звуки. Ленни тоже пошевелился, повернул к ней голову. Она зажала ему рот ладонью. Они прислушались. По кухне кто-то ходил. Сейчас он откроет дверь в столовую… Неужели Герт вернулся! Она застыла от ужаса. Шаги приближались. Сейчас. Сию минуту… Она судорожно обняла Ленни. Мужество отчаяния поднялось в ней. Она не даст его в обиду…

Потом стало слышно, что растворилась наружная дверь. Послышались голоса. Кто-то сказал: «Это ты, Сэм?» Она узнала голос Вильджона. Потом неуклюжие шаги Сэма. Потом низкий, спокойный голос Сэма спросил:

– Что случилось?

Снова голос Вильджона:

– Лампа в кухне горит с одиннадцати часов. Сейчас четыре часа утра. Я пришел узнать, в чем дело. Где мисс Сари?

Сари затаила дыхание. Ленни тревожно шевельнулся.

– Она спит, – ответил голос Сэма. – Это я зажег лампу. А потом заснул и забыл потушить.

– Болван! Разиня! – сердито проговорил голос Вильджона. – Так-то ты смотришь за домом! Вот я скажу об этом Герту.

Снова послышались его шаги. Он уходил из кухни. Потом молчание. Долгое молчание.

Сари на цыпочках подкралась к дверям и заглянула в кухню. Там было темно. Наружная дверь стояла распахнутая настежь. В лунном свете Сари разглядела на пороге скорченную фигуру Сэма.

– Все в порядке, – проговорил Сэм, не поворачивая головы. – Он ушел. Но не зажигайте света. Это он потушил лампу.

Сари обернулась к Ленни, стоявшему рядом с ней.

– Сэм знает! – прошептала она. – Он знает, и он нам помог.

– Спасибо, Сэм, – сказала она, обращаясь к скорченной фигуре.

Сэм не шевельнулся и не издал ни звука.

– Скоро утро, – сказал Ленни.

– Мы долго спали, – ответила Сари.

Они прошли в дверь. Ленни остановился и поглядел вниз, на Сэма. Но тот не отрывал глаз от лунного пятна у своих ног. Ленни стало неловко.

– Благодарю вас, Сэм, – сказал он и пошел дальше.

Сари взяла его под руку. Пройдя сарай, он остановился.

– Иди теперь назад, Сари.

– Хорошо.

Они прильнули друг к другу.

– Завтра, – сказала она.

– Завтра, – повторил он.

Она повернулась и побежала к дому. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за сараем, потом и он повернулся и медленно побрел по тропе к Стиллевельду, унося в сердце образ круглолицей девушки со светлыми, как маис, волосами и глазами, которые все понимали.

Близилось утро.

Часть III
Ненависть

I

Утро вставало мирное и спокойное и такое тихое, словно оно затаило дыхание. Солнечные лучи забирались во все закоулки, прогоняя мрак и растворяя тени, и над всей долиной висела прозрачная дымка. Лето шло мерным, спокойным шагом, как стройная, крепкобедрая крестьянская девушка.

Возле церковки из рифленого железа, прислонясь к стене, грелись на солнце двое оборванных мальчишек с перемаранными мелом грифельными досками под мышкой. Маленькая девочка, доедая на ходу свой завтрак, спешила к ним по Большой улице. Из лачужки за церковью вышел проповедник, застегивая сзади свой пасторский воротник. Он звучным голосом поздоровался с детьми; те вяло ответили на его приветствие. Кто-то опоздавший на работу выбежал из своего домишка на нижнем конце Большой улицы и бегом пустился по дороге, молясь про себя, чтобы белый хозяин его не выгнал… Что его обругают, а может быть, и прибьют – к этому он был готов. Только бы не прогнали с работы. Через месяц жене рожать, нельзя, чтобы она сейчас голодала…

Бабушка Анни трудилась над своим крылечком. Оно было вровень с землей, без перил, без ступенек, просто квадрат земли, который она отвоевала у Большой улицы. На этом квадратике она уже давно начала уплотнять почву; для этого она сперва поливала его водой, потом покрывала смесью навоза и глины; потом опять поливала и накладывала новый слой. Теперь он был гладкий и твердый, как изразцовый пол, и бабушка Анни доканчивала отделку. Окунув пальцы в чашку с водой, она выдавливала на самом верхнем слое из чистого навоза разнообразные, но сочетающиеся в общий рисунок узоры. В старческих ее глазах сияла гордость. У них будет самое лучшее крыльцо во всем Стиллевельде. И полы у них самые лучшие. В искусстве делать глиняный пол никто не мог сравниться с бабушкой Анни…

Сестра Сварц глядела на своего спящего сына. Вчера он поздно вернулся, и еда, которую она для него оставила, так и стоит нетронутая. Она долго его ждала, заполночь, потом легла и все не спала, все его поджидала… Но, видно, под конец все-таки заснула, потому что так и не слыхала, как он пришел. Да. Пусть же поспит подольше. Сейчас она все приготовит, чтобы его ничто не задерживало. И если не будет мешкать, то и не опоздает в школу. А какое у него счастливое лицо во сне. Как у ребенка, который заснул, думая о чем-то приятном, и улыбка так и застыла у него на губах. Трудно удержаться, чтобы не стать на колени и не прижать его к груди. Вот какой человек вышел из ее сына. Добрый, честный. Любая мать могла бы гордиться!

Конечно, его не всегда поймешь… Но это ничего. Он образованный. Он не такой, как все. Образованного человека не всегда можно понять. У него свои мысли, особенные, нам их не растолковать. А он ведь еще какой ученый, с дипломом, с ученой степенью. Хотелось бы, конечно, его понять. Знать бы, что у него на сердце. Вот как она Мейбл понимала… Ох! Она же не хотела об этом думать. Но мысль, как змея, уже проскользнула в сердце, теперь ее не выгонишь. В глазах матери проглянуло страдание. Она отвернулась от спящего Ленни и подошла к печурке в углу комнаты. Если б хоть знать, где она и что с ней. Если б хоть знать, что у нее все благополучно. Она стала накрывать на стол. В большом городе столько злых людей. Она помешала угли кочергой и подбросила несколько щепок. Каша уже почти готова. По запаху чувствуется.

Сестра Сварц вспомнила свою собственную мать. Она как сейчас помнит, что ей сказала мать, когда она выходила замуж за Сварца. Она закрыла глаза – и перед ней как живое встало сморщенное, старческое лицо, и хриплый старческий голос сказал:

– Скоро, деточка, ты сама станешь матерью. Это твой долг на земле. Будь хорошей матерью. Это нелегко. Пресвятая матерь господня показала нам, что материнское сердце всегда обливается слезами. Ты узнаешь, как иной раз болит сердце матери.

Сестра Сварц смахнула слезу и отставила кашу подальше от огня.

«Пора уже его будить», – подумала старуха и еще раз отерла глаза: чтобы он, не дай бог, не увидел, что она плакала.

– Ленни… – позвала она тихонько.

В доме напротив Фиета приоткрыла дверь и посмотрела на бабушку Анни.

– Раненько ты собралась, – проворчала старуха, – Я еще вчера смекнула, что у тебя Кейптаун на уме. По глазам было видно.

– Я не еду в Кейптаун, – кротко ответила Фиета.

Старуха пожала плечами.

– Ну, в Йоханнесбург, какая разница. А вернешься опять с младенчиком.

Фиета улыбнулась и качнула головой.

– Нет, мама. Я никуда не еду. И никогда больше не поеду.

Старуха опять пожала плечами, окунула пальцы в воду, потом вдруг остановилась и поглядела на дочь. Острый ее взгляд вперился в лицо Фиеты. Потом ее глаза наполнились слезами.

– Первый раз в жизни вижу, как ты плачешь, – нарочито небрежно сказала Фиета, но глаза ее сияли.

– Даже и не думаю плакать, – сердито буркнула старуха.

– Я иду в Большой дом, – заявила Фиета. – Теперь у нас будет больше денег и больше еды. – Она осторожно ступила на крылечко, обходя хитрые узоры, выведенные старухой.

– Это Сэм, что ли? – спросила мать.

– Не твое дело, – невозмутимо ответствовала Фиета и пошла по Большой улице, покачивая бедрами, высоко держа свою гордую голову. Мать долго смотрела ей вслед, потом опять принялась за работу, роняя слезы на глиняные узоры.

А Фиета все шла и шла. Она поднялась на небольшой холм, разделявший обе долины, спустилась, опять поднялась, прошла мимо сараев, – и на нее нахлынули воспоминания. Сколько раз она проходила тут, когда была молодой девушкой. Каждое утро она шла по этой дороге и каждый вечер по ней же возвращалась. Как это было давно. Чего только с тех пор ни случилось. И вот она опять идет той же дорогой. Как будто все эти годы она бежала по кругу и наконец вернулась к исходной точке. Без малого тридцать лет.

Она оглядела знакомый двор позади Большого дома. Все как было. Кое-какие вещи заменены новыми, кое-какие постарели и обветшали. Но, по существу, все осталось как было. Как тогда, когда она сама была пятнадцатилетней девчонкой.

Она растворила дверь и вошла в кухню. Обе африканки уставились на нее. В глазах старшей мелькнуло недоумение, потом нерешительный вопрос. Фиета улыбнулась ей.

– Узнаёшь меня, Мария?

– Фиета? – спросила та неуверенно.

– Она самая. Мне надо видеть хозяйку.

Мария с сомнением покосилась на дверь в комнаты.

– Ступай, ступай, скажи ей, – приказала Фиета. – Я опять буду тут работать. Буду у вас за старшую.

Мария ухмыльнулась. Она узнала прежнюю Фиету – ту, с которой встречалась много лет назад.

– Ты все такая же, а? – спросила она.

Фиета сверкнула на нее глазами из-под сдвинутых бровей. Мария вышла. Фиета прошлась по кухне, осматриваясь. Ее поражало, что она до сих пор помнит, где что лежит. Обернувшись, она вдруг увидела, что Сари стоит в дверях и смотрит на нее. Она неторопливо подошла к Сари. «Ничего в ней нет красивого, – подумала она. – Лицо самое обыкновенное. Никакого сравнения с той, другой Сари. И фигура тоже. Так себе, простушка. А Ленни Сварц влюблен в нее, и она в него. Все как тогда. С той только разницей, что я не влюблена в Ленни Сварца. Нет стало быть не все как тогда».

– Здравствуйте, – сказала Фиета. – Я – Фиета.

– Знаю, – сказала Сари.

«И голос совсем другой, – подумала Фиета. – Глуховатый и мягкий. А у той был чистый и звонкий как колокольчик».

– Вы будете кого-нибудь нанимать на место Мейбл?

– Да, буду.

«Интересно, так же ли Ленни счастлив, как надумала Сари.

– Я могу взять эту работу. Конечно, я буду делать больше, чем Мейбл. Она совсем еще девчонка. А я могу быть за старшую и, кроме того, стряпать. Я знаю, что любит баас Герт. Я уже тут работала, давно, когда вас еще здесь не было.

– Вот как?

«Он, наверное, очень устал», – думала Сари.

– Да. Много лет тому назад. Тогда еще здесь жила другая мисс Сари.

Сари подавила вопрос, просившийся на уста, и ждала молча.

– Вы платили Мейбл пятнадцать шиллингов в месяц.

– Да.

– Мне этого мало. У меня дети. Мне нужен фунт.

– Фунт я не могу вам дать.

– Баас Герт мне даст.

Сари выпрямилась.

– Прислугу нанимаю я, – холодно проговорила она.

– Простите, ради бога, – с улыбкой сказала Фиета. – Вы меня не поняли. Я совсем не то хотела сказать. Конечно, вы нанимаете. Но про меня, пожалуй, лучше сперва сказать Герту.

Сари покраснела. Глаза ее гневно блеснули.

Тень улыбки еще бродила по лицу Фиеты. «Эта девушка ничего не знает о прошлом, – подумала она. – Никто ей не рассказал».

– Я считаю… – начала Сари, но Фиета перебила ее.

– Пойдите, скажите баасу Герту, что я здесь, – сказала Фиета. – Тогда сами увидите.

Сари секунду поколебалась, потом медленно повернулась и пошла к Герту. Тут есть что-то связанное с той, другой Сари. Наверно, так. Сари твердо решила это разузнать.

Она постучала, потом отворила дверь. Герт поднял голову. Его налитые кровью глаза тупо уставились на Сари. В таком виде он два часа тому назад вернулся от Смита.

– Я же велел, чтобы ко мне не входили, – сердито сказал он.

– Там пришла какая-то цветная наниматься на место Мейбл, – сказала Сари.

Герт стукнул кулаком по столу.

– За что я тебя кормлю, интересно знать! Служанку сама нанять не можешь!

– Она просит, чтобы я вам сказала, что ее зовут Фиета.

– Как? Как ты говоришь? – голос его осекся.

– Фиета.

Сари пристально следила за ним. Он весь обмяк, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Потом потер лоб своей огромной рукой и снова открыл глаза. Они смотрели куда-то в пространство тусклым, безжизненным взглядом. Это имя, произнесенное Сари, воскресило все призраки прошлого.

Медленно, слегка пошатываясь, он поднялся из-за стола.

– Где она? – спросил он глухо.

– В кухне.

Следом за ним Сари прошла в кухню, где, скрестив руки на пышной груди, стояла Фиета.

– Убирайтесь отсюда! – крикнул Герт на обеих африканок. Те поспешили выйти.

Он долго в упор смотрел на Фиету.

– Ты постарела, – тупо сказал он.

Фиета засмеялась. «А голос тот же», – подумал он.

– Вы тоже постарели, баас Герт.

– Да, – протянул он. Потом вдруг выпрямился. В голосе его зазвучали жесткие нотки. – Чего тебе здесь нужно?

– Работы?

– Для тебя работы здесь нет.

– Вы боитесь, баас Герт? – мягко спросила она.

– Чего мне бояться? – резко бросил он. – Ничего я не боюсь.

– А все ж таки не хотите, чтобы я здесь работала. А?

– Зачем это тебе понадобилось?

– Мне нужны деньги, а тут близко от дома.

– Где ты пропадала все эти годы?

– В разных местах.

– То есть?

– В Кейптауне, в Йоханнесбурге, в Претории, в Блюмфонтейне. В разных местах.

– Муж есть?

– Нету.

– А дети?

– Четверо.

Он усмехнулся и повернулся на каблуках.

– Я хочу на пять шиллингов больше, чем получала Мейбл, – сказала Фиета.

– Ладно, – бросил Герт через плечо и вышел.

Фиета сочувственно поглядела на Сари.

– Простите, мисс Сари…

– Ничего, – равнодушно сказала Сари и пошла к себе в комнату.

«Это все любовь, – подумала Фиета и улыбнулась, – Если б она не была влюблена, она бы возненавидела меня за это и уж как-нибудь проявила свои чувства». Фиета повела плечами, подошла к двери и позвала обеих африканок.

– Теперь я здесь старшая, – сказала она. – Мисс Сари, а за ней сразу я. Поняли?

Африканки кивнули.

– Ну и хорошо. А теперь за работу! И чтобы у меня работать на совесть!

Через полчаса Сари вышла из своей комнаты в костюме для верховой езды.

– Посмотри, чтобы завтрак был вовремя готов и подан, – сказала она Фиете. – Надсмотрщик, мингер[12]12
  Мингер – господин (африкаанс).


[Закрыть] Вильджон, придет к Герту с отчетом и тоже будет завтракать.

– Хорошо.

– Я за завтраком не буду. Если Герт спросит, где я, скажи, что я поехала кататься верхом.

Фиета кивнула. Сари побежала в конюшню и оседлала свою кобылу. Через несколько минут она уже была на дороге. Ей было и весело и чуточку страшно. Сердце сильно билось. Сейчас она увидит бабушку. Какая она? Очень старая? Сможет она рассказать ей о том, что ее интересует? Вопросы толпились у нее в уме.

О той, другой Сари. О Герте. О Фиете.

Быстрый галоп лошади веселил Сари. Так бывало всегда, но сегодня еще сильней, чем всегда. Она громко рассмеялась. Это потому, что Ленни с нею. Он у нее в мыслях, он у нее в сердце. Стоит закрыть глаза, и его лицо встает перед ней. Ленни! Как чудесно жить на свете!

Сейчас он в школе дает уроки. Хорошо бы тихонько прокрасться в класс, сесть рядом с детьми и послушать, как он их учит. «Я совсем безумная», – сказала она себе, радуясь своему безумию.

Несколько африканцев работало на своих огородах. Проезжая мимо, она помахала им, просто чтобы дать исход своей радости. Они помахали ей в ответ. Мир был чудесен, и все были ей друзья. Зеленая трава, и бурая земля, и голубое небо, и золотое солнце.