Текст книги "Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения."

Автор книги: Генри Лонгфелло

Перевод А. Старостина.

 
Молодой рулевой у штурвала
Бережно ведет корабль.
 
 
Сквозь туман доносится скорбный звон
Океанского колокола – о предупреждающий колокол, качающийся на волнах!
 
 
О, ты хорошо предостерегаешь, ты, колокол, звонящий у морских рифов,
Звонящий, звонящий, чтоб корабль об опасности предупредить.
Ибо когда ты, рулевой, стоящий начеку, услышишь тревожный звон,
Нос корабля поворачивается, тяжело груженный корабль меняет галс, быстро уходит под серыми своими парусами,
Прекрасный, величественный корабль со всем своим огромным богатством, веселый, невредимый.
 
 
Но ты, о корабль, бессмертный корабль! Корабль на корабле!
Корабль тела, корабль души – все в пути, в пути, в пути.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Ночью на морском берегу
Стоит девочка рядом с отцом
И глядит на восток, в осеннее небо.
 
 
Там, наверху в темноте,
Беспощадные хищные тучи, похоронные тучи расстилаются черными массами,
Злые и быстрые, они опускаются к нижнему краю небес,
К той ясной и прозрачной полоске небес, что осталась еще на востоке,
Туда, где, большая, спокойная, встает владыка-звезда Юпитер.
И тут же, чуть повыше, поблизости
Плывут нежные сестры Плеяды.
 
 
Девочка, ухватившись за руку отца
И глядя с берега на эти похоронные тучи, которые победно спускаются ниже, чтобы проглотить поскорее все небо,
Беззвучно плачет.
 
 
Не плачь, дитя,
Не плачь, моя милая,
Дай я поцелуями уберу твои слезы.
Беспощадные тучи – недолго им быть победителями,
Недолго им владеть небом, это только кажется, что звезды проглочены ими,
Юпитер появится снова, будь покойна, взгляни на него завтра ночью, и Плеяды появятся снова,
Они бессмертны, серебряные и золотые звезды, они засверкают опять,
Большие звезды и малые засверкают опять, все это им нипочем,
Громадные бессмертные солнца и задумчивые долговечные луны, – они засверкают опять.
 
 
Дорогое дитя, ты плачешь об одном лишь Юпитере?
Ты тоскуешь лишь о погребении звезд?
 
 
Есть нечто
(Нежно целуя тебя, я говорю тебе шепотом,
Я даю тебе первый намек, неясное указание, загадку),
Есть нечто, что даже бессмертнее звезд
(Много прошло погребений, много дней и ночей),
Нечто, что в мире пребудет даже дольше, чем светоносный Юпитер,
Дольше, чем солнце, или какой-нибудь кружащийся спутник,
Или сверкающие сестры Плеяды.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Мир под морской водой,
Леса на дне моря, их листья и ветви,
Морская капуста, бескрайние просторы лишайников, диковинные семена и цветы, непроходимые чащи, прогалины, розовый дерн,
Различные краски, бледно-серая, зеленая, пурпурная, белая,
золотая, игра света, проходящего сквозь воду;
Немые пловцы среди скал, кораллов, травы, камышей, – и пища для этих пловцов;
Сонные существа, что пасутся, повиснув глубоко под водой, или медленно ползут у самого дна, —
Кашалот на поверхности моря, выдувающий воздух и воду или играющий гибким хвостом,
Акула со свинцовыми глазками, морж, черепаха, мохнатый морской леопард и тропический скат.
Какие страсти, сраженья, схватки, погони видишь в этих океанских глубинах, каким густым воздухом дышат эти подводные твари,
Сразу меняется все, когда оттуда проникнешь сюда, к легкому воздуху, которым дышат подобные нам существа, живущие здесь, в нашей сфере,
И снова меняется все, когда отсюда проникнешь туда, еще выше, в иные сферы и к иным существам.
 

Перевод А. Сергеева.

 
Ночью у моря один.
Вода, словно старая мать, с сиплой песней баюкает землю,
А я взираю на яркие звезды и думаю думу о тайном ключе всех вселенных и будущего.
 
 
Бесконечная общность объемлет все, —
Все сферы, зрелые и незрелые, малые и большие, все солнца, луны и планеты,
Все расстоянья в пространстве, всю их безмерность,
Все расстоянья во времени, все неодушевленное,
Все души, все живые тела самых разных форм, в самых разных мирах,
Все газы, все жидкости, все растения и минералы, всех рыб и скотов,
Все народы, цвета, виды варварства, цивилизации, языки,
Все личности, которые существовали или могли бы существовать на этой планете или на всякой другой,
Все жизни и смерти, все в прошлом, все в настоящем и будущем —
Все обняла бесконечная эта общность, как обнимала всегда
И как будет всегда обнимать, и объединять, и заключать в себе.
 

Перевод В. Левика.

 
Чтоб вовремя попасть в Бостон, я встал пораньше утром,
Местечко выбрал на углу – отсюда будет видно.
 
 
Дай дорогу, Джонатан [157]157
  Джонатан– прозвище американцев, в особенности жителей Новой Англии, данное им англичанами.


[Закрыть]!
Дорогу полиции президента! Дорогу правительственной пушке!
Дорогу федеральной пехоте и коннице – и призракам раненых и калек!
 
 
Мне любо глядеть на звезды и полосы [158]158
  …глядеть на звезды и полосы...– Имеется в виду государственный флаг США.


[Закрыть]и слушать оркестр, играющий «Янки Дудль» [159]159
  «Янки Дудль»– начальные слова маршевой патриотической песни.


[Закрыть].
 
 
Как ярко сверкают сабли в передних рядах!
Каждый идет с револьвером, чопорно прям, шагает по граду Бостону.
За войском – тучею пыль, плетутся вслед ветераны,
Один с деревянной ногой, другой без кровинки в лице, с повязкой на ранах.
 
 
Вот это так зрелище! Мертвые поднялись из земли! [160]160
  …Вот это так зрелище! Мертвые поднялись из земли!..– Призраки, поднявшиеся из гробов и с ужасом глядящие на присланные рабовладельцами войска, – это участники американской Войны за независимость XVIII в.


[Закрыть]
Могилы с дальних холмов и те спешат подивиться!
Призраки! Тысячи призраков на флангах и в арьергарде!
Треуголки проедены молью, а костыли – из тумана!
Старые тяжко бредут, на молодых опираясь!
Руки на перевязях висят!
Что же печалит вас, призраки-янки? Почему выбивают дробь беззубые челюсти?
Иль вас трясет лихорадка? Иль вы, приняв костыли за оружие, хотите прицелиться?
 
 
Если глаза вам застелет слезами, вам не увидеть полиции,
Если начнете стонать – заглушите правительственную пушку.
 
 
Стыдитесь, вы, старые безумцы! Полно махать деревяшками, не рвите свои седые волосы!
Кругом стоят ваши правнуки, их жены смотрят из окон,
И все они так разодеты, так чинно себя ведут!
 
 
Час от часу хуже! Не можете выдержать? Вы отступаете?
Вид живых смертельным для вас оказался?
 
 
Так убирайтесь отсюда! Прочь! Врассыпную!
В могилы! Назад, на холмы, вы, старые калеки!
Не здесь ваше место, не здесь!
 
 
Теперь здесь место иному – сказать ли чему, джентльмены Бостона?
 
 
Я шепну это на ухо мэру – пусть он пошлет представителей в Англию!
Они получат согласье парламента, поедут с телегой к королевскому склепу,
Выроют гроб короля Георга, вынут монарха из савана и кости его соберут для поездки.
Садитесь, янки, на быстрый клипер, – груз для тебя готов, чернобрюхий клипер!
Поднять якоря! Распустить паруса! Держать прямиком на Бостон!
А вот теперь вызывайте полицию, тащите правительственную пушку!
Зовите сюда крикунов из конгресса, откройте новое шествие, поставьте на страже пехоту и конницу!
 
 
Центральное место – заморскому гостю!
Смотрите, достойные граждане! Смотрите из окон, дамы!
 
 
Комиссия вскрыла ящик, расправила кости монарха, приклеила те, что плохо держались.
Отлично! Череп на ребра! Теперь корону на череп!
 
 
Старый пьяница, ты отомстил! Корона взяла свое, и более, чем свое!
 
 
Руки в карман засунь, Джонатан, – все в порядке!
Великий ты плут и дельце обделал на славу.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Вдруг из затхлой и сонной берлоги, из берлоги рабов,
Она молнией прянула, и сама себе удивлялась,
И топтала золу и лохмотья, и сжимала глотки королей.
 
 
О надежда и вера!
О тоска патриотов, доживающих век на чужбине!
О множество скорбных сердец!
Оглянитесь на былую победу и снова идите в бой.
 
 
А вы, получавшие плату за то, что чернили Народ, – вы, негодяи, глядите!
За все пытки, убийства, насилия,
За тысячи подлых уловок, которыми лукавая знать выжимала трудовые гроши у бедноты простодушной,
За то, что королевские уста лгали им, надругались над ними,
Народ, захвативший власть, не отомстил никому и дворянских голов не рубил:
Он презирал жестокость королей.
 
 
Но из его милосердия выросла лютая гибель, и дрожащие монархи приходят опять,
С ними их обычная свита: сборщик податей, поп, палач,
Тюремщик, вельможа, законник, солдат и шпион.
Но сзади всех, смотри, какой-то призрак крадется,
Неясный, как ночь, весь с головою укутан в бесконечную пунцовую ткань,
Не видно ни глаз, ни лица;
Только палец изогнутый, словно головка змеи,
Из багряных одежд появился и указует куда-то.
 
 
А в свежих могилах лежат окровавленные юноши,
И веревка виселицы туго натянута, и носятся пули князей, и победившие гады смеются,
Но все это приносит плоды, и эти плоды благодатны.
 
 
Эти трупы юношей,
Эти мученики, повисшие в петле, эти сердца, пронзенные серым свинцом,
Холодны они и недвижны, но они где-то живут, и их невозможно убить.
Они живут, о короли, в других, таких же юных,
Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова восстать против вас,
Они были очищены смертью, умудрены, возвеличены ею.
 
 
В каждой могиле борца есть семя свободы, из этого семени вырастет новый посев,
Далеко разнесут его ветры, его вскормят дожди и снега.
 
 
Кого бы ни убили тираны, его душа никуда не исчезает,
Но невидимо парит над землею, шепчет, предупреждает, советует.
 
 
Свобода! пусть другие не верят в тебя, но я верю в тебя до конца!
 
 
Что, этот дом заколочен? хозяин куда-то исчез?
Ничего, приготовьтесь для встречи, ждите его неустанно.
Он скоро вернется, вот уже спешат его гонцы.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Держи его с угрюмой злостью, – гляди, что оно посылает назад (кто это там? неужели это ты?),
Снаружи нарядный костюм, внутри мерзость и прах,
Уже нет ни сверкающих глаз, ни звонкого голоса, ни упругой походки,
Теперь у тебя руки раба, и глаза, и голос, и походка раба,
Дыханье пропойцы, лицо объедалы, плоть, пораженная дурною болезнью,
Легкие отгнивают у тебя по кускам, желудок дрянной, истощенный,
Суставы поражены ревматизмом, нутро набито мерзопакостной дрянью,
Кровь циркулирует темной ядовитой струей.
Вместо слов – бормотня, слух и осязание притуплены,
Не осталось ни мозга, ни сердца, исчез магнетизм пола, —
Вот что из зеркала глянет на тебя перед тем, как ты отсюда уйдешь,
Такой итог, и так скоро – после такого начала!
 

Перевод А. Сергеева.

 
Божественный Друг, безупречный Товарищ,
Уверенно ждущий, невидимый, но существующий, —
Будь моим Богом.
 
 
Ты, ты, Человек-Идеал,
Честный, умелый, прекрасный, уверенный, любящий,
Совершенный телом и безграничный духом, —
Будь моим Богом.
 
 
О Смерть (ибо Жизнь мне уже служила),
Ты, вводящая нас в чертоги небесные, —
Будь моим Богом.
 
 
Нечто, нечто от самых могучих, лучших, кого я знаю, вижу, воображаю
(Чтобы косности узы порвать на тебе, о душа), —
Будь моим Богом.
 
 
Все великие помыслы и устремленья народов,
Все деянья и подвиги высшего одушевления, —
Будьте моими Богами.
 
 
А также Пространство и Время,
А также форма Земли, божественная и чудесная,
А также иные прекрасные формы, достойные преклонения,
А также сверкающий шар солнца, а также звезды в ночи, —
Будьте моими Богами.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Когда я слушал ученого астронома
И он выводил предо мною целые столбцы мудрых цифр
И показывал небесные карты, диаграммы для измерения звезд,
Я сидел в аудитории и слушал его, и все рукоплескали ему,
Но скоро – я и сам не пойму отчего – мне стало так нудно и скучно,
И как я был счастлив, когда выскользнул прочь и в полном молчании зашагал одинокий
Среди влажной таинственной ночи
И взглядывал порою на звезды.
 

Перевод А. Сергеева.

 
О я! О жизнь! Изо всех неотвязных вопросов
О бесконечной чреде маловеров, о безумцах, заполнивших города,
О себе самом с неизменным упреком себе (ибо кто безумней меня и кто маловерней?)
О глазах, напрасно мечтающих видеть свет, о низменных целях и вечной борьбе за жизнь,
О ничтожных плодах усилий, о трудолюбивых оборванных людях вокруг меня ежедневно,
О пустых и бесплодных годах столь многих других, с которыми путь мой сплетала судьба, —
Вопрос: «О я!» – так печален и неотвязен. Что хорошего в этом,
О я, о жизнь?
 
 
Ответ
 
 
То, что ты здесь, – что жизнь существует и личность,
То, что великая игра продолжается и ты можешь внести свой вклад в виде строчки стихов.
 

Перевод С. Маршака.

 
Все, что вы делаете и говорите – над Америкой зыбкое марево,
Вы не учились у Природы политике Природы – широте, прямоте, беспристрастью,
Не поняли вы, что только такое и подобает Штатам,
А все, что меньше, рано иль поздно, развеется, как туман.
 

Перевод В. Левика.

 
Я сижу и смотрю на горести мира – я вижу позор, произвол и гнет,
Я вижу незримые слезы, я слышу рыдания юношей, которых мучает совесть, раскаянье в подлых поступках,
Я наблюдаю уродства жизни: вот матери, брошенные детьми, голодные, нищие, близкие к смерти,
Вот жены, чья жизнь исковеркана мужем, а вот вероломные соблазнители,
Я вижу все, что скрыто от взора, – страдания ревности и неразделенной любви, все тайные язвы людские,
Я вижу битвы, чуму, тиранию, я вижу замученных, брошенных в тюрьмы,
Я вижу голод на корабле – матросы бросают жребий, кого убить, чтоб спаслись остальные,
Я вижу высокомерье богатых, агонию нищих – рабочих, и негров, и всех, кто делит их жребий.
Да, все – и низость одних, и бесконечные муки других – я, сидя здесь, наблюдаю,
Я вижу, я слышу, и я молчу.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Все, что даете мне, с радостью я принимаю,
Пищу, лачугу и сад, немного денег на память о встрече с моими стихами,
Ночлег и еду для прохожего, когда я скитаюсь по Штатам, – зачем же я стану стыдливо скрывать, что я принимаю дары?
Разве сам я из тех, кто ничего не дарит ни мужчине, ни женщине?
Нет, и мужчинам и женщинам я даю доступ ко всем богатствам вселенной.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Иду над рекою по краю дороги (моя утренняя прогулка, мой отдых),
Вдруг в воздухе, в небе, сдавленный клекот орлов,
Бурная любовная схватка вверху, на просторе,
Сцепление, сжатые когти, живое бешеное колесо,
Бьющих четыре крыла, два клюва, тугое сцепление кружащейся массы,
Кувыркание, бросание, увертки, петли, прямое падение вниз,
Над рекою повисли, двое – одно, в оцепенении истомы,
Висят в равновесии недвижном, – и вот расстаются, и когти ослабли,
И в небо вздымаются вкось на медленно-мощных крылах,
Он – своим и она – своим раздельным путем.
 

Перевод К. Чуковского.

 
За широкими воротами мирной риги деревенской
Озаренная поляна со скотом и лошадьми,
И туман, и ширь, и дальний, уходящий горизонт.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Мальчишкою малым, бывало, замолкну и с изумлением слушаю,
Как в воскресных речах у священника бог выходит всегда супостатом,
Противоборцем людей или мыслей.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Женщины сидят или ходят, молодые и старые,
Молодые красивы, но старые гораздо красивее.
 

Перевод А. Сергеева.

 
Я вижу спящее дитя, прикорнувшее к груди своей матери,
Спящие мать и дитя недвижны, – тс! – я наблюдаю за ними долго, долго.
 

Перевод К. Чуковского.

 
О вере, о покорности, о преданности;
Я стою в стороне и смотрю, и меня глубоко изумляет,
Что тысячи тысяч людей идут за такими людьми, которые не верят в людей.
 

Перевод. И. Кашкина.

 
Почему все такие вялые, растерянные? Почему все дремлют и я дремлю?
Какой удручающий сумрак! Что за пена и грязь на воде!
Кто эти летучие мыши? Эти шакалы, засевшие в Капитолии?
Какое гнусное президентство! (О Юг, испепели их своим палящим солнцем! Север, заморозь своим ледяным дыханием!)
И это конгрессмены? Нелицеприятные судьи? Это президент?
Ну что ж, посплю-ка и я, покуда спят наши Штаты.
Когда сгустится мрак, грянет гром и засверкают разряды, не миновать нам проснуться,
Юг, Север, Запад и Восток, побережье и сердце страны – все мы, конечно, проснемся.
 

Перевод Б. Слуцкого.

 
О песни, сперва, для начала
Легонько ударьте в тугой бубен, расскажите о том, как я рад и горд за свой город,
Как он призвал всех к оружию, как подал пример, как мгновенно поднялся на ноги
(О великолепный! О Манхаттен мой несравненный!
О самый стойкий в час беды и опасности! О надежный, как сталь!),
Как ты воспрял – с каким хладнокровием сбросил мирные одеяния,
Как заменили барабан и рожок твою сладкую оперную музыку,
Как ты повел всех на войну (вот эти солдатские песни и пойдут у нас для начала),
Как впереди всех гремела барабанная дробь Манхаттена.
Сорок лет в моем городе солдат видели только на парадах,
Сорок лет пышных смотров, покуда внезапно владычица этого переполненного и буйного города,
Бодрствующая среди кораблей, домов, неисчислимых сокровищ,
Окруженная миллионами своих детей,
Внезапно, глубокой ночью,
Получив известие с юга,
Не ударила яростно кулаком по панели.
 
 
Электрический ток бил по ночи, покуда
На рассвете наш улей не выплеснул с грозным жужжаньем свои мириады.
 
 
Из домов и фабрик, из каждой двери
Вышли они, взволнованные, и вот – Манхаттен вооружается!
Под барабанную дробь
Юноши строятся и вооружаются,
Вооружаются мастеровые (прочь рубанок, мастерок, кувалду),
Адвокат покидает свою контору и вооружается, судья покидает суд,
Возчик бросает свой фургон посреди улицы, спрыгивает и швыряет поводья на лошадиные крупы,
Приказчик покидает лавку, хозяин, счетовод, привратник также ее покидают;
Повсюду дружно формируются и вооружаются отряды,
Новобранцы – почти дети, старики показывают им, как носить снаряжение, и они тщательно затягивают ремни,
Вооружаются на улицах, вооружаются в домах, блестят стволы мушкетов,
Белые палатки скапливаются в лагеря, окружаются караулом, пушки гремят и на восходе и на закате,
Ежедневно прибывают вооруженные полки, проходят по городу и грузятся на причалах
(Как они прекрасны, как шагают к реке, потные, с ружьями на плечах!
Как я люблю их, как сжал бы в объятьях их, загорелых, в запыленных мундирах!),
Город взбудоражен. «К оружию! К оружию!» – слышится везде и всюду,
Флаги свисают с колоколен, со всех общественных зданий и магазинов,
Плач разлуки, мать целует сына, сын целует мать
(Разлука для матери – нож в сердце, но она не скажет ни слова, чтобы удержать сына),
Шум, эскорт, впереди шеренги полицейских, расчищающих дорогу,
Безудержный энтузиазм, дикие вопли толпы в честь ее любимцев,
Артиллерия, молчаливые, сверкающие, как золото, пушки тащатся, погромыхивая, по булыжнику
(Молчаливые пушки, скоро нарушится ваше молчанье,
Скоро вас снимут с передков, чтобы начать кровавую работу),
Вся шумиха мобилизации, вся решительность вооружения,
Лазаретная служба, корпия, бинты и лекарства,
Женщины, записавшиеся в сестры милосердия, дело, начатое всерьез, безо всякого парада;
Война! Выступает вооруженный народ! Он готов к бою, отступление невозможно;
Война! На недели, на месяцы или на годы – вооруженный народ выступает ей навстречу.
 
 
Маннахатта в походе – воспоем же ее по достоинству!
Слава мужественному бивуачному житью
И стойкой артиллерии —
 
 
Пушки блистают, как золото, одним великанам под силу справиться с пушками,
Снимем их с передков! (Отнюдь не для приветственных салютов, как в минувшее сорокалетие,
Заложим в них не только пыжи и порох.)
 
 
А ты, владычица кораблей, ты, Маннахатта,
Древняя покровительница этого гордого, доброго, буйного города,
В эпохи мира и довольства окруженная своими детьми, ты нередко печалишься или хмуришься,
Но сейчас ты радостно улыбаешься, старая Маннахатта.
 

Перевод М. Зенкевича.

 
Военный город! Год борьбы!
Сладкие рифмы и чувствительные любовные романсы не для тебя, суровый год!
Ты не сидишь у стола, как бледный поэтик, сюсюкая тихо стишки,
Но, как сильный мужчина, выпрямясь, в синей одежде, [164]164
  …в синей одежде… – Войска Союза (северян) носили форму синего цвета.


[Закрыть]шагаешь с ружьем на плече,
Мускулистый, загорелый, с тесаком за поясом сбоку.
Я слышу, как зычный твой голос гремит по всему континенту;
Мужественный твой голос, о год, раздается в больших городах,
Я видел тебя в Манхаттене, как рабочего среди рабочих,
Видел, как ты широко шагал по прериям от Иллинойса, от Индианы,
Как быстро упругим шагом ты устремился на Запад, сойдя с Аллеганских гор,
Видел тебя у Великих озер, в Пенсильвании, на судах реки Огайо,
И к югу вдоль рек Теннесси и Кумберленда и у Чаттануга на горной вершине,
Я видел тебя, мускулистого, в синей одежде, с оружьем, могучий год,
Я слышал твой решительный голос, гремевший снова и снова,
Твой голос, внезапно запевший из уст кругложерлых пушек,
И я вторю тебе, стремительный, гулкий, неистовый год!
 

Перевод К. Чуковского.

 
Бей! бей! барабан! – труби! труба! труби!
В двери, в окна ворвитесь, как лихая ватага бойцов.
В церковь – гоните молящихся!
В школу – долой школяров, нечего им корпеть над учебниками,
Прочь от жены, новобрачный, не время тебе тешиться с женой,
И пусть пахарь забудет о мирном труде, не время пахать и собирать урожай,
Так бешено бьет барабан, так громко кричит труба!
 
 
Бей! бей! барабан! – труби! труба! труби!
Над грохотом, над громыханьем колес.
Кто там готовит постели для идущих ко сну? Не спать никому в тех постелях,
Не торговать, торгаши, долой маклеров и барышников, не пора ли им наконец перестать?
Как? болтуны продолжают свою болтовню и певец собирается петь?
И встает адвокат на суде, чтобы изложить свое дело?
Греми же, барабанная дробь, кричи, надрывайся, труба!
 
 
Бей! бей! барабан! – труби! труба! труби!
Не вступать в переговоры, не слушать увещаний,
Пронеситесь мимо трусов, пусть молятся и хнычут,
Пронеситесь мимо старца, что умоляет молодого,
Заглушите крик младенца и заклинанья матерей,
И встряхните даже мертвых, что лежат сейчас на койках, ожидая похорон!
Так гремишь ты, беспощадный грозный барабан! так трубишь ты, громогласная труба!