Текст книги "Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения."

Автор книги: Генри Лонгфелло

Перевод К. Чуковского.

 
Запружены реки мои, и это причиняет мне боль,
Нечто есть у меня, без чего я был бы ничто,
Это хочу я прославить, хотя бы я стоял меж людей одиноко,
Голосом зычным моим и воспеваю фаллос,
Я пою песню зачатий,
Я пою, что нужны нам великолепные дети и в них великолепные люди,
Я пою возбуждение мышц и слияние тел,
Я пою песню тех, кто спит в одной постели (о, неодолимая страсть!
О, взаимное притяжение тел! Для каждого тела свое манящее, влекущее тело!
И для вашего тела – свое, оно доставляет вам счастье больше всего остального!)
Ради того, что ночью и днем, голодное, гложет меня,
Ради мгновений зачатия, ради этих застенчивых болей я воспеваю и их,
В них я надеюсь найти, чего не нашел нигде, хотя ревностно искал много лет,
Я пою чистую песню души, то вспыхивающей, то потухающей,
Я возрождаюсь с животными или с грубейшей природой,
Этим я песни мои насыщаю, а также тем, что сопутствует этому:
Запах лимонов и яблок, весенней влюбленностью птиц,
Лесною росою, набеганием волн,
Диким набеганием волн на сушу – я воспеваю и их, —
Увертюрой, что звучит еле слышно, как предвкушение мелодии,
Желанною близостью, видом прекрасного тела.
Пловец обнаженный, плывущий в воде или на волне неподвижно лежащий,
Близится женское тело, я потупляюсь, любовная плоть у меня и дрожит и болит,
И возникает удивительный, перечень для меня, для тебя и для любого из нас.
Лицо, руки, ноги – все с головы до пят – и чувства, что он пробуждает,
Загадочный бред, сумасшествие страсти, о, отдаться тебе до конца!
(Крепко прижмись и слушай, что я шепчу тебе,
Я люблю тебя, о, я весь твой,
Только бы нам ускользнуть ото всех, убежать беззаконными, вольными,
Два ястреба в небе, две рыбы в волнах не так беззаконны, как мы.)
Дикая буря, сквозь меня проходящая, и страсть, которая содрогает меня,
Клятва, что мы слиты навеки, я и женщина, которая любит меня и которую я люблю больше жизни моей.
(О, я охотно отдал бы все за тебя,
И если нужно, пускай пропаду!
Только бы ты и я! И что нам до того, что делают и думают другие!
Что нам до всего остального, только бы нам насладиться друг другом и замучить друг друга совсем, до конца, если иначе нельзя.)
Ради того капитана, которому я уступаю все судно,
Ради того полководца, который командует мною, командует всеми,
Ради нашего пола, основы всего,
Ради того, что в тиши я так часто томился один, когда
множество близких вокруг, а та, кого хочешь, не близко,
Ради долгого, долгого поцелуя в грудь или в губы,
Ради тесных объятий, которые делают пьяным меня и любого мужчину,
Ради того, что знает хороший супруг, ради этой работы отцовства,
Ради восторга, победы и отдыха – податливое одеяло отброшено прочь!
Ради легких рук, что ласкают меня, и пальцев, что перебирают мои волосы,
Ради того, что она так не хочет, чтобы я от нее оторвался, и я не хочу оторваться
(Но, нежная, помедли мгновение, я опять возвращусь к тебе!),
Ради этого часа, когда звезды сияют и падают росы,
Я славлю тебя, о священное дело, и вас, о дети, готовые к нему,
И вас, могучие чресла.
 

Перевод М. Зенкевича.

1

 
О теле электрическом я пою;
Легионы любимых меня обнимают, и я обнимаю их;
Они не отпустят меня, пока не уйду я с ними, им не отвечу,
Пока не очищу их, не заполню их полнотою души.
 
 
Иль те, кто сквернит свое тело, не скрывают себя?
Иль те, кто поносит живых, лучше тех, кто поносит мертвых?
Иль тело значит меньше души?
И если душа не тело, то что же душа?
 

2

 
Любовь к телу мужскому или женскому превосходна, ведь тело само превосходно,
Совершенно тело мужчины, и тело женщины совершенно.
 
 
Выраженье лица превосходно,
Но сложенный хорошо человек выражен не только в лице;
Он выражен в членах, суставах своих, изящно выражен в бедрах, запястьях,
В походке своей, в осанке, в гибкости стана, колен, – его не скрывает одежда,
Сила и ловкость его пробивается сквозь все ткани,
Он идет, восхищая вас, словно поэма, иль даже больше,
Помедлив, взгляните вы на спину его, на затылок, лопатки.
 
 
Раскинутость пухлого детского тельца, груди и лица встречных женщин, складки их платья, их облик от головы и до ног;
Пловец в бассейне, когда он плывет в прозрачном зеленом блеске или лежит, запрокинув голову, покачиваясь на воде;
Наклон вперед и назад гребцов на лодках и всадника в седле,
Девушки, матери, хозяйки за хлопотливой работой,
Кучка рабочих в полдень с обеденными котелками и жены их в ожиданье,
Кормящая грудью мать, дочка фермера в коровнике или в саду,
Парень с мотыгой в поле, кучер, что правит шестью лошадьми, запряженными в сани,
Борьба двух рабочих подростков, здоровых, веселых, задорных, на пустыре вечером после работы,
Сброшены кепки и пиджаки, им любо померяться силой,
Обхват головы и спины, космы волос, упавшие на глаза;
Проезд пожарных в блестящих касках, игра их сильных мускулов под поясами,
Неспешное возвращенье с пожара, потом передышка и снова сигнал тревоги,
Все слушают напряженно – наклон головы – расчет по секундам;
Вот это люблю я – и, дав себе волю, шагаю свободно, к материнской груди припадаю с ребенком,
Плыву с пловцами, борюсь с борцами, еду с пожарными, отдыхаю, прислушиваюсь, считаю секунды.
 

3

 
Я знал одного фермера, отца пятерых сыновей, —
Они были отцы сыновей – и те тоже отцы сыновей, —
Он был удивительно мощен, спокоен, прекрасен,
Его голова, желто-белые волосы, борода, глубокий взгляд его темных глаз, широта и щедрость его обращенья —
Все это меня привлекало, я его посещал, – он был также мудр;
Он был шести футов ростом, старше восьмидесяти лет, – его сыновья были рослые, крепкие, бородатые, загорелые красавцы;
Сыновья и дочери любили его – каждый, кто знал, любил его;
Любили не из почтенья, а искренне – каждый по-своему;
Он пил только воду, – кровь пробивалась румянцем сквозь темный загар его лица;
Он был заядлый охотник, рыбак, – сам правил лодкой, что ему подарил судовой плотник; у него были ружья, что ему любя подарили;
Когда он шел с пятью сыновьями и многими внуками на охоту иль рыбную ловлю, он казался среди них самым красивым и сильным;
Вы хотели бы долго, долго быть с ним, сидеть с ним рядом в лодке, к нему прикасаясь.
 

4

 
Я понял, что быть с теми, кто нравится мне, – довольство,
Что вечером посидеть и с другими людьми – довольство,
Что быть окруженным прекрасной, пытливой, смеющейся, дышащей плотью – довольство,
Побыть средь других, коснуться кого-нибудь, обвить рукой слегка его иль ее шею на миг – иль этого мало?
Мне большего наслажденья не надо – я плаваю в нем, как в море.
Есть что-то в общенье с людьми, в их виде, в касанье, в запахе их, что радует душу, —
Многое радует душу, но это – особенно сильно.
 

5

 
Вот женское тело;
Божественный нимб от него исходит с головы и до ног;
Оно влечет к себе яростно притяжением неодолимым!
Я дыханьем его увлечен, словно пар, и все исчезает, кроме меня и его:
Все книги, искусство, религия, время, земля ощутимо-твердая, награда небес, страх ада – все исчезает;
Его безумные токи играют неудержимо – и ответ им неудержим;
Волосы, грудь, бедра, изгибы ног, небрежно повисшие руки – ее и мои – растворились;
Отлив, порожденный приливом, прилив, порожденный отливом, – любовная плоть в томленье, в сладостной боли;
Безграничный, прозрачный фонтан любви знойной, огромной, дрожь исступленья, белоцветный яростный сок;
Новобрачная ночь любви переходит надежно и нежно в рассвет распростертый,
Перелившись в желанный, покорный день,
Потерявшись в объятьях сладостной плоти дневной.
Это зародыш – от женщины после родится дитя, человек родится;
Это купель рожденья – слиянье большого и малого, и снова исток.
 
 
Не стыдитесь, женщины, – преимущество ваше включает других и начало других;
Вы ворота тела, и вы ворота души.
 
 
В женщине качества все, она их смягчает,
Она на месте своем и движется в равновесии полном;
В ней все скрыто, как должно, – она и деятельна и спокойна;
Ей – зачинать дочерей, и ей – зачинать сыновей.
Когда я вижу душу мою отраженной в Природе,
Когда я вижу сквозь мглу кого-то в совершенстве невыразимом,
Вижу склоненную голову и руки, скрещенные на груди, я Женщину вижу.
 

6

 
Мужчина тоже душа, и он на своем месте;
В нем тоже все качества – он действие, сила;
Изобилие познанной вселенной в нем;
Ему подобают презренье, влеченье и вызов,
И бурные страсти, безмерная радость, безмерное горе, и гордость ему подобают;
Ведь душу умиротворяет достойная гордость мужчины;
И знанье ему подобает, он любит всегда все исследовать сам;
Какое б ни было море и плаванье, он лотом глубь измеряет.
(И где ж ему лот свой бросать, как не там?)
 
 
Священно тело мужское и женское тело;
Чье б ни было – тело священно;
И тело раба. И тело сошедшего на берег забитого иммигранта.
Любой нужен здесь или там, как и тот, кто в достатке живет, как и вы;
И каждому в шествии место дано.
 
 
(Ведь все это – шествие,
Вселенная – шествие с размеренным стройным движеньем.)
 
 
Иль сами вы сведущи так, что зовете раба иль забитого иммигранта невеждой?
Иль мните, что вы имеете право здраво судить, а он иль она не имеет?
Иль думаете, что материя из текучей рассеянности отвердела, и почва лежит, вода течет, зелень растет
Только для вас, а не для него и не для нее?
 

7

 
С молотка продается тело мужское
(Я часто ходил до войны на невольничий рынок, смотрел, как торгуют рабами);
Помогу продавцу, – растяпа, он плохо знает свое дело.
 
 
Джентльмены, взгляните на это чудо!
Какую б цену ни дал покупатель – все будет мало;
Для него земля готовилась квинтильоны лет, без живых существ, без растений;
Для него непрерывно и точно вращались миры.
 
 
В голове его – всеобъемлющий мозг;
В ней и под ней – создаются герои;
Взгляните на руки и ноги, красные, черные, белые, – у них такие умелые сухожилья и нервы;
Их нужно все обнажить, чтоб вы могли их увидеть.
 
 
Отличные чувства, зажженные жизнью глаза, отвага и воля,
Слои грудных мускулов, позвоночник гибкий и шея, упругое мясо, крепкое телосложенье,
А там, внутри, еще чудеса.
 
 
Там, внутри, течет кровь,
Та же самая древняя кровь! Та же самая алая кровь!
Там бьется толчками сердце, – там все страсти, желанья, стремленья, порывы.
(Иль, по-вашему, там их нет, раз не выражены они в аудиториях и гостиных?)
 
 
То не один человек – то отец тех, что тоже станут отцами;
В нем – исток государств многолюдных, республик богатых;
В нем – несчетные вечные жизни, несчетные их воплощенья и радости.
 
 
Разве знаете вы, кто родится от потомка его потомка в столетьях?
(Разве можете вы узнать, углубившись в столетья, – от кого вы сами произошли?)
 

8

 
С молотка продается женское тело!
И она не одна – в ней плодовитая мать матерей;
Она породит сыновей, которые, вырастя, станут мужьями других матерей.
Любили ль вы женское тело?
Любили ль вы тело мужское?
Разве не знаете вы, что это так у всех людей, у всех народов, во все времена, на всей земле?
Если что-нибудь священно, то тело людей священно,
Слава и сладость мужчины – признак мужественности здоровой;
У мужчины, у женщины чистое, сильное, крепкое тело красивей красивейшего лица.
 
 
Видели ль вы безумцев, сквернящих живое тело свое?
Они не скроют себя и не могут скрыть.
 

9

 
О тело мое! Я не покину подобье твое в других людях, иль подобья твоих частей;
Я верю – подобья твои возникают, проходят с подобьем души (что они – душа),
Я верю – подобья твои возникают, проходят с моими стихами, что они – поэмы,
Поэмы мужчины, женщины, ребенка, отрока, мужа, жены, отца, матери, юноши, девушки;
Голова, шея, волосы, уши, барабанные перепонки;
Глаза, ресницы, радужная оболочка, брови, пробужденье и дрема век;
Губы, рот, язык, зубы, челюсти с их скрепленьем,
Нос, переносица, ноздри,
Щеки, виски, лоб, подбородок, горло, затылок;
Сильные плечи, мужественная борода, лопатки, широкий обхват груди,
Руки, подмышки, локоть, кости и мускулы рук.
Запястье, суставы запястья, ладонь, пальцы – большой, указательный, ногти;
Широкая грудь, курчавость волос на ней, грудная клетка,
Ребра, живот, позвоночник и позвонки,
Бедра, округлости бедер и корень мужской,
Крепления сильных мышц, хорошо несущих туловище,
Колени, коленная чашечка, голень, ступни,
Лодыжки, подъем, подошва, пальцы ноги, пятка;
Все очертанья, сложенье, все части моего, иль вашего, иль иного мужского иль женского тела,
Легкие, желудок, кишки сладкие, чистые,
Мозг с извилинами внутри черепной коробки,
Клапаны сердца, сочувствие, влеченье полов, материнство,
Женственность и все женское – и деторожденье,
Чрево, грудные сосцы, молоко, слезы, смех, плач, взгляды любви и ее треволненья,
Голос, жесты, язык, шепот и восклицанья,
Пища, питье, пульс, пищеварение, пот, сон, ходьба, плаванье,
Устойчивость ног, прыжок, наклон, обхват и сжиманье,
Изменчивость очертаний губ и около глаз,
Кожа, загар, волоски, веснушки,
Влеченье странное при касанье рукой нагого тела,
Реки артерий, дыханье, вдох и выдох.
Красота стана и бедер сверху до самых колен,
Алый сок внутри вас иль меня, кости и костный мозг,
Чудесное выраженье здоровья;
Я говорю, что все это поэмы и части не только тела, но и души,
О, все это – сама душа!
 

Перевод К. Чуковского.

 
Час безумству и счастью! О бешеная! О, дай же мне волю!
(Почему эти бури и смерчи несут мне такую свободу?
Почему я кричу среди молний и разъяренных ветров?)
 
 
О, испить этот загадочный бред глубже всякого другого мужчины!
О дикие и нежные боли! (Я завещаю их вам, мои дети,
Я предлагаю их вам, о новобрачные муж и жена!),
О, отдаться тебе, кто бы ни была ты, а ты чтобы мне отдалась наперекор всей вселенной!
О, снова вернуться в рай! О женственная и застенчивая!
О, притянуть тебя близко к себе и впервые прижать к тебе настойчивые губы мужчины.
 
 
О загадка, о трижды завязанный узел, темный, глубокий омут, сразу распуталось все и озарилось огнем!
О, наконец-то умчаться туда, где достаточно простора и воздуха!
О, вырваться из цепей и условностей, – тебе из твоих, мне из моих.
И, приобщаясь к Природе, вдруг нежданно-негаданно освободиться от всех жизненных тягот!
Вытащить кляп изо рта, говори и кричи, что захочешь,
Почувствовать, что наконец-то сегодня я совершенно доволен, и больше ничего мне не надо.
Сорваться со всех якорей!
Вольно мчаться! вольно любить! ринуться прямо в опасность!
Бросить опасностям вызов, дерзко заигрывать с ними!
Подниматься до самого неба любви, что судьбой предназначена мне!
Взлететь туда вместе с моей опьяневшей душой!
Если нужно, погибнуть, пропасть!
Напитать весь остаток жизни этим часом полноты и свободы,
Кратким часом безумства и счастья!
 

Перевод К. Чуковского.

 
Из бурлящего океана толпы нежно выплеснулась ко мне одна капля
И шепчет: «Люблю тебя до последнего дня моей жизни.
Долгим путем я прошла, лишь бы взглянуть на тебя и прикоснуться к тебе.
Ибо я не могла умереть, не взглянув на тебя хоть однажды,
Ибо мне было так страшно, что я потеряю тебя».
 
 
Ну вот, мы и повстречались с тобою, мы свиделись, и все хорошо.
С миром вернись в океан, дорогая,
Я ведь тоже капля в океане, наши жизни не так уж раздельны,
Посмотри, как круглятся великие воды земли, как все слитно и как совершенно!
Но по воле непреклонного моря мы оба должны разлучиться,
И пусть оно разлучит нас на время, но оно бессильно разлучить нас навек;
Будь терпелива – и знай: я славлю и сушу, и море, и воздух
Каждый день на закате солнца, ради тебя, дорогая.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Мы двое, как долго мы были обмануты,
Мы стали другими, мы умчались на волю, как мчится Природа,
Мы сами Природа, и долго нас не было дома, теперь мы вернулись домой,
Мы стали кустами, стволами, листвою, корнями, корою,
Мы вросли в землю, мы скалы,
Мы два дуба, мы растем рядом на поляне в лесу,
Мы, дикие оба, пасемся средь дикого стада, мы, вольные, щиплем траву,
Мы две рыбы, плывущие рядом,
Мы как соцветья локуста, мы благоухаем в аллее по вечерам и утрам,
Мы перегной растений, зверей, минералов,
Мы хищные ястребы, мы парим в небесах и смотрим оттуда вниз,
Мы два яркие солнца, мы планетарны и звездны, мы две кометы,
Мы клыкастые четвероногие в чаще лесной, мы бросаемся одним прыжком на добычу,
Мы два облака, мы целыми днями несемся один за другим,
Мы два моря, смешавшие воды, веселые волны – налетаем одна на другую,
Мы, как воздух, всеприемлющи, прозрачны, проницаемы, непроницаемы,
Мы снег, мы дождь, мы мороз, мы тьма, мы все, что только создано землею,
Мы кружились и кружились в просторах, и вот наконец мы дома,
Мы исчерпали все, нам остались лишь воля да радость.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Однажды, когда я проходил по большому, многолюдному городу, я пытался внедрить в свою память его улицы, зданья, обычаи, нравы,
Но теперь я забыл этот город, помню лишь некую женщину, которую я случайно там встретил, и она удержала меня, потому что полюбила меня.
День за днем, ночь за ночью мы были вдвоем, – все остальное я давно позабыл,
Помню только ее, эту женщину, которая страстно прилепилась ко мне,
Опять мы блуждаем вдвоем, мы любим, мы расстаемся опять,
Опять она держит меня за руку и просит, чтобы я не уходил,
Я вижу ее, она рядом со мною, ее грустные губы молчат и дрожат.
 

Перевод. К. Чуковского.

 
Я слышал вас, торжественно-нежные трубы органа, в это воскресенье, проходя мимо церкви;
Осенние вихри, в потемках, в лесу, я слышал ваши протяжные вздохи, и была в них такая тоска;
Я слышал чудесного итальянского тенора в опере, я слышал сопрано в квартете;
Ты, сердце моей любви, тебя тоже я слышал, когда ты обняла мою голову,
Слышал твой пульс, как в ночной тишине он звенел над моим ухом бубенцами.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Когда я, как Адам,
Крепко выспавшись, выхожу на рассвете из лесного моего шалаша,
Посмотри на меня и послушай мой голос, подойди ко мне ближе,
Тронь меня, тронь мое тело рукою,
Не бойся тела моего.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Вот я сделаю всю сушу неделимой,
Я создам самый великолепный народ из всех, озаряемых солнцем,
Я создам дивные страны, влекущие к себе, как магниты,
Любовью товарищей,
Вечной, на всю жизнь, любовью товарищей.
 
 
Я взращу, словно рощи густые, союзы друзей и товарищей вдоль твоих рек, Америка, на прибрежьях Великих озер и среди прерий твоих,
Я создам города, каких никому не разъять, так крепко они обнимут друг друга,
Сплоченные любовью товарищей,
Дерзновенной любовью товарищей.
 
 
Это тебе от меня, Демократия, чтобы служить тебе, ma femme!
Тебе, тебе я пою эти песни.
 

Перевод Б. Слуцкого.

 
Эти песни пою я весной, собирая цветы для влюбленных.
(Кто лучше меня поймет влюбленных, все их радости и печали?
И кто лучше меня может стать поэтом товарищества?)
Собирая, я прохожу через сад мира и вскоре выхожу за ворота,
А теперь я иду по берегу пруда, а теперь вброд, не боясь промочить ноги,
А теперь вдоль ограды, близ которой навалены старые камни, подобранные на полях,
(Полевые цветы, и сорняки, и лоза взобрались на камни, приукрыли их; я иду мимо),
Все дальше и дальше в чащу леса, или просто слоняюсь летними вечерами, не думая, куда иду,
В одиночестве вдыхаю земляной дух, временами останавливаюсь среди тишины,
Мне кажется, что у меня нет спутников, но вскоре вокруг меня собирается целый отряд,
Кто рядом, кто позади, кто обнимает меня,
Это души милых друзей, умерших и живых,
Их целая толпа, она все гуще, а я – посредине,
Собирая, раздавая, распевая, я странствую вместе с ними,
Сорву что-нибудь и брошу тому, кто ближе, на память обо мне,
То сирень, то сосновую ветку,
То выну из кармана мох, который свисал с виргинского дуба во Флориде, и я его там отодрал,
То гвоздики, и лавра листы, и пук шалфея
Или то, что я вытащил из воды, забравшись в пруд
(Здесь я видел в последний раз того, кто нежно любит меня и теперь возвращается, чтобы никогда не расставаться со мной,
А это, ах, этот корень аира должен стать символом нашего товарищества,
Обменяйтесь им, юноши! И никогда не возвращайте его друг другу!),
И кленовые прутики, и каштаны, и цветы диких апельсинов,
И ветки смородины, и сливовый цвет, и ароматический кедр,
Окруженный плотным облаком душ,
Я прохожу, иногда указывая и касаясь, иногда отбрасывая от себя,
Объясняя каждому, чем он будет владеть, давая каждому что-нибудь.
Но то, что вытащил из воды на краю пруда, – это я приберег,
Я одарю этим тех, кто способен любить, как я.
 

Перевод К. Чуковского.

 
Страшное сомненье во всем,
Тревога: а что, если нас надувают?
Что, если наша вера и наши надежды напрасны
И загробная жизнь есть лишь красивая сказка?
И, может быть, то, что я вижу: животные, растения, холмы, люди, бегущие, блистающие воды,
Ночное, дневное небо, краски и формы, может быть (и даже наверное), это одна только видимость, а настоящее нечто еще не открылось для нас.
(Как часто они встают предо мной без покрова, будто затем, чтобы посмеяться надо мною, подразнить меня,
Как часто я думаю, что ни я, ни другие не знаем о них ничего.)
 
 
Но эти сомнения исчезают так странно перед лицом моих друзей, моих милых,
Если тот, кого я люблю, пойдет побродить со мною или сядет рядом со мною, держа мою руку в своей,
Что-то неуловимо-неясное, какое-то знание без слов и мыслей охватит нас и проникнет в нас,
Неизъяснимой, неизъясняемой мудростью тогда я исполнен, тихо сижу и молчу, ни о чем уже больше не спрашиваю,
Я все же не в силах ответить на свои вопросы обо всем, окружающем нас, о смерти и о жизни за гробом,
Но что мне за дело до них, я спокойно сижу и хожу,
Тот, чья рука в моей, разогнал мои тревоги вполне.