Текст книги "Долина Пламени (Сборник)"

Автор книги: Генри Каттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 46 страниц)

ГЛАВА 3
Насытившийся едок

Позднее, когда пришло время ложиться спать, только Чарльзу хотелось говорить об этом. Джейн казалось, что Беатрис как-то повзрослела с утра. Бобби читал «Книгу джунглей» или просто делал вид, что читает: наибольшее удовольствие он получал от картинок с изображением тигра Шер-Хана. Эмили, отвернувшись лицом к стене, притворялась спящей.

– Меня позвала тетя Бесси, – сказала ей Джейн, чувствуя немой упрек. – Я пыталась удрать от нее как можно скорее. Она хотела, чтоб я примерила то платье с новым воротником.

– Ясно. – Извинение было принято, но Беатрис по-прежнему молчала. Джейн подошла к кровати Эмили и обняла девочку.

– Злишься на меня, Эмили?

– Нет.

– Злишься. Но я ничего не могла сделать, дорогая.

– Все нормально, – сказала Эмили. – Мне не было страшно.

– Все светилось и сверкало, – сонно проговорил Чарльз. – Как рождественская елка.

– Заткнись! – набросилась на него Беатрис. – Заткнись, Чарльз! Заткнись, тебе говорят, заткнись!

В комнату заглянула тетушка Бесси.

– Что случилось, дети?

– Ничего, тетушка, – ответила Беатрис. – Мы просто играли.

Накормленное, сытое, оно лежало в вялом оцепенении в своем загадочном убежище. В доме было тихо, обитатели спали. Спал даже ложный дядюшка: Раггедо был хорошим имитатором.

Ложный дядюшка не был призраком, он был просто проекцией Раггедо. Подобно тому, как амеба протягивает к пище ложную ножку, Раггедо растянулся и создал ложного дядюшку. Но на этом сходство кончалось. Ибо ложный дядюшка не был эластичной частью создавшего его существа, которую, вытянув, можно было когда угодно втянуть обратно. Скорее, он – оно? – являлся некой конечностью, вроде человеческой руки. Мозг посылает сигнал через нервную систему, рука протягивается, сжимаются пальцы – и в ладони оказывается пища.

Однако этот отросток Раггедо был менее ограничен в своих возможностях, так как его не связывали жесткие законы природы. Руку можно выкрасить в черный цвет. Всем, кроме чистых, неопытных детей, казалось, что ложный дядюшка выглядит и действует, как человек.

Некоторые правила приходилось соблюдать даже Раггедо. В какой-то мере он все-таки был ограничен естественными законами. Существовали циклы. Жизнь гусеницы состоит из циклов: до тех пор, пока она не сможет окуклиться и трансформироваться, она должна есть, есть и есть. Сбросить свою нынешнюю оболочку она сможет не раньше, чем подойдет время метаморфозы. Точно так же и Раггедо не мог видоизмениться до завершения цикла. А тогда произойдет новая трансформация, аналогично миллионам удивительных превращений, которые претерпел он в невообразимой вечности своего прошлого.

В настоящее же время он вынужден был подчиняться законам текущего цикла. Отросток нельзя было втянуть. Так что ложный дядюшка был его частью, а он был частью ложного дядюшки.

Туловище и голова скудлера.

Одна за другой катились по дому сонные волны сытого удовольствия, но медленно, незаметно их Ритм убыстрялся, понемногу приближаясь к нервной пульсации новой вспышки жадности, всегда следовавшей после завершения пищеварительного процесса.

Тетушка Бесси перевернулась на спину и захрапела. В другой комнате ложный дядюшка, не просыпаясь, тоже повернулся и тоже захрапел.

Способность к защитной мимикрии была развита отлично..

Снова был день; почти сразу после полудня ритм жизни в доме неуловимо изменился, изменилось и настроение.

– Если мы собираемся в Санта-Барбару, – сказала утром бабушка Китон, – то я свожу сегодня детей к зубному врачу. Им надо обработать зубы, а с доктором Хоувером непросто договориться о приеме даже одного ребенка, не говоря уж о четырех. Твоя мама, Джейн, писала мне, что ты была у дантиста месяц назад, так что тебе ехать незачем.

После этого заявления над детьми нависло ощущение беды. Но никто об этом не говорил. Когда бабушка Китон вывела детей на крыльцо, Беатрис вышла последней. Джейн смотрела на происходящее, стоя в дверях. Не оглядываясь, Беатрис протянула назад руку, ощупью нашла руку Джейн и крепко сжала ее. И все.

Так без слов ответственность была переложена на Джейн. Беатрис ясно дала понять, что теперь это – забота Джейн.

Она не осмелилась надолго откладывать дело, слишком живо ощущая растущую волну действующей на взрослых депрессии. Раггедо вновь проголодался.

Она смотрела вслед своим двоюродным братьям и сестрам, пока они не скрылись за перечными деревьями. Далекий шум трамвая положил конец ее надеждам на их возвращение. После этого она дошла до мясной лавки, купила два фунта мяса, выпила содовой и вернулась домой.

Джейн почувствовала, что ритм волн голода участился.

Она взяла на кухне жестяную миску, положила в нее мясо и тихонько проскользнула в ванную. Одной, со своей ношей и безо всякой помощи забраться на чердак было нелегко, но Джейн справилась. Она стояла в теплой тишине под крышей дома, выжидая – почти надеясь, что тетушка Бесси опять позовет ее и освободит от неприятной обязанности. Но никто ее не позвал.

То, что ей предстояло делать сейчас, было достаточно прозаично. Поэтому особого страха она не чувствовала. Кроме того, ей было почти девять лет. И на чердаке не было темно.

Стараясь сохранить равновесие, она пошла по балке. Ступив на перекинутую между балками доску, Джейн ощутила, как она упруго дрожит под ногами.

 
«Раз, два, пустые слова,
Три, четыре, руки шире,
Пять, шесть, лучше сесть,
Семь, восемь..»
 

Дважды у нее ничего не вышло; на третий раз удалось. Мысли должны были быть отвлечены каким-то определенным образом… Джейн прошла по доске, обернулась, и…

В этом месте света было мало, почти полная темнота. Было холодно и пусто, как под землей. Ничуть не удивившись, Джейн поняла, что находится глубоко внизу, возможно, под домом; может быть, очень далеко от него. Она могла принять это так же, как и все остальные странности. Ее это не удивляло.

Как ни странно, она знала, куда идти дальше. Джейн вошла, как ей казалось, в крошечное помещение, однако в то же время довольно долго ей пришлось идти через пустое пространство под низко нависавшим потолком; оно казалось бесконечным и мрачным; тянуло холодом и сыростью. Место производило неприятное впечатление, да и опасно было идти по нему с маленькой миской мяса.

Ему мясо показалось приемлемым.

Оглядываясь назад, Джейн ничего о нем не могла вспомнить. Она не помнила, как предложила мясо, или как оно было принято, или в какой части этого места, где парадоксально сосуществовали громадные пространства и крошечные помещения, лежало оно, грезя об иных мирах и эпохах.

Она помнила только, как в то время, когда оно поглощало принесенную пищу, вокруг нее снова закружилась темнота, расцвеченная маленькими вспыхивающими огоньками. В ее голове замелькали его воспоминания, как будто их разумы составляли одно целое. На этот раз Джейн видела все более отчетливо. Она видела огромное крылатое существо, запертое в сверкающей клетке; она вспомнила то, что вспоминал Раггедо, – так, как это помнилось ему; она прыгнула вместе с Раггедо, почувствовала, как бьются вокруг нее крылья, ощутила, как раздиравший ее голод вгрызался в тело; жадно набросилась на булькающую струю горячей, сладкой и солоноватой жидкости…

Воспоминания переплетались, перепутывались одно с другим. Смешивались, менялись и жертвы Раггедо; существо с перьями и крыльями превратились в зверя со страшными когтистыми лапами, увертливого и скользкого, как змея. Пока Раггедо ел, все его жертвы становились в его воспоминаниях одним целым.

Уже под конец ненадолго вспыхнула другая картина. Джейн оказалась в огромном саду, где качались высокие – выше нее – цветы, между которыми молча двигались фигуры в капюшонах. На лепестке одного из гигантских цветов, прикованный к нему ярко сверкающими цепями, беспомощно лежал человек с рассыпавшимися светлыми волосами. Джейн казалось, что она сама, закрытая капюшоном, шагает между молчаливых фигур, а он – оно – Раггедо – в другом обличье идет рядом с ней в направлении жертвы.

Человеческое жертвоприношение всплыло в его памяти впервые; Джейн хотелось бы узнать об этом побольше. Угрызений совести она, естественно, не испытывала: еда есть еда. Но это воспоминание незаметно сменилось другим, и она так и не увидела конца. Правда, по сути, это было и незачем: все воспоминания заканчивались одинаково. Может, это было для нее и к лучшему, что Раггедо не слишком долго задержался именно на этом эпизоде своих кровавых трапез.

 
«Семнадцать, восемнадцать,
Мы идем купаться,
Девятнадцать, двадцать…»
 

Пошатываясь, чуть не падая, шла она обратно по балкам, с пустой миской в руках. На чердаке пахло пылью; это помогло ей избавиться от оставшегося в ее памяти тошнотворного запаха крови…

Когда дети вернулись, Беатрис только спросила: «Была?», и Джейн кивнула. Табу, однако, не было снято. Обсуждать подробности они не собирались, если в этом не возникнет необходимости. А сонная, вялая пульсация в доме, психическая пустота ложного дядюшки – неопровержимо доказывали, что опасность снова предотвращена – на какое-то время…

– Почитай мне про Маугли, бабуля, – попросил Бобби. Бабушка Китон уселась, протерла и надела очки и взяла книжку Киплинга. Понемногу и остальные дети, зачарованные сказкой, собрались вокруг.

Бабушка Китон читала о гибели Шер-Хана: о том, как в узкое, глубокое ущелье согнали скот, чтобы привлечь тигра, и о том, как массовое бегство животных, от которого чуть не дрожали горы, превратило убийцу в кровавое месиво.

– Что ж, – сказала бабушка Китон, – закрывая книжку, – таков был конец Шер-Хара. Он умер.

– Нет, не умер, – сонно проговорил Бобби, поднимаясь.

– Разумеется, умер. Мертвее не бывает. Стадо растоптало его.

– Только в конце, бабуля. Если начать читать сначала, Шер-Хан снова будет там.

Бобби, конечно, был слишком мал, чтобы иметь ясное представление о смерти. Иногда ведь его убивали, когда они играли в индейцев, – конец не безвозвратный и не стоящий сожалений. Смерть – абсолютное понятие, которое можно постигнуть лишь на основании личного опыта.

Дядя Лью, покуривая свою трубку и играя в шахматы с дядей Бертом, подмигнул ему – на загорелой коже возле глаз собрались морщинки. Дядя Берт, кусая губы, долго думал над каждым ходом, и все-таки он проиграл. Дядя Джеймс подмигнул тете Гертруде и сказал, что не худо бы прогуляться, – как она на это смотрит?

Она смотрела положительно.

Когда они ушли, тетушка Бесси, засопев, подняла голову.

– Ты только понюхай, как от них несет, когда они вернутся, ма, – сказала она. – Как ты это терпишь?

Но бабушка Китон лишь усмехнулась и погладила волосы Бобби – тот уснул у нее на коленях; руки его сжались в маленькие кулачки, на щеках играл легкий румянец.

У окна возвышалась костлявая фигура дяди Саймона. Не произнося ни слова, он глядел на улицу между занавесок.

– Ложитесь пораньше, дети, – сказала тетушка Бесси, – если мы собираемся завтра утром в Санта-Барбару!

Вот так.

ГЛАВА 4
Конец игры

К утру у Бобби поднялась температура, и бабушка Китон наотрез отказалась подвергать его жизнь риску поездкой в Санта-Барбару. Это ввергло Бобби в глубокую печаль, но зато разрешило проблему, над которой дети много часов ломали голову. Вдобавок по телефону позвонил папа Джейн и сообщил, что приедет за дочкой в этот же день и что у нее теперь есть маленький братишка. Джейн, у которой не было иллюзий насчет аистов, вздохнула с облегчением, надеясь, что ее мама не будет больше чувствовать себя больной.

Перед завтраком в спальне Бобби состоялось совещание.

– Ты знаешь, что делать, Бобби, – сказала Беатрис. – Обещай, что сделаешь это.

– Угу. Обещаю.

– Сегодня, Джейни, ты можешь это сделать до приезда твоего отца. И лучше купить побольше мяса и оставить его Бобби.

– Я не могу покупать мясо без денег, – заметил Бобби.

Без особой охоты Беатрис сосчитала то, что оставалось от скромного взноса Джейн, и отдала ему. Бобби засунул мелочь под подушку и дернул красную фланелевую повязку, которой было обмотано его горло.

– Чешется, – сказал он. – А я ведь не болен.

– Это из-за зеленых груш, которых ты вчера наелся, – злорадно произнесла Эмили. – Ты думал, тебя никто не видит, да?

Снизу прибежал запыхавшийся Чарльз.

– Эй, знаете, что случилось? – воскликнул мальчик. – Он повредил ногу, и теперь не может ехать в Санта-Барбару. Уверен, что он сделал это нарочно.

– Вот черт! – сказала Джейн. – Как?

– Сказал, что подвернул ее на лестнице. Но могу поспорить, что это вранье. Он просто не хочет ехать.

– Наверное, он не может ехать – так далеко, – высказала интуитивную догадку Беатрис, и больше они этого вопроса не касались. Но и Беатрис, и Эмили, и Чарльз – все были рады, что ложный дядюшка все-таки не поедет с ними в Санта-Барбару.

Чтобы отвезти уезжавших и их багаж, потребовалось два такси. Бабушка Китон, ложный дядюшка и Джейн стояли на парадном крыльце и махали вслед уезжающим. Когда затих шум автомобилей, Джейн, не теряя времени, взяла часть денег у Бобби, сходила к мяснику и вернулась с тяжелым пакетом.

Ложный дядюшка, опираясь на палку, проковылял в солярий и разлегся там. Бабушка Китон приготовила Бобби противное, но полезное питье; Джейн решила отложить неприятное дело до полудня. Бобби читал «Книгу джунглей», спотыкаясь на трудных словах; на какое-то время в доме воцарился мир.

Джейн надолго запомнила этот день. Дом заполняли разные запахи: запах пекущегося хлеба из кухни, влажный и пряный аромат цветов с улицы; отдающий пылью, густой запах, исходивший от нагретых солнцем ковров и мебели. Бабушка Китон поднялась в свою спальню, чтобы смазать лицо и руки кольдкремом, а Джейн стояла в дверях, оглядывая комнату.

Спаленка очаровывала своим прозаичным уютом. Волнами вздымались жестко накрахмаленные белоснежные занавески; на комоде стояло множество замечательных предметов: подушечка для булавок в форме куклы, маленькая красная фарфоровая туфелька, а на ней – совсем уж крошечные фарфоровые мышки; брошка с камеей и портретом бабушки Китон, когда она была девочкой.

И тут медленно, но настойчиво начала усиливаться пульсация – она чувствовалась даже здесь, в этой спальне, куда подобное вторжение казалось Джейн просто невероятным.

Сразу после ленча раздался звонок; это приехал отец Джейн, чтобы отвезти ее обратно в Сан-Франциско. Он спешил, боясь опоздать на поезд, и прежде чем они укатили на такси, хватило времени лишь на то, чтобы перекинуться несколькими словами. Все же Джейн ухитрилась сбегать наверх попрощаться с Бобби – и объяснить ему, где спрятано мясо.

– Ладно, Джейни, – сказал Бобби. – Счастливо.

Она знала, что ей не следовало перепоручать это дело Бобби.

Всю дорогу до станции ее неотвязно грызла совесть. Она как-то смутно слышала голоса взрослых: кто-то сообщил, что поезд очень сильно опаздывает, и потом отец сказал о том, что в городе сейчас цирк…

Цирковое представление было хорошим. Джейн почти забыла о Бобби и о том, что может произойти, если Бобби не выполнит своего обещания. Выйдя вместе с толпой из шатра, они оказались в голубом полумраке приближающегося вечера. И вдруг впереди Джейн увидела в толпе знакомую маленькую фигурку; у нее упало сердце. Она поняла.

Мистер Ларкин заметил Бобби почти одновременно с нею. Он громко окликнул его, и через несколько секунд дети уже глядели друг на друга. Пухлое лицо Бооби было мрачным.

– Твоя бабушка знает, что ты здесь, Бобби? – спросил мистер Ларкин.

– Ну… думаю, что нет, – ответил Бобби.

– Тебя следует выпороть, молодой человек. Пошли, оба. Нужно сейчас же позвонить ей. Она перепугается до смерти.

В закусочной, пока он звонил, Джейн смотрела на своего двоюродного брата. Она впервые почувствовала тяжесть бремени взрослых – сознание неисполненного долга.

– Бобби, – спросила она, – ты был?

– Отстань от меня, – огрызнулся тот. Они замолчали.

Вернулся мистер Ларкин.

– Никто не отвечает. Я вызвал такси. У нас как раз хватит времени отвезти Бобби до отхода поезда.

В такси тоже все молчали. О том, что, возможно, происходит в доме, Джейн не думала вовсе. Мозг имеет свою автоматическую защиту. И в любом случае, теперь уже было слишком поздно..

Когда такси подъехало к дому, в темноте оранжевыми квадратами сверкали окна. На крыльце толпились люди, блеснул значок полицейского офицера.

– Дети, ждите здесь, – с беспокойством проговорил мистер Ларкин. – Не выходите из машины.

Таксист пожал плечами и вытащил сложенную газету. Мистер Ларкин поспешил к крыльцу. Джейн на заднем сиденье заговорила с Бобби; ее голос звучал ласково.

– Ты не пошел, – прошептала она. Это даже не было обвинением.

– Мне наплевать, – прошептал в ответ Бобби. – Мне надоела эта игра. Я хотел поиграть во что-нибудь другое. – Он хихикнул. – Во всяком случае, я выиграл, – заявил он.

– Как? Что случилось?

– Приехала полиция. Я знал, что они приедут. Он об этом не подумал. Так что я выиграл.

– Но каким образом?

– Понимаешь, это было вроде как в «Книге джунглей». Охота на тигров, помнишь? Привязывают малыша к столбу, когда появляется тигр, – бабах! Только все дети уехали в Санта-Барбару, и ты тоже уехала. Поэтому я использовал бабушку. Я подумал, что она не будет против. Она часто с нами играет. Да и все равно осталась только она.

– Но, Бобби, там малыш – совсем не такой ребенок, как мы. Это маленький козленок. И в любом случае…

– Да ладно! – прошептал Бобби. – Ладно!… В любом случае, я думал, что бабушка подойдет. Она слишком толстая, чтобы быстро бегать. – Он презрительно ухмыльнулся. – Он дурак, – продолжал Бобби. – Он не знает, что, когда ребенка привязывают для тигра, охотники всегда рядом. Он ничего не понимает. Когда я сказал ему, что запер бабушку в ее комнате, и никого кругом нет, я думал, он может догадаться. – Вид у Бобби был лукавый. – Я сделал хитро. Я сказал ему это через окно. Я боялся, что он может принять меня за подходящего ребенка. Но он не подумал об этом, а сразу пошел наверх – и быстро. Даже забыл, что должен хромать. Видно, он к тому времени здорово проголодался. – Бобби бросил взгляд на крыльцо, заполненное людьми. – Наверно, полиция уже схватила его, – добавил он беспечно. – Это было проще простого. Я выиграл.

Разум Джейн отказывался следовать за этими фантазиями.

– Она умерла? – очень тихо спросила девочка.

Бобби взглянул на нее. Слово «смерть» имело для него иной смысл. Вернее, не имело никакого смысла, кроме определенного момента в игре. И, насколько Бобби было известно, тигр ни разу не причинил вреда привязанному малышу.

Шагая очень медленно и не совсем прямо, к такси возвращался мистер Ларкин.

Джейн не видела его лица…

Дело, разумеется, по возможности замяли. От детей, знавших обо всем куда больше тех, кто их опекал, тщетно пытались скрыть случившееся. Это было так же бесплодно, как предпринятая раньше детьми попытка защитить старших. Не считая двух старших девочек, они, в сущности, особенно не переживали. Игра закончилась. Бабушке пришлось отправиться в далекое-далекое путешествие, из которого она никогда не вернется.

Что это означает, они понимали достаточно хорошо.

С другой стороны, ложному дядюшке, как им сказали, тоже пришлось уехать – в большую больницу, где о нем будут заботиться всю жизнь.

Это детей несколько озадачило, поскольку выходило за пределы их опыта. Они имели весьма несовершенное представление о смерти, но эта, другая вещь казалась им сплошной загадкой. Правда, понемногу их интерес угас, и они перестали особенно задумываться над этим вопросом, хотя Бобби некоторое время с необычайным интересом слушал теперь «Книгу джунглей», каждый раз ожидая, что тигра не убьют на месте, а куда-нибудь увезут. Этого, естественно, не происходило. Судя по всему, в настоящей жизни тигры были иными..

Очень долго после происшедшего Джейн в ночных кошмарных сновидениях вновь переживала события, которые рисовало ее упрямое воображение; днем она не позволяла ему воскрешать их. Она представляла спальню бабушки, как она видела ее в последний раз: изгибы накрахмаленных занавесок, солнечный свет, красную фарфоровую туфельку, куклу-подушечку для булавок. Видела, как бабушка втирает кольдкрем в морщинистую кожу рук и время от времени поднимает глаза все с большим беспокойством, по мере того как по дому прокатываются долгие жадные волны голоса, исходящие от существа, прячущегося в страшном и пустом убежище внизу.

Должно быть, оно было очень голодно. Ложный дядюшка, лежащий внизу с якобы подвернутой ногой, этот пустой человек, голодный и не имущий думать ни о чем, кроме пищи – мясе с кровью, без которого он не мог жить, – вероятно, ерзал и вертелся с боку на бок на своей кушетке. Пустой механизм на залитой солнцем террасе и кровожадное существо в искривленном пространстве под землей – испускающее волны дикого голода, алчущее одной только пищи…

Очень умно сделал Бобби, передав свое приманочное сообщение через окно.

Наверху, в запертой комнате, бабушка, надо думать, в какой-то момент обнаружила, что не может выйти. Толстыми, в пятнышках пальцами, скользкими от кольдкрема, тщетно дергала она дверную ручку.

Много раз снился Джейн звук тех шагов. Поступь, которой она не слышала, казалась ей громче и более реальной, чем любые шаги, когда-либо слышанные ею.

Она совершенно ясно представляла себе, как эти шаги звучали, когда он поднимался по лестнице, – топ, топ, топ, – через ступеньку, так что бабушка наверняка прислушивалась в тревоге, зная, что это не может быть дядюшка с его больной ногой. Вероятно, она вскочила, с бьющимся сердцем, думая о грабителях.

Это не могло занять много времени. Чтобы добраться по лестнице до коридора, вряд ли потребовалось больше нескольких секунд. К этому времени, надо полагать, весь дом сотрясался от вибрирующего торжествующего рева почти утоленного голода. В ритме с ним, должно быть, звучал топот ног, спешащих размашистыми шагами, со смертельной целеустремленностью приближающихся по коридору. Затем звякнул ключ в замке. А дальше…

Тут Джейн обычно просыпалась..

Маленький мальчик не может нести ответственность. Много раз говорила это себе Джейн, и тогда, и позже. Она не слишком часто потом встречалась с Бобби, а когда приходилось встретиться, оказывалось, что он многое позабыл: новые впечатления заслоняли собою старые. Ему подарили щенка на Рождество, он пошел в школу. Услышав, что ложный дядюшка умер в сумасшедшем доме, он с трудом вспомнил, о ком идет речь, ведь для младших детей ложный дядюшка никогда не был членом семьи, он являлся только участником игры, в которую они играли и в которой победили.

Постепенно гнетущее состояние, охватившее семью, ослабло и исчезло. Сильнее всего оно ощущалось в дни, последовавшие за смертью бабушки, но все приписывали его потрясению. Когда оно прошло, уверенность в этом стала полной.

По чистой случайности, холодная, ограниченная логика Бобби оказалась верной. Со стороны Раггедо было бы нечестно, если бы он ввел в игру еще одного ложного дядюшку, и Бобби был уверен, что тот будет соблюдать правила. Ему действительно пришлось их соблюдать, поскольку это был закон, который он не мог нарушить.

Раггедо и ложный дядюшка были частями одного целого, неразрывно связанными в своем цикле. До тех пор пока цикл не будет успешно завершен, псевдоподия в виде ложного дядюшки не могла быть втянута обратно, связь не могла быть порвана. Так что под конец Раггедо оказался беспомощным.

В сумасшедшем доме ложный дядюшка понемногу умирал с голоду. К тому, что ему предлагали, он не притрагивался. Он знал, чего ему хочется, но этого ему не давали. Голова и туловище умерли вместе, и на дом, принадлежавший когда-то бабушке Китон, вновь снизошел покой.

Если даже Бобби и вспоминал что-то, то никто об этом не знал. Он действовал с абсолютной логичностью, ограниченной только его скудным опытом. Если совершить что-то достаточно дурное, появится полицейский и арестует тебя. А эта игра ему надоела. Только чувство соперничества не позволило ему просто бросить ее и заняться чем-нибудь другим.

Раз так получилось, что ж: он хотел выиграть – и выиграл.

Ни один взрослый не совершил бы того, что сделал Бобби, но ребенок – существо совершенно иное. По взрослым стандартам, ребенок не совсем разумен. В таком случае, из-за того, как работает его разум, из-за того, что он сделал и чего он хотел, – зовите его демоном.