Текст книги "Долина Пламени (Сборник)"

Автор книги: Генри Каттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 46 страниц)

Вдруг в это светлое единство ворвалось мысленное сообщение, заставившее разумы на мгновение сцепиться вместе в последнем отчаянном объятии, где переплелись страх, надежда, дружеские чувства. Круговой контакт распался. Каждый лыска был теперь в ожидании, вспоминая содержание мысли Хобсона:

Погром начался.

Он передал сообщение не прямо. Мысли Немого, если у него на голове шлем, не может прочитать никто, кроме другого Немого. Это Дьюк Хит, сидевший с Хобсоном в залитом лунным светом парке у больницы, получил устное предупреждение и передал его остальным лыскам. Его мысли продолжали разноситься по Секвойе.

Идите к больнице. Избегайте нелысок. Если вас увидят, то могут линчевать.

В десятках домов сейчас можно было увидеть глаза, в которых мгновенно, полным цветом расцвел ужас. В эту минуту по всему миру нечто, подобное электрическим разрядам, искрясь, с невыносимым напряжением перелетало от одного восприимчивого разума к другому. Никто из нелысок ничего не заметил. Однако известие со скоростью мысли облетело планету крутом.

От тысяч лысок, разбросанных по городкам, с вертолетов и другого надземного транспорта шла мысль ободрения:

Мы – одно целое. Мы с вами.

Это посылали лыски. От параноидов же шло сообщение, полное ненависти и торжества:

Убить волосатых!

Однако ни один нетелепат за пределами Секвойи не знал, что происходит.

На окраине города стоял старый пластиковый дом, где скрывался Буркхальтер. Сейчас он выскользнул через боковую дверь в прохладную ночную тишину. Над ним светила полная желтая луна. Вдалеке, над Редвуд-стрит, веером поднимался вверх рассеянный свет; более тусклые световые дорожки обозначали другие улицы. Мышцы Буркхальтера были сведены. Он чувствовал, как горло его сжимает страх. Годы ожидания этого дня выработали в каждом лыске невольный ужас перед тем, что могло произойти, и теперь, когда день настал…

В его мыслях ослепительной вспышкой возникла Барбара Пелл, и, как только он вспомнил ее, мысли этой женщины – буйные и горячие, полные злорадного отвратительного торжества, коснулись его сознания; тем не менее по непонятной причине что-то как будто заставило его принять ее сообщение.

Он мертв, Буркхальтер, он мертв! Я убила Фреда Селфриджа!

В речи употребляется слово «убить», однако в мозгу параноида звучит не слово и не мысль, а скорее омерзительное ощущение торжества, залитое кровью, пронзительное чувство, от которого здравому разуму хочется убраться подальше.

Идиотка! – мысленно крикнул ей Буркхальтер через разделяющие их улицы; его мозг как будто охватило ее буйным огнем, и он не мог держать себя в руках. – Ты, сумасшедшая идиотка, это ты все начала?

Он собирался идти тебя убивать. Он был опасен. Его болтовня так и так привела бы к погрому: люди начали думать…

Это должно быть остановлено!

Будет! – Ее мысль прозвучала с ужасающей уверенностью. – У нас есть план.

Что произошло?

Кто-то видел, как я убила Селфриджа. Его брат, Ральф, запустил механизм – старый закон Линча. Послушай. – У нее явно голова шла кругом от торжества.

Тут он услышал пронзительные вопли толпы, пока еще далекие, но становящиеся все громче. Мысли Барбары Пелл словно подливали масла в огонь. Он уловил ее ужас, но ужас извращенный, жаждущий того, чего человек боится. Одинаковая кровожадная ярость была в криках толпы и в красном пламени сумасшедшего разума Барбары Пелл. Они приближались к ней, все ближе, ближе…

На минуту Буркхальтер стал этой женщиной, бегущей по тускло освещенной улице, спотыкаясь, поднимаясь, мчась дальше; ее с воплями преследовала толпа линчевателей.

Какой-то человек – лыска – выскочил на дорогу перед толпой, сорвал свой парик и начал им размахивать. Ральф Селфридж, по лицу которого градом катился пот, заорал что-то с непередаваемой яростью и повернул всю свору в погоню за этой новой добычей. Женщина скрылась в темноте.

Они догнали мужчину. Когда лыска умирает, в эфире внезапно образуется брешь, мертвая пустота, которую ни один телепат не станет добровольно прощупывать. Но прежде чем возникла пустота, агонизирующая мысль лыски пронеслась по Секвойе, нанося ошеломляющий удар, заставивший покачнуться тысячу разумов.

Убить волосатых! – мысленно кричала Барбара Пелл, хищная и совсем обезумевшая. Таковы были фурии. Если дать волю разуму женщины, он упадет в бездну такой дикости, которой никогда не достигает разум мужчины. Женщина с незапамятных времен была ближе к бездне, чем мужчина, вынужденно, ради защиты своего потомства. Примитивная женщина понятия не имеет об угрызениях совести. Сумасшествие Барбары Пелл превратилось в кровавое, распространяющееся безумие, от огня которого что-то вспыхивало в каждом соприкоснувшемся с ним разуме. Буркхальтер почувствовал, как языки пламени охватили его мысли, вздрогнул всем телом, всем своим существом, и отпрянул. Но он ощущал, как другие разумы – ненормальные параноидные разумы – тянулись к ней и в экстазе бросались в это бушующее пламя.

Убить их, убить, убить! – твердил ее мозг, как в бреду.

Везде? – поинтересовался Буркхальтер, испытывая головокружение от сопротивления вихрю торжества ненависти, пытавшемуся затянуть и его в свою воронку. – Во всем мире, сегодня? Что, параноиды везде поднялись или только в Секвойе?

И тут он внезапно ощутил всю омерзительную сущность Барбары Пелл; она ответила на его мысль, и по тому, как она ответила, он понял, насколько глубоко эта рыжая женщина погрязла во зле. Если бы она наконец затерялась в этом пылающем возбуждении толпы, он, как ему казалось, по-прежнему ненавидел бы ее, но мог хотя бы не испытывать презрения.

Она ответила ему совершенно спокойно; часть ее разума была вне той бешеной ярости, черпающей огонь в рычащей толпе и разносящей его, словно факел, от которого разжигалась ненависть других параноидов.

Барбара Пелл была поразительной и сложной женщиной. Она обладала необычной зажигательной способностью, которой, возможно, не пользовалась так полно ни одна женщина со времен Жанны д’Арк. Но ее не поглотило целиком то пламя, которое вспыхнуло в ней при мысли о крови и ее запахе. Она сознательно бросилась в эту кровавую бойню, сознательно погрузилась в исступленное безумие. Но, даже, казалось бы, утонув в нем, она по-прежнему могла отвечать с таким хладнокровием, которое было еще ужаснее, чем ее огонь.

Нет, только в Секвойе, – ответил разум, еще мгновение назад ослепленно и буйно звавший к убийству. – Ни один человек не должен остаться в живых и рассказать об этом, – сообщила она мысленно, и мысли ее источали холодный яд, обжигающий более, чем горячая жажда крови в ее широко транслируемых мыслях. – Секвойя в наших руках. Мы захватили аэродромы и электростанцию. Мы вооружены. Секвойя изолирована от остального мира. Погром разразился здесь – только здесь. Он как раковая опухоль. Его надо остановить здесь.

Как?

Как избавляются от рака? – Мысль ее была полна клокочущей злобы.

«Радий, – подумал Буркхальтер. – Радиоактивность. Атомные бомбы…»

Полное уничтожение? – поинтересовался он.

Ответом ему был обжигающий лед подтверждения.

Ни один человек не должен выжить и рассказать об этом. Города уничтожались целиком и прежде. На этот раз могут обвинить Пайнвуд: между ним и Секвойей существовало соперничество.

Но это невозможно. Если прекратят работать телерадиоустановки Секвойи…

Мы посылаем фальсифицированные сообщения. Все летящие сюда вертолеты будут задерживаться. Мы должны быстро все закончить. Если ускользнет хоть один человек… – Ее мысли растворились в нечеловеческом, нечленораздельном крике, страстно подхваченном вторящим ей хором других разумов.

Буркхальтер резко прервал контакт. Он немного удивился, обнаружив, что во время этого мысленного обмена он двигался по направлению к больнице через окраины Секвойа Теперь его сознание уловило отдаленные вопли; они стали громче, затем почти полностью затихли; вдруг гул вновь усилился. Этого обезумевшего зверя, мчавшегося по улицам городка нынешней ночью могли ощутить даже нетелепаты.

Какое-то время он неслышно двигался в темноте, расстроенный и потрясенный контактом с параноидным мозгом не меньше, чем всем случившимся и тем, что еще могло произойти.

Он подумал о Жанне д’Арк. У нее, конечно, тоже была эта способность воспламенять умы. Она тоже слышала – «голоса»? Может быть, она была, не осознавая этого, телепатом, родившимся задолго до своего времени? Но если она и пользовалась своими способностями, то, во всяком случае, ими управлял здоровый рассудок. А у Барбары Пелл…

Как только ее образ возник в его сознании, ее мысль снова коснулась его мозга, настойчивая, отталкивающе холодная и сдержанная, идущая откуда-то из самой гущи развязанной ею резни. Очевидно, произошло что-то, расстроившее их планы, ибо…

Буркхальтер, – позвала она беззвучно. – Буркхальтер, послушай. Нам нужно договориться с вами. Мы не собирались, но… Где Немой, Хобсон?

Не знаю.

Тайник с оружием перенесен в другое место. Мы не можем найти бомбы. Перевозка по воздуху нового груза бомб из ближайшего города займет несколько часов. Они уже в пути. Но каждая потерянная секунда увеличивает опасность раскрытия. Найди Хобсона. Его мозг – единственный в Секвойе, который мы не можем прощупать. Мы знаем, что никто другой бомбы не прятал. Убеди Хобсона сообщить нам, где они. Заставь его понять, Буркхальтер. Это касается не только нас. Если о случившемся станет известно, любой телепат на земле будет в опасности. Опухоль нужно вырезать, чтобы болезнь не распространилась.

Буркхалътер почувствовал приближение потока кровожадных мыслей. Он свернул к неосвещенному дому, спрятался за кустом и переждал, пока мимо прокатилась толпа людей с горящими факелами. Его охватили слабость и безнадежность. То, что он прочитал на лицах людей, было ужасно. Неужели эта ненависть, эта злоба на протяжении поколений таились в глубине – эта безумная жестокость толпы, которой, чтобы выплеснуться наружу, оказалось достаточно столь незначительного повода?

Здравый смысл подсказывал ему, что повод был достаточно серьезным. Если телепат убивает нетелепата, это уже не дуэль, это просто убийство. Нечестное использование полученного от природы преимущества. Кроме того, в Секвойе уже не одну неделю параноидами велась психологическая подготовка.

Нелыски не просто убивали представителей иной расы, они стремились уничтожить в их лице самого дьявола, ибо им уже внушили к этому времени, что лыски – потенциальные завоеватели мира. «Пока еще никто не пытался утверждать, что телепаты едят детей, но вполне возможно, – с горечью подумал Буркхальтер, – что и этого уже недолго осталось ждать».

Параноиды не все предусмотрели. Децентрализация помогала лыскам, поскольку давала возможность временного нарушения связи. Синапсы, соединяющие Секвойю с остальным миром, были заблокированы; но они не могли быть закрыты навсегда.

Он прошел двором, перелез через забор и оказался среди сосен. Ему вдруг захотелось пойти дальше, прямо на север, в голую пустыню, где он мог бы избавиться от всех волнений, от смятения и злобы. Но вместо этого он повернул к югу, направляясь к далекой больнице. Хорошо, что ему не нужно было переходить реку: мосты наверняка охранялись.

Послышался новый звук, нестройный и истерический, – лай собак. Животные, как правило, не воспринимали телепатически мысли людей, однако буря ментальных потоков, бушующая сейчас в Секвойе, достигла значительно более высокого частотного – или силового – уровня. Вдобавок и мысли тысяч телепатов во всем мире были обращены к деревушке на Тихоокеанском побережье.

 
Гав, гав! Лают собаки!
Нищие в город идут…
 

«Но есть же другое стихотворение, – подумал Буркхальтер, пытаясь его вспомнить. – Другое – даже более подходящее. Как там… «Надежды и страхи всех этих лет…»

V

Бессмысленный собачий лай был хуже всего. Казалось, он задавал тон всей гавкающей, безумной дикости, подкатывающей к больнице, словно вздымающиеся волны прилива. Пациенты больницы тоже обладали повышенной восприимчивостью: чтобы успокоить некоторых из них, пришлось применить влажное обертывание и гидротерапию, а в ряде случаев и смирительные рубашка.

Хобсон внимательно посмотрел через одностороннее стекло на лежащий далеко внизу городок.

– Они не могут сюда проникнуть, – сказал он.

Хит, осунувшийся и бледный, но с каким-то новым светом в глазах, кивнул на Буркхальтера.

– Ты прибыл одним из последних. Семеро наших убиты. Один ребенок. Еще десять человек в пути. Остальные уже здесь, в безопасности.

– Насколько в безопасности? – спросил Буркхальтер. Он пил кофе, приготовленный Хитом.

– Здесь безопаснее, чем в любом другом месте. Больница строилась с таким расчетом, чтобы психически больные пациенты не могли удрать. Окна непробиваемые – со всех сторон. Толпа не сможет влезть сюда, во всяком случае без труда. Все материалы, естественно, огнестойкие.

– А как насчет персонала? Я имею в виду нелысок.

Седой человек, сидевший неподалеку за письменным столом, отложил график, который заполнял, и криво улыбнулся Буркхальтеру. Консул узнал его: это был доктор Вэйланд, главный психиатр.

– Врачи работают вместе с лысками уже долгое время, – сказал тот. – Особенно с психологами. Если кто из нелысок и может понять точку зрения телепатов, так это мы. Мы, Гарри, мирное население.

– Работа в больнице должна продолжаться, – сказал Хит, – что бы ни происходило. Мы сделали, однако, нечто небывалое: прочли мысли каждого нелыски, находящегося в этих стенах. Трое людей в штате были предвзято настроены против лысок и одобрительно относились к суду Линча. Мы попросили их оставить больницу. Никакой опасности действия здесь пятой колонны теперь нет.

– Был еще другой человек – доктор Уилсон, – медленно проговорил Хобсон. – Он спустился в деревню и попытался урезонить толпу.

– Он снова здесь, – добавил Хит. – Ему сейчас вводят плазму.

Буркхальтер поставил чашку.

– Хорошо. Хобсон, ты можешь читать мои мысли. Что скажешь?

Круглое лицо Немого ничего не выражало.

– У нас тоже были свои планы. Разумеется, это я перепрятал бомбы. Теперь параноиды их не найдут.

– Сюда направлены новые, Секвойя будет стерта с лица земли, и этого вам не остановить.

Прозвучал зуммер; доктор Вэйланд выслушал краткое сообщение, переданное по радио, и вышел, прихватив с собой несколько графиков. Буркхальтер ткнул большим пальцем в сторону двери.

– Как насчет него? И остального персонала? Они ведь теперь знают.

Хит поморщился.

– Им известно больше, чем нам хотелось бы. До сегодняшнего вечера ни один нетелепат даже не подозревал о существовании группы параноидов. Мы, к сожалению, не можем рассчитывать, что Вэйланд будет молчать об этом. Параноиды действительно представляют угрозу для нелысок. Вся беда в том, что средний человек не станет делать различия между параноидами и нормальными лысками. Вот эти люди, там, – он взглянул в окно, – они как, делают различие?

– Это проблема, – признал Хобсоа – Чистая логика убеждает нас, что ни один нелыска не должен уйти живым, – чтобы не мог ничего рассказать. Но единственный ли это выход?

– Я не вижу другого, – сказал Буркхальтер с несчастным видом. Внезапно он подумал о Барбаре Пелл; Немой проницательно посмотрел на него.

– Что ты об этом думаешь, Хит?

Врач-священник подошел к письменному столу и стал листать истории болезни.

– Командуешь ты, Хобсон. Я не знаю. Я думаю о своих больных. Вот Энди Пелл У него болезнь Альцгеймера – ранний старческий психоз. Все у него перепуталось Многое забывает. Славный старик. Роняет еду на рубашку, болтает без умолку, заигрывает с медсестрами. Когда его не будет, мир, я думаю, ничего не потеряет. Так чего ради делать выбор? Если уж мы начнем убивать, никаких исключений быть не может. Здешний персонал из нелысок тоже не может остаться в живых.

– Ты так считаешь?

– Нет! – Хит сделал резкое, раздраженное движение. – Я так не считаю! Массовое убийство сведет на нет работу девяти десятков лет, с тех пор как родился первый лыска. Оно поставит нас в один ряд с параноидами. Лыски не убивают.

– Мы убиваем параноидов.

– Тут есть разница. Параноиды выступают с нами на равных. И… ох, не знаю, Хобсон. Мотивация вроде одна и та же – спасение нашей расы. Но нелысок как-то не принято убивать.

– Даже толпу линчевателей?

– Они не могут иначе, – тихо сказал Хит. – Может быть, различать параноидов и нелысок – это казуистика, но разница есть. Для всех нас это будет громадная разница. Мы не убийцы.

Голова Буркхальтера поникла, он вновь ощутил невыносимую усталость. Он заставил себя встретить спокойный взгляд Хобсона.

– Ты знаешь какую-нибудь другую возможность?

– Нет, – ответил Немой. – Но я поддерживаю связь. Мы пытаемся найти иной путь.

– Еще шестеро добрались сюда благополучно, – сказал Хит. – Один был убит. Трое других – в пути.

– Толпа еще не выследила, где мы прячемся, – сказал Хобсон. – Что ж, подумаем. В Секвойю проникли значительные силы параноидов, они хорошо вооружены. У них в руках аэродромы и электростанция. Они посылают фальсифицированные телерадиосообщения, чтобы за пределами города не возникло никаких подозрений. Они применяют выжидательную тактику; как только груз с новыми бомбами будет здесь, параноиды смоются из Секвойи и уничтожат город. Вместе с нами, естественно.

– Разве мы не можем убить параноидов? Тебя ведь не будет мучить совесть, если их уничтожат, а, Дьюк?

Хит покачал головой и улыбнулся.

– Это не поможет, – возразил Хобсон. – Проблема останется. Кстати сказать, мы могли бы перехватить вертолет, везущий сюда бомбы, но это означало бы всего лишь отсрочку. Бомбы погрузят на сотню других вертолетов и направят в Секвойю; некоторые из них наверняка пробьются. Даже пятьдесят грузов бомб представляли бы слишком большую опасность. Вы же знаете, что это такое.

Буркхальтер прекрасно знал: одной бомбы было вполне достаточно, чтобы на карте мира от Секвойи осталось одно воспоминание.

– Оправданное убийство меня не беспокоит, – сказал Хит. – Но убивать нелысок… Если бы я принял в этом какое-то участие, печать Каина стала бы для меня не просто символом. Она была бы оттиснута у меня на лбу – или, скорее, в голове, где ее мог бы увидеть любой лыска. Если бы эту толпу можно было остановить внушением…

– Нет времени. – Буркхальтер покачал головой. – И даже если бы нам удалось успокоить линчевателей, это не предотвратило бы рассказов о том, что здесь произошло. Ты слышал лозунги, Дьюк?

– Толпы?

– Да. Они уже придумали этакого милого дьявола во плоти. Мы никогда не делали тайны из наших круговых собраний, и вот какой-то умник сообразил назвать нас полигамистами. Правда, чисто ментальные полигамисты, но они выкрикивают это сейчас внизу, в деревне.

– Что ж, – сказал Хит, – полагаю, они правы. Норма – вещь произвольная, она автоматически устанавливается группой, стоящей у власти. Лыски отличаются от этой нормы.

– Нормы меняются.

– Только при кризисах. Чтобы началась децентрализация, понадобился Взрыв. Кроме того, у всех своя шкала ценностей. То, что хорошо для обычных людей, не всегда хорошо для телепатов.

– Есть основополагающие моральные нормы…

– Пустые слова. – Хит снова начал перебирать истории болезни. – Кто-то когда-то сказал, что сумасшедшие дома будут выполнять свою настоящую функцию лишь тогда, когда девяносто процентов населения земли будут составлять сумасшедшие. В этом случае группа нормальных сможет спокойно перебраться в психбольницы. – Он отрывисто рассмеялся. – Но в психозах тем более нельзя найти основополагающей нормы. Случаев шизофрении со времени Взрыва стало намного меньше; большей частью теперь встречается старческое слабоумие. Вообще, чем больше я работаю с психбольными, тем менее готов принимать произвольные стандарты в качестве истинных. У этого человека, – он поднял одну из папок, – прекрасно всем известное заблуждение: он утверждает, что вместе с его смертью наступит конец света. Что ж… может, так оно и есть – в этом отдельном, частном случае.

– Ты сам говоришь, как больной, – резко сказал Буркхальтер.

Хобсон поднял руку.

– Хит, мне кажется, тебе стоит дать успокаивающее находящимся здесь лыскам. Включая нас. Вы не чувствуете, как растет напряжение?

Все трое ненадолго замолчали, телепатически прислушиваясь. Постепенно Буркхальтер смог разобрать индивидуальные аккорды в нестройной мысленной мелодии, сконцентрированной на больнице.

– Больные, – сказал он. – Как?

Хит, нахмурившись, нажал кнопку.

– Фернальд? Раздай успокаивающие средства– Он дал краткие указания, выключил коммуникатор и встал. – Многие психбольные слишком чувствительны, – сказал он Хобсону. – Вполне может возникнуть паника. Ты уловил ту депрессивную мысль… – Он быстро сформировал ментальный образ. – Я думаю, лучше сделать укол. И еще надо проверить буйных пациентов. – Однако он чего-то ждал.

Хобсон, не двигаясь, глядел в окно. Спустя какое-то время он кивнул.

– Это последний. Теперь мы все здесь, все наши. В Секвойе не осталось никого, кроме параноидов и нелысок.

Буркхальтер беспокойно передернул плечами.

– Уже нашел решение?

– Если даже и так, ты же знаешь, я не могу тебе сказать. Параноиды могут прочитать твои мысли.

Это верно. Буркхальтер подумал о Барбаре Пелл, находящейся где-то в городе, – возможно, укрылась на электростанции или на одном из аэродромов. В нем всколыхнулись какие-то смутные, неопределенные эмоции. Он встретился взглядом с проницательными глазами Хобсона.

– Среди лысок нет добровольцев, – сказал Немой. – Ты не по своей воле оказался втянутым в этот кризис, как, в сущности, и я. Но с самого дня своего рождения лыска волей-неволей берет на себя нелегкие обязательства и всегда готов к немедленной мобилизации. Так уж случилось, что кризис начался в Секвойе.

– Он бы все равно где-нибудь начался, рано или поздно.

– Верно. Быть Немым – тоже не так легко. Мы отрезаны от других. Не можем полноценно участвовать в Крутовых встречах. По-настоящему общаться мы можем только с другими Немыми. И работу мы бросить не можем. – Даже другому лыске Немой не мог рассказать о существовании шлема.

– Мне кажется, – сказал Буркхальтер, – наша мутация должна была появиться не раньше, чем через тысячу лет. Мы пришли слишком рано.

– Это неизвестно. За все приходится платить. Бомбы – в известном смысле – плоды знания. Если бы человечество не использовало атомную энергию таким образом, как оно это сделало, телепатические мутации прошли бы весь цикл развития и не проявились бы до тех пор, пока планета не была бы к ним готова. Ну, даже если не совсем готова, – сделал он оговорку, – но в такой переплет мы, во всяком случае, не попали бы.

– Это вина параноидов, – сказал Буркхальтер. – И… в какой-то мере… моя.

– Ты ни в чем не виноват.

Буркхальтер поморщился.

– Думаю, виноват, Хобсон. Кто вызвал кризис?

– Селфридж… – Хобсон наблюдал.

– Барбара Пелл, – сказал Буркхальтер. – Она убила Фреда Селфриджа. И она издевалась надо мной с тех самых пор, как я появился в Секвойе.

– Выходит, она убила Селфриджа, чтобы досадить тебе? Это же бессмыслица.

– Полагаю, это ненароком совпало с их общим планом. Но и она сама тоже этого хотела. Она не могла тронуть меня, пока я был консулом. А где консульство теперь?

Круглое лицо Хобсона было мрачнее тучи. Вошел лыска-интерн с успокаивающими средствами и водой; оба молча проглотили барбитураты. Хобсон подошел к окну – он следил за перемещающимися в стороне городка огнями факелов.

– Они поднимаются сюда, – сказал он. – Слушай. – Голос его звучал глухо.

Они застыли в молчании; далекие крики становились отчетливее, все ближе и все громче. Буркхальтер подошел и встал рядом с Хобсоном. Весь город пестрел сверкающими факелами; ручеек света тек, извиваясь вверх по дороге, ведущей к больнице.

– Они смогут ворваться? – спросил чей-то приглушенный голос.

– Рано или поздно. – Хит пожал плечами.

– Что же нам делать? – несколько истерично задал вопрос интерн.

– Они, безусловно, рассчитывают на численное превосходство, – ответил Хобсон. – Народу действительно хватает. Полагаю, они не вооружены, разве только кинжалами, – но им и не нужно оружие для того, что они, как они полагают, собираются сделать.

На секунду в комнате повисла тишина, затем раздался тонкий голос Хита:

– Как они полагают?..

– Смотрите. – Немой кивнул в сторону окна.

Все бросились туда. Заглядывая друг другу через плечо, они вглядывались в поднимавшуюся по склону толпу. Передние ряды виднелись уже так хорошо, что можно было различить в свете факелов искаженные лица орущих что-то, вырвавшихся вперед людей. Уродливые, ослепленные ненавистью и жаждой крови лица.

– Видите ли, мы нашли выход на данный момент, – заговорил Хобсон. Голос его звучал бесстрастно, как будто надвигающийся ужас был уже позади. – Но возникает другая проблема, которую я пока не могу решить. Возможно, самая важная из всех. – Он остановил взгляд на затылке Буркхальтера, наблюдавшего за дорогой. Внезапно тот наклонился вперед.

– Смотрите! – воскликнул он. – Там, в лесу, – что это? Что-то движется… Люди? Слушайте, что это?

Все расслышали лишь его первые слова, поскольку и сами уже увидели. Все произошло очень быстро. Толпа беспрепятственно катилась по дороге, как вдруг из-за деревьев хлынула встречная волна, состоящая из темных фигур, движущихся целеустремленно и организованно. Хриплые вопли толпы перекрыл жуткий, леденящий кровь крик.

Пронзительным фальцетом звучал стародавний Мятежный Клич. Два столетия назад разносился он над залитыми кровью полями сражений Гражданской войны. Вместе с побежденными мятежниками он попал на Запад и стал кличем ковбоев, а после Взрыва двигался и распространялся вместе с жителями Запада, высоким, отчаянным народом, не способным подчиняться строгой дисциплине городов. Теперь это был клич Бродячих Псов.

Из окна больницы все было прекрасно видно, как будто действие разворачивалось на хорошо освещенной сцене.

Из темноты появились люди в оленьих шкурах. Отсветы огня плясали на длинных клинках, на наконечниках стрел в натянутых луках. То громче, то тише звучал их дикий, пронзительный, страшный клич, заглушая беспорядочные крики толпы.

Ряды людей в оленьих шкурах сомкнулись вокруг толпы. Городские жители начали боязливо жаться друг к другу, и вскоре растянувшаяся в длину, неорганизованная толпа сбилась в тесную кучку, зажатую в кольце лесных жителей. Слышались крики городских: «Убить их! Убить их всех!»; сквозь волнообразно вздымающийся клич Бродячих Псов прорывались отрывочные бессвязные выкрики; но уже через несколько минут не осталось сомнений в том, кто взял верх.

Не то чтобы все прошло совсем гладко. Те, кто возглавлял толпу, чувствовали себя обязанными что-то сделать и завязали было обычную драку с окружившими их лесовиками, но их быстро угомонили.

– Видите ли, они всего лишь городские жители, – сказал Хобсон спокойным тоном, словно лектор, объясняющий некую сцену из старой кинохроники. – Вы когда-нибудь задумывались над тем, что профессия воина практически полностью исчезла после Взрыва? Единственные в мире организованные воины, еще сохранившиеся, – они сейчас там. – Он кивнул в сторону рядов Бродячих Псов, но никто не заметил этого движения. Недоверчиво и жадно, словно люди, чудом спасшиеся от смерти, они наблюдали за действиями Бродячих Псов. Толпа, сплоченная безымянным, но сильным злым духом, внезапно обуявшим их, а теперь столь же необъяснимо покинувшим, быстро превращалась в неорганизованный, разрозненный сброд.

Для этого потребовалась всего лишь большая сила, большая уверенность, угроза оружия в более привычных к нему руках. Уже четыре поколения они были городскими жителями, чьи предки не знали, что такое война. А четыре поколения Бродячих Псов выжили только благодаря непрекращающейся битве за свое выживание.

Со знанием дела они окружали и сгоняли вместе толпу.

– Это ничего не решает, – сказал наконец Буркхальтер, неохотно отрываясь от окна. Затем он замолчал, продолжив свою мысль в безмолвном монологе, которого не могли слышать нетелепаты. – Разве нам не нужно сохранить все в тайне? Предстоит ли еще принимать решение – о поголовном их убийстве? Мы свои шеи спасли – но как насчет остального мира?

Хобсон улыбнулся натянутой, суровой улыбкой, странно выглядевшей на его пухлом лице. Он ответил вслух, чтобы слышали все в комнате:

– Приготовьтесь. Мы оставляем больницу. Все мы. Персонал из нелысок тоже.

У Хита, по измученному лицу которого катились капли пота, перехватило дыхание.

– Минутку! Я понимаю, ты, конечно, командир, но… Я не брошу своих больных!

– Они тоже отправятся с нами, – ответил Хобсон. В его голосе звучала уверенность, которой не было в его глазах. Он смотрел на Буркхальтера. С последней и самой трудной проблемой еще предстояло столкнуться.

Мозг Хобсона принял мысленное сообщение Коуди:

Все готово.

Бродячих Псов достаточно?

Четыре племени. Они все были у тропы Фрэйзера. С севера их привело создание нового консульства. Любопытство.

Сообщение для группы.

Рассеянные по материку Немые слушали.

Мы очистили Секвойю. Смертельных случаев нет. Многие получили серьезные травмы, но все могут передвигаться. (Чувство неясного удовольствия!) Ваши городские не умеют драться.

Они готовы к переходу?

Готовы. Все – мужчины, женщины и дети – собраны в северной долине. За этот сектор отвечает Арбитр Байн.

Начинайте переход. Как с параноидами, какие-нибудь сложности?

Никаких сложностей. Они еще не поняли всего. По-прежнему в городе, выжидают. Тем не менее надо двигаться быстро. Всех, кто попытается выбраться из Секвойи, мои люди будут убивать. – И после небольшой паузы: – Переход начат.

Прекрасно. Где необходимо, завязывайте им глаза.

Из-под земли звезд не видать, – прозвучала мрачная мысль Коуди.

Ни один нелыска не должен умереть. Помни, это дело чести. Наше решение, может быть, не самое лучшее, но…

Никто не умрет.

Мы эвакуируем больницу. Мэттун готов?

Готов. Эвакуируйте.

Буркхальтер потер рубец на челюсти.

– Что случилось? – спросил он заплетающимся языком, вглядываясь в окружающую темноту, полную шепота сосен.

Тень скользнула среди стволов.

– Мы готовили больных к транспортировке, помнишь? Ты получил удар кулаком. Этот буйный…

– Я помню. – Буркхальтер испытывал неловкость. – Я должен был внимательнее следить за его мыслями. Но не мог. Он не думал… – По его телу пробежала легкая дрожь. Затем он сел. – Где мы?

– На порядочном расстоянии к северу от Секвойи.

– У меня что-то с головой. – Буркхальтер поправил свой парик. Он встал, держась за дерево, и окинул окружающее мутным взглядом. Вскоре он сориентировался. Это, должно быть, пик Николс, поднимающийся над окружающими Секвойю горами. Вдали, за грядой менее высоких вершин, он различил тусклый свет, исходивший из городка.