Текст книги "Долина Пламени (Сборник)"

Автор книги: Генри Каттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 46 страниц)

Бартон же, опытный натуралист, владел своим мозгом много лучше, но даже для него все это было неприятно. И все-таки давнее знакомство с тиграми и акулами, волками и львами давало ему определенную защиту от мыслей хищников. Он почувствовал, как мысленно отдалилась Мелисса – в ужасе, охваченная паникой; знал, что Сью, кусая губы, отчаянно старается держать себя в руках. Однако в радиусе полумили вокруг этого ментального Ниагарского водопада телепатическая связь была невозможна – кроме как для особого типа мозга.

Именно таким типом мозга обладал Бартон.

Поскольку он по-прежнему мог читать мысли Варгана и Смита, а они его мыслей читать не могли, дуэль заканчивалась его победой. Нужно было убить этих двоих раньше, чем подоспеет помощь. Тайна параноидов должна быть похоронена навсегда.

И он завершил свое дело острым лезвием кинжала. Смит умер молча. Угасающий разум Варгана издал отчаянный, страстный крик:

Ты идиот! Уничтожишь свою собственную расу…

Затем, после того как замолкла сирена вертолета и погасли лучи прожекторов, наступила тишина; кое-где слышался рев зверей да всплески воды в огромном бассейне.

– Они замнут дело, – сказал Бартон. – Я уже кое-что предпринял вчера. К счастью, в судопроизводстве есть несколько высокопоставленных лысок. Я даже им ничего лишнего не сказал, но суть они поняли. Дело будет рассматриваться как личная ссора. Как бы то ни было, дуэли разрешены законом.

Полуденное солнце играло на водах Огайо. Маленькая парусная лодка накренилась от порыва ветра, и Сью по мысленному указанию Бартона повернула румпель. Под килем мягко журчала вода.

– Но мне не удается связаться с Мелиссой, – добавил он.

Сью не ответила. Он посмотрел на нее.

– Ты устанавливала с нею контакт сегодня. Почему я не могу?

– Она», это сложно, – сказала Сью. – Лучше забыть об этом.

– Нет.

– Позже – через неделю или около того…

Он вспомнил застенчивость Мелиссы, ее нежную женственность, ее страх и как она внезапно отключилась накануне вечером.

– Я хочу убедиться, что с нею все в порядке.

– Нет… – произнесла Сью, пытаясь скрыть какую-то мысль. Это ей почти удалось, но не совсем. В ее мозгу появилось что-то вроде кода, какого-то узора.

– Измененная матрица? – Бартон взглянул на нее. – Как могла она…

– Дэйв, – сказала Сью, – пожалуйста, не трогай ее сейчас. Ей не хотелось бы…

Однако, имея в руках ключ, а перед собой – запертую дверь, готовую открыться, Бартон автоматически послал свою мысль, нащупывая, спрашивая. И где-то очень далеко ощутил какой-то отклик.

Мелисса?

Сью молча смотрела на румпель. Прошло много времени, прежде чем Бартон пошевелился. Лицо его было напряжено, у рта залегли новые морщины.

– Ты знала? – спросил он.

– До сегодняшнего дня – нет, – ответила Сью. Почему-то никому из них не хотелось в эту минуту общаться телепатически.

– Это… это, вероятно, вызвано происшедшим в зоопарке.

– Так вот почему ей удалось подключиться к секретной длине волны, – мрачно проговорил Бартон. – Эта мутация – иногда она подходит очень близко к черте. – Он взглянул на свою дрожащую руку. – Ее разум… это был ее разум!

– Она не всегда в таком состоянии, – тихо сказала Сью. – Что меня сейчас интересует – станет ли она рассказывать? Могут ли ее мысли прочитать…

– Опасаться нечего, – успокоил Бартон. – Я общался с нею достаточно долго, чтобы выяснить наверняка. Иначе я… вообще не оставался бы с нею. В таком состоянии она не помнит ничего из того, что происходило, когда она была… в здравом уме.

Сью пошевелила губами.

– Она не знает, что она сумасшедшая. Просто чувствует, что что-то не в порядке. Потому она и не хотела сообщить нам, где находится. Ах, Дэйв! Сколько наших, сколько мутантов сходят так или иначе с прямого пути! Какая ужасная цена.

Он медленно кивнул; глаза его были очень серьезны. Да, за все нужно как-то платить. И все-таки, если эта плата дает мутантам безопасность…

Однако, по сути дела, до этого еще далеко. Бартон сейчас отчетливо видел, что определенная эра в существовании расы лысок наконец закончилась. До вчерашнего дня казалось, что перед ними – ровная, прямая дорога. Но вчера зло, дотоле скрытое, обнаружилось в самом сердце их собственной расы, и это было такое зло, которое угрожало миру на земле, угрожало уничтожением какой-либо расы.

Ведь очевидно: то, на что уже натолкнулось несколько параноидов, будет в будущем обнаружено другими. Может быть, уже обнаружено. И так это оставлять нельзя.

Тебя, Сын Человеческий, поставил я сторожем в Доме Израилевом.

«Мы должны теперь быть начеку, – подумал Бартон. – Всегда начеку». Он внезапно понял, что за последние несколько лет сделал большой шаг вперед, к зрелости. Сперва у него не было цели, он был готов отворить двери своего разума любой возможности, которая стучалась громче других. Затем он нашел подходящую работу и, удобно устроившись, стал считать себя наконец зрелым человеком. Так было до вчерашнего, точнее, сегодняшнего дня.

Теперь ему нельзя оставаться только охотником на зверей. Расстилавшееся перед ним поле деятельности было настолько широким, что он пока не мог ясно разглядеть все, хотя очертания были весьма отчетливы. Это задача не для одного человека, многим и многим придется принять в ней участие. Эта работа потребует постоянной бдительности, наблюдения за всем миром, начиная буквально с настоящей минуты. Сегодня, возможно, впервые за без малого две тысячи лет, вновь рождалось племя крестоносцев.

«Странно, – думал он, – что первое предупреждение мы получили от сумасшедшей женщины. Выходит, даже сумасшедшие не так уж бесполезны в прогрессе расы. Странно, что три группы мутантов так тесно переплелись в сложившейся ситуации – сумасшедшие, здоровые и параноиды. И так случилось, что даже в смертельном бою три ветви оказались взаимозависимы».

Он посмотрел на Сью. Их разумы соприкоснулись, и в глубокой, теплой уверенности этой встречи не было места сомнениям или сожалениям. По крайней мере, у них было это единство, и оно стоило любой цены, которую может потребовать будущее, – это уверенное единение, осознаваемое в любой темноте, на любом расстоянии. И этот огонь не погаснет в очаге, покуда жив хоть один лыска.

ТРИ

Шел снег.

Теперь не было ничего, кроме снега, мир скрыло пеленой кружащихся белых снежинок. До сих пор, хотя я и не мог связаться с людьми, вокруг меня все же была твердая земля, я видел над собой вздымавшиеся горные пики. Теперь казалось, что я отрезан от всего совсем и одинок – как никогда.

Я ничего не мог изменить, и, съежившись под своими одеялами, ждал. Воздух стал немного теплее; однако не холод убьет меня, а одиночество.

Мне начало казаться, что вся моя предыдущая жизнь была сном и ничего, кроме меня, на самом деле не существует.

Мысли мои начали кружиться, и я не мог их остановить. Я знал, что нахожусь на пределе. Вокруг меня бессмысленно кружился снег, кружились и мои мысли, и не было ничего, что могло бы их остановить. Зацепиться было не за что.

Кроме как в прошлом.

И я снова вернулся назад, пытаясь там найти какую-нибудь опору. Время после Бартона, но когда Бартон был еще жив. Время Макнея и Линкольна Коуди. Неподтвержденная история из Ключевых Жизней, поскольку в жизни Макнея был час, который не видел ни один другой телепат и который может быть восстановлен лишь предположительно. Правда, телепаты, знавшие Макнея очень долго и близко, вполне могли восполнить недостающие детали.

Она была полной, эта история Льва и Единорога. Я проник назад во времени в разум Макнея, снова ненадолго забыв и снег, и одиночество, найдя то, что мне было нужно, в прошлом, когда Макней ожидал у себя дома прихода параноида Сергея Коллахена…

Лев и единорог

Лучший способ сохранить секрет – это избегать даже намека на секретность. Макней насвистел несколько тактов из Грига, и вибрации привели тонкий механизм в действие. Тускло-янтарные стены и потолок стали прохладно-прозрачными. Поляроидный кристалл изменял красный свет солнца, заходящего над Кэтскилз. Глубокое и безоблачное голубое небо раскрылось над головой. В нем ничего не было видно; но вертолет Бартона уже прилетел, а скоро должен появиться и Коллахен.

То, что Коллахен осмелился прилететь, придавало опасности жуткую остроту. Двадцать лет назад проблема была бы решена кинжалом, но отнюдь не окончательно. Бартон пользовался своим клинком и, хотя полной неудачи не потерпел, не добился и успеха. С тех пор угроза возросла.

Макней, стоя у своего письменного стола, провел рукой по лбу и с любопытством поглядел на мокрую ладонь. Гипертензия. Результат этой отчаянной, напряженной попытки связаться с Коллахеном и удивления от того, что это оказалось так легко. А теперь еще Бартон в качестве катализатора – мангуста и змеи одновременно.

Но никакого столкновения быть не должно – пока. Как-то нужно удержать Бартона от убийства Коллахена. У гидры больше сотни голов, и она к тому же обладает особой способностью. В этом и заключалась главная опасность – в страшном секретном оружии параноидов.

Эти типы не были сумасшедшими, они пользовались холодной логикой и ненормальны были лишь в одном отношении – в слепой, извращенной ненависти к нетелепатам. За двадцать, а возможно, тридцать, сорок лет они не то чтобы выросли численно, но сумели организоваться; и вот теперь клетки этой злокачественной опухоли распространились по всем городам Америки, от Модока и Американ-Гана до Рокси и Флорида-Энда.

«Я стар, – подумал Макней. – Мне сорок два, но я чувствую себя старым. Светлые надежды, с которыми я вырос, гаснут, затмеваемые кошмаром».

Он взглянул в зеркало и присмотрелся к своему отражению. Человек он был ширококостный, но мягкотелый; и глаза слишком добрые – такие не годятся для битвы. Волосы парика, который носили все лыски, были пока еще темными, но скоро придется покупать парик с сединой.

Он устал.

Он был в отпуске и приехал сюда из Ниагары, – одного из научных городков; однако в его тайной работе никаких отпусков, конечно, не было. Этим делом сейчас занимались многие лыски, и ни один из нетелепатов об этом даже не подозревал; в их задачу входили контроль и уничтожение, ибо параноидным лыскам нельзя позволить безнаказанно творить зло, и это – аксиома.

За горной грядой лежал город. Макней перевел взгляд вниз, на ручей за сосновыми и сумаховыми рощами, на пруд чуть ниже по течению, где под темными нависшими скалами водилась форель. Он открыл часть стены, впустив прохладный воздух; рассеянно просвистел музыкальную фразу, включающую ультраакустику, которая заставляла комаров держаться подальше. На мощеной дорожке внизу он заметил тонкую стройную фигуру в светлых брюках и блузке и узнал Алексу, свою приемную дочь. Сильный семейный инстинкт лысок сделал усыновление и удочерение распространенным явлением.

Ее лощеный парик блестел в лучах заходящего солнца. Он послал вниз мысль:

Думал, ты в деревне. Мэриан в кино.

Она уловила в его уме нотку недовольства.

Посетители, Дэррил?

На час-другой…

О’кей. Там дурацкий американский фильм с продолжением, а я их терпеть не могу. Мэриан меня спрашивала… Пойду станцую пару раз в саду.

Он смотрел ей вслед, чувствуя себя отвратительно. В идеальном мире, где все были бы телепатами, пропала бы и нужда в секретах и увертках. Это и в самом деле было одним из Достоинств системы параноидов – таинственная, неперехватываемая длина волны, на которой они могут общаться. То, что называется Способностью. Макней полагал, что это была вторичная характеристика самой мутации, как и лысина, но проявившаяся в более редких случаях. Похоже было, что только лыски параноидного типа могут развить эту Способность, что говорило о возможности существования двух отдельных и различных мутаций. Учитывая хрупкость равновесия в мыслительном аппарате, такую возможность нельзя было исключать.

Но истинное взаимопонимание было совершенно необходимо для полноценной жизни. Телепаты были чувствительнее нетелепатов; их браки были совершеннее; дружба теплее; раса представляла из себя в некотором смысле единый живой блок, ведь практически ни одну мысль нельзя было скрыть от других. Нормальный лыска из вежливости воздерживался от прощупывания чужого сознания, когда контактирующий мозг сознательно затуманивался, но в конечном счете и это должно было стать ненужным. Да, когда-то в секретах не будет необходимости.

И Мэриан, и Алекса знали о связи Макнея с организацией и относились ко всему с молчаливым пониманием. Они знали без слов, когда Макнею не хотелось отвечать на вопросы, а благодаря глубокому доверию, основанному на телепатическом взаимопонимании, они и не задавали их, даже мысленно.

Алексе сейчас было двадцать. Она уже давно поняла, что является чужой в окружающем ее мире. До сих пор лыски на земле были незваными гостями, сколько бы ни придумывалось логических обоснований их появления. Огромное большинство человечества было нетелепатами, и страх, недоверие и ненависть хотя и в скрытой форме, но жили в сознании этого гигантского трибунала, ежедневно выносившего приговор мутации лысок.

Макней прекрасно знал, что вынесение смертного приговора зависит от того, опустят ли вниз большие пальцы те, от кого ждут решения И если только когда-нибудь большие пальцы опустятся…

Если только нетелепаты узнают, чем занимаются параноиды…

По дорожке поднимался Бартон. Он шел пружинистым шагом, гибкий и стройный, как юноша, хотя ему было за шестьдесят. На нем был серо-стальной парик; Макней ощутил поток бдительности, исходящий из мозга охотника. Фактически Бартон считался натуралистом, охотником на крупного зверя. Несмотря на это, иногда его добычей оказывались люди.

Наверх, Дэйв, – подумал Макней.

Ясно. Оно уже здесь?

Коллахен скоро будет.

Мысленные образы не совпадали. Семантический абсолютный символ для Коллахена в разуме Макнея был проще; у Бартона он был окрашен эмоциями, ассоциативно связанными с той половиной жизни, что охотник посвятил борьбе с группой, которую он ненавидел, – теперь уже почти патологически Макней так и не смог узнать, что скрывается за этой страшной ненавистью. Раза два он улавливал мимолетные мысленные образы умершей девушки, которая когда-то помогла Бартону, но эти мысли всегда были нечеткими, словно отражение на зыбкой поверхности воды.

Бартон поднялся на подъемнике. Его смуглое лицо избороздили морщины; он улыбался, скривив губы в одну сторону, так что улыбка казалась, скорее, усмешкой. Бартон сел в мягкое кресло, передвинув немного кинжал, чтобы он был под рукой, и подумал о выпивке. Макней предложил виски с содовой. Солнце закатилось за гору, ветер стал холоднее. Автоматическое индукционное устройство переключилось на обогрев.

Удачно, что ты поймал меня, по пути на север. Неприятность.

Касается нас?

Как всегда.

Что на этот раз?

Диапазон мыслей Бартона расширился.

Угроза лыскам

Лыска без парика с группой Бродячих Псов

Деревни подвергаются набегам

Тот, что без парика, телепатически не обучен

Без парика? Параноид?

Мало сведений. Не могу установить связь.

Но… Бродячие Псы?

Усмешка Бартона отразилась в его мысли: Дикари. Я проведу расследование. Недопустимо, чтобы люди связывали нас с совершающими набеги Бродячими Псами.

Макней замолчал, размышляя. Немало лет уже прошло после Взрыва, когда жесткая радиация впервые вызвала мутации и привела к децентрализации культуры. Те дни были свидетелями появления Бродячих Псов, этих недовольных, бродяг, отказавшихся войти в городские союзы, убежавших в леса и отдаленные уголки и живших дикой жизнью кочевников – правда, всегда маленькими группами, боясь вездесущих атомных бомб. Бродячих Псов видели не часто. С вертолета порой можно было различить фигурки, крадущиеся гуськом через Лимберлостские леса или по Флоридской низменности, словом, в любом месте, где остались старые лесные массивы. Кочевники вынуждены были жить в лесной глуши. Время от времени они совершали быстрые набеги на уединенные деревни – однако, это случалось так редко, что никто не видел в Бродячих Псах большой угрозы. Их рассматривали в лучшем случае как озорников, к тому же они и сами в основном держались подальше от городов.

Тот факт, что среди них оказался лыска, был не столько невозможным, сколько удивительным. Телепаты давно представляли собой расовое единство, разветвляющееся на семейные группы. Дети входили в него, когда подрастали.

Может бить это какая-то интрига параноидов. Не знаю, какого типа.

Макней сделал глоток. Ты знаешь, нет смысла убивать Коллахена, – высказал он свое мнение.

Тропизм, – мрачно прозвучала мысль Бартона. – Таксис. Когда я выхожу на них, я их убиваю.

Не…

Для борьбы с ними я нашел определенные методы. Я использовал адреналин. Нельзя предвидеть действия обезумевшего человека в драке, потоку что он сам их не предвидит. С ними нельзя драться так, словно играешь в шахматы, Дэррил. Нужно как-то вынудить их ограничить свои возможности. Я убил некоторых, заставив драться с машинами, у которых нет, в отличие от мозга, мгновенной реакции. Фактически – привкус горечи – мы не можем планировать действия наперед. Параноиды могут читать наши мысли. Почему не убить это?

Потому что нам, возможно, придется пойти на компромисс.

Взрывная волна горячей, страшной ярости заставила Макнея поморщиться. Несогласие Бартона было сок шительно категоричным.

Макней повертел свой бокал, глядя, как на его стенках собираются капельки влаги.

Но параноиды расширяют сферу влияния.

Так найдите способ лишить их этой возможности!

Мы пытаемся. Такого способа нет.

Узнайте их секретную длину волны.

Мозг Макнея окутал туман. Бартон мысленно отвернулся Но он все же уловил обрывок какой-то мысли и изо всех сил старался не задавать мучивший его вопрос.

– Пока нет, Дэйв, – сказал Макней вслух. – Я даже не должен об этом думать. Ты же знаешь.

Бартон кивнул. Он тоже понимал, как опасно строить планы заранее. Невозможно было воздвигнуть никакого эффективного заслона против зондирования параноидов.

Не убивай Коллахена, – взмолился Макней. Позволь действовать мне.

Бартон неохотно согласился.

Оно приближается. Сейчас.

Его более дисциплинированный ум, привыкший обнаруживать излучения, свидетельствующие об интеллекте, уловил вдалеке отдельные фрагменты мыслей. Макней вздохнул, поставил свой бокал и потер лоб.

Бартон подумал: Этот лиска с Бродячими Псами. Можно привезти его сюда, если понадобится?

Разумеется.

Тут их сознаний коснулась чужая мысль – уверенная, сильная, спокойная. Бартон тревожно пошевелился. Макней послал наружу ответ.

Минуту спустя Сергей Коллахен, выйдя из подъемника, стоял перед ними, с осторожностью разглядывал натуралиста. Это был стройный блондин с мягкими чертами лица; волосы его парика были такие длинные и густые, что напоминали гриву. Парики такого нестандартного типа параноиды носили только из жеманства – да еще из-за своей врожденной неприспособленности.

Он не выглядел опасным, но у Макнея возникло такое чувство, как будто в комнате оказался дикий зверь. Что там символизировал лев в средние века? Плотский грех? Точнее он не мог вспомнить. В голове Бартона появилась аналогичная – словно эхо – мысль:

Плотоядное животное, которое надо бы зарезать!

– Добрый день, – сказал Коллахен, и, поскольку он заговорил вслух, Макней понял, что он, как и любой параноид, относится к ним, нормальным лыскам, как к низшим существам, со снисходительным презрением. Для параноидов это было весьма обычно.

Макней встал; Бартон нет.

– Не присядете ли?

– Конечно. – Коллахен опустился в кресло. – Вы – Макней. О Бартоне я слышал.

– Уж наверное, слышал, – произнес Бартон вкрадчивым тоном. Макней поспешно разлил выпивку. Бартон к своему бокалу не притронулся.

Несмотря на тишину, в комнате звучало что-то, напоминавшее звук в четвертом измерении. Никто не пробовал установить прямой телепатический контакт; однако ни один лыска не бывает в полной ментальной тишине – разве что в стратосфере. Подобно чуть слышной, далекой музыке, интроспективные мысли, как токкаты и фуги, смутно прорываются наружу. Мысленный ритм одного человека спонтанно подстраивается под ритм другого – так шагают солдаты, привыкшие держать шаг. Коллахен, правда, шагал не в ногу, и атмосфера, казалось, вибрирует от легкого диссонанса.

Их гостя переполняла огромная самоуверенность. Параноиды редко испытывали те сомнения, что время от времени вызывали у нормальных телепатов неотвязный, неизбежный вопрос: аномалия или истинная мутация? Хотя со времени Взрыва сменилось несколько поколений, рано еще было что-то утверждать. Биологи проводили исследования, но проверить выводы экспериментально не могли, поскольку у животных выработать телепатическую функцию было невозможно. Лишь специализированный коллоид человеческого мозга обладал этой скрытой способностью, даром, который по-прежнему оставался загадкой.

К настоящему времени ситуация стала понемногу проясняться. С самого начала существовало три различных типа мутантов; это признали лишь после того, как хаос, возникший после Взрыва, прошел, уступив место децентрализации. Итак, были психически нормальные лыски – к ним принадлежали Макней и Бартон. Но плодовитое космическое чрево произвело на свет также чудовищное потомство – это были существа с ужасающей патологией, появившиеся из пронизанной радиацией зародышевой плазмы, – двухголовые сросшиеся близнецы, циклопы, сиамские уроды. Надежду вселяло лишь то, что появление подобных чудовищ почти полностью прекратилось.

Между нормальными лысками и сумасшедшими телепатами находился мутационный вариант – параноиды с их навязчивой идеей превосходства. Вначале параноиды отказывались носить парики, и, если бы угрозу разглядели тогда, их уничтожение не составило бы труда. Теперь сделать это было сложно, они стали гораздо хитрее. По большей части параноида невозможно стало отличить от здорового лыски. Они научились хорошо маскироваться и находились в безопасности; лишь отдельные их промахи давали время от времени Бартону и его охотникам возможность пустить в ход кинжалы, висевшие на поясе каждого мужчины.

Война, по необходимости совершенно секретная, подпольная, велась в мире, ничего не знающем о смертельной битве, происходящей во тьме. Ни один из нетелепатов даже не подозревал ни о чем. Но все лыски знали об этом.

Знал об этом и Макней, и сердце его сжималось от чувства огромной ответственности. Обожествление собственной расы, отождествление себя, своей семьи и друзей со всеми телепатами – это была часть платы лысок за свое выживание. Сюда, однако, не входили параноиды – хищники, угрожающие безопасности живущих на земле лысок.

Наблюдая за Коллахеном, Макней подумал о том, чувствовал ли тот когда-нибудь неуверенность в себе. Вероятно, нет. Чувство неполноценности заставляло параноидов боготворить свою группу. Девизом этих самовлюбленных людей было: ми сверхлюди! Все остальные виды существ – низшие.

Они не были сверхлюдьми. Но недооценивать их было бы серьезной ошибкой, параноиды безжалостны, умны и сильны. Хотя, может быть, и не так сильны, как считают они сами. Лев может без труда загрызть дикую свинью, но стадо свиней вполне может убить льва.

– Если сможет его найти, – сказал с улыбкой Коллахен.

Макней поморщился.

– Даже лев оставляет следы. Вы не можете до бесконечности делать свои делишки так, чтобы люди ничего не заподозрили. Неужели не ясно?

Коллахен мысленно выразил презрение.

– Они не телепаты. И даже если бы ими были, у нас есть Способность. А с ней даже вы ничего не можете поделать.

– Тем не менее мы можем читать ваши мысли, – вставил Бартон. – И это уже помогло нам разрушить некоторые ваши планы.

– Случайности, – сказал Коллахен, махнув рукой. – Они никак не отражаются на долгосрочной программе. К тому же вы можете читать только то, что выше порога сознательного восприятия. Мы думаем и о других вещах, не только о завоевании. И едва мы готовы сделать очередной шаг, мы делаем его как можно быстрее, чтобы свести до минимума опасность прочтения деталей каким-нибудь предателем.

– Значит, мы теперь предатели, – сказал Бартон.

Коллахен посмотрел на него.

– Вы предаете судьбу нашей расы. Мы разберемся с вами после завоевания.

– А что, – спросил Макней, – будут тем временем делать люди?

– Умирать, – ответил Коллахен.

Макней потер лоб.

– Вы слепы. Если лыска убьет хоть одного человека и об этом станет известно, начнутся неприятности. Но это еще может сойти с рук. Если же произойдут две-три таких смерти, у людей появятся вопросы разные и разные предположения. Лысок не линчуют уже много лет, но стоит какому-нибудь умному парню сообразить, что происходит, будет разработана программа уничтожения всех лысок на земле. Не – забывайте, что нас легко опознать. – Он потрогал свой парик.

– Этого не случится.

– Вы недооцениваете людей. Всегда недооценивали.

– Нет, – сказал Коллахен, – это не так. А вот вы всегда недооценивали нас. Вы не знаете даже собственных возможностей.

– Люди не становятся сверхлюдьми благодаря развитию телепатических способностей.

– А мы думаем, становятся.

– Ну ладно, – сказал Макней, – тут нам не договориться. Возможно, мы сможем договориться по другим вопросам.

Бартон что-то сердито буркнул. Коллахен взглянул на него.

– Вы говорите, что понимаете наш план. Если так, то вам должно быть ясно, что нам нельзя помешать. У людей, которых вы так боитесь, только два козыря: численность и техника. Если разрушить технику, мы сможем централизоваться, а это все, что нам требуется. Сейчас, конечно, мы не можем этого сделать из-за атомных бомб. Как только мы соберемся в группу и заявим о себе – бах! Так что..

– Взрыв был последней войной, – сказал Макней. – должен быть последней. Планета не выдержит еще одной.

– Планета выдержит. Мы тоже. А вот люди – нет.

– В Галилео нет секретного оружия, – сказал Бартон.

– А, так вы проверили и эти слухи? – Коллахен ухмыльнулся. – Однако очень многие начинают думать, что Галилео становится опасным городком. Не за горами тот день, когда Модок или Сьерра снесут яичко прямо на Галилео. И мы тут будем ни при чем. Бомбить будут люди, а не лыски.

– Кто пустил этот слух? – спросил Бартон.

– Будут и еще, будет много слухов. Мы посеем недоверие между городами – долгосрочная программа продуманной диверсии. И закончится это еще одним Взрывом. Тот факт, что люди верят всякой ерунде, доказывает, что они, по сути своей, неспособны править. Такое не может случиться в мире лысок.

– Новая война, – сказал Макней, – приведет к развалу коммуникационных систем. Это, конечно, вам на руку. Старый закон разрушения и гибели. До тех пор, пока радио, телевидение, вертолетный и скоростной самолетный транспорт связывают людей, они остаются, некоторым образом, централизованными.

– Верно мыслите, – сказал Коллахен. – Когда человечество окажется в худшем, более уязвимом положении, централизоваться сможем мы, вот тогда и выйдем на сцену. По-настоящему творческих технических умов, знаете ли, не так уж много. Мы их уничтожаем с большой осторожностью. И нам это удается, потому что мы можем мысленно объединиться, благодаря Способности, и остаемся неуязвимы физически.

– Кроме как для нас, – мягко проговорил Бартон.

Коллахен медленно покачал головой.

– Вы не можете убить нас всех. Если бы вы сейчас прирезали меня, это не имело бы значения. Я, кстати, координатор, и не единственный. Вы можете выследить кое-кого из наших, безусловно, но вы не можете найти всех нас, и вы не можете разгадать наш код. Именно здесь у вас ничего не получается, и именно поэтому никогда ничего не получится.

Бартон раздраженно погасил сигарету.

– Да. Может, и не получается. Но вам все равно не победить. Это невозможно. Я давно чувствую приближающийся погром. Если это произойдет, то будет вполне оправданно, и я ни о чем не пожалею, ведь и вас всех тоже уничтожат. Конечно, и мы погибнем. Вы, что же, будете чувствовать удовлетворение, зная, что погубили весь вид своим идиотским эгоизмом?

– Я не обижаюсь, – сказал Коллахен. – Я всегда утверждал, что ваша группа – неудачная ветвь мутации. Мы – настоящие сверхлюди, не боящиеся занять в мире подобающее нам место, в то время как вы согласны жить объедками со стола людей.

– Коллахен, – внезапно заговорил Макней, – это самоубийство. Мы не можем…

Бартон вскочил со стула и встал, расставив ноги и злобно глядя исподлобья.

– Дэррил! Не упрашивай эту свинью! Моему терпению тоже есть предел!

– Прошу тебя, – сказал Макней, чувствуя себя совершенно бессильным и беспомощным. – Не надо забывать, что мы тоже не сверхлюди.

– Никаких компромиссов, – огрызнулся Бартон. – Не может быть мира с этими волками. Волки! Гиены!

– Никакого компромисса не будет, – заверил Коллахен. Он встал; его голова с львиной гривой выделялась темным силуэтом на фоне фиолетового неба. – Я приехал повидаться с вами, Макней, с одной единственной целью: вы так же хорошо, как я, понимаете, что люди не должны знать о существовании нашего плана. Оставьте нас в покое, и они ничего не заподозрят. А пытаясь помешать нам, вы только увеличиваете опасность раскрытия. Подпольная война не может вечно оставаться подпольной.

– Значит, вы все-таки сознаете опасность, – сказал Макней.

– Глупец, – ответил Коллахен; в его голосе звучало чуть ли не нетерпение. – Неужели вы не видите, что мы боремся и за вас тоже? Оставьте нас. Когда люди будут уничтожены, этот мир будет миром лысок, и вы тоже найдете в нем свое место. Не говорите мне, что никогда не думали о цивилизации лысок, полной и совершенной.

– Верно, думал, – признал Макней. – Но этого не достичь вашими методами. Решение – в постепенной ассимиляции.

– Значит, мы будем ассимилированы снова человеческой породой? И наши дети деградируют и опять станут волосатыми? Нет, Макней. Вы не сознаете своей силы, но и своей слабости, похоже, вы также не сознаете. Оставьте нас в покое. Если не оставите, то именно вы будете виновниками любого будущего погрома.

Макней взглянул на Бартона, плечи его опустились, он забрался поглубже в кресло.

– Ты все-таки прав, Дэйв, – прошептал он. – Никакого компромисса быть не может. Это параноиды.

Злобная усмешка Бартона стала еще злее.

– Убирайся, – проговорил он. – Я не стану убивать тебя сейчас. Но я знаю, кто ты. Думай об этом почаще. Тебе не долго осталось жить, даю слово.

– Ты можешь умереть первым, – мягко ответил Коллахен.

– Убирайся.

Параноид повернулся и вошел в подъемник. Вскоре его фигура уже виднелась внизу; он шагал по дорожке. Бартон налил себе глоток крепкого алкоголя и выпил, не разбавляя.

– Словно в грязи извалялся, – сказал он. – Может, это снимет мерзкий привкус во рту.

Макней сидел неподвижно в своем кресле. Бартон пристально посмотрел на смутно видневшуюся фигуру.