Текст книги "Долина Пламени (Сборник)"

Автор книги: Генри Каттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 46 страниц)

…он в «Последнем шансе».

Коуди поднял голову, и на мгновение его ослепили глубокая небесная синева и яркий солнечный свет. На основании собранных сведений его мозг нарисовал картину Американ-Гана. «Последний шанс» находился в северном конце города, поблизости от исследовательских лабораторий. Может быть, Хорн все еще там, может, нет, но напасть на его след не составит труда.

Коуди обогнул бассейн с золотыми рыбками, пройдя мимо крошечных мерцающих огоньков их маленьких разумов, и пошел по дороге, ведущей через город на север. Мысли его продолжали блуждать. Несколько раз он уловил мысли других лысок. С их помощью он мог бы моментально выяснить, где находится Хорн, но они не носили шлема Немых и их разумы могли быть поочередно прощупаны параноидом. А Хорн не должен быть предупрежден. Коуди потрогал тонкое переплетение волокон, спрятанное под париком. Пока на нем был шлем Немых, Хорн не мог читать его мысли.

Людей становилось больше. В знойном воздухе, словно зарницы, мягко мерцали слухи, на своем пути обрастая подкрепляющими их подробностями. Кто-то (мозг Коуди уловил шепот) прошлой ночью сорвал банк в «Золотой подкове» и ушел с двумя мешками денег. В дверях у счастливчика по неосторожности слетел парик, и все увидели его лысую голову. Да, лыски теперь сбрасывают маски и выколачивают кредиты всеми доступными им способами, готовясь к решительному часу, когда они захватят власть…

Коуди слегка ускорил шаги. Он слышал и шепот осторожных мыслей лысок из Американ-Гана. Ситуация выходит из-под контроля. Это известие беззвучно передавалось от одного разума к другому, от одной озабоченной группы к другой, от лысок, стоически занимающихся своим делом в окружении людей и сохраняющих невозмутимые лица, в то время как их разумы касались друг друга и соединялись на грани паники. Сегодня матери не выпускали детей из дому; наготове стояли заправленные вертолеты.

Коуди увидел над толпой сверкающую вывеску «Последнего шанса». Он продолжал путь, а его мозг пытался нащупать присутствие Хорна. И, несмотря на тревогу и напряжение, витающие повсюду в раскаленном воздухе, он осознал, что чувствует себя до странности счастливым. Впервые за много месяцев все казалось легким и простым. Убей Хорна. Вот и все; этого было достаточно. Его разум говорил: Убей Хорна, и не было никаких сомнений и неуверенности, терзавших его в последние месяцы и годы.

Перед старомодными фотоэлектрическими дверями «Последнего шанса» он остановился, пытаясь отыскать своего врага. Мимо него пролетали слухи, свежие, как будто никто раньше их не передавал. Тихие голоса рассказывали о цепочке грузовых вертолетов, севших на окраине города из-за утечки горючего, о мастере, который, работая рядом с грузом, нечаянно сломал планку у ящика с апельсинами. Под слоем апельсинов оказались необычного вида ружья – атомные? Три бомбы, тщательно упакованные в губчатую резину? Люди, в бессознательном состоянии отправляемые в секретную вивисекционную лабораторию лысок?

Затем Коуди показалось, будто чье-то невидимое дыхание пронеслось сквозь жаркий, неподвижный воздух.

Это была параноидная аура. Как при эпилепсии припадку предшествует неопределенное ощущение надвигающегося несчастья, так физическое приближение параноида сопровождается следующим впереди него смутным ореолом, исходящим из извращенного разума. Коуди и раньше приходилось это испытывать, но каждый раз он заново переживал какое-то чуть заметное напряжение, как будто на мгновение становился тоньше и рвался его контакт с окружающим светлым, жарким, зеленым миром.

Он медленно повернулся и перешел улицу, пробираясь между беспокойными, перешептывающимися группами небритых мужчин, под их враждебными взглядами. Впереди был маленький ресторанчик – закусочная «Крыло вертолета». Аура стала плотнее. Коуди остановился перед дверью ресторана и начал телепатическое зондирование.

Вокруг него носились слухи. Какой-то человек знал другого человека, у которого был сосед – лыска; месяц назад он потерял на дуэли три пальца, а теперь у него новые пальцы, ничуть не хуже прежних: ему пересадили их в частной лысковой больнице. (Но лыски не дерутся на дуэли – это неважно!) Они уже сейчас могут творить в медицине чудеса, но ты когда-нибудь видел, чтобы они это делали для нормальных людей? Кто знает, что может произойти дальше, если их вовремя не остановить?!

Полный надменности, осторожности и подозрительности разум Джаспера Хорна, находившегося в ресторане, тоже излучал свои мутные мысли – эгоистинные, спесивые, обиженные и непреклонные. А в глубине его затуманенного мозга, словно уголек под слоем пепла, поблескивала, то пропадал, то вновь смутно проступая, неясная мысль, заставившая Коуди остановиться у входа в ресторан и неподвижно застыть в страхе, что телепат-параноид может почувствовать его присутствие.

Хорн прибыл в Американ-Ган не для того, чтобы начать погром.

Его истинная цель была гораздо страшнее. Она заключалась..

В чем?

Как раз этого Коуди не знал – пока. Перед ним промелькнула тень мысли, и этого мимолетного видения было достаточно, чтобы в его мозгу вспыхнуло яркое, отчетливое предостережение, сигнал огромной срочности и важности. Настоящая цель Хорна была глубоко спрятана. Но ее нужно непременно выяснить. В этом Коуди был абсолютно уверен.

Он отступил в сторону, прислонился к стене дома и с праздным видом огляделся вокруг; в это время его мозг из-под шлема Немого осторожно и чутко прощупывал сознание Хорна.

Спокойно… спокойно.

Параноид один сидел в кабинке в глубине ресторана. Его мысли были сознательно затуманены и подавлены. И он сосредоточился на еде, не думая о том, что, так удачно для Коуди, на какой-то момент всплыло на поверхность его разума. Пока этот образ не будет извлечен из подсознания, Коуди не может прочитать его без глубокого зондирования, которое Хорн немедленно почувствует.

Но способ все-таки был. Правильно рассчитанные намеки в любом сознании вызывают соответствующие отклики. Но эти намеки следовало вводить в мысли Хорна с чрезвычайной осторожностью, чтобы подсказки казались ему совершенно естественными, возникшими в его собственном мозге. Коуди взглянул через улицу, заполненную гудящими кучками людей, на «Последний шанс». Хорн был там полчаса тому назад. Это была хорошая подсказка. Как можно мягче он послал образ – «Последний шанс» – в разум Хорна.

И разум того слегка вздрогнул, на всякий случай прощупал мысленно окружение, ничего не нашел (Коуди защищал шлем Немого), и тогда послышалась мысль, спровоцированная подсказкой:

«Последний шанс»… игра… но это я действительно играю с ними со всеми… их жизни… я могу убить их всех, если вовремя…

Ресторан заполнила видеомузыка, и мысленная цепочка прервалась. Хорн поднял вилку и снова принялся за еду.

Коуди подогнал ритм своей мысли к музыкальному ритму и направил Хорну послание:

Убей их всех, убей их всех, убей их всех.

Выпустить вирус. – Это был ответ Хорна на импульс, который, как он полагал, возник в его собственном мозге. – Померанс все ближе с каждым днем, контроль за резонансом, мутация вируса, убить их всех, убить их всех, УБИТЬ ИХ ВСЕХ!

Коуди напрягся, сопротивляясь хлынувшему от параноида потоку бешеной ярости.

Померанс, – подумал он. – Померанс.

Померанс в лаборатории, – подумал в ответ Хорн и сформировал сенсорный образ. Недалеко – в двух кварталах – находились исследовательские лаборатории Американ-Гана, и в них работал человек по имени Померанс, биохимик, нетелепат. Он занимался проведением некоего эксперимента, который – в случае успеха – позволил бы параноидам вывести вирус такой же смертоносный и такой же избирательный, как вирус операции «Апокалипсис».

Это и была настоящая причина пребывания Хорна в Американ-Гане. План погрома был только ширмой, маскировкой, предназначенной для введения лысок в заблуждение, пока Хорн занимался своим основным делом – следил за экспериментами Померанса, ведущими к цели – осуществление операции «Апокалипсис» самими параноидами.

Померанс, разумеется, к этому не стремился. Он был биохимиком; его целью было создание более эффективного бактериофага – но метод, которым он пользовался для этого, мог быть применен и для достижения куда более страшных целей.

Очень осторожно Коуди манипулировал разумом параноида. Он выяснил еще кое-что. Померанса может постигнуть неудача – Хорн понимал это. Но в этом случае можно спровоцировать погром. Конечно, лучше найти и использовать вирус, убивающий людей, поскольку в погроме могут погибнуть и некоторые параноиды, но, если не найдется ничего лучшего, пусть будет погром. Условия для этого созрели. Хорн создал в Американ-Гане напряженность; он выявил потенциальных вожаков; он мог начать погром, когда пожелает, в любое время, – и это будет сигналом для остальных параноидов в других городах сделать то же самое. Всеобщий погром наверняка заставит лысок начать операцию «Апокалипсис» – так что конечный результат будет тот же. Но все-таки лучше немного выждать, совсем немного, внимательно следя за опытами Померанса. Похоже, что он совсем близок к цели.

Слишком близок, – подумал Коуди, чуть-чуть подвинувшись ко входу в ресторан. Он попусту терял время. Убей Хорна, убей его прямо сейчас, – говорил он себе – но все же колебался, ибо в голове телепата было еще что-то, вызывающее недоумение. Слишком прочная уверенность была воздвигнута на кривом и шатком фундаменте параноидной личности. Должна быть какая-то причина для удивительного отсутствия беспокойства.

Коуди опять прощупал его мозг, мягко вводя в него осторожные намеки-подсказки. Да, причина была. В лаборатории Померанса спрятана бомба.

Зачем?

Хорну это было известно, и Коуди незаметно извлек интересующую его информацию. Нельзя было позволить биохимику живым попасть в руки лысок. Бомба взорвется в том случае, если Хорн вызовет в своем сознании определенный набор символов, – мысль параноида быстро отдалилась от этого опасного сравнения; взорвалась бы она также в том случае, если бы мозг Хорна перестал мыслить.

То есть если бы Хорн умер.

Подобно системе охранной сигнализации, прекращение энерготока, излучений, непрерывно испускаемых мозгом Хорна, спящим или бодрствующим, разомкнет цепь и включит сигнал тревоги; бомба взорвется, и Померанс погибнет. Коуди совершенно отчетливо увидел, где находится бомба, в возникшем у Хорна мысленном образе лаборатории.

Итак, если он убьет Хорна, Померанс тоже умрет. Но почему это так важно для параноида?

Коуди продолжал зондирование и вдруг понял, почему.

В центре исследований Померанса находилось применение резонансного дифференциала к нуклеопротеинам, являющимся вирусами. Однако существовали и другие виды нуклепротеинов в человеческом мозге. Если эксперименты Померанса увенчаются успехом, это будет означать..

Это будет означать, что телепатию можно возбудить и в нетелепате!

Это было решение проблемы индуктора, ответ, который мог наконец объединить расколотый мир. В руках параноидов открытие Померанса могло уничтожить всех людей. В руках лысок оно могло сделать человечество единым целым. Оно могло…

Внезапно Коуди осознал, что Хорн обнаружил его присутствие.

В тот же момент Хорн начал воспроизводить в своем уме уравнение, которое должно было взорвать бомбу в лаборатории Померанса. Коуди мысленно заглянул в будущее. Он мог убить Хорна прежде, чем тот закончит создание смертоносного образа, но, если он это сделает, смерть параноида так же верно приведет к взрыву. Померанс умрет – а этого ни в коем случае нельзя допустить. От деятельности биохимика зависело больше, чем просто жизнь.

Был только один способ прервать мысли Хорна. В ходе зондирования Коуди многое узнал об этой гордой, непреклонной, неуверенной личности. Ему теперь было о нем известно больше, чем самому Хорну. И он обнаружил один важный пункт. Хорн не страдал психозом, он не потерял ощущения реальности, однако у него, подобно многим параноидам, наблюдались психопатологические симптомы, один из которых представлял собой сильную предрасположенность к тому, что Элленби назвал бы гипногогическими галлюцинациями, – живым сенсорным образам, возникающим в дремотном состоянии перед самым засыпанием. И такие галлюцинации могли быть легко вызваны при помощи гипноза.

Коуди нужно было лишь убедить Хорна, что у него возникли кратковременные галлюцинации. Убедить в этом и еще кое в чем… еще очень много в чем.

По крайней мере, Коуди хорошо представлял себе, какие формы такал образность должна принять у параноида, страдающего маниями преследования и величия. Поэтому Коуди внушил мысль, что он, представитель лысок, явился к Хорну, чтобы предложить примирение, заключить пакт с параноидами против обычных людей, – яркие фантазии с осуществлением желаний как раз такого типа должны были быть хорошо знакомы Хорну. Одновременно с этим он вызвал мысленный образ Джаспера Хорна и дал Хорну его увидеть.

Это видение было достаточно естественным, даже в рамках галлюцинации. Когда вы общаетесь с другим, в вашем уме выстраивается его образ – не только в зрительных измерениях, но и во многих других. Ваше представление о его эмоциональных особенностях, воспоминаниях, мыслях, сложный образ всей его личности, как вы ее воспринимаете, вызываются в качестве субъективного коррелята всего объективного человека, с которым вы общаетесь. Ярким огнем пылал этот сатанинский образ между встретившимися разумами – ослепительно живой и ясный, такой, каким мутный ум параноида никогда его не видел.

Древним грекам ведомо было значение механизма отождествления – они придумали историю Нарцисса. И Джаспер Хорн, способный отождествить себя лишь с самим собой или с богом в его облике, клюнул на приманку. Самовлюбленность параноида отразилась в этом «я»-образе, была отражена снова, и еще раз, и так до бесконечности; Коуди в это время осторожно обследовал и прощупывал его мысли, ожидал первых признаков ослабления сознания.

Наконец Хорн прервал свое мысленное выстраивание образа, который должен был уничтожить Померанса. Однако параноид был в чем-то не уверен, колебался: его понимание реальности подсказывало ему, что лыски не могут, не станут посылать эмиссара с согласием капитулировать; следовательно, его чувства, предупредившие его о присутствии Коуди, обманули его. Такие штуки были Хорну знакомы. Поэтому он мог принять – условно – гипотезу о том, что чувства подвели его.

Очень, очень осторожно, по-прежнему поддерживая этот сверкающий «я»-образ Джаспера Хорна – он был, как блестящая наживка на крючке, – Коуди стал подбрасывать сомневающемуся уму мысли-подсказки. Сперва это были явно истинные мысли, истинные, во всяком случае, с точки зрения параноидной системы понятий. Это были приятные, успокаивающие мысли. Умиротворенный, Хорн рассматривал образ своего «я» – он сам часто вызывал его и прежде, но никогда еще он не казался таким ясным и ослепительно ярким. Нарцисс любовался своим отражением в чистом, глубоком источнике разума Коуди.

Понемногу, сидя в одиночестве в ресторанной кабинке, Хорн позволил своей бдительности несколько ослабнуть, и неуловимый натиск Коуди передвинулся в новую область. Мысли, которые он теперь посылал, были не совсем истинными, но все же недостаточно ложными, чтобы встревожить параноида, считавшего их своими собственными.

У меня и прежде бивали такие галлюцинации. Обычно перед самым засыпанием. Я их вижу сейчас. Выходит, я засыпаю. Мне хочется спать. Веки кажутся тяжелыми…

Монотонные, убаюкивающие мысли начали поглощать сознание Хорна. Гипноз постепенно усиливался. Нарцисс любовался Нарциссом..

Спи, спи, – шептал разум Коуди. – Ты не проснешься, пока я не дам команду. Ничто другое тебя не разбудит. Спи крепко… спи.

Параноид спал.

Коуди бросился бежать по улице со всей скоростью, на какую был способен. Никто из лысок в Американ-Гане не был ближе него к лаборатории, и если Померанс будет спасен, то только благодаря действиям самого Коуди. А он вполне может потерпеть неудачу. Джаспер Хорн сидел в гипнотическом сне в ресторане, полном народу, и в любой момент кто-нибудь мог заговорить с ним или встряхнуть, приводя в сознание. Гипноз не был глубоким. Он мог продержаться, но мог и прерваться в любую минуту. Несмотря на заключительное внушение, сделанное Коуди параноиду, разбудить его мог любой, и без всякого труда.

Коуди бежал. Допустим, ему удастся увести Померанса из лаборатории вовремя. Успеет ли он вернуться в ресторан прежде, чем Хорн проснется?

«Нет, – думал Коуди, – гипноз недостаточно глубок. Будет чудом, если Хорн останется в этом состоянии больше нескольких минут. Сейчас важнее спасти Померанса, уже это будет немалым чудом.

Но, как только Хорн поймет, что произошло, он не станет ждать. И начнется погром. Здесь, в Амери-кан-Гане, все готово – Хорн заложил динамит, и ему остается всего лишь воспользоваться детонатором. Ладно. Я не могу быть уверен, что то, что я делаю, – правильно. Думаю, что так. Но я не могу быть уверен. Если я спасу Померанса, Хорн вполне может начать погром прежде, чем я смогу вернуться и убить его. Но я не могу позволить Померансу умереть: он способен решить проблему индуктора».

Быстрее!

Он побежал к группе длинных, приземистых строений. Дорогу Коуди знал: видел ее в уме Хорна. Он подбежал к одному из зданий, распахнул дверь и оказался в лаборатории.

Изможденный седой человек в перепачканном халате обернулся и уставился на него. Это был Померанс: телепаты узнают людей безошибочно. Коуди знал, что перед ним Померанс, но он почувствовал также, как в двух кварталах от него, в «Крыле вертолета», Джаспер Хорн пошевелился, проснулся и, встревоженный, немедленно начал прощупывать мозг Померанса.

Коуди уже мчался через длинное помещение лаборатории. Позади Померанса всю стену занимали окна, за которыми виднелись жаркое солнце, голубое небо и иссохшая бурая трава. Если успеть добраться до окон..

Коуди показалось, что он пересек комнату за какую-то долю секунды, не затратив времени совсем, но он ощущал и другое, тянущееся мучительно долго время – в котором он чувствовал мысль параноида, выстраивающую уравнение, которое включит механизм бомбы. Уравнение было уже закончено. Время должно было вот-вот остановиться навсегда, вспыхнув мгновением смерти.

Но все же было еще какое-то мгновение. Коуди послал обращение без слов, призыв, набатным колоколом прозвучавший в голове каждого лыски в Американ-Гане. В тот же миг он оказался рядом с Померансом, подхватил его и, не останавливаясь, с разгону бросился к окну. Вздыбился пол под ногами, и рванулся наружу поток воздуха перед первой беззвучной волной сжатия, двигающейся впереди взрыва.

Перед ним выросло огромное окно, высокое, сверкающее, состоящее из маленьких стекол. Коуди налетел на него плечом, почувствовал, как бьется стекло и трещит дерево, но звука не услышал из-за страшного, оглушительного грохота взрыва.

Вокруг него вспыхнула ослепительная белизна, а за разбивающимся стеклом перед ним открывалась бездна.

Вместе с Померансом они летели сквозь горячий, сухой воздух и темноту – темноту, наступившую при пылающем солнце; они падали, кувыркаясь, а вокруг них дождем сыпались осколки, и бесконечно продолжался рев взрыва…

Перед закусочной «Крыло вертолета» подрались двое прохожих. Джаспер Хорн, стоявший в окружившей их толпе, сказал что-то – едва слышно. Кто-то повторил его слова, уже громче. (Это была провокационная фраза – она так же верно должна была пробудить в человеке агрессивность, как уравнение вызвало взрыв бомбы.) В тот же миг кинжал был вытащен из ножен, и внутри шумного кольца зевак началась настоящая дуэль. Победителем вышел человек с заросшим щетиной лицом, волосатой грудью и наполовину лысой головой. Ножом он действовал весьма искусно и уверенно. «Слишком уверенно», – сказал Джаспер Хорн громким шепотом. Перешептывания пошли по всему кольцу зрителей. Каждый сумеет победить на дуэли, если может читать мысли противника. Бели они умеют выращивать новые пальцы, то, возможно, они могут и волосы отрастить.

Джаспер Хорн опять сказал что-то – именно то, что требовалось, – потенциальному вожаку линчевателей, стоявшему рядом с ним.

Тот сдвинул брови, выругался и шагнул вперед. Находясь за спиной победителя, вкладывавшего кинжал обратно в ножны, он ловко свалил его с ног подножкой. Крутясь, отлетел на тротуар нож. Лысый еще не успел упасть, как на него набросились трое. Двое держали его, а третий потянул за волосы, окружавшие облысевшую макушку; они были настоящие. Подвергшийся нападению взревел от ярости и неожиданно оказал такое сильное сопротивление, что четверо или пятеро из стоявших поблизости отлетели в сторону, У одного из них свалился парик…

Это не было ни сном, ни бодрствованием. Это была Неопределенность. Он плыл во чреве не-себя; это была единственная возможность уединения для телепата, и у него было лишь одно желание – оставаться там вечно. Но он был телепатом. Он не мог врать даже в собственных стремительно мелькавших тайных мыслях, ибо его разум был полностью открыт – во всяком случае для тех, кто, как и он, носил шлемы Немых.

Тем не менее просыпаться было тяжело. Трудно было заставить себя по своей собственной воле наклониться и снова взвалить на себя бремя старых и новых забот. Если бы его жизнь могла идти так, как он прожил последнюю сохранившуюся в его памяти минуту, без нерешительности и неуверенности, с одной лишь совершенно определенной необходимостью физического действия (Жив ли Померанс? – возник откуда-то вопрос в его пробуждающемся разуме), тогда было бы действительно легко оставить эту теплую, сумрачную тишину, где ощущался бесконечный покой, не было даже снов (но как Померанс?).

И, как всегда при мысли о других, что-то собралось в Коуди с силами и поднялось с усталым упорством. Он мгновенно сориентировался. Ему не было необходимости полагаться лишь на свои спутанные сном чувства. По всем пещерам, и над ним, в зависших в вышине вертолетах, – повсюду разливалось беспокойное и недоуменное ощущение безотлагательности и тревожного движения, и в каждом разуме, независимо от того, какие мысли занимали его поверхностные слои, билась одна и та же мысль.

Мысль эта была – погром.

Коуди задал вопрос: Не следовало ли мне убить Хорна, вместо того, чтобы пытаться спасти Померанса? Но он не стал ждать ответа. В конце концов, это было его собственное решение. Он открыл глаза (уже зная, на какой больничной койке и в каком секторе пещер лежит) и увидел над собой круглое, румяное лицо Элленби.

«Померанс?» – спросил Коуди.

«Жив, – мысленно ответил психолог. – Кое-кто из лысок Американ-Гана оказался рядом с тобой сразу после взрыва. Им пришлось действовать быстро. Хорн начал погром. Но у них был наготове быстрый вертолет, а по пути они оказали тебе и Померансу первую помощь. Это было два дня назад».

«Два дня?»

«Померанс был без сознания всего несколько часов. А тебя мы держали в бессознательном состоянии вплоть до этого момента: тебе это было необходимо. Думаю, однако, что ты будешь жить, – если тебя это волнует».

«Сколько всем нам осталось жить?» – мысленно прошептал Коуди.

«Вставай и одевайся, – приказал Элленби. – Работы много. Вот твоя одежда. Сколько нам осталось? Не знаю. Погром буйствует два дня. Параноиды все очень ловко спланировали. На этот раз, Джеф, похоже на всеобщий погром. Но у нас есть Померанс. И, полагаю, у нас есть индуктор».

«Но Померанс – не один из нас».

«Однако он с нами. Не все люди против лысок, слава Богу. Как только Померанс разобрался в ситуации, он добровольно предложил помочь, чем сможет. Так что пошли. Мы собираемся опробовать индуктор. Я хочу, чтобы ты был там. Можешь идти?»

Коуди кивнул. Двигаться было трудно, он очень ослаб, во многих местах, под наложенными при помощи пульверизатора пластиковыми повязками, чувствовалась то острая, то ноющая боль; и все же приятно было встать и идти своими ногами. Он последовал за Элленби; они вышли в коридор, и он ощутил, как вокруг повсюду кипят тревожные, настойчивые мысли. Коуди вспомнил Люси. Не все люди – против лысок. «И не все лыски – против людей», – добавил он, думая о том, что сделали с людьми вроде Люси, обреченными на пожизненное заключение в пещерах.

«Она будет там, в лаборатории, – сообщил ему Элленби. – Она вызвалась быть одной из подопытных. Мы в срочном порядке перестроили индуктор в соответствии с теорией Померанса – во всяком случае, мы взяли ее за основу и пошли дальше, все наши ученые до единого. Поработать пришлось изрядно. Надеюсь…» – В голове Элленби промелькнула и была им подавлена мысль о погроме.

Я найду время, Кассий, – подумал Коуди, – я найду время.

«Да, – согласился психолог. – Но позже, Джеф. Позже. В настоящий момент наша цель – индуктор. Ничего другого. Ты ведь не думал о Джаспере Хорне после того, как проснулся, так?»

Коуди осознал, что, действительно, практически не думал о нем. Теперь, когда он вспомнил о Хорне, предводитель параноидов предстал перед его мысленным взором как нечто отдаленное и обезличенное, движущаяся фигура в сложном комплексе действий, а не как эмоционально заряженный объект его ненависти.

«Кажется, я не чувствую необходимости убивать его, – согласился Коуди. – Он уже не имеет по-настоящему большого значения. Худшее, что он мог сделать, это начать погром, и он сделал это. Я бы убил его, если бы подвернулась возможность, но теперь по другой причине. – Он взглянул на Элленби. – Сработает ли индуктор?»

«Именно это мы и собираемся выяснить. Но он должен… обязан». – Элленби открыл дверь в стене коридора. Вслед за психологом Коуди вошел в одну из пещер, оборудованную под экспериментальную лабораторию.

В пещере происходило очень многое, но внешние чувственные впечатления не отвлекали Коуди – он сразу же повернулся в ту сторону, где, с ребенком на руках, стояла Люси. Быстро подойдя к ней, он начал было прощупывать ее мозг, но тут же остановился. Возможно, в нем таилось слишком много такого, о чем он не хотел бы знать – ни сейчас, ни вообще когда-либо.

– Эти повязки ничего не значат, – сказал Коуди. – Я чувствую себя отлично.

– Мне об этом сказали, – ответила Люси. – В кои-то веки я была рада телепатии. Я знаю, что они действительно могут сказать, все ли у тебя в порядке, – даже если ты без сознания.

Он обнял ее и взглянул на спящего младенца.

– Глядя на тебя, я ровным счетом ничего не могла сказать, – продолжала Люси. – Я не знала: может быть, ты умер. И так было здорово, что Элленби и другие могли заглянуть в твой мозг и убедиться, что с тобой все в порядке. Я хотела как-нибудь помочь, но не знала, чем. Кроме… этого. Элленби сказал, что ему нужны добровольцы для экспериментов с индуктором. И я вызвалась. Хотя бы этим я могу помочь – и хочу.

Итак, Люси теперь было известно об индукторе. Что ж, время и необходимость секретности миновали. Больше не имело значения, насколько много или насколько мало знали пленники пещер. Теперь, когда начался погром, это было неважно.

– На этот раз всеобщий погром, да? – спросила она, и на секунду он почувствовал удивление (телепатия?), прежде чем сообразил, что Люси просто реагирует на подсказки, понятные ей благодаря долгому знакомству с его манерой поведения. У всех женатых пар бывали проблески этого вида псевдотелепатии, если между ними существовало искреннее взаимное понимание. И, несмотря ни на что, такое взаимопонимание существовало. Странно было сознавать это сейчас, быть уверенным в нем и испытывать восторг, когда, возможно, оставалось так мало времени. Погром мог уничтожить все, несмотря на Индуктор.

– Люси, – сказал Коуди, – если будет неудача… Мы позаботимся, чтобы ты благополучно выбралась из пещер, назад, домой..

Она посмотрела на ребенка, затем отвернулась от Коуди. И, как случается со многими мужчинами, он неожиданно осознал, что никогда – даже со своими телепатическими способностями – не сможет по-настоящему понять реакции женщин – даже Люси.

– Вы уже готовы? – обратилась она к Элленби.

– Думаю, да, – ответил тот. – Дай кому-нибудь подержать ребенка.

Она вновь повернулась к Коуди, улыбнулась ему и передала малыша в его руки. Затем она подошла за Элленби к изолированному креслу, временно оснащенному переплетениями проводов, соединенных со сложной панелью управления.

В уме ребенка горел маленький огонек – вроде тех, которые Коуди видел у золотых рыбок в прудике. Но между ними была огромная разница. Он не мог точно сказать, в чем тут дело, но он не чувствовал ни жалости, ни страха, когда прощупывал сверкающие умишки рыбок. В уме его ребенка – его и Люси – маленький огонек горел с уверенностью, забавной для такого крохотного, беспомощного существа; тем не менее любой, самый маленький, раздражитель – укачивающие движения рук Коуди, легкие сокращения мышц голодного желудка ребенка – заставлял нежный язычок пламени трепетать и менять направление, прежде чем огонек возвращался к своему прежнему, устойчивому горению. «Столько разных вещей будет колебать это пламя – даже в лучшем из всех миров, но, – подумал он с неожиданной ясностью, – личность ребенка закалится в этом пламени и обретет силу».

Коуди взглянул в сторону Люси. Она уже сидела в кресле, и к ее вискам и основанию черепа прикрепляли электроды. Возле нее, мешая экспериментаторам, суетился худой человек с седыми волосами, в котором он узнал Померанса. В его уме Коуди ощутил легкое раздражение, которое тот очень старался подавить. Это наложение, это соединение – не понимаю, как они укладываются в теорию. О Господи, если б только я был телепатом! Но, если индуктор заработает, я смогу им стать. Так, а как же эта схема расположения вписывается в… – дальше его мысли переключились на индуктивные абстракции; биохимик пытался разобраться в проблеме.

Пещерная лаборатория была переполнена. Здесь были ученые-Немые, было и десятка два пленников из пещер. «Добровольцы», – с теплым чувством подумал Коуди. Несмотря ни на что, они, как и Люси, хотели помочь.

Испытание началось. Люси расслабилась в кресле, ее нервные мысли сосредоточились на давлении закрепленных у нее на голове электродов. Разум Коуди отступил от ее мозга. Он тоже нервничал. Мысленно оглядывая собравшихся, он нашел восприимчивый ум и узнал Элленби.

«Допустим, индуктор будет работать, – без слов произнес Коуди. – Как это остановит погром?»

«Мы предложим телепатию всем, – ответил ему Элленби. – У нас готова видеопередача, которая может быть показана одновременно на всех экранах всех городов. Думаю, даже толпа линчевателей остановилась бы послушать, если бы им предложили телепатию».

«Не уверен».