Текст книги "Долина Пламени (Сборник)"

Автор книги: Генри Каттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 46 страниц)

Зовите его Демоном

Рассказ

Перевод А. Соловьева

ГЛАВА I
Ложный дядюшка

Через много лет она вернулась в Лос-Анджелес и проехала мимо дома бабушки Китон. Дом, в сущности, не особенно изменился, но то, что ее детским глазам в 1920 году представлялось элегантным особняком, теперь выглядело ветхим каркасным домом, серым из-за облупившейся краски.

За двадцать пять лет ее былая неуверенность в себе прошла, но по-прежнему сохранялось в памяти глухое, труднообъяснимое чувство беспокойства – эхо того времени, которое Джейн Ларкин провела в этом доме, когда она была девятилетней девочкой, тоненькой, с большими глазами и модной тогда челкой – а-ля Бастер Браун.

Оглядываясь назад, она могла вспомнить и слишком много, и слишком мало. Разум ребенка удивительно отличается от разума взрослого. В тот июньский день 1920 года, войдя в освещенную зеленой люстрой гостиную, Джейн почтительно подошла по очереди ко всем членам семьи и поцеловала их. Бабушку Китон, и чопорную тетушку Бесси, и четверых дядюшек. Она не колебалась и когда очередь дошла до нового дядюшки, хотя он был не таким, как другие.

Остальные дети наблюдали за ней бесстрастными глазами. Они знали. Они видели, что и она знает. Но ничего в тот момент не сказали. Джейн понимала, что тоже не может сказать, что что-то не так, пока об этом не зайдет разговор. Это было частью молчаливого детского этикета. Однако весь дом был полон беспокойства. Взрослые просто ощущали какую-то неприятность, смутно чувствовали, что что-то не в порядке. Дети же – Джейн это видела – знали.

Позднее они собрались на заднем дворе, под большой финиковой пальмой. Джейн для виду перебирала свое новое ожерелье и ждала. Она видела, какими взглядами обмениваются другие, взглядами, в которых читался вопрос: «Ты думаешь, она, правда, заметила?» В конце концов Беатрис, старшая, предложила поиграть в прятки.

– Мы должны ей сказать, Би, – высказал свое мнение маленький Чарльз.

Беатрис отвела от него глаза.

– Что сказать? Ты рехнулся, Чарльз.

Чарльз не уточнил, но продолжал настаивать.

– Ты знаешь.

– Храните свой страшный секрет, – сказала Джейн. – Я все равно все знаю. Он не мой дядя.

– Видишь? – воскликнула Эмили. – Она тоже это увидела. Я говорила тебе, что она заметит.

– Это немного забавно, – сказала Джейн. Она прекрасно знала, что человек в гостиной – не ее дядя, и никогда им не был, и он очень старательно делает вид, так старательно, чтобы убедить взрослых, – что он всегда был здесь. Чистые, беспристрастные глаза Джейн видели, что он – не обычный человек. Он казался каким-то пустым.

– Он просто появился здесь, – сказала Эмили. – Недели три назад.

– Три дня, – поправил ее Чарльз, желая помочь; однако его чувство времени плохо увязывалось с календарем. Мерилом времени для него служили события, и дни не имели строго определенной продолжительности. Они были длиннее, когда он болел или когда шел дождь, и казались слишком короткими, когда он катался на карусели в Океанском парке или играл на заднем дворе.

– Это было три недели назад, – сказала Беатрис.

– Откуда он взялся? – спросила Джейн.

Остальные переглянулись.

– Не знаю, – осторожно ответила Беатрис.

– Он появился из большой круглой дыры, которая все время кружилась, – сказал Чарльз. – Там внутри сплошные огни, как на рождественской елке.

– Не ври, – возразила Эмили. – Ты это действительно видел, Чарльз?

– Нет. Но что-то вроде того.

– А они не замечают? – Джейн имела в виду взрослых.

– Нет, – ответила Беатрис, и дети поглядели в сторону дома, размышляя о неисповедимых путях взрослых. – Они ведут себя так, как будто он всегда был здесь. Даже бабушка. Тетя Бесси сказала, что он появился прежде, чем я. Только я знаю, что это неправда.

– Три недели, – изменил свое мнение Чарльз.

– Они все чувствуют себя больными из-за него, – сказала Эмили. – Тетушка Бесси все время принимает аспирин.

Джейн задумалась. Внешне ситуация казалась несколько глупой. Дядя, которому три недели? Может быть, взрослые просто притворялись, как они делают иногда по каким-то заумным причинам. Но это тоже выглядело маловероятным: детей никогда не удается обманывать таким образом слишком долго.

Теперь, когда Джейн была посвящена в тайну и не казалась больше посторонней, Чарльз внезапно затараторил:

– Расскажи ей, Би! Настоящий секрет – ты знаешь. Можно, я покажу ей Дорогу из желтого кирпича? Ну, пожалуйста, Би! А?

Снова воцарилась тишина. Чарльз болтал слишком много. Джейн, безусловно, знала Дорогу из желтого кирпича. Она тянулась прямо через страну Оз, от Мертвой пустыни до Изумрудного города.

После долгого молчания Эмили кивнула.

– Знаете, надо ей рассказать, – согласилась она. – Только она может испугаться. Там так темно.

– Ты испугалась, – сказал Бобби. – В первый раз ты заплакала.

– Нет. Так или иначе, это просто воображение.

– О нет! – возразил Чарльз. – В последний раз я протянул руку и потрогал корону.

– Это не корона, – сказала Эмили. – Это он, Раггедо.

Джейн подумала о дяде, который в действительности не был дядей; не был настоящим.

– Это он Раггедо? – спросила она.

Дети поняли ее.

– О, нет, – ответил Чарльз. – Раггедо живет в подвале. Мы даем ему мясо. Сырое, с кровью. Ему нравится! Так и жрет!

Беатрис взглянула на Джейн. Она кивнула в сторону «клуба» – ящика от рояля с настоящим секретным замком. Затем очень ловко перевела разговор на другое В конце концов начали играть в ковбоев и индейцев, и Бобби, дико завывая, направился во главе отряда вокруг дома.

В ящик от рояля сквозь щели проникал приятный запах акаций. Прижавшись друг к другу в теплом полумраке, Беатрис и Джейн слышали затихающие крики «индейцев». Беатрис сейчас казалась удивительно взрослой.

– Я рада, что ты приехала, Джейн, – сказала она. – Маленькие дети ничего не понимают. А это просто ужасно.

– Кто он?

Беатрис вздрогнула.

– Я не знаю. Думаю, он живет в подвале. – Она помолчала. – Но к нему нужно добираться через чердак. Я бы боялась еще сильнее, если бы маленькие дети не были такими… как будто их это ничуть не тревожит.

– Но, Би! Кто он?

Беатрис повернулась и посмотрела на Джейн, и было совершенно ясно, что она не может или не хочет говорить, словно существовал некий заслон. Но поскольку это было важно, она попыталась преодолеть его, заговорив о ложном дядюшке.

– Мне кажется, Раггедо такой же, как он. Собственно, я уверена в этом. Так говорят Чарльз и Бобби, а они понимают. Они знают лучше меня. Они меньше… Это трудно объяснить, но… ну, это что-то вроде скудлеров. Помнишь?

Скудлеры. Неприятный народ, живший в пещере по дороге в страну Оз; все они могли снимать свои головы и швыряли ими в прохожих. Сравнение быстро помогло ей все понять. Голова скудлера могла находиться в одном месте, а тело – в другом, но обе части принадлежали одному и тому же скудлеру.

Конечно же, у призрачного дяди были на месте и голова, и туловище. Но Джейн смутно представляла себе его возможную двойную сущность: одна часть тела, вводя всех в заблуждение, передвигалась по дому, словно источник страшного заболевания; другая часть, безымянная, бесформенная, укрывалась в подвале, ожидая сырого мяса…

– Чарльзу известно об этом больше любого из нас, – сказала Беатрис. – Это именно он узнал, что нам придется кормить Р… Раггедо. Мы пробовали разное, но оказалось, что нужно сырое мясо. И если бы мы перестали его кормить – произошло бы что-нибудь ужасное. Мы и это выяснили.

Конечно, Джейн не спросила, как. Дети воспринимают свое телепатическое общение, как должное.

– Они не знают, – добавила Беатрис. – Мы не можем им сказать.

– Да, – сказала Джейн, и девочки посмотрели друг на друга, чувствуя ужас от своей детской беспомощности, сознавая, что нравы в мире взрослых слишком сложны для понимания и что дети должны быть осторожны.

Взрослые всегда правы. Они – другой народ.

К счастью для детей, они столкнулись с Врагом все вместе. Будь ребенок один, это могло бы вызвать у него сильный истерический припадок. Но первые открытия сделал Чарльз, а ему было только шесть лет – слишком мало, чтобы события могли привести к каким-либо психическим нарушениям. Психотическое состояние является для шестилетних врожденным – оно для них нормально.

– И они чувствуют себя больными с тех самых пор, как он появился, – сказала Беатрис.

Джейн это уже поняла. Волк может нацепить овечью шкуру и незаметно смешаться с отарой, но овцы станут нервничать, хотя и не смогут определить причину своего беспокойства.

Это был вопрос настроения Даже он выказывал такое же расположение духа – испытывал беспокойство, ожидал чего-то, чувствовал, что что-то не так, но не знал, что… Однако для него это был лишь вопрос маскировки. Джейн видела, что он не хочет привлекать внимания, понимая, что чем-то отличается от произвольно выбранной им нормы – образа человека.

Джейн приняла как нечто неизбежное – этого дядю, одновременно являвшегося существом по имени Раггедо, живущим в подвале, которого приходилось регулярно кормить сырым мясом, чтобы не произошло нечто…

Взявшийся неизвестно откуда притворщик. Он обладал могуществом, но оно имело границы. Явные свидетельства его силы принимались без сомнений.

Дети – реалисты. То, что этот голодный, не являющийся человеком неизвестный появился у них, не казалось им невероятным, ибо его присутствие было фактом.

Откуда-то он взялся. Из времени, пространства, какого-то непостижимого места. Он никогда не испытывал никаких человеческих чувств – дети быстро это заметили. Он очень ловко притворялся человеком, и ему удалось деформировать память взрослых, введя в них ложные воспоминания о своем существовании. Взрослым казалось, что они помнят его. Взрослый может распознать обычный мираж, который ребенка введет в заблуждение Однако мысленный мираж, наоборот, может обмануть взрослого, но не ребенка.

У Раггедо не было власти изменить их разумы, поскольку они еще не были ни полностью человеческими, ни целиком разумными – с точки зрения взрослых Беатрис – старшей – было страшно. Пользуясь воображением, она старалась поставить себя на место других.

Крошка Чарли был возбужден больше всех. Самому маленькому, Бобби, понемногу становилось скучно..

У Беатрис, возможно, остались хоть какие-то воспоминания о том, как выглядел Раггедо; остальные не помнили ничего: они добирались до него весьма странным путем, да и не исключено, что и сами претерпели изменения, находясь в его обществе. Он принимал еду или отказывался от нее – и все. Наверху в доме тело скудлера притворялось человеческим, в то время как его голова пряталась в маленьком, ужасном убежище, которое он создал путем искривления пространства; поэтому для тех, кто не знал, как найти Дорогу из желтых кирпичей, он был невидим и недосягаем.

Что он собой представлял? Без критериев сравнения – а их нет в этом мире – он не может быть назван. Детям он казался Раггедо. Но он не был этим толстым, забавным, вечно расстроенным королем гномов.

Он никогда им не был.

Лучше назвать его демоном.

Как обозначение это слово включает слишком много, и в то же время недостаточно. Однако придется удовлетвориться этим. По меркам взрослых, он был чудовищем, чужим, сверхъестественным существом. Но то, что он делал, и то, чего он хотел, – позволяет называть его демоном.

ГЛАВА 2
Сырое мясо с кровью

Несколько дней спустя Беатрис подошла к Джейн.

– Слушай, Джейн, – спросила она, – сколько у тебя денег?

– Четыре доллара тридцать пять центов, – ответила та, посмотрев. – Папа дал мне на вокзале пять долларов. Я купила воздушной кукурузы и… ну, еще всякую мелочь.

– Знаешь, я рада, что ты приехала именно сейчас. – Беатрис с облегчением глубоко вздохнула. Без слов было понятно, что сохранение общей тайны, как это водится в детских компаниях, должно распространяться и на данную ситуацию, в которой совпадали интересы всех. Скромные накопления Джейн предназначались не для кого-то одного из них, а для блага всей группы.

– У нас кончились деньги, – объяснила Беатрис. – Бабушка заметила, что мы таскаем мясо из ледника, и мы боимся брать еще. Но на твои деньги мы можем купить его целую пропасть.

Ни одна из них не подумала о том, что придет время, и эти деньги тоже кончатся Четыре доллара тридцать пять центов казались им в то время сказочной суммой. И не было необходимости покупать дорогое мясо – лишь бы оно было сырое и с кровью.

Девочки вместе направились по заросшей акациями улице, над которой кое-где склонялись пальмы и свисали ветви перечных деревьев. Они купили два фунта бифштексов и непредусмотрительно потратили двадцать центов на газированную воду.

Когда они вернулись домой, там царило воскресное безделье. Дяди Саймон и Джеймс отправились за сигарами, дяди Лью и Берт читали газеты, а тетушка Бесси вязала. Бабушка Китон читала «Журнал для юных», старательно выискивая пикантные места. Остановившись у бисерных портьер, девочки заглянули внутрь.

– Заходите, детки, – сказал Лью своим глубоким, звучным голосом. – Смотрели уже страничку юмора? Мэтт и Джеф молодцы. А Спарк Плаг…

– По мне, лучше всех мистер Джибсон, – вставила бабушка Китон. – Это настоящий художник. У него люди как люди.

С шумом открылась дверь, и появился дядя Джеймс – толстый, улыбающийся, довольный после нескольких кружек пива. За ним следовал дядя Саймон – воплощенная совесть.

– По крайней мере, тихо, – сказал он, неодобрительно взглянув на Джейн и Беатрис. – Эти дети иногда такой шум поднимают, что собственных мыслей не слышишь.

– Бабушка, – спросила Беатрис, – где малыши?

– Думаю, на кухне, дорогая. Им зачем-то понадобилась вода.

– Спасибо.

Девочки вышли; в оставленной ими комнате повисло ощущение неосознанного беспокойства. Овцы чувствовали присутствие волка, но овечья шкура оказывалась достаточным прикрытием. Они не знали…

Малыши были на кухне. В руках у них были кисти: они старательно покрывали водой страничку комикса – на ней должны были появиться картинки. Газетная страница была химически обработана таким образом, что если на нее наносилась жидкость, проявлялись разные – мрачноватого пастельного цвета, но все равно очаровательные – рисунки. Это было что-то вроде японских цветов, расцветающих в воде, или китайских упакованных в бумагу миндальных орешков с маленькими сюрпризами.

Беатрис проворно достала из-за спины принесенный от мясника пакет.

– Два фунта, – сказала она. – У Джейн были кой-какие деньги, а у Мэртона открыто сегодня. Я подумала, что лучше…

Эмили продолжала усердно красить. Чарльз вскочил.

– Мы сейчас пойдем туда, да?

Джейн испытывала какое-то беспокойство.

– Не знаю, стоит ли мне тоже идти… Я…

– Я тоже не хочу, – сказал Бобби. Это уже была измена. Чарльз сказал, что он просто струсил.

– Я не боюсь, – возразил Бобби. – Но это неинтересно. Мне хочется играть во что-нибудь другое.

– Эмили, – мягко сказала Беатрис, – тебе не обязательно идти в этот раз.

– Нет, обязательно. – Эмили наконец оторвалась от картинок. – Я не боюсь.

– Я хочу увидеть огни, – заявил Чарльз.

– Все это враки, Чарльз! – накинулась на него Беатрис. – Нет там никаких огней.

– Есть. По крайней мере иногда.

– Нет.

– Есть. Ты слишком глупая и не видишь. Пойдем и покормим его.

Все понимали, что ведет их Беатрис. Она была старшей. И к тому же – Джейн это чувствовала, – боялась больше других, даже больше Эмили.

Они поднялись по лестнице; Беатрис тащила пакет с мясом. Веревку на нем она уже разрезала. Наверху они столпились перед дверью.

– Идти надо здесь, Джейн, – гордо произнес Чарльз. – Приходится подниматься на чердак. В ванной, в потолке, есть выдвижная лестница. Нужно забираться на ванну, чтоб добраться до нее.

– Мое платье… – с сомнением проговорила Джейн.

– Ты не запачкаешься. Пошли.

Чарльз хотел быть первым, но был слишком мал ростом. Беатрис забралась на край ванны и потянула за торчавшее из потолка кольцо. Заскрипела опускная дверь; рядом с ванной медленно, даже как-то величественно появилась лестница. Наверху не было темно: сквозь окна чердака проникал тусклый свет.

– Давай, Джейни, – сказала Беатрис. Она как-то странно тяжело дышала. Кое-как, с разными акробатическими трюками, все забрались наверх.

На чердаке было тепло, тихо и пыльно. Поперек балок были положены доски. Повсюду стояли коробки и сундуки.

Джейн смотрела на Беатрис. Та уже шла по одной из балок.

Беатрис не оглядывалась и молчала. Один раз она протянула руку назад – Чарльз, находившийся ближе всех, помог ей. Вскоре Беатрис добралась до доски, ведущей к следующей балке. Она пошла было по ней, но остановилась и вернулась вместе с Чарльзом.

– Ты не так делала, – разочарованно проговорил Чарльз. – Ты не о том думала.

Лицо Беатрис казалось странно белым в бледном золотистом свете.

Джейн встретилась глазами со своей двоюродной сестрой.

– Слушай, Би…

– Нужно думать о чем-нибудь другом, – быстро сказала Беатрис. – Все в порядке. Пошли.

Она вновь двинулась по доске; Чарльз следовал за ней по пятам, монотонно повторяя:

 
«Раз, два, пустые слова,
Три, четыре, руки шире.
Пять, шесть – лучше сесть..»
 

Беатрис исчезла.

 
«Семь, восемь..»
 

Чарльз исчез.

Бобби, вызывающе подняв плечи, последовал за ними. И испарился.

Эмили издала какой-то негромкий звук.

– Ах, Эмили! – воскликнула Джейн.

– Я не хочу спускаться туда, Джейн, – только и сказала ее младшая двоюродная сестра.

– Тебе и не обязательно.

– Нет, обязательно, – возразила Эмили. – Но знаешь, что? Мне не будет страшно, если ты пойдешь сразу за мной. Мне всегда кажется, что за мной что-то крадется и хочет схватить; но если ты пообещаешь, что пойдешь сразу следом, все будет в порядке.

– Обещаю, – сказала Джейн.

Ободренная, Эмили пошла по доске. На этот раз Джейн внимательно следила за ней, но все-таки не заметила, как Эмили исчезла. В какой-то момент она просто пропала. Джейн сделала шаг вперед и остановилась: снизу послышался голос.

– Джейн! – кричала тетушка Бесси. – Джейн!

Голос ее становился все громче и повелительнее.

– Джейн, где ты? Иди сюда ко мне!

Не двигаясь, Джейн смотрела на дощатый мостик. Он был совершенно пуст, никаких следов Эмили и других детей не было видно. Чердак внезапно наполнился ощущением невидимой опасности. Однако она последовала бы за остальными, как обещала, если бы…

– Джейн!

Неохотно Джейн спустилась и прошла в спальню тетушки Бесси. Нетерпеливо шевеля поджатыми губами, та скалывала булавками кусок ткани.

– Куда ты запропастилась, Джейн? Я зову и зову тебя.

– Мы играли, – объяснила Джейн. – Я нужна вам, тетушка Бесси?

– Да уж, конечно, – сказала тетя Бесси. – Вот воротник, который я вязала. Это платье для тебя. Подойди и дай мне примерить его на тебе. Как ты растешь, девочка!

Последовали бесконечные подкалывания и закалывания; Джейн же думала об Эмили: как там она – одна, напуганная, где-то на чердаке. Она начинала ненавидеть тетю Бесси. Однако у нее не возникло даже мысли возражать или убежать. Взрослые были здесь абсолютными монархами. В некотором смысле примерка воротничка была в настоящий момент важнее всего на свете. По крайней мере для взрослых, правящих миром, это было так.

А Эмили была одна, перепуганная, на мостике, ведущем в какое-то неизвестное место…

Дядюшки играли в покер. Неожиданно приехавшая тетя Гертруда, водевильная актриса, разговаривала в гостиной с бабушкой Китон и тетушкой Бесси. Тетя Гертруда была маленькая, симпатичная, просто очаровательная: ее изысканность и любовь к жизни восхищали Джейн. Но сейчас она была в подавленном состоянии.

– У меня здесь мурашки по спине бегают, – сказала она, хлопнув Джейн сложенным веером по носу. – Привет, проказница. Почему ты не играешь с другими детьми?

– Просто устала, – ответила Джейн, думая об Эмили. Прошел почти час с тех пор, как..

– В твоем возрасте я никогда не уставала, – сказала тетя Гертруда. – Посмотри на меня. Три представления в день, и этот ужасный комический партнер, – мам, я говорила тебе?… – Голоса стали тише.

Джейн посмотрела, как размеренно двигаются тощие пальцы тетушки Бесси, как протыкает шелк тамбурный крючок.

– Здесь словно в морге, – неожиданно сказала тетя Гертруда. – Что со всеми творится? Кто-то умер?

– Это воздух, – ответила тетушка Бесси. – Круглый год жара.

– Поиграешь Рочестера зимой, Бесси, девочка моя, и будешь рада теплому климату. Так или иначе, дело не в этом. Я чувствую себя… м-м-м… словно на сцене с поднятым занавесом.

– У тебя разыгралось воображение, – отозвалась ее мать.

– Призраки, – сказала тетушка Гертруда и замолчала. Бабушка Китон пристально посмотрела на Джейн.

– Иди сюда, девочка, – сказала она, освобождая место на мягких, просторных коленях, где сиживало столько детей.

Джейн сжалась в успокаивающем тепле, пытаясь не думать ни о чем, переложить сознание своей ответственности на бабушку Китон. Однако ничего из этого не вышло. В доме что-то было не в порядке, и это что-то тяжелыми волнами поднималось прямо из центра, совсем близко от них.

Ложный дядюшка. Жадный голод, который нужно утолять. Мучительная близость мяса с кровью, ощущаемая им в его странном, загадочном убежище где-то в другом – ином – непонятном месте, где исчезли дети.

Он был там, внизу, – исходил слюной от желания есть; он был наверху, проголодавшийся, жадный – кружащийся совсем рядом голодный вихрь.

Он был в двух местах, этот двойной дядюшка, замаскировавшийся, но пугающе реальный..

Джейн закрыла глаза и зарылась головой глубже в плечо бабушки Китон.

Тетушка Гертруда продолжала болтать странно напряженным голосом, словно ощущая под внешним благополучием непорядок, вызывающий у нее необъяснимый страх.

– Через пару дней у меня начинаются представления в Санта-Барбаре, мама, – говорила она. – Я… что все-таки с этим домом? Я сегодня как на иголках! Я хочу, чтобы вы все приехали и посмотрели первый спектакль. Это музыкальная комедия. Я получила повышение.

– Я уже видела «Принца Пильзенского», – сказала бабушка Китон.

– Но не с моим участием. Это мой подарок. Я уже заказала комнаты в гостинице. Дети тоже пусть приезжают. Хочешь посмотреть, как играет твоя тетушка?

Джейн кивнула, не отрывая головы от бабушкиного плеча.

– Тетушка, – неожиданно спросила она – Ты видела всех дядюшек?

– Конечно.

– Всех, точно? Дядю Джеймса, и дядю Берта, и дядю Саймона, и дядю Лью?

– Всю компанию. А что?

– Просто интересно.

Значит, тетя Гертруда тоже не заметила ложного дядюшку. Не такая уж она наблюдательная, подумала Джейн.

– А вот детей зато я не видела. Если они не поторопятся, то не получат подарков, которые я привезла. Что у меня для тебя, Джейн, – ни за что не угадаешь!

Но даже это соблазнительное обещание девочка едва расслышала, ибо витавшая в воздухе напряженность внезапно исчезла. Ложный дядюшка, который только что казался голодным вихрем, превратился в вихрь неуемного восторга. Где-то, как-то Раггедо кормили, где-то, как-то другая половина дядюшки поглощала свою кровавую пищу…

Джейн уже не сидела на коленях у бабушки Китон. Комната погрузилась в кружащуюся тьму, в которой вспыхивали маленькие огоньки – Чарльз назвал их рождественскими огнями, – сердцевиной этой круговерти был ужас. В этой исчезнувшей комнате ложный дядюшка был вроде воронки или трубы, ведущей к убежищу, где пряталась вторая его половина, и через воронку в комнату лился мощный поток восторженного насыщения.

Каким-то образом в эту минуту Джейн почувствовала себя совсем рядом с другими детьми, которые должны были находиться около вращающегося центра темноты. Она почти физически ощущала их присутствие; казалось, стоит только протянуть руку и можно коснуться их.

Но вот тьма задрожала, яркие маленькие огоньки слились воедино, а в ее разум хлынули какие-то невероятные воспоминания. Она была слишком близко к нему. А он за едой забыл об осторожности и не контролировал свои мысли. Неотчетливо, как у животного, изливались они в окружающий мрак. Мысли о кровавой пище, воспоминания о других временах и других местах, где он получал такую же пищу из других рук.

Это было невероятно. Воспоминания касались не земли, не этого времени и не этого места. Он странствовал далеко, этот Раггедо. В многообразных обличьях. Он вспомнил теперь – воспоминания текли потоком обрывков, – он вспомнил покрытые мехом бока животных, пытавшихся увернуться от его ненасытного голода, вспомнил горячую красную струю, брызнувшую сквозь мех.

Этот мех принадлежал существам, которых Джейн не могла бы даже представить себе…

Еще вспомнился ему огромный двор, вымощенный сверкающими плитами, и нечто, прикованное в центре его блестящими цепями, и глаза, наблюдавшие за тем, как он вошел и приблизился к жертве.

Он насыщался, вырывал причитавшееся ему из гладких боков, а вокруг звенели безжалостные цепи…

Джейн пробовала закрыть глаза, чтоб не смотреть, но не глазами видела она все это. И ей было стыдно и немного противно: ведь она тоже принимала участие в этом пиршестве, вместе с Раггедо ощущала сладость теплой крови, чувствовала, как кружится от наслаждения ее голова – вместе с его.

– Ага… дети идут, – откуда-то издалека донесся голос тети Гертруды.

Сперва Джейн слышала ее смутно, затем яснее, потом неожиданно под нею вновь оказались мягкие колени бабушки Китон; она вернулась в знакомую комнату.

– Словно стадо слонов на лестнице, а? – сказала тетя Гертруда.

Они возвращались. Джейн теперь тоже их слышала. На самом деле они производили куда меньше шума, чем обычно. Примерно до середины лестницы они вели себя тихо, потом вдруг загремели, разразились громкой болтовней, – неискренне, как показалось Джейн.

Дети вошли в комнату. Беатрис была немножко бледной, у Эмили раскраснелись щеки и опухли глаза. В Чарльзе кипело подавленное возбуждение. Однако у Бобби, самого маленького, был хмурый и скучающий вид. При виде тетушки Гертруды гвалт стал еще громче; Беатрис обменялась с Джейн быстрым многозначительным взглядом.

Последовали подарки, шум; вернулись дядюшки; затем все возбужденно обсуждали поездку в Санта-Барбару в каком-то напряженном веселье, которое незаметно, понемногу перешло в гнетущую тишину.

Никто из взрослых ни разу не оглянулся, не выказал нервозности, но все чувствовали, что их ждет что-то нехорошее.

Только дети – даже тетя Гертруда ничего не понимала! – сознавали полную пустоту ложного дядюшки, проекцию ленивого, вялого, полубезумного существа. Хотя облик его был несомненно человеческим, как будто он никогда не прятал свой голод под крышей этого дома, будто никогда его мысли не врывались в умы детей и никогда он не вспоминал свои кровавые пиршества в других местах, в иные времена.

Сейчас он наелся до отвала. Чувствовалось, как лениво катятся сонные волны сытости; взрослые зевали, не понимая, от чего. Но даже теперь в нем была пустота. Он не был настоящим. Чуткие, восприимчивые детские разумы по-прежнему чувствовали: «там никого нет».