Текст книги "Создатель звезд"
Автор книги: Генри Денкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
– Садитесь, – пригласила она.
– Я спешу в аэропорт, – возразил он, чувствуя себя идиотом.
– Я отвезу вас, – судя по ее улыбке, она наслаждалась не только его смущением, но и своей смелостью.
Раздраженный Джеф положил чемодан в машину и сел в нее. Дверь захлопнулась, автомобиль тронулся с места. Джеф повернулся к женщине. Она с улыбкой разглядывала его. Это не понравилось Джефу. Указав на шофера, актер спросил:
– Он знает, куда ехать?
– Знает.
– У меня мало времени, – он взглянул на часы.
– Это не проблема, – сказала она.
– Скоро улетает последний самолет.
– Последний рейсовый самолет, – уточнила она. – Он делает несколько промежуточных посадок. Вы можете пообедать здесь и попасть в Лос-Анджелес раньше него.
– Каким образом?
– На моем самолете, – ответила она.
Заметив его недоверие, женщина добавила:
– Это ДС-6. Вы сможете вернуться в Лос-Анджелес до полуночи. Если захотите.
Похоже, она была уверена в том, что он этого не захочет.
– Вы весьма самоуверенны.
– Когда у человека есть миллиард долларов, он может быть весьма самоуверенным.
Она произнесла это тихим, но весьма твердым голосом, убедившим Джефа в двух вещах. Она имела в виду именно миллиард, а не миллион. И она действительно владела им. Ответить на это было нечего, поэтому он откинулся на мягкую спинку сиденья, обтянутого замшей. Джеф отчетливо сознавал свое изумление.
– Я даже не знаю вашего имени.
– Вы останетесь? – спросила она и небрежно добавила: – На обед.
– Да, если я смогу вернуться сегодня в Лос-Анджелес.
– Хорошо. Пообедаем у меня.
– О'кей.
Она улыбнулась, подалась вперед, опустила деревянную панель. В мини-баре находились бутылки, бокалы и лед.
– Бербон?
– Вам не следует сказать ему, что мы не едем в аэропорт?
– Он знает, – ответила она. – Бербон?
– Скотч со льдом и водой.
Возможно, миллиард долларов действительно делает человека таким самоуверенным, подумал Джеф. Женщина протянула ему бокал и продолжила беседу:
– Дорис. Дорис Мартинсон.
Он почти забыл о том, что он спросил, как ее зовут. Он поднял бокал. Обычно он пил медленно, маленькими глотками, не желая подражать Джоан. Но на сей раз смущение или жажда заставили его сделать большой глоток.
– Мартинсон. Это нефть, да? – сказал Джеф.
– Нефть. Хлопок. Олово. Издательства. Заводы по производству консервов. Морские перевозки. Рудники…
Она не закончила фразу, словно ей не удалось вспомнить все капиталовложения Мартинсона.
– Похоже, мистер Мартинсон – весьма занятый человек, – сказал Джеф.
Эта фраза содержала в себе намек на то, что Дорис обладала полной личной свободой и не боялась сплетен.
– Мистер Мартинсон умер, – сообщила она.
– О?
Это было даже не словом, а лишь звуком. Но говорившим весьма многое. Ее вдовство меняло всю игру, удваивало ставки. Она сказала о нем, чтобы Джеф расслабился. Однако новость обеспокоила его. Он не мог объяснить себе, почему он увидел в Дорис источник опасности.
Он откинулся на спинку сиденья и оценивающе посмотрел на Дорис. В ее лице отсутствовала мягкость черт, присущая Джоан. По голливудским меркам она не была фотогеничной. Некоторые женщины имеют лица, слишком сильные и красивые для кинокамер. Красота Дорис была красотой силы, а не слабости. Она обладала хорошим, зрелым телом с полными грудями, слегка покачивавшимися в разрезе шелковой блузки.
Она подалась вперед; манто из черных соболей, наброшенное на плечи, подчеркивало белизну ее кожи. В его покрое ощущался западный стиль. Черный цвет явно был ее любимым. Он оттенял светлую кожу Дорис, гармонировал с ее темными волосами, делал губы более яркими.
Она взяла у Джефа бокал, чтобы снова наполнить его.
– И давно это случилось? Я имею в виду кончину мистера Мартинсона, – сказал Джеф.
– Три года тому назад. Авиакатастрофа в Венесуэле.
Он что-то вспомнил. Это отразилось на его лице.
– Да, тот Мартинсон, – продолжила она.
Потрясение Джефа усилилось. «Тот» Мартинсон был одним из богатейших людей мира. Однако Джеф никогда не слышал о миссис Мартинсон. – Ему, кажется, было лет под шестьдесят… – произнес Джеф.
– Шестьдесят четыре, – уточнила она и поспешила ответить на вопрос, который он не успел задать: – Я была его второй женой. Он женился повторно только ради Джекки. Его единственного сына.
– Он хотел дать ему вторую мать, – предположил Джеф, оправдывая в своих глазах разницу в возрасте.
Но она рассмеялась; ее груди заколыхались в разрезе блузки.
– Когда мы поженились, Джекки было двадцать шесть лет. Нет, он взял меня в жены лишь потому, что хотел доказать миру – хоть его дорогой, любимый Джекки оказался гомиком, Клит Мартинсон – настоящий мужчина. У него хватало сил трахаться ежедневно до того полета. Отдаю ему должное. Он был не слишком хорошим любовником. Хотя и весьма сильным.
Она отчасти восхищалась умершим, но с явным отвращением говорила о его животной сексуальности, которую он выплескивал на нее. Она ясно дала это понять. Внезапно Дорис добавила: – Несомненно, существовала и другая причина. Чтобы лишить Джекки наследства, Клит нуждался в ком-то, кому он мог оставить свое состояние. Благотворительность была ему не по душе. Он надеялся, что Джекки будет жить с ненавистью ко мне и проклинать своего отца. Это было идеальной местью.
– Что с ним случилось?
– Думаю, старина Клит перевернулся бы в гробу, узнав, как мало огорчился малыш Джекки. Он открыл в центре Далласа салон моды и книжную лавку и стал жить с молодым актером, снимающимся в рекламных роликах. Я слышала, они оба очень счастливы.
Она сообщила об этом с удовлетворением в голосе. Все, что унижало Клита Мартинсона, позволяло ей сводить с ним счеты.
«Роллс-ройс» свернул с асфальтовой дороги и въехал через ворота в ухоженные частные владения. Дома нигде не было видно.
Джеф разглядывал подстриженные газоны, одинаковые деревья. Затем в конце дороги он увидел большой белый особняк, построенный в южном стиле. Джеф залюбовался длинными изящными колоннами, высокими окнами, просторной верандой, красивым балконом на втором этаже. Дом произвел на него впечатление.
– Вам это знакомо? – спросила она.
– Да. Да, знакомо.
Однако он испытывал недоумение.
– Тара, – просто произнесла она.
– Тара? «Унесенные ветром»?
– Вы абсолютно правы, – насмешливо сказала Дорис Мартинсон. – Собираясь строить новый дом, они увидели «Унесенных ветром». Дженни Мартинсон еще была жива в те дни. Она сказала: «Клит, почему бы нам не построить такой дом?» Он это сделал. Заказал копию Тары, только больших размеров, с кондиционерами. Они занимают большее пространство, чем установленные в нью-йоркском «мюзик-холле». На свадьбе присутствовали тысяча шестьсот гостей, и дом был заполнен не до конца. Сейчас, конечно, здесь одиноко. Я бы продала его, если бы кто-то мог позволить себе купить такой особняк. Думаю, когда я снова выйду замуж, я отдам его под сиротский приют или школу.
– Вы собираетесь снова выйти замуж, – сказал он.
Это прозвучало скорее как вопрос, чем как утверждение.
– О да, – ответила она.
Они подъехали к дому. «Роллс-ройс» остановился плавно, почти незаметно. Чернокожий дворецкий в форме подошел к автомобилю, чтобы открыть дверь.
– Оставь чемодан мистера Джефферсона в гардеробной. Возможно, он улетит после обеда.
Она вошла в дом. Джеф смотрел на нее, думая о ее последней фразе.
Они пообедали в большой столовой, обставленной в полном соответствии с архитектурой. Там стояла английская и американская антикварная мебель. На огромном колониальном камине находилось множество изящных серебряных статуэток. Стены комнаты были темно-зелеными. Цветовая гамма всех комнат служила льстящим фоном для красоты Дорис.
Позже им подали кофе в просторной гостиной перед высоким камином из красного кирпича, обшитым светлыми деревянными панелями. Наливая кофе Джефу, Дорис наклонилась, и он увидел, что под ее красным бархатным платьем ничего нет. Она и не нуждалась в бюстгальтере. Груди Дорис казались сейчас более розовыми, чем ее лицо, и более полными, чем в автомобиле. Если она сознательно хотела разволновать Джефа, то ей удалось это сделать.
Она протянула Джефу его чашку с кофе, и он ощутил тот же жар, что и во время родео, когда она дала ему виски.
– Вне бизнеса Клит был занудой, – сказала Дорис. – Вульгарным занудой. Он мог забраться в постель, не сняв сапоги со шпорами. Он вел себя, как мужлан с ранчо, трахающий овцу. Он не умел расслабляться. Занимался сексом точно так же, как покупал землю и нефть, строил здания, руководил фабриками. Произносил минимум слов. Он ничего не смыслил в любви. Я была его женщиной, и это давало ему право. Это было грубой, примитивной еблей.
Вульгарное слово, прозвучавшее в изысканной комнате из уст красивой женщины, заметно поразило Джефа. Она улыбнулась.
– Слуги находятся в другой части дома. Так что не беспокойтесь, если только, конечно…
Она подалась вперед, улыбнулась, заглянула ему в глаза, продемонстрировала еще большую часть бело-розового бюста.
– Господи, не говорите мне, что после всего пережитого мною я встретила пуританина.
Она засмеялась.
Это рассердило Джефа. Возможно, потому, что она была близка к правде. Почти каждый раз, сблизившись с женщиной, он думал о грехе и своей матери. Даже Джоан ощущала это, не догадываясь о причинах. Однажды она спросила: «Кто сидит на краю кровати, когда ты занимаешься со мной любовью? Почему мы не можем побыть вдвоем?» В ту ночь он покинул их постель и заснул на диване в кабинете.
– Что значит «после всего пережитого»? – резко спросил он.
Дорис снова засмеялась. Рассерженно, словно желая наказать ее, Джеф схватил женщину за руку, резко потянул к себе. Если он причинил боль Дорис, то ей это понравилось еще больше. Она не возмутилась, не оказала сопротивления. Когда он поцеловал ее, она охотно раздвинула губы. Его руки устремились к ее бюсту; платье оказалось уже расстегнутым. Груди Дорис были крепкими, они заполнили его руки, точно богатый урожай. Когда он сжал их, она прильнула к нему не только бюстом, но и всем своим телом.
Холодная, сдержанная, опытная женщина внезапно стала дикой, необузданной. Когда он шепотом предложил ей пойти в спальню, она заявила: «Нет, прямо здесь!» Дорис было важно, чтобы он овладел ею тут, сейчас, в огромной красивой гостиной Клита Мартинсона. Он совершил это. На ковре. Перед камином. Рождество в этом году началось рано.
Ее дыхание участилось, стало глубоким, неровным. Потом оно выровнялось, Дорис задышала спокойнее. Когда все закончилось, она протянула руку к столу, нащупала сигареты и зажигалку. Дорис зажгла две сигареты, затянулась каждой из них и протянула одну Джефу.
– Я не курю.
– Тебя никто не заставляет, – сказала она. – Дорогой, делай только то, что хочешь.
Дорис бросила сигарету в полыхающий камин, сделала затяжку, выдохнула дым.
– Ты останешься! – внезапно и требовательно произнесла она.
– Ты обещала отправить меня назад твоим самолетом. Сегодня. Помнишь?
– Ты должен остаться.
Это был конец дискуссии.
Она встала; ее платье было распахнуто, красный бархат подчеркивал белизну кожи, распущенные темные волосы падали на плечи. Она сделала последнюю затяжку, бросила окурок в огонь. Потом взяла Джефа за руку и потянула. Если бы он не вскочил, она бы подняла его.
Они поднялись по широкой лестнице и пошли по коридору к ее апартаментам, расположенным в дальней части дома. Она провела его в спальню с большой круглой кроватью. Мебель, кружева, запах – все говорило о том, что здесь живет женщина. Дорис подтолкнула Джефа к кровати, сбросила платье на пол. Затем она начала раздевать его.
– Если я остаюсь, мне надо позвонить.
– Звони, – сказала она, продолжая снимать с него одежду.
Пытаясь сосредоточиться, он набрал номер и попросил соединить его с Лос-Анджелесом. Он услышал голос горничной Марты: Миссис Джефферсон в ванной.
– Позови ее.
Через несколько секунд Джоан взяла трубку.
– Джеф?
– Джой?
– Где ты?
– Амарильо. Я опоздал на последний самолет.
– Вероятно, трахался в мотеле с официанткой! – обвиняюще произнесла она.
– Джой!
Дорис уже полностью раздела его. Прижалась к нему сзади. Он ощутил прикосновение ее грудей и теплого тела.
– Ты обещал вернуться домой.
Дорис находилась так близко, что она могла слышать всю беседу. Когда он повернулся, чтобы отодвинуть от нее трубку, она тоже переместилась вместе с ним. Ее тело было влажным.
– Какие-то неприятности? – спросил он.
– Нет, все нормально. Просто сегодня я… я хотела поговорить с тобой.
Ее голос звучал печально. Она словно снова стала юной девушкой, нуждавшейся в нем. Но он знал, что это не может быть правдой.
– Извини. Я опоздал на самолет! – сухо повторил он.
Дорис провела своими длинными ногтями по его плечам и груди. Он почувствовал, как по коже побежали мурашки. Она встала перед ним, посмотрела в глаза, улыбнулась; она наслаждалась его смущением и размолвкой с Джоан.
– Я уже вижу, как ты бежишь к самолету, – сказала Джоан, – и не попадаешь на него.
– Мне кажется, ты слишком много выпила!
– А мне кажется, что ты перетрахался!
– Джой!
Дорис провела ногтем по его твердому, плоскому животу. Сжала рукой поднимающийся член Джефа. Эрекция завершилась почти мгновенно. Он начал отворачиваться от Дорис с трубкой, прижатой к уху. Но она резко повернула его обеими руками. Прижалась лицом к нему, укусила чуть ниже пупка. Он на мгновение сжался от неожиданности. Дорис принялась умело работать своим дразнящим языком, опускаясь ниже.
Он слышал голос Джоан, говорившей что-то о сегодняшнем вечере, который почему-то был особенным.
Дорис добралась до его члена. Джеф не мог сопротивляться. Она держала его слишком крепко. Ее язык и зубы продолжали работать с большой ловкостью. Постепенно Джеф сдался. Он уже не замечал ничего, кроме ласк Дорис. В мире существовали только ее язык, ее влажный рот и неистовое желание, охватившее Джефа. Внезапно внутри него произошел взрыв, он испытал экстаз, за которым последовало облегчение.
Когда все закончилось, задыхающийся, опустошенный Джеф опустился на шелковую простыню. Он вспомнил две вещи. Пока Дорис делала свое дело, он положил трубку. Перед этим Джоан сказала что-то о номинации.
Дорис легла рядом с ним. Она казалась вполне удовлетворенной, словно испытала оргазм.
Джеф откатился от нее и снова взял трубку. Дорис попыталась отнять ее у него, но он повернулся и набрал номер междугородной.
– Мне нужен Ирвин Коун. Беверли-Хиллз. Крествью 402244. Если он отсутствует, найдите его! Скажите, что звонит Джеф Джефферсон. Я подожду.
Дорис не попыталась вмешаться. Она взяла сигарету. Ее тлеющий кончик был единственным источником света в темной комнате. Однако ее глаза казались более яркими, сверкающими. Она подтянула колени к грудям, как школьница.
Дорис так пристально разглядывала Джефа, что он впервые смутился своей наготы. Джеф наконец услышал спокойный, профессорский голос Коуна.
– Да, Джеф? Что-то случилось? – бодрым тоном спросил Доктор, спрашивая себя, известно ли актеру о безуспешных попытках агента связаться с ним. Это могло уничтожить элемент неожиданности.
– Доктор, я здесь, в Амарильо. Опоздал на последний самолет. Я только что говорил с Джоан. Она показалась мне возбужденной. Перед тем как бросить трубку, она сказала что-то о номинации…
Поняв, что ничто не помешало его стратегии, успокоившийся Доктор радостно произнес:
– Ты не слушал радио? Днем сообщили, что она выдвинута на соискание «Оскара». Попала в номинацию!
– За «Безмолвные холмы»?
– Да! Мы считаем, что у нее есть шанс! Серьезный шанс!
– Великолепно!
Джеф попытался изобразить радость, но явно сфальшивил. Он сам понял это. И Дорис тоже.
– Я немедленно перезвоню ей!
– Правильно! – поддержал его Доктор.
Затем Коун небрежно, как бы невзначай, спросил:
– Малыш, ты вернешься в город завтра?
– Да, завтра.
– Хорошо. Хорошо, – сказал Доктор, демонстрируя всего лишь вежливый интерес.
Перед тем как положить трубку, Коун небрежно добавил:
– Позвони мне, когда у тебя появится свободная минута.
«Позвони мне», – мысленно повторил Джеф. Доктор никогда не говорил так без причины. Прежде чем Джеф успел обдумать это, Дорис взяла трубку из его руки и положила ее на аппарат.
– Господи, мне следует хотя бы поздравить ее…
– С чем? – Она только что попала в номинацию.
– Это ты только что попал в номинацию, – поправила его Дорис.
Он повернулся к ней. Она потянула его к себе на кровать. Но он не сдвинулся с места. Его холодность требовала объяснения. Дорис замерла, сделала затяжку; кончик сигареты осветил ее лицо и обнаженные груди.
– Ты знаешь, что это будет значить – ее победа? – спросила Дорис.
– Жить с ней станет еще труднее, – сказал Джеф. – Она будет пить и трахаться еще больше. Да, именно так. Хоть все видят на экране добрую, скромную, невинную девушку, обожаемую зрителями и критиками… Господи, она может возмущаться моей неверностью… но сама ведет себя точно так!
Он не собирался обсуждать Джоан. Заниматься этим с другой женщиной было худшим предательством, чем физическая измена.
– На твоем месте я бы сейчас ушла, – просто сказала Дорис.
Он резко повернулся и рассерженно посмотрел на нее, сузив глаза. В подобные редкие моменты, когда они выражали сильную враждебность, настороженность, страх, Джеф терял свой истинный американский вид.
Дорис протянула руку к Джефу, не собираясь на сей раз возбуждать его. Она крепко сжала его кисть.
– Я давно положила на тебя глаз. Задолго до смерти Клита. Это помогало мне терпеть его. За семь лет нашего брака, занимаясь ежедневно любовью, я ни разу не кончила. Но я скрывала это от него. Щадила его самолюбие. Терпела из-за денег. Получив все эти деньги, я подумала – что я буду с ними делать? Я остановила свой выбор на тебе.
Он посмотрел на нее, пытаясь в темноте понять, не шутит ли она. Кончик сигареты осветил ее лицо, и он увидел, что она настроена серьезно. Дорис заговорила вновь.
– Мне было лет четырнадцать, когда я впервые увидела тебя на экране. Роль была маленькой, но я обратила на тебя внимание. «Закат в Сиерре».
– О, господи, только не это! Я сыграл там только в двух плохих сценах. Я боялся, что больше мне никогда не дадут роль.
– Ты мне понравился. После этого я повсюду искала тебя. Вырезала твои фотографии из журналов. Ходила на фильмы с твоим участием. Моих поклонников это бесило. Но мне не было до этого дела. Я сидела в кинотеатре, позволяла им трогать мои груди и смотрела на тебя. Мальчишки стали шутить: если хочешь завести Дорис, своди ее на фильм Джефа Джефферсона. Имея такие груди, я часто ходила в кино. Только из-за тебя.
Она не улыбалась. Она говорила абсолютно серьезно.
– Конечно, я ни на что не надеялась, пока не встретила Клита. Мне было почти восемнадцать лет, когда мы переехали сюда. Мой отец снова обанкротился. Он открыл и закрыл много столовых. Больше, чем кто-либо другой на Западе. Наконец он выбрал Амарильо – город нефти, скота, миллионеров. Мы перебрались сюда, открыли кафе под названием «Курятник». В Техасе владельцы грязных забегаловок охотно называют свои заведения «Курятниками», думая, что это придает им особый колорит. Я была официанткой.
Там я познакомилась с Клитом Мартинсоном. Перед смертью его жены. Овдовев, он стал заходить к нам минимум один раз в день, когда находился в городе – обычно по дороге в аэропорт, где стоял его самолет, или возвращаясь оттуда.
Я проявила сдержанность. Улыбалась и говорила: «Доброе утро, мистер Мартинсон». Или: «Привет». Или: «Доброе утро». Ничего больше. Я ждала, когда он разыграет дебют. Он сделал это забавным способом. Не стал приглашать меня на свидание. Сказал, что у него есть сын моих лет. Что из нас получится отличная пара. Почему бы мне не прийти к ним в гости в воскресенье? Не покататься верхом. Съесть ленч. Провести остаток дня у бассейна. Меня ждало славное воскресенье с молодежью в доме Мартинсонов.
Увидев Джекки, я тотчас сказала себе, что старик позвал меня сюда не для своего сына. Я оказалась права.
Это произошло, когда я зашла к кабинку переодеться. Я сняла мокрый купальник, стоя голым задом к двери. Внезапно она открылась. Он обхватил мои груди, прижал меня к себе. Я испугалась, что он тотчас кончит – так он был возбужден.
Я разыграла изумление и обиду. Закричала: «Мистер Мартинсон!»
Затем он заговорил. Быстро. О том, что он сходил по мне с ума еще до смерти жены. Что он думал, мечтал обо мне, о моих грудях, черных волосах, ягодицах, обтянутых форменным платьем официантки. Он обязательно должен был получить меня. Должен был. После этого заставить его сделать мне предложение оказалось делом несложным. Наша свадьба была самой большой в Техасе. До ее окончания я не позволила ему прикоснуться к себе.
Впоследствии я получала в среднем по пятьсот пятьдесят тысяч долларов за каждый половой акт. Думаю, это мировой рекорд для женщины. Я обещала после всех принесенных мною жертв сделать себе какой-нибудь подарок.
Она сидела в темноте, глядя Джефу в глаза.
– Ты – именно то, что я хочу преподнести себе.
– Что ты имеешь в виду, черт возьми? – спросил он.
– Я хотела тебя. Хотела, чтобы ты оказался здесь. Хотела узнать, соответствуешь ли ты моим мечтам. Я не ошиблась. Ты – превосходный мужчина. Не знаю, кто тебя учил. Жена, другая женщина или все прочие женщины. Но одна близость с тобой стоит двух тысяч совокуплений с Клитом Мартинсоном, во время которых он использовал меня.
Теперь ты можешь рассердиться. Или просто слушать меня. И думать. Потому что тебе есть о чем думать. Особенно после номинации твоей жены. Я знаю, твои семейные дела обстоят не очень-то хорошо. Даже если бы я не выяснила это, я бы догадалась. Я поняла все, увидев твое имя в списке звезд, которых ТКА могла направить сюда для выполнения этой работы.
– Работы? – возмущенно повторил Джеф.
– А как бы ты это назвал? «Личное появление»? Мы поторговались о цене. Ты согласился, прилетел сюда, сыграл свою роль и получил гонорар. Мы называем это работой, мистер. Я заподозрила, что у тебя появились проблемы, когда стало сложным получать твои картины для экрана. У меня есть договор с распространителем из Далласа. Мне присылают первую копию фильма с участием Джефа Джефферсона. В последнее время новых картин не было. И твое имя упоминается в прессе только в связи с твоей работой в Гильдии киноактеров. И я сказала себе – они не могут ладить. Если она поднимается вверх, а он скатывается вниз. Теперь, после ее номинации…
Дорис не закончила фразу. Она ждала его реакцию.
– И ты решила… Хитрая самоуверенная стерва! Кто дал тебе право думать, что если у меня появились проблемы, я… кем ты меня считаешь?
На ее лице снова появилась едва заметная самоуверенная улыбка.
– Ты же здесь, верно? – тихо сказала она.
Он испытал сильное желание ударить Дорис по ее красивым губам. Но она не отпрянула от него.
– Тебе не будет плохо, – продолжила она. – Подумай об этом. Тебе не придется ни о чем беспокоиться. Ни о карьере, ни о возрасте.
Он жестко посмотрел на нее, но она выдержала его взгляд.
– Мы – отличная пара. Прекрасно смотримся вдвоем. Подходим друг другу по возрасту. В постели. Мы можем стареть вместе. Достойно. Комфортно. Я получила бы то, о чем всегда мечтала. А ты обрел бы покой и финансовую стабильность. Это весьма важно для актера, разменявшего пятый десяток.
Она коснулась рукой его бедра. В первый момент он испытал желание отодвинуться. Но ее сексапильность привлекала его сильнее, чем деньги. То, что Джоан отвергала, эта женщина хотела, причем с жадностью. Приятно, когда тебя хотят. Он сдался, позволил ей трогать себя. Наконец он снова вошел в нее – с большей легкостью, чем в первый раз.
Она предавалась любви с жаром, неистово. Была горячей, влажной, агрессивной. Или такой она становилась только с ним? Может быть, она вела себя так с любым понравившимся ей мужчиной? Сейчас это не имело значения. Она хотела его. Он хотел быть желанным. Это всегда было достаточным оправданием секса.
Проснувшись, он обнаружил, что находится один. Он приподнялся в изумлении на незнакомой круглой кровати. Увидел в дальнем углу комнаты Дорис. Она была в знакомом ему красном бархатном халате. Она слегка раздвинула шторы и смотрела на рассвет. Джеф встал с кровати и подошел к ней. Она заметила его приближение, но не повернулась. Он обнял ее. Она схватила его руки, прижала к своим грудям. Ее крупные соски поднялись, отвердели, однако она продолжала смотреть в окно.
– Я ненавижу Техас. Эту жару и пыль. Ветер и снег. Но, кажется, я буду всегда скучать по техасским рассветам.
Он внезапно понял, что она говорила так, словно он уезжает с ней. Внутреннее сопротивление заставило Джефа замереть.
– Подумай об этом, – сказала она, не сомневаясь в том, что его окончательное решение будет положительным.
Он промолчал, и она добавила:
– Из безработного актера ты можешь превратиться в одного из самых независимых мужчин на свете. Тебе не придется ждать телефонного звонка. Листать голливудские газеты в поисках информации о запланированных съемках. Узнавать у Доктора, рассматривают ли твою кандидатуру. И позже – почему тебя отвергли. Ничего этого не будет. Тут есть о чем подумать.
Она почувствовала себя победительницей, когда его пальцы сжали ее груди. Но она также знала, как опасно одерживать победу над мужчиной. Особенно с помощью неоспоримой правды.
– Это лучшие аргументы в пользу того, чтобы стать жиголо, какие мне доводилось слышать, – сказал он.
Она повернулась к нему.
– Я говорю о браке, мистер!
Дорис казалась такой искренней, обиженной, что он пожалел о своих словах.
– Как ты ни называй это, суть остается той же.
– Называй это как хочешь. Только скажи «да».
Он отвернулся от нее, в темноте добрался до кровати, отыскал одежду и собрался одеться.
– Бритвенные принадлежности в ванной. Там есть все необходимое, – сказала Дорис.
Он направился в ванную, но она крикнула:
– Не эта!
Он нашел вторую дверь, шагнул туда и обнаружил мужскую ванную, облицованную голубым кафелем. Морской мотив присутствовал в полотенцах и оформлении медицинского шкафчика. Джеф взял безопасную бритву, нанес на кожу дорогую ароматную пену для бритья и начал бриться.
Глаза Джефа были прикованы к их отражению в зеркале. Мягкие, нежно-голубые, обезоруживающие мальчишеские в более раннем возрасте, с годами они потеряли выразительность. Возле них появились морщинки, зарождающиеся «мешки». Все это можно ликвидировать с помощью операции. Кожу лица подтягивают с той же легкостью, что и струны скрипки. Волосы можно ежемесячно подкрашивать.
Однако все эти меры временные. Вскоре человек начинает походить на пятидесятилетнего юнца с неподвижным лицом и выжженными волосами. Лучше всего, как она сказала, стареть достойно. Постепенно переходить на роли более зрелых персонажей. Он решил, что, вернувшись сегодня в Лос-Анджелес, он позвонит Доктору, устроит с ним долгое совещание вдали от офиса ТКА, и обсудит новый подход к карьере Джефа Джефферсона.
Он пришел к этому заключению, выйдя из-под душа. Поискал полотенце, но Дорис протянула его Джефу. Ее волосы уже были стянуты в пучок и заколоты. Так она выглядела еще лучше.
Она сидела на ящике для белья, положив подбородок на кисти рук. Она любовалась вытирающимся Джефом, как школьница.
– Ты всегда сердишься, принимая душ?
Он перестал вытираться и посмотрел на нее.
– Я видела, как ты намыливаешься, поворачиваешься, закрываешь глаза, подставляя лицо под душ. Ты рассержен. Причина в моих словах?
Он повесил полотенце на крючок и поискал глазами свою одежду.
– В шкафчике есть чистые трусы, – сказала Дорис.
Он посмотрел на голубую дверцу, на которую она указала, открыл ее, увидел на полках стопки из трусов и шелковых маек.
– Тридцать второй? – догадалась Дорис.
– Как ты догадалась?
Она молча шагнула к шкафу, вытащила трусы и шелковую майку.
– Сорок второй?
Он кивнул. Она протянула ему белье.
Джеф взял его, улыбнувшись.
– Тут, похоже, есть все размеры?
– Не все. Майки – с сорокового по сорок шестой. Трусы – от двадцать восьмого до тридцать шестого. Мелкие и слишком крупные мужчины меня не интересуют.
Джеф начал надевать трусы и заметил ярлык – «Герцогиня Мара».
– Рубашка? – спросила Дорис.
– Шестнадцать, тридцать четыре.
Она открыла вторую дверцу шкафчика, выбрала легкую голубую рубашку из тонкого английского поплина, проверила размер и протянула ее Джефу.
– Мой любимый цвет для мужских рубашек. Он отлично подойдет к твоим глазам и светлым волосам.
Он надел рубашку. Она была нежной и легкой. Он застегнул пуговицы, глядя в зеркало. Дорис была права – цвет шел ему. Он воспользовался расческой, уложил влажные волосы, бросил последний взгляд на свое отражение и собрался выйти из ванной.
– Мы позавтракаем на веранде, – сказала Дорис.
– Я должен вернуться домой, – твердо произнес он.
– Думаю, ты не захочешь, чтобы я полетела с тобой.
– Лучше этого не делать.
– Наверно, теперь я знаю ответ, – призналась она. – И причину. Я сделала предложение на год раньше, чем следовало. Ты еще не готов. Хорошо, я могу подождать. Однако кое-что я хочу знать сейчас. Нам хорошо вдвоем? Это может сработать?
– Это лучше, чем просто хорошо. Ты великолепна. Даже без денег. Возможно, еще лучше.
– Я подожду. Возможно, потребуется год. Может быть, немного больше. Я могу подождать.
Она вышла из ванной. Он проследовал за ней, нашел у кровати свои брюки и туфли, надел их. Теперь, при раздвинутых шторах, он увидел на веранде, у ограждения, столик с накрытым завтраком. За верандой находилась подъездная дорога в виде кольца. Дорис действительно продумала все – даже завтрак на веранде с красивым видом.
Он был готов к отъезду. Дорис поцеловала его – не страстно, а благодарно, дружески, с надеждой на новую встречу. Он ответил на поцелуй, потому что знал, как много это значит для нее. Он мог сделать хотя бы это. Похоже, Дорис испытала удовлетворение, обрела надежду. Затем Джеф вышел из комнаты и зашагал вниз по широкой лестнице.
Лишь когда самолет пролетел над пустыней Моджейв и начал спускаться, Джеф задумался. Почему он ответил на поцелуй Дорис? Хотел ли он отблагодарить ее? Избавить от чувства обиды? Или он поступил так, чтобы облегчить себе возвращение к ней, если он действительно расстанется с Джоан? Или если ему не предложат роль? Или если он устанет от бесконечной борьбы, разочарований, ощущения бессилия, преследующих актеров, особенно звезд, в промежутках между съемками.
Подобное ожидание было тягостным. Безработной звезде некуда деть себя, нечем заняться, у нее нет друзей. Джефферсон был абсолютно не готов к внезапному одиночеству.
Когда он снимался в картине, каждая его минута планировалась и использовалась режиссером, продюсером, агентом, студийным пресс-секретарем. Сотня других людей была заинтересована во всем, что делал Джеф Джефферсон, принимала участие в его работе.
