Текст книги "Создатель звезд"
Автор книги: Генри Денкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)
2
Через два дня, не упоминая события того вечера, Спенс Гоулд познакомил Энсона Тафта с «новой концепцией составления программ». Она позволяла одному агентству заполнять целый блок эфирного времени сбалансированным комплексом часовых и получасовых передач. Другими словами, ТКА предлагало полностью позаботиться об использовании лучшего эфирного времени Си-би-эн на четверг.
Проявляя необычную оперативность в отношении новаторской политики, Энсон Тафт одобрил идею, и она стала главной темой очередного номера «Вэраети». Значительный блок программ Си-би-эн, занимавший время с семи тридцати до одиннадцати часов вечера, приобретался через ТКА. Доктор в очередной раз извлек выгоду из несчастья.
В одной из этих передач телезрителям представили Деллу д'Анжело, молодую итальянскую певицу из Чикаго. Она обладала заурядным голосом. Ее платье было великолепным; полуобнаженные груди девушки вызвали такое смятение в аппаратной, что перед эфиром цензор телекомпании попросил воткнуть в ложбинку кусочек шифона.
Но когда Делла отправилась на сцену, Спенс Гоулд убрал шифон, и она появилась перед аудиторией в виде, согревавшем сердце одного немолодого чикагского мужчины.
Однако лишь одна передача из программы на четверг имела важное значение для долгосрочных планов Доктора Ирвина Коуна и ТКА. Она называлась «Бродвейский театр звезд». Это название придумал Фредди Фейг. Третий член ударного отряда ТКА обладал худым лицом опасного человека. Он носил тонкие усики и слегка прихрамывал. Последний факт он объяснял ранением, полученным в годы армейской службы, но на самом деле во время второй мировой войны он преднамеренно уронил ящик от снарядов себе на правую ногу, сломав при этом несколько маленьких косточек. После выздоровления он был демобилизован, получил скромную пожизненную пенсию и с тех пор упоминал свою «рану» с видом мученика.
Эта хромота и вызываемое ею сочувствие заставили Доктора ослабить требования к своим помощникам и нанять Фейга, не имевшего диплома престижного новоанглийского колледжа. Фейг не мог похвастаться дипломом с отличием. Но он оказался не менее ценным сотрудником, чем Спенс и Бадди.
Вклад Фейга в вечернюю четверговую программу, «Бродвейский театр звезд», был часовым развлекательным драматическим шоу, транслировавшимся из Нью-Йорка. Создателем передачи стал эксцентричный молодой продюсер – гомик, являвшийся клиентом ТКА. Она должна была состоять из телевизионных вестей известных бродвейских спектаклей и экранизаций американских романов с участием лучших современных театральных актеров.
Когда проект был представлен Карлу Брюстеру, вице-президенту ССД и О., отвечавшему за радио и телевидение, этот человек увидел в «Бродвейском театре звезд» самый дорогостоящий, грандиозный и перспективный пакет телепередач из всех составлявшихся когда-либо. Он предназначался для крупного спонсора, желавшего громко заявить о себе с телеэкрана.
Карл Брюстер сидел в своем кабинете, положив ноги на край огромного стола. Он не пытался скрыть свой интерес. Он счел выбранное время подходящим. Даже если ТКА обеспечит участие половины обещанных Фредди Фейгом звезд, рекламное агентство ССД и О. будет выглядеть превосходно в глазах любого спонсора. Брюстер мог без опаски продемонстрировать свой интерес. Он свяжется со спонсором из Питтсбурга и не позднее чем через неделю снова поговорит с Фредди Фейгом.
Фредди Фейг улыбнулся и произнес:
– Конечно, я буду ждать, сколько будет возможно, но два других агентства проявляют сильный интерес.
Сочтя это обычным давлением, Брюстер кивнул и подумал: «Чертов Фредди! Мы не будем рисковать клиентом только потому, что вы торопитесь продать товар». Вслух он произнес:
– Для премьеры нам понадобится кто-то из настоящих звезд, чтобы критики поняли, какого уровня передачу мы готовим. Ваши предложения?
Фредди Фейг уже стоял у двери; вопрос прозвучал в тот момент, когда он поворачивал ручку. В нем разгорелась алчная надежда, которую хотел вызвать Брюстер.
– Для премьеры мы бы могли показать… скажем… Кларка Форда… – Фредди выхватил из памяти фамилию самого знаменитого клиента ТКА из числа бродвейских звезд.
– В какой вещи?
– Ну… скажем… в «Додсворте»! – выпалил Фредди название первой пришедшей ему на ум постановки.
– Кларк Форд в «Додсворте»!
Карл Брюстер посмаковал эту фразу. Затем, сделав выразительный жест правой рукой, продекламировал:
– Бродвейский театр звезд! Кларк Форд в пьесе Синклера Льюиса «Додсворт»!
Он улыбнулся.
– Звучит недурно. Завтра я полечу в Питтсбург.
Ликующий Фредди Фейг, прихрамывая, покинул кабинет Брюстера, затем бросился к лифту, едва дождался прибытия кабины, шагнул в нее и поспешил назад на Мэдисон-авеню, в офис ТКА. Он даже не стал тратить время на поиски такси.
Когда он рассказал о беседе с Брюстером Спенсу Гоулду, тот не проявил энтузиазма, на который рассчитывал Фейг, а сухо заметил:
– Послушай, Фредди, впредь не давай таких обещаний! Говори менее определенно, например, так: «Мы рассматриваем возможность появления Кларка Форда на телевидении». Или: «Я не обещаю, но, возможно, нам удастся показать Кларка Форда. Если мы сойдемся в цене». Но, ради бога, не бери на себя подобных обязательств.
– Хорошо, хорошо, – обещал Фредди. – Если дело дойдет до этого, мы как-нибудь выкрутимся.
– Ладно, – согласился Спенс.
Спустя два дня Карл Брюстер позвонил Фредди Фейгу и сообщил ему о том, что он побывал в Питтсбурге и поговорил со спонсором, который воспринял предложение с энтузиазмом. Если ТКА может гарантировать, что цикл действительно откроется телевизионным дебютом Кларка Форда в синклеровском «Додсворте», по мнению Брюстера, контракт будет подписан. И весьма быстро. Он скрыл от Фредди, что спонсор согласился финансировать «Бродвейский театр звезд» без всяких условий относительно премьеры. Участие Кларка Форда было условием самого Брюстера. Больше он ничего не сказал. Он знал, что произойдет в ТКА после этого разговора.
Он оказался прав.
Фредди Фейг побежал из своего кабинета, обставленного антикварной мебелью миссис Ирвин Коун, в кабинет Спенса, обставленный не менее великолепно. Спенс отреагировал на известие с меньшим ликованием, но большей тревогой, чем его молодой, менее опытный коллега.
Да, конечно, ТКА имела шанс продать цикл передач и получить комиссионные в размере шести тысяч долларов в неделю, или свыше трехсот тысяч в год. Спенс не был склонен недооценивать такую возможность.
Но Кларк Форд. Привлечь Кларка Форда к участию в телеспектакле… Он никогда еще не работал на телевидении. Надо найти иной выход.
– Может быть, пригласить другую звезду? – сказал Фредди Фейг.
– Конечно. Но прежде всего мы должны снять вопрос о Форде, – заявил Спенс.
Он поднял трубку переговорного устройства, нажатием кнопки связался с Джанет Флинн, отвечавшей из ТКА за связь с театрами и самим Фордом.
– Джанни, – проворковал Спенс, – какие планы у Кларка Форда на ближайшие шесть месяцев?
– Он читает пьесы, – этим стандартным клише Джанет дала понять, что театральная звезда по тем или иным причинам сейчас является безработным.
– Его что-нибудь заинтересовало? – спросил Спенс.
– Он не будет работать на телевидении! – отрезала честная, прямолинейная Джанет. – Он не выносит спешку, короткий репетиционный период, халтурную постановку. Ответ отрицательный! Что у тебя еще?
– Конечно, ответ отрицательный. Поэтому я и звоню. Я должен вежливо отказать спонсору, который мечтает заполучить Форда.
– Тогда скажи, что он колеблется между двумя пьесами, одну из которых предложила гильдия, а вторую, – сымпровизировала Джанет, – Леланд Хейвард.
– Хорошо! – сказал Спенс.
Он нажал другую кнопку, вызвал секретаршу, велел ей позвонить Карлу Брюстеру в ССД и О. Поскольку Брюстер ждал звонка, он тотчас снял трубку.
– Карл! – радостно произнес Спенс, словно он приветствовал своего лучшего друга. – Как дела? Что нового? Как Элли? Дети?
Он засыпал Брюстера вопросами, не давая ему времени отвечать на них.
Брюстер тем временем сделал кое-какие выводы. Ему позвонил не Фредди, а Спенс. Это означало, что ТКА не может привлечь Кларка Форда. Спенс проявлял слишком большую теплоту, сердечность. Сейчас Спенс попытается всучить ему вместо Форда другую звезду. Но Брюстер принял решение. Он знал, что через год, или в тот момент, когда в агентстве начнется серьезная борьба за власть, его единственным оружием станут спонсоры, которых он сам тщательно обхаживал. Эти клиенты из чувства благодарности за хорошо выполненную работу откажутся от услуг агентства, если Брюстер уйдет из него. Спонсор из Питтсбурга, крупнейший производитель алюминия, был одним из тех клиентов, которых Брюстер хотел сделать «своими».
Он не собирался расставаться с мечтой об использовании Кларка Форда. Это событие могло стать сенсацией, получить широкое освещение в прессе. Его спонсор мог только мечтать о такой рекламе. Брюстер не желал упускать такой козырь.
Поэтому он спокойно сидел за столом, слушая Спенсера и думая: «Говори, говори, хитрый еврей. Как только ты перестанешь гундосить, я скажу тебе «нет»!»
Гоулд замолчал, и Брюстер произнес:
– Спенс, вернемся к сути! Нет Кларка Форда – нет и контракта. Точка!
Он сказал это очень тихо, потому что знал – это решение встревожит Спенса Гоулда сильнее любого аргумента. Любой довод – это приглашение к торгу. Категоричные заявления, произнесенные тихо, вкрадчиво, отнимают у оппонента точку опоры. Он буквально услышал, как Спенс переключает передачи, используя очередную салфетку. Брюстер достаточно часто вел переговоры со Спенсом Гоулдом и знал, что поток его носовых выделений определяется эмоциями.
«Сукин сын, – мысленно произнес Спенс Гоулд. – Мерзкий протестант! Компании и агентства сидят у тебя в кармане! И ты считаешь, что все евреи будут плясать под твою дудку? Как бы не так, shmuck! Когда-нибудь я еще отрежу тебе яйца!»
В переводе на гарвардский язык это прозвучало так:
– Послушайте, Карл, почему бы нам не обсудить это за ленчем? Вы, Фредди и я. В «21». Сегодня вы сможете?
– Я не знаю, о чем мы сможем поговорить, – сказал Брюстер.
Спенс засмеялся так радостно и непринужденно, как это позволил ему сделать его воспаленный нос.
– Что-нибудь найдем. В крайнем случае о женщинах.
Задумавшись на мгновение, Брюстер сказал:
– О'кей. «21», в двенадцать тридцать.
Они выпили по три мартини, съели нарезанную ломтиками лососину с черным перцем, бифштексы. Никто не обмолвился о Кларке Форде. За второй чашкой кофе Спенс Гоулд наконец заговорил, выражая вслух мысли всех собравшихся мужчин:
– Послушайте, Карл, мы все сидим в одной лодке. Кларк Форд собирается играть в пьесе для театральной гильдии. Он абсолютно недосягаем. Это означает, что ваше агентство теряет заказ с еженедельными комиссионными в размере двадцати тысяч долларов. Двадцать кусков в неделю! Будто мне это не известно! – с наигранным сочувствием произнес Спенс. – Я предлагаю следующее. Мы втроем отправимся в Питтсбург. Я возьму с собой впечатляющий список свободных звезд. Общими усилиями мы продадим вашему клиенту вместо Кларка Форда другого, не менее хорошего, актера. Даже лучшего! Да, лучшего!
На лице Брюстера появилось скептическое выражение.
– Почему вы считаете, что Кларк Форд так хорош? – спросил Спенс. – Он – звезда, но где? В театре! Что такое театр? Претенциозное дерьмо! Много ли театралов в этой стране? Меньше миллиона. А любителей кино? Сто миллионов. Добился ли Кларк Форд настоящего успеха в кино? Нет! Хотя у него были шансы! За пределами Нью-Йорка он вовсе не звезда! Я должен быть с вами честным, Карл, хоть он и является нашим клиентом. За стенами театра он не стоит и цента. Это правда!
Брюстер не ждал, что Спенс заговорит в таком тоне о Форде. Это свидетельствовало об отчаянии ТКА. Если они охвачены им, то, значит, могут еще добиться участия актера.
– Спенс, – сказал Брюстер, – я получил от клиента четкое указание. Ему нужен только Кларк Форд.
– Поэтому я предлагаю, – перебил его Спенс, – чтобы мы все поехали в Питтсбург. Может быть, нам удастся уговорить его.
– Не думаю, что это сработает. Мой клиент не любит говорить с… ну, он не выносит агентов.
Спенс Гоулд и Фредди Фейг отреагировали на сказанное еле заметными улыбками. Они оба заменили слово «агент» на «еврей». Они были правы. И все трое знали это.
В семь часов по нью-йоркскому времени, в четыре – по лос-анджелесскому Спенсер Гоулд сделал то, что ему никогда не хотелось делать. Он позвонил Доктору и попросил его о помощи. Фредди держал в руках вторую трубку. Они вдвоем объяснили ситуацию. Суть ее сводилась к следующему: либо ТКА привлекала к постановке Кларка Форда, либо она теряла комиссионные в размере шести тысяч долларов в неделю. Доктор выслушал, попросил несколько дней на размышления и положил трубку.
Спенсу и Фредди реакция Доктора показалась резкой, пугающей. Их мольба о помощи нанесла больший вред, чем явный провал. Они совершили ошибку.
Доктор соблазнял исключительно глупую, но весьма привлекательную молодую актрису-блондинку; он протянул ей наживку, обещав сделать звездой. Он не любил так поступать. Но иногда совершал подобные вещи. Он питал слабость к явно глупым и доступным девушкам. Преследуя подобное существо, он проявлял такую же целеустремленность, как и в бизнесе, когда речь шла о самом заманчивом контракте. Сейчас ситуация была именно такой. И два молодых идиота, находившихся в нью-йоркском офисе, все испортили.
Закончив разговаривать с ними, Ирвин Коун повернулся к девушке, стоявшей перед Доктором. Ее платье было опущено с одного плеча, высокая идеальная грудь обнажена. Коун снова начал целовать сосок, но его интерес пропал. Эрекция исчезла и не возвращалась.
Они укололи его в самое чувствительное место. Подвергли опасности крупную сделку, осуществление которой требовало хитрых маневров. Доктор стал засовывать грудь девушки обратно под платье.
Актриса, которую еще не отверг ни один продюсер или режиссер, испытала сильное унижение. Ею пренебрег агент. Да, он был Доктором Ирвином Коуном. Но все же агентом.
– Я сделала что-то не так? – спросила она, боясь, что невольная оплошность погубила многообещающую карьеру.
– В другой раз, – сказал Доктор.
Он выпроводил ее из кабинета, в очередной раз напоминая себе, что ему следует преодолеть слабость к доступным дешевкам. Это напоминало секс в больничном чулане во время скучных ночных дежурств.
Доктор быстро выработал свою стратегию. Когда в Нью-Йорке приближалась полночь, он позвонил домой Джанет Флинн. Она только что вернулась с прогона нового спектакля и еще не спала. После нескольких любезностей, которыми Доктор не забывал награждать своих сотрудников, он задал женщине неожиданный вопрос, заставивший ее на мгновение замолчать.
– Джанни, что Кларк Форд хочет сделать в этой жизни сильнее всего?
Смелая, решительная Джанет честно ответила:
– Только не работать на телевидении!
Разъяренный Доктор засмеялся.
– Мне это известно, Джанни. Я просил сказать, что он хочет сделать. В театре. В какой-то пьесе. Может быть, он всегда мечтал стать режиссером. Или имеет какое-то тайное желание. Наверняка имеет. Какое?
– Я не знаю, – уклончиво ответила она.
– Только ты одна близка к этому замкнутому человеку. Если он и говорит с кем-то, то только с тобой, – не сдавался Доктор.
Все это было правдой. Все это заставляло Джанет Флинн проявлять молчаливость, типичную для священников, докторов и юристов. Она работала с такими людьми, как Доктор, Спенс Гоулд, Фредди и Бадди, но не доверяла им. Она знала, что может своей откровенностью причинить вред Кларку Форду. «Замкнутый» человек имел одно желание. Ему нравилась одна пьеса. Он видел в ней достоинства, которые не признал бы ни один продюсер. Даже те продюсеры, которые всегда говорили: «Кларк, найдите пьесу, в которой вы хотите сыграть, и я займусь ею, даже не читая!» Все игнорировали эту вещь. Она плохо читалась. Бесформенная, неясная, с глубоко скрытой идеей, она принадлежала будущему. Джанет Флинн пришлось признать, что и ей она не понравилась.
Возможно, именно это обстоятельство заставило женщину ответить Доктору. Она чувствовала, что Кларк слишком надолго сосредоточил свое внимание на плохой пьесе.
– Ему нравится одна вещь, но никто не хочет ее ставить, – сказала Джанет. – Какой продюсер, в конце концов, решится выбросить пятьдесят тысяч долларов в надежде на то, что Кларк Форд из благодарности согласится сыграть в его следующей постановке?
– Конечно, я понимаю. Продюсер должен прислушиваться к своему внутреннему голосу, – сказал Доктор. Уже собираясь положить трубку, он вдруг спросил:
– Если я окажусь в Нью-Йорке завтра вечером, я смогу поужинать с Фордом?
– Попытаюсь это организовать, – сказала Джанет.
– Сделай это, – велел Доктор и добавил: – Как называется эта пьеса? Та, что ему нравится?
– «Король, королева, пешка», – ответила Джанет.
– О чем она?
– В этом вся проблема. Никто не знает. Даже автор.
– Пришли экземпляр в мой отель к завтрашнему вечеру, – попросил Доктор.
Он положил трубку, рассеянно почесал мошонку и вспомнил о глупой блондинке. Он вернулся из библиотеки в спальню, лег в постель к своей жене, и смутное желание умерло естественной смертью.
Кларк Форд был худым, мрачным человеком. Вечно убегая от самого себя, он испытывал облегчение, лишь воплощая образы других людей. Актерская игра была для него не только работой, но и психотерапией. То, что Форд осмеливался совершать на сцене, он никогда не мог сделать в своей сложной, запутанной жизни. В свое свободное время он постоянно искал любви, теплоты, душевной близости.
Когда он сталкивался с ними, актер не понимал этого. А если понимал, то не мог принять их, и в конце концов сомневался в других людях – чтобы не сомневаться в себе самом. Он был женат четыре раза. Каждый его брак заканчивался неудачей. Два раза – разводом, один раз – самоубийством жены; четвертый брак признали недействительным.
Дети Форда были бесконечно далеки от него. У актера не оставалось времени на общение с ними, поскольку он постоянно тратил его на попытки разрешения собственных проблем, бегство от страха. Он всегда считал себя одиноким, свободным мужчиной и искал все более молодых потенциальных жен. Стройное, крепкое тело Форда позволяло ему не замечать своего возраста, оправдывать свою сексуальную активность и выбор партнерш.
Все эти сложные и очевидные проблемы отражались на его работе. Из-за них он отдавал себя искусству с большей энергией, чем любой другой актер. Каждый выход на сцену становился актом самооправдания. Если публика принимала его, она прощала ему все недостатки. По крайней мере на один вечер он обретал отпущение грехов.
Только после премьеры, после статей, в которых его хвалили за великолепную, сдержанную игру, настроение Форда улучшалось. Получив порцию одобрения, он мог расслабиться.
Когда это происходило, Кларк Форд на один-два месяца становился относительно счастливым человеком. Неэгоистичным любовником. Он мог думать о женитьбе. Мог делать все доступное обыкновенным людям.
Именно поэтому он не добился большого успеха в кино. Фильмы не служили источником регулярного одобрения. После съемок актер уходит со студии и видит результат лишь через несколько месяцев. Не слишком большое утешение.
Он стал лучшим американским театральным актером главным образом потому, что больше ему было некуда пойти. Он знал, что умрет, если потерпит поражение на Бродвее.
Конечно, иногда его постигали там неудачи. Последняя произошла пять месяцев тому назад. Сам он получил, как обычно, хорошие отклики прессы, но пьесу нашли слабой, и спектакль умер через три недели. Это была серьезная вещь. Комедии прощают глупость, драме – никогда.
Лишенный своего утешения, Форд замкнулся в себе. Он ненавидел продюсера, ненавидел автора, ненавидел всех, кто уверял его, что эта пьеса достойна его талантов. В самые тяжелые моменты он ненавидел Джанет Флинн, хотя и знал, что ни на кого на свете не может положиться так, как на нее. Когда-то у него был с Джанет короткий роман. Она оборвала эту связь, потому что предпочитала представлять его интересы, а не быть женой или любовницей Форда. А для того, чтобы представлять его интересы профессионально и честно, она должна была быть эмоционально свободной.
Когда Джанет позвонила актеру после своего полуночного разговора с Доктором, Форд подошел к телефону весьма неохотно. Она видела в нем капризного мальчика. Уговаривала его, зная, что он нуждается в этом. Говорила то, что он хотел услышать. Он отвечал в своем обычном стиле. Отвергал ее ободрения и лесть.
Наконец, когда она разыграла обиду и Форд решил, что его цель достигнута, актер открыл путь к примирению.
– Не знаю, почему я так обращаюсь с тобой, Джанет. Ты – единственный человек, который понимает меня. И любит.
Эти слова он произносил, когда занимался с ней любовью. Они служили сигналом, извещающим о том, что он готов отдать себя в руки Джанет и следовать ее указаниям.
– Кларк, – начала Джанет, – вчера вечером мне позвонили с побережья…
– Я не хочу сниматься в кино! – перебил он. – Каждый раз, когда меня постигает неудача на Бродвее, они думают, что я готов вернуться в кино. Нет, нет, нет!
Умолчав об отсутствии звонков со студий, Джанет сказала:
– Если бы речь шла об этом, я бы не стала беспокоить тебя, дорогой. Ты это знаешь.
Он пробормотал что-то неразборчиво в знак своей благодарности, и она почувствовала, что может продолжать.
– Кларк, человек, звонивший мне вчера, – это Ирвин Коун.
– Доктор?
Форд тотчас стал настороженным, враждебным.
– Что ему надо?
– Он хочет прилететь в Нью-Йорк, чтобы встретиться с тобой, – сказала Джанет.
– Зачем?
– Чтобы поговорить о пьесе.
– Об очередной халтуре вроде последней? Наверно, автор – какой-нибудь жалкий клиент ТКА.
– О «Короле, королеве, пешке», – тихо произнесла Джанет, гася его ярость.
Она почувствовала, что он улыбнулся.
– О «Короле, королеве, пешке»? – повторил Форд, смягчив тон. – Ему понравилась эта вещь?
– Он сказал лишь, что хочет поговорить с тобой об этом. Сегодня вечером. За ужином, если ты сможешь. Он готов встретиться с тобой в любом удобном для тебя месте.
Такая покладистость Ирвина Коуна была лестной даже для Кларка Форда.
– Ну, – актер старался скрыть свой интерес, – сегодня вечером я вообще-то занят, но если человек летит из… Послушай, я отменю назначенную встречу. Поужинаю с ним.
Он замолчал, выбирая место, способное оказать нужный эффект на Доктора. – Скажем, в «Павильоне». Подходит?
– Отлично! Я закажу столик. Итак, «Павильон», в девять часов.
– Хорошо, – Форд проявил некоторый энтузиазм, затем понизил голос: – Джанни, ты знаешь, что́ бы я сделал, если бы ты сейчас оказалась здесь.
– Пожалуйста, Кларк…
– Я ведь делал тебя счастливой в постели, правда? – спросил он, снова прося ее укрепить его веру в себя.
– Да. И я объяснила тебе, почему это следовало прекратить.
– Еще один раз, Джанни, пока я не умер. Прикосновение к твоим грудям – это возвращение домой.
– Пожалуйста, Кларк.
– Еще один раз, пока я не умер, – сказал он и положил трубку.
В ее глазах появились слезы. Не будь он таким опасным, невыносимым во многих отношениях, его можно было бы назвать идеальным любовником. Он не только любил ее, но и нуждался в ней. Она была обыкновенной женщиной с простым лицом и на редкость хорошей фигурой. Она знала, что серьезный роман с ним неизбежно приведет к несчастью, которым уже не раз завершались его отношения с женщинами.
Он стал бы обвинять ее в своих неудачах. Изменять ей с другими поклонницами. Выходил бы из мрачного, угрюмого состояния только на время занятий любовью. Все это погубило бы ее. Она заплакала от того, что здравый смысл уберегал ее от всего этого. Она испытывала соблазн терпеть эти мучения, потому что любила Кларка Форда. Догадываясь о замыслах Доктора, она чувствовала, что отдает Кларка в его руки.
На ужин оба мужчины заказали одни и те же блюда. Суп с омарами, холодный цыпленок, белое бургундское. Доктор ел мало. Он говорил об упадке, охватившем Бродвей, утешал Кларка Форда по поводу того, как мало мог предложить в эти дни театр звезде, как бы невзначай заметил, что телевидение – это театр будущего.
Кларк Форд лишь кивал головой или односложно выражал согласие с Коуном. Чувствуя, что успех возможен, Доктор решил форсировать изложение своего плана.
– Конечно, причина упадка или краха в любой отрасли шоу-бизнеса – это продюсер, человек, объединяющий все таланты, обеспечивающий их декорациями, костюмами, театром. Но в первую очередь он должен располагать сценарием!
Кларк Форд поднял глаза; на его лице впервые появился явный интерес.
– Что мы можем сделать без хорошего сценария? Ничего! Однако именно в этом вопросе продюсеры чаще всего проявляют свою несостоятельность. Они оказываются неспособны оценить сценарий по достоинству. Когда он нравится им, у них не хватает смелости пойти на риск, поверить в свою оценку.
Кларк Форд снова кивнул, выражая этим свое отвращение к продюсерам. Он положил вилку и приготовился слушать Доктора без той изначальной настороженности, которую многие актеры испытывали к такому известному хитрецу, каким слыл Коун.
– Я знаю, что это такое, – печально произнес Доктор. – Я не всегда был агентом. С десяти лет я играл на скрипке. Да! С десяти до шестнадцати лет я играл на скрипке по четыре часа в день. У меня были неплохие преподаватели. И я превзошел их.
Он помолчал, как бы извиняясь за свою гордость, и добавил:
– Если бы не финансовые проблемы, я, возможно, стал бы концертирующим скрипачом!
– Правда? – с сочувствием произнес Форд.
– Я находился бы по вашу сторону от рампы. Но мой отец держал бакалейную лавку в бедном квартале. Его главной слабостью была вера в человеческую природу. Список его должников оказался слишком длинным.
Доктор улыбнулся, вспоминая дни молодости.
– Он записывал долги на упаковочных пакетах. И затем терял их. Часто делал это сознательно. В пятнадцать лет мне пришлось забыть о серьезной музыке. Я начал играть в ансамблях, стал зарабатывать этим на жизнь и возненавидел музыку.
Эту речь Доктор уже произносил ранее, когда хотел установить психологический контакт с автором, режиссером или актером. Это срабатывало. Всякий раз. Он чувствовал, что и сейчас добился желаемого результата.
– Кларк, я бы не хотел, чтобы с вами произошло нечто подобное. Чтобы вы продолжали исполнять «фордовские» роли, пока вас не затошнит от них. Поэтому…
Он не закончил фразу, словно мысленно обсуждал вопрос о том, стоит ли делиться с Фордом своими замыслами. Форд ждал; в его печальных глазах появилась надежда. Он молча умолял Доктора продолжать.
– Я наткнулся на один сценарий. Это пьеса с новыми измерениями. Новый подход к драматургии. Свободный. Раскованный. Бросающий вызов! Я уверен, вам понравится.
– Мне-то он нравится! – с энтузиазмом и злостью выпалил Форд. – Но никто не желает ставить эту пьесу!
Доктор замолчал, как бы изумляясь тому, что Кларк знает об этой вещи. Затем он пробормотал:
– Вы хотите сказать, что знаете пьесу, о которой я говорю?
– Конечно! «Король, королева, пешка».
– Да, да! Странно, Джанни никогда не говорила мне, – солгал Доктор. – Когда я упомянул это название и попросил ее не говорить вам об этой вещи, она не сказала мне, что вы с ней уже знакомы.
– Я прочитал ее год назад! Я показывал пьесу всем нью-йоркским продюсерам. Они не пожелали заниматься ею!
– Продюсеры! Нынешним продюсерам недостает либо вкуса, либо смелости.
– Сущая правда! – подтвердил Форд.
Доктор улыбнулся.
– Теперь, раз вы знаете пьесу и она вам нравится, как и мне, моя задача облегчается. Но не ваша.
Его слова прозвучали как вызов. Форд был достаточно рассержен, чтобы принять его.
– Я хочу, чтобы вы поставили эту пьесу. Нет, нет, нет, – Доктор предупредил возражения актера. – Не в том смысле, что Кларк Форд представляет Кларка Форда в «Короле, королеве, пешке». Мы найдем какого-нибудь нового молодого продюсера или менеджера, чья фамилия будет стоять в титрах. Но осуществим эту постановку мы с вами! Вы сыграете главную роль. Я предоставлю деньги.
– Всю сумму? – удивленно спросил Форд. – Вероятно, потребуется пятьдесят, даже шестьдесят тысяч долларов.
– Всю сумму, – подтвердил Доктор.
Это сообщение глубоко тронуло Форда, решившего, что он нашел покровителя хорошего театра.
– Я бы хотел до моего завтрашнего вылета из Нью-Йорка заключить с вами джентльменское соглашение, – произнес Доктор.
– Я готов сделать это немедленно!
– Нет. Не поддавайтесь эмоциям. Представьте, что я – ваш враг, а не агент. Отнеситесь ко мне с подозрением. Продумайте жесткие условия. Сделайте все то, что вы делаете, общаясь с обыкновенными продюсерами. И только после этого дайте мне ответ.
– Хорошо. Завтра, – сказал Форд, восхищаясь человеком, который сам просил отнестись к нему с недоверием.
– О, есть еще один момент, – сказал Доктор. – Я бы хотел начать работу над пьесой в середине ноября с тем, чтобы устроить премьеру на Бродвее сразу после Нового года. Как это согласуется с вашими планами?
– Нормально.
– Тогда позвоните мне утром!
Мужчины встали. Рядом со стройным, высоким Фордом Доктор казался совсем крошечным. В соответствии со своей привычкой Форд покинул стол первым. Доктор позволил ему сделать это, поскольку знал, что Форд не любит оставаться в одиночестве за столом или где-то еще.
Провожая взглядом актера, Коун мысленно подвел итоги встречи. Он завоевал симпатию и восхищение Форда. Сделал так, чтобы актер был свободен до октября включительно и занят в ноябре. В такой ситуации Форд не возьмется за другую роль в театре. Не имея предложений от киностудий, он будет свободен для важной телевизионной премьеры в рамках «Бродвейского театра звезд».
Следующим утром в одиннадцать часов пять минут Форд позвонил в нью-йоркский офис ТКА. Он принял предложение Доктора сыграть в «Короле, королеве, пешке».
– Назовите дату, Кларк, – попросил для большей надежности Коун.
– Меня устроит, если первая репетиция состоится пятнадцатого ноября!
– Отлично!
Доктор кивнул Спенсеру Гоулду и Фредди Фейгу, ждавших итога беседы.
– Кларк, пожалуйста, не говорите об этом никому, пока мы не приступим к работе. Я хочу сам сообщить новость прессе.
– Не беспокойтесь, Доктор! – сказал Форд, мечтавший об успехе этого дела не меньше, чем сам Доктор.
Когда Коун положил трубку, Фредди радостно выпалил:
– Он сделает это!
– Соедините меня с Карлом Брюстером! – произнес Доктор тем презрительным тоном, который он использовал, желая наказать молодых людей за неудачу.
Он протянул трубку Фредди. Доктор молчал до тех пор, пока Фредди не вернул ее ему, произнеся:
