Текст книги "Детские шалости"

Автор книги: Генри (2) Саттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4

Марк отправил ей деньги, ему кажется, что он всегда делает ровно то, о чем его просит Ким. Например, она просила его жениться на ней. Она явилась к нему с этой идеей в один прекрасный вечер вскоре после той самой ссоры, видимо, их первой настоящей ссоры, когда они орали друг на друга, и она плакала, а он от гнева и беспомощности бил кулаком в стену.

Ругались они из-за предыдущего вечера, они были в клубе, опять в Henry’s, они почти всегда ходили в Henry’s, и Марк хотел пойти домой, а Ким не хотела, и он ушел, вернулся не в свою, а в ее квартиру, заплатил няне, а Ким пропадала где-то до утра, сказала, что после закрытия клуба отправилась в гости к подруге, поболтать, и заснула на ее гостевом диване, и конечно, тогда он ей не поверил. Когда они оба немного успокоились, когда боль в его руке начала утихать, а она уселась на овечьей шкуре, завернувшись в одно только полотенце, раскинув свои розовые ноги на белой шкуре, с распущенными волосами – в тот раз она рано приняла ванну, и сказала: чего она действительно хочет, так это мужчину, с которым она будет чувствовать себя в безопасности. Она сыта по горло мужиками, которые только и хотели, что трахать ее. Эти парни трахали ее, она беременела, и они съебывались. Ей нужен человек, на кого можно положиться. Ей нужен человек, готовый взять на себя нормальные обязательства относительно нее. Кто-то постоянный. Муж. И ради этого она пойдет на все что угодно. Будет отсасывать у него два раза в день. Будет дрочить у него на глазах. Достанет свой Mandy’s Magic Wand  [10]10
  Mandy’s Magic Wand – название вибратора.


[Закрыть] – она ему еще не показывала? – и продемонстрирует с дилдо, как это нужно делать. Она уж постарается оттрахивать его до бесчувствия, каждую ночь – спереди, сзади, сбоку, сверху, снизу, наизнанку – каждый божий день. Она оттрахает его так, что выкачает весь воздух. Она вымажется в детском масле и позволить трахнуть себя в задницу, если это то, что ему нужно. Она всегда, черт побери, будет готова трахаться. Как кролик. Как дикий кролик. Дикий кролик-нимфоманка. Быстрые свидания на заднем сиденье машины, за зданиями, в общественных туалетах. У всех на глазах. А еще, сказала она, для нее будет существовать только он один. Она никогда не съебется с кем-нибудь еще. Она это гарантирует. Как эксклюзивный контракт. На бумаге. То, чего раньше она никогда никому не обещала.

– Иди сюда, ты, – сказала она, скидывая с себя полотенце, – и скажи, еб твою мать, что ты женишься на мне.

Глава 5

Они прибыли на полчаса раньше, и как только нашли единственное работающее табло, упрятанное в дальний угол от входа в зал, прямо около Costa Coffee, то обнаружили, что поезд Лили опаздывает на двадцать минут и ему еще не дали платформу Марк и Николь вышли в маленький вестибюль, шумный и под завязку забитый людьми, отпускниками и студентами из других стран (в этом городе их всегда полно), покупателями и пассажирами. Судя по шуму и по тому, что люди безустанно толкались, Марк понял, что никто ничего не знает. Плюс ко всему нигде не было охранников. Не наблюдалось и присутствия служащих железной дороги. Как и сотрудников британской транспортной полиции. И ни одного поезда в поле зрения.

Видя, что времени почти четыре, Николь предложила отправиться в кафе, взять капуччино и, может, чего-нибудь перекусить. Но Марк не хочет никуда идти, не хочет ничего пить, и именно это он и говорит. Вдобавок у него в желудке невероятная революция – целый день спазмы – Марк с тревогой думает, что, когда объявят, на какую платформу прибывает поезд из Лондона, он не найдет на платформе нормального места. А вдруг поезд неожиданно прибудет вовремя или даже раньше, а на табло – неверная информация, или же она не обновляется вовремя? Всякий раз, когда он встречал поезда или пользовался любым общественным транспортом, хоть это случалось и нечасто, он получал неверную информацию. Он собрался было подойти к окошку и спросить, не врет ли то единственное на всей станции, казалось бы, работающее табло, но к окошку выстроилась огромная очередь, и со своего места Марк видит, что у стойки информации работает только один человек. Ясно, что пока он будет стоять в очереди к этой стойке и ждать, зажатый в билетном зале, он пропустит прибытие поезда.

Еще Марк с тревогой думает о своей машине. Он припарковался между двумя административными машинами, это было единственное свободное место, и заметил, что одна из этих машин, «Мерс» 200-й серии, имела сбоку энное количество вмятин и царапин, как раз с того боку, у которого ему пришлось парковаться. Он считает, что люди, чьи машины уже достаточно помяты и поцарапаны, обычно не поднимают шума, если во время парковки или во время выезда с парковочного места случайно царапают свои машины снова, и потому они водят гораздо беспечней других водителей. Не говоря уж о том, что он вообще ненавидит оставлять машину на станции, потому что люди никогда не обращают внимания на то, что они вытворяют со своим багажом, особенно с этими большими чемоданчиками на колесиках. Марк думает, что надо было записать номер «Мерса» на случай, если он обнаружит царапины на своей «Астре» – его самого так несколько раз ловили. Мгновение он раздумывает, а не отправить ли Николь к машине, и пусть она смотрит за ней, и если кто-нибудь отважится прикоснуться к ней, пусть Николь превратится в злобную фурию, но она больше нужна ему здесь, рядом, на платформе, чтобы быть готовым к тому моменту, когда Лили сойдет с поезда – когда бы это ни случилось, – в своих нелепо изгвазданных джинсах и отвисшей кофте, с этой мерцающей серьгой в носу, выставленной всем на обозрение, и нацепленным на голову плеером Discman. Не обращая внимания ни на что, не глядя, куда идет, полностью потерянная для мира. Он представляет себе это очень отчетливо.

– Типичное долбоебство, – говорит он. – Почему поезд прибывает не вовремя? Почему ни одно табло не работает? Почему ничего никогда не работает в этой ебаной стране? Я пойду посмотрю журналы.

– И что ты хочешь, чтобы я сделала? – говорит Николь. – Стояла здесь?

– Пошли со мной, если хочешь, – говорит он, направляясь к киоску Smiths, или туда, где в последний раз, когда он приезжал на станцию, находился этот Smiths. И он окружен толкающейся толпой иностранных студентов, на которых поголовно надеты огромные, болтающиеся черно-красные шутовские шляпы с колокольчиками на концах кисточек, и толстые, разноцветные рюкзаки, и на этот раз он не находит Smiths. Киоск куда-то подевался. Точнее, медленно осознает он, киоск просто заколочен досками, и повешено извиняющееся объявление, что магазин закрыт на реконструкцию, но скоро снова откроется, и что временный стенд с газетами находится в Costa Coffee. Он не хотел покупать газету, он хотел только полистать автомобильные журналы и, может, Playboy, или Penthouse, или Razzle – если никто не будет стоять слишком близко. Он смотрит через плечо и видит, что Николь следует за ним через толкающуюся толпу шутов.

– Ты посмотри, что они сделали, – говорит он. – Они закрыли Smiths.

– Марк, – говорит Николь, – возьми себя в руки. Они всего лишь закрыли его на ремонт. Почему это должно тебя волновать? Ты здесь нечастый гость.

– Я просто хотел посмотреть кое-какие журналы, – говорит он, – чтобы отвлечься.

– Ну так вместо этого можешь поговорить со мной. Я что, специально ушла с работы пораньше для того, чтобы ты не обращал на меня внимания? Я сейчас ужасно занята – теперь от меня зависит куча людей. Ты ведь знаешь, мне нелегко было выбить отгул, особенно если вспомнить, что мы скоро отправляемся на отдых. Во всяком случае, я могла бы забрать у мамы Джемму, а не шляться тут с тобой, нервный мерзавец. – Она толкает его руку, но игриво, с любовью, так, как может толкаться только она. – По крайней мере, Джемма будет на моей стороне.

– Прости. Прости, моя хорошая, – говорит Марк. – Это все из-за Лили. Поэтому я такой нервный. Спасибо, что пришла. Ты же знаешь, что без тебя я бы не выдержал.

Он хватает Николь за голые плечи – на ней короткий черный топ с бретельками и кружевом, в машине она сняла рабочую блузку – и притягивает ее к себе, и теперь чувствует, как ее груди распластались по его груди. Она кладет голову на его плечо, утыкается в шею и бодается. Обняв ее, бессознательно вдавив пальцы в плоть ее плеч, впитывая ее внутреннее тепло, излучение ее тела, вдыхая запах этого ароматного лака для укладки, он смотрит сквозь облако ее волос, откидывая их от глаз своим носом, мягко дуя, и видит переполненный зал, и сотни людей по-прежнему не знают, куда им идти и что творится с этими прибытиями и отправлениями. В поле зрения нет поездов, но Марк, несмотря на общую атмосферу хаоса и разочарования, теперь чувствует себя гораздо лучше – держась за свою жену, за свою скалу. Она – единственный человек, который способен привести его в чувство. Единственный человек, который действительно полностью – его. Так же, как он – ее. И всегда был. Марк знает, что ей это нравится – его сосредоточенность, сила обязательств, страсть. Когда в самом начале Николь сказала, что не сможет рано уйти с работы, он действительно раздумывал, не позвонить ли маме и не попросить ли ее поехать вместе с ним на станцию встречать Лили, и это значило бы, что надо извиняться за ту ругань, которую он устроил, когда виделся с ней в последний раз, – но он-то знает, что в конце концов все равно извинится. Он всегда просит у нее прощения. Не то чтобы он сам всегда ее прощал, в нем, в глубине его души, по-прежнему слишком много гнева и боли. Однако ему приятно знать, что она будет поблизости и готова с ним поговорить, если так случится, что она ему понадобится – когда она в следующий раз ему понадобится.

У него нет никого, кроме Николь, и больше ему не с кем делиться, у него нет ни брата, ни отца, ни близких друзей. В прошлом он пережил достаточно, чтобы понять, что невозможно закрыться ото всех, что всегда должен быть человек, на которого можно положиться. Точно так же, как тогда, думает он, когда он угонял машины, в этом всегда были замешаны по крайней мере двое. И те ночные кражи со взломом, в которых он тоже участвовал – это всегда совершалось командой. Как ему кажется, многочисленность значит безопасность. Сила в количестве. Когда Марк один, он пугается. Он абсолютный размазня – они были правы, эти дети в школе много лет назад. Видели его насквозь.

– Спасибо, что ты специально ушла с работы, чтобы поехать со мной, – говорит он, ослабляя объятия Николь. – Ты же знаешь, я без тебя никуда не гожусь. И спасибо, что так прекрасно рассказала Джем о Лили. Я бы с этим не справился. Особенно после этой попытки рассказать маме. Это действительно взбаламутило во мне все дерьмо.

– Тебе нужно самостоятельно учиться смотреть в глаза реальности. Я не могу быть с тобой все время, – говорит она. – Я не могу говорить все за тебя.

– Почему нет? – спрашивает Марк. – У женщин гораздо лучше получается говорить, чем у мужчин. Во всяком случае, им не становится так плохо, как мне. Вот поэтому я всегда проигрываю споры.

– Нет, не проигрываешь, – говорит Николь.

– Не в тех случаях, когда я начинаю драться, – говорит он, смеясь, привставая на цыпочки и притворяясь, что ударяет ее головой. – Но это другое. Это не считается.

Глава 6

Поскольку поезд задерживается еще на пять минут, Марк осознает, что им нужно взять еще один талон на оплату парковки. Он купил талон всего лишь на час и ни в коем случае не будет рисковать своей машиной, не позволит, чтобы ее вскрыл какой-нибудь идиот, поломал бы его ступицы и шестимесячной давности плоские Contis. Но до того, как он успевает сказать Николь, что идет покупать новый талон, она выхватывает из его рук ключи, сказав, что сама разберется с этим, и оставляет его одного на платформе, номер которой наконец-то объявили вместе с оповещениями об опозданиях остальных поездов, словно это могло его утешить. Он мог бы догнать Николь, но не хочет потерять свое место у ограды платформы, за которое так отчаянно бился и толкался, и теперь он оказался во главе толпы иностранных студентов в этих огромных, колышущихся над головами шляпах, и вот наконец из далекого клубка мерцающих путей и железнодорожных нагромождений медленно выползает поезд.

Кажется, этот поезд будет тащиться к станции целую вечность, будет постоянно тормозить, вибрируя, и в тот момент, когда он останавливается, иностранные студенты со всей толпой пассажиров просочились у него за спиной, игнорируя увещевания служащего – который в самый последний момент возник из ниоткуда, – проломились через ограждения и понеслись по платформе, чтобы занять место, как только выйдут прибывшие пассажиры. Марк проходит немного вперед по платформе, но не хочет упустить Лили и останавливается, пытаясь с того места, на котором стоит, разглядеть, кто сходит с поезда и кто садится, не зная, каким ебаным образом он вычислит эту тощую девчонку в замызганной одежде, с отвисшими до плеч волосами. Хотя он при этом не хочет подавать вид, что слишком взволнован, и пытается оставаться спокойным и не сходить с места, но все время оборачивается, оглядывается через плечо, ища глазами Николь. Марк и представить себе не может, что путь до парковки и обратно может занимать столько времени. «Какого хуя она там делает так долго?» – вопрошает он самого себя.

И вот толпа на платформе начинает редеть, и с поезда сходит все меньше и меньше людей, а студенты в своих глупых шляпах уже погрузились, и теперь он уже точно не может ее упустить, и он с тревогой начинает думать, что ее вообще не было в поезде. Что, может, она так и не села в этот поезд, а может, с ней что-то случилось в пути. Он был действительно озабочен тем, что Лили предстоит проделать весь этот путь в одиночку, если брать во внимание ее возраст и ее привычку выпивать, Марк все это сказал Ким – он сказал это прямым текстом, поведав ей о том, что Лили неуемно пила Bacardi Breezer, и курила, и вероятно, у нее проблемы с наркотиками – но Ким просто проигнорировала это, сказав, что Лили вполне благоразумна и понимает, что к чему, и давно уже не ребенок. И что она привыкла путешествовать на длинные расстояния в одиночку.

Марк начинает воображать себе, что могло с ней произойти. Что она могла напиться и к ней мог пристать незнакомец, который потом силой снял ее с поезда, допустим, в Ипсвише, и изнасиловал в нищенской комнатушке – приставив нож к горлу, срезав с нее эти изгвазданные штаны, раскинув в стороны ее тощие ноги, заглушив ее крики. Марк знает, кого обвинять в том, что такое могло произойти, – ее, Ким. Он не знает, как получилось, что она оказалась настолько глупа, предложив Лили поехать самостоятельно на поезде, ведь именно Ким впутала ее в это говно – его тринадцатилетнюю дочь. Она по-прежнему всего лишь ребенок, думает он, что бы ни говорила Ким. Ранимый, невинный ребенок. Его ребенок. Этого ничто не изменит.

Лили почти падает перед ним, и только тогда до него доходит, что ее не изнасиловали в нищенской комнатушке в Ипсвише и что она наконец до него доехала. Он просто не узнал ее, когда она шла по платформе. Он не узнал эту девчонку, это дитя, своего ребенка, и она теперь улыбается той же самой знакомой хмурой улыбкой, стоя всего в нескольких дюймах от него, потому что она по-другому одета, потому что на ней блестящая тугая черная юбка и короткая розовая майка с блестящими словами Babe на груди. Потому что теперь у нее короткие яркие светлые волосы. И потому что она ковыляет зигзагом по платформе в белых туфлях на шпильках, таща за собой огромную сумку. О да, теперь он ее заметил, не мог не заметить, вероятно, она даже напомнила ему кое о ком, однако какое-то время он даже не понимал, что это Лили.

– Привет, Марк, – громко и решительно говорит она, бросая сумку к его ногам. – Ты не хочешь меня поцеловать?

Не зная, что еще сделать, абсолютно шокированный ее внешностью, он наклоняется и целует ее в щеку, вдыхает едкий запах духов, марку которых он не может определить – Марк знает только духи Николь, Romance от Ральфа Лорана, и это определенно не они – и запах сигаретного дыма, и еще алкоголя. Вероятно, Bacardi.

– Ты пила? – говорит он.

– Кто, я? – спрашивает она, обеими руками указывая на себя, указывая на надпись Babe на своей футболке.

– Да, ты, – говорит он, замечая маленькое колечко у нее в пупке, а когда поднимает глаза, видит такое же у нее в носу, а еще у нее на лице слой косметики, губы подкрашены блеском, а глаза вымазаны синими тенями, ресницы покрыты тушью, а кожа – невероятным количеством тонального крема, хотя это не смогло замаскировать ее прыщей – ее подростковости, ее юности, думает он. Того факта, что она все еще ребенок.

– Я не пью, – говорит Лили. – Алкоголь вреден для здоровья. Где Николь? А где Джемма? Где моя маленькая сестренка? Я же буду здесь жить не только с тобой, правда? Скучный старый Марк.

– Николь пошла покупать еще один талон на парковку, – говорит он, сканируя глазами платформу и значительно опустевший зал, но своей жены он в зале не видит. – Джемма осталась с мамой Николь. Ты потом познакомишься с ней дома, не волнуйся по этому поводу. – Он снова смотрит на Лили, на то, как сильно она изменилась, размышляя, было ли все это куплено на те деньги, которые он посылал Ким, на которые предполагалось купить ей новую летнюю одежду – удобную, практичную одежду, как он представлял себе, подходящую для девочки ее возраста, – и мобильный телефон, номер которого ему пока что никто не сообщил. – Значит, ты постриглась и накупила новых вещей, – вслух подытоживает Марк.

– Ну и что, если так? – говорит она.

– Просто заметил, – отвечает он. – Должно быть, это дорого стоит – такая юбка и туфли.

– Это все не новое, если хочешь знать. Кое-что из этого мне дала подруга.

– А где ты стриглась?

– У подруги.

– Той же самой?

– Да, той же самой.

– Хорошая подруга.

– Да, – говорит она. – Мы будем стоять здесь весь день и обсуждать, как я одета? Я хочу пить. Мне нужно купить диетическую «Колу».

– Машина там, – говорит он, направляясь к главному залу вокзала, постоянно оглядываясь, чтобы убедиться, что она идет за ним, слыша, как она шаркает и глухо шлепает по земле своей сумкой. Ему приходит в голову, что, по крайней мере, он должен бы предложить понести эту сумку, но решает, что ей тринадцать и она вполне способна нести ее сама. Или могла бы нести, если бы не эти нелепо высокие каблуки, но это уже – ее проблемы. Снова заметив ее уголком глаза, пошатывающуюся под весом сумки, с грудью, обтянутой короткой и тесной майкой Babe, явно выступающей грудью, так что, похоже, у нее уже есть месячные – в ее возрасте, – он понимает, кого она напомнила ему. Когда он в первый раз увидел ее (хотя пока что не узнал) – бредущую, шатаясь, по платформе. Конечно же, она напомнила Ким. По крайней мере, ту Ким, которая существовала много лет назад, когда он впервые узнал ее – до того, как стала хиппи. Эти торчащие груди Лили и тесная, вульгарная одежда – он помнит, как в последний раз виделся со своей дочерью в Ньюбери, и тогда на ней была растянутая пурпурная кофта со слишком длинными рукавами, и казалось, что у нее нет груди, что в ней нет ничего похожего на женскую фигуру, что она больше была похожа на неряшливого мальчишку. Но теперь он понимает, что невозможно спутать ее пол, невозможно не понять, зачем она хочет так выглядеть. Будучи дочерью Ким. Несмотря на свой возраст.

Когда они с Лили, все еще со шлепаньем волочащей позади свою сумку, добираются до вокзала, он все еще не может решить, какой из ее образов ему нравится больше, какая версия Лили для него выглядит менее раздражающей, менее оскорбительной. И приходит к выводу, что новая внешность Лили, вероятно, более похожа на то представление о ней, которое сложилось у него с самого начала, еще до того, как увидел ее в Ньюбери, – зная Ким, зная себя самого. Но это еще больше его беспокоит, еще больше приводит в уныние. Он легко может представить, в какие она способна влипнуть неприятности, напялив на себя крошечную майку Babe. Если помножить это на ее наглое поведение – которое, кажется, не слишком сильно изменилось.

Поскольку он изо всех сил пытался закончить с работой до приезда Лили – с этими полками и шкафом для ванной для подруги сестры Николь – и переживал, как отреагирует Джемма на новость, что у нее не просто есть сестра, но что эта давно потерянная сестра скоро приедет, чтобы пожить с ними, да плюс ко всему он разругался с матерью и теперь не знал, как восстановить мир, и потому у него не было времени подумать, что они будут делать с Лили, когда та приедет, – как именно они будут развлекать ее, как они с ней справятся. Единственное, что он решил, так это то, что не позволит ей курить нигде поблизости с его домом, ни внутри, ни снаружи – он не хочет, чтобы во дворе валялась куча окурков – что бы ни говорила об этом Николь. А теперь она здесь и выглядит так, как выглядела ее мать примерно пятнадцать лет назад, как горячая приманка, и это его собственная дочь – и как ему теперь ее называть? Babe? Марк с тревогой раздумывает, какого черта им делать с ней в следующие несколько дней. Смогут ли они нормально за ней присматривать (и это определенно задача Николь и его собственная, а никак не его матери)?

Мгновение он раздумывает над тем, не посадить ли ее обратно в поезд и не отправить ли обратно к Ким. Он не понимает, почему, если Лили выглядит как шлюха, он должен быть ответственным за ее благополучие, за то, чтобы с ней ничего не случилось. Этим должна была заниматься Ким, поскольку она явно одобрила это преображение. И теперь он в ярости, и на Ким, и на самого себя – за то, что пригласил Лили приехать и погостить. Он в абсолютной ярости. Но если кто-нибудь способен вбить какую-то науку в эту девчонку, решает он, то это будет он сам. Это должен быть он сам. Он научит ее кое-каким манерам. Научит правилам поведения. Научит тому, как должны одеваться нормальные тринадцатилетние девочки. И кем она себя возомнила?